***
— Из Киркволла пришёл запрос на перевод мага, — с порога произносит Кошмар, прервав молитву Алима. Сурана целыми днями пропадает в часовне, вымаливая им обоим прощение, хоть и знает, что Создатель к его просьбам глух. Маг встаёт, но избегает смотреть в глаза своему мучителю, ведь в последние дни он слишком неуравновешен в эмоциях, и вывести его из себя может буквально всё, что угодно. — Им нужен целитель, или хотя бы разбирающийся в целебных травах маг. Я собираюсь предложить твою кандидатуру и вызваться сопровождающим, — Алим поднимает взгляд, так как смысл этого ему непонятен. Зачем менять один Круг на другой? Тем более на Казематы, где, если верить слухам, к магам отношение ещё более жёсткое, где контролируется каждый их шаг. Ведь там это продолжаться не сможет. Не станет же Кошмар добровольно отказываться от их совместных ночей? — А по пути туда мы сбежим. Скроемся в иной стране, где никто не будет нас знать. Где никто не посмеет забрать тебя у меня. Где будем только ты и я, до скончания дней, отпущенных нам Создателем. — Да, Господин. Эльф падает на колени и покорно ждёт того, что должно за этим последовать. Он не видит, как меняется лицо его мучителя, как ужас и осознание отражаются в его глазах. Алим ждёт. Безразлично ждёт удара или ласки — ему теперь равнозначно противны оба варианта. Он устал ненавидеть его и себя. Устал бояться каждого дня, в котором может скрываться случайная смерть. Храмовник невесомо касается его волос и уходит, так ничего и сотворив с ним. Нет, он не одумался, глупо надеяться на это. Теперь он знает, что впереди у них вся жизнь, а потому не спешит более. Жизнь, полная одержимости ближним, для одного, жизнь, полная мучений, для другого. Андрасте, упроси Создателя помиловать их души…***
Пауки повсюду. На тонких нитях паутины они спускаются с потолка, выползают из каждой щели, из-под пола, из стен — отовсюду, откуда возможно. Пауки поднимаются по его ногам вверх, норовят залезть в уши и ноздри, бегают по спутавшимся волосам. Хочется кричать от страха, но он сидит недвижимо, парализованный ужасом. Стоит только открыть рот, твари полезут в горло, задушат его. Темнота подземелья, кажется, вся состоит из их полчищ. Она кишит ими — беспрерывно копошащимися и выжидающими. Ждущими, когда он заснёт, когда потеряет бдительность. Нет, нет! Он ни за что не сдастся, не позволит им победить, не… У тебя всего один шанс, маг. Впусти меня. — Оставь меня в покое, — с ненавистью шепчет Алим, сжимая голову, царапая кожу, лишь бы боль хоть немного заглушила голос в мыслях. Стоило ли оно того? Убей тот паук Преподобную Мать, ты остался бы жить в Церкви, рядом со своим милым храмовником. А сейчас… Как думаешь, где его держат? Как его пытают? — Создатель, будь милостив, сохрани его душу, пощади его жизнь… Слова молитвы даются с трудом. Хоть воду и хлеб стали приносить, эльф не прикасается к ним. Лишь один глоток в день, чтобы продолжать молиться — большего ему не надо. Да и ни к чему усложнять работу палача: исхудалого смертника вздёрнуть будет чуть легче, нежели сытого. Невольный смешок вновь срывается с его губ, хоть ничего смешного здесь и нет. Но чем больше времени проходит, тем легче думать о неизбежности смерти. Он спокоен. Он смирился. Хотя, вероятно, это заключение имело иную цель. Храмовник снаружи ждал истерик, просьб сжалиться или чего-то вроде того. Но Сурана — слишком скучный пленник. Ему надоело это уже давно. Он давно усвоил, что это бесполезно. Когда дверь открывается в очередной раз, Алим улыбается, не поднимая головы. Ему не нужно видеть вошедшего, чтобы понять, кто это. Его шаги он узнаёт без труда. — Из Денерима пришло разрешение на казнь, — голос звучит глухо, надломленно. Совсем не похоже на прежнего его. Алим буквально чувствует, как тяжел чужой взгляд. — Не смотри на меня так. Поверь, я ненавижу себя даже больше, чем ты ненавидишь меня… Но что бы ты обо мне ни думал, знай: я не лгал. Ни в чём, кроме имени. Я странник, мечтатель и кающийся перед Создателем грешник. Я хотел прожить всю жизнь здесь, в тишине и гармонии с собой. В итоге, я прожил здесь чуть больше трёх лет. Нашёл ли я гармонию? Ответа знать мне уже не дано. — Замолчи! — злость в голосе делает его таким похожим на Кошмар, что Алим смолкает. — Все твои слова ядовиты! Ты способен лишь отравлять разум. — Я не стану тебя переубеждать. Скажу лишь, что мне жаль, что я причинил тебе боль. Но, если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я ничего бы не поменял. Ни в тот день, ни раньше, — он всё же поднимает взгляд на бывшего любовника. Произошедшее сильно на нём сказалось: храмовник осунулся, похудел, под глазами появились круги… а самое главное — он пил. Пил много, прежде чем решиться сюда зайти. Он не был Кошмаром, но Алим сам подтолкнул его в этом направлении. — Повешение или отсечение головы? — Повешение, — хрипло отзывается юноша, — на глазах не только всей нашей деревни, но и жителей нескольких соседних деревень. Скандал был слишком громкий, чтобы поступить иначе: маг, годами оскорблявший Создателя и Церковь, пытался напасть на Преподобную Мать. — Как же всё переиначили, — Алим качает головой, удивляясь тому, как можно подать произошедшее. — Эффектно, ничего не скажешь. — И что, ты даже не будешь молить о пощаде? — всё же срывается храмовник, подходит так близко, как это позволяет решётка. — Что, если казни можно избежать?.. Преподобная Мать отходчива, попроси ты прощения, покайся перед ней и Создателем, она смилуется и отправит тебя в Круг. Неужели это хуже, чем… — За свою жизнь я достаточно молил храмовника об этом ради других. Ради себя не произнесу ни слова, — прерывает его маг. — Я предпочитаю умереть, только бы не было повторения ужасов Круга, где я был лишь чужой игрушкой, собственностью храмовника, которую можно ломать, как вздумается. Шанс молчит, жадно вглядываясь в его лицо, и сжимает прутья решётки до побелевших костяшек. Последние минуты их последней встречи истекают слишком быстро. Алим не смотрит на него, лишь прижимает руку к груди, там, где недавно висело кольцо, к которому он успел привыкнуть. К месту казни его ведут в одном лишь исподнем — дополнительное унижение, на которое эльфу плевать. Он смирился. Он понимает, что это не самый худший расклад из возможных. Они хотя бы не станут устраивать расправу над Шансом. Вон он, стоит позади всех, обеспокоенно вглядываясь в его лицо. Алим не хочет, чтобы он видел это. Его Шанс этого не заслуживает. Не заслуживал предательства, обмана, разбитого сердца… а теперь ещё и увиденной смерти того, кого имел неосторожность искренне полюбить. Петлю надевают на шею. Алим робко улыбается ему, не в силах просить прощения. Верных слов не существует. Ему бы хотелось, как и прежде, говорить с ним, прикасаться — всего один раз, один последний раз… — Да что ж вы творите?! Он вам жизнь спас, а вы его — на виселицу?! — прорывается вперёд старик-лекарь. Но Преподобная Мать, на которую и направлен этот гневный возглас, никак не реагирует. Старик поворачивается к храмовникам, что тут же отводят взгляд. Все, кроме одного. — А вы, сучьи дети, так и не вмешаетесь?.. Вы ж клялись охранять и защищать, а не пытать и казнить! А ты, Алек?.. Кто-то отталкивает старика, вынуждая замолчать. Крик стихает, а лекаря спешно уводят. Другие несогласные если и есть, то предпочитают молчать. Палач тянет за верёвку, поднимая его вверх, лишая всех желаний и мыслей. Боль, жажда вырваться, отсутствие опоры под ногами — всё смешивается в одну сплошную агонию. А затем верёвка лопается. Алим падает на землю, но не чувствует боли. Его оглушает случившееся, он не может поверить, что это происходит в действительности, что это происходит с ним. Создатель даёт ему ещё один шанс. И эльф клянётся, что больше глупостей не сотворит. — Замените её! — вдруг звучит над всем голос Преподобной Матери. Потрясённый шёпот проходится по толпе, никто не может поверить, что она собирается перечить воле Создателя. — Но… — палач мнётся в нерешительности. Когда подобный казус случался прежде, неповешенного предписывалось отпускать как прощённого Высшими силами. И сейчас его сомнения вполне понятны. — Делайте, как я сказала. Стрела с тёмно-синим оперением вонзается в столб всего в нескольких сантиметрах над головой палача. Мужчина отшатывается в сторону, выпуская из рук оборванную верёвку, и изумлённо смотрит куда-то за толпу людей. Народ потрясённо расступается, образуя широкий коридор, пропуская вперёд двоих незнакомцев. Незнакомцев ли? Тот, кто стрелял, неизвестен эльфу. Но идущий позади него человек знаком Алиму слишком хорошо, отчего в происходящее верится ещё меньше. — Викки… — беззвучно срывается с его губ. Алим не может поверить, что Амелл действительно здесь, что это не видения, вызванные предсмертным состоянием. Воистину, помыслы Создателя непредсказуемы! — Я использую Право Призыва, — спокойно и твёрдо говорит Амелл, выходя вперёд, подходя к виселице. Теперь уже за ним тенью следует мрачный незнакомец, держащий наготове лук. Тот, чья стрела остановила повторную попытку казни. — Этот маг нужен Серым Стражам. Амелл внимательно смотрит на Сурану, как будто испытывая. Алим спокойно встречает его взгляд. Бояться бессмысленно. Виконд не вытащит его из этого. Стражи не всесильны, а прямой конфликт с Церковью им точно не нужен. Да и сам эльф более не знает, стоит ли так отчаянно цепляться за жизнь. — Это возмутительно! — Преподобная Мать чуть не визжит от гнева, но подходит к Стражам. Палач отступает ещё на шаг, зачарованно глядя на двух вмешавшихся чужеземцев в сине-серебряных доспехах. — Он отступник! Возможно, малефикар! А вы собираетесь возвысить его, наградить почётным званием?! — Наградить?.. Я бы назвал это проклятьем, — хмыкает Амелл и кривит губы в подобии улыбки. — Не беспокойтесь. Никаких поблажек ему не будет. Это не в моих принципах. — Вы… — Если есть возражения, можете выразить их в письменном виде королю или Первому Стражу. Но, боюсь, вам придётся ждать бесконечно долго: на меня и без того слишком много жалоб от Церквей Денерима и Амарантайна. Возможно, затерялась парочка ещё и из Лотеринга. — Этот маг опасен! — Этот маг спас вам жизнь. Впрочем, это был невероятно глупый поступок, судя по всему. Увидев в руке лучника нож, эльф зажмуривается и сжимается, ожидая удара. Перерезанные верёвки спадают с него, незнакомец мягко, но решительно поднимает его, поддерживая, не давая упасть снова. — Идти можешь? — Да, — едва слышно отвечает Алим, прикладывая руки к горлу и посылая слабую волну целительной энергии, тратя все крупицы магии, что у него вообще оставались. Становится чуть легче. Теперь он может говорить. Но колено вдруг отзывается нестерпимой болью: шок спадает, перелом или трещина даёт о себе знать. — Нет. Лучник, готовый к такому ответу, протягивает ему пузырёк с целебной настойкой. Судя по этикетке — из тех, что разве что оторванную голову не вырастит. — Вот, выпей. В ближайшее время должно пройти совсем. Идти придётся долго. А пока — держись за меня. — Я это так не оставлю! — всё не унимается Преподобная Мать, хоть и понимает, что всё решено. Что бессмысленно сыпать угрозами. — Не сомневаюсь, — Амелл с ложным почтением отвешивает поклон, а после разворачивается к толпе, цепким взглядом выискивая кого-то определённого. — Дабы не возникло никаких дальнейших недопониманий между нами и… местными жителями, мы возьмём одного храмовника как сопровождающего. Разумеется, с вашего дозволения, Преподобная Мать. Быть может, есть добровольцы? Кто-то выталкивает Шанса вперёд, вынуждая быть тем самым добровольцем. Он оборачивается, ища взглядом того, кто это сделал, но обратно в строй не возвращается, а, стало быть, не отказывается. Хоть и избегает смотреть на Алима. Они отходят довольно далеко от деревни, когда Командор Серых Стражей решает заговорить с сопровождающим. Они идут на десятка полтора шагов впереди, но голоса их звучат отчётливо, хоть и негромко. — Стало быть, твоё письмо я получил. Алим вздрагивает, слыша эти слова. Шанс написал Серым Стражам письмо с просьбой о спасении… Зачем? Разве он не ненавидит его? Быть не может, чтобы он всё ещё… нет-нет: этот поступок лишь сострадание, которого преисполнен юноша. Но к кому! К грешнику, едва не утянувшему его за собой. Нашёл, кого жалеть… — Этот маг может быть вам полезен, — сухо отвечает храмовник, никак не выдав своего отвращения ко лжецу в этой фразе. — От этого мага будут одни проблемы. Это уже второй спасённый от виселицы отступник за довольно короткий срок. — Мне кажется, он… — растерянно пытается ответить Шанс, но Амелл его перебивает. — Казаться он умеет. Алим Сурана — ученик Первого Чародея ферелденского Круга Магов. Один из лучших рунических магов и лучший в огненной стихии. Тот, кем я в определённой степени восхищаюсь. — Что? — едва слышно произносит эльф. — Я не собираюсь это повторять, — раздражённо бросает Виконд, сутулясь. Он явно не ожидал, что его слышно. Викки, старый-добрый Викки — ты совсем, совсем не изменился. — Дальше ты не идёшь, — резко обращается Амелл уже к храмовнику. — Одно дело вытащить отступника из петли — Церковь злится, но сделать ничего существенного не может. И совершенно другое — забрать храмовника даже добровольцем. За тех, кто знает её секреты, Церковь держится мёртвой хваткой. Лучник высвобождает руку, на которую опирался маг, и отходит к Командору, когда убеждается, что Алим может стоять сам. Они с Викондом дают время на прощание, хотя и Шанс, и Сурана предпочли бы обойтись без этого. — Значит, это твоя затея? — спрашивает Сурана лишь затем, чтобы не молчать. Тишина слишком тяжела для них обоих. — Так будет правильно. Ты не заслуживаешь смерти. — Жизни я тоже не заслужил… странно всё выходит, — Алим вздыхает и сдерживает себя от того, чтобы посмотреть в глаза бывшему любовнику. Весь их самоконтроль может вот-вот рухнуть. Ненужные сейчас, но искренние слова могут испортить всё, отягчить и без того сложное прощание. — Я… мне хотелось бы, чтобы всё сложилось по-другому. — Надеюсь, мы никогда более не встретимся, — холодно отзывается Шанс, но вновь надевает на него свою цепочку с кольцом и касается губами его лба. В последний раз. А после уходит, не произнеся ничего больше, не обернувшись, ведь тот, кого он любил, отныне мёртв. Матиас мёртв. Погиб в петле вместе со всей ложью, вместе со всеми страхами и со всей болью, что не отпускала его ни на день. Алим Сурана продолжит своё существование в недолгой роли рекрута Серых Стражей, и, если Создатель будет милостив, вскоре забудется вовсе, воссоединившись с Ним, став частью Тени. «Да будет же так, как должно», — молча вздыхает эльф, улыбаясь через силу. Он сжимает кольцо, клянясь не противиться больше своей судьбе. А когда нога вовсе перестаёт болеть, Алим Сурана идёт уже сам, пытаясь разговорить двух мрачных людей вымученно-лёгкой болтовнёй, вжившись в почти забытую роль беспечного словоохотца.