Imperium

      — Я знаю, что ты здесь. Покажись уже!       Доведённый до высшей степени страха обретает дерзость и уверенность в себе. Сейчас он был уверен в том, что его кто-то преследует. Но мог ли он спастись, мог ли он победить? Навряд ли. Поэтому нужно бежать дальше.       Это чувство вцепилось в его грудь в тот самый момент, когда он вышел из дома. Он зашёл слишком далеко. Он знал, что он это сделал. И знал это не он один. За ним бы в любом случае пришли — вопрос лишь во времени. Времени оставалось мало, но людей, кому он может довериться, кто может помочь, было ещё меньше. Даже если ему больше не суждено привести в этот дом очередную девицу, дороги назад не было с того момента, как только он вообще решил сунуть свой нос куда не следует.       Улица, улочка, переулок; он пытался петлять, чтобы сбить преследователя, избрать путь хотя и длиннее, но и сложнее, сбросить с себя хвост — но его не покидало то самое ощущение. Будто… будто за ним наблюдало всевидящее око. И куда бы он ни завернул, оно всегда заботливо приглядывало за ним, дожидаясь подходящего момента, чтобы прикончить его. Но нет, нельзя останавливаться — и нельзя вызывать подозрений прохожих. Совершенно обычный мужчина спешит по своим делам, что необычного для такого крупного города? Особенно если не обращать внимания на то, что он то и дело оглядывался по сторонам и прыгал из одного тёмного проулка в другой.       Направо, ещё раз, потом налево; как же давно не бывал он в этом районе… Гулял ли он здесь раньше, в славные, но ушедшие времена, когда собственный брат ещё не заклеймил его предателем? Видимо да, раз ноги его вели примерно в правильном направлении, даже когда глаза совершенно не узнавали дома, но всё равно несколько раз пришлось поплутать. Время, драгоценное время! А преследователь словно специально играется с ним, позволяя упиваться надеждой на то, что всё обойдётся.       Кто этот человек? Почему он тянет? Придётся ли расставаться со своей жизнью в этот прекрасный солнечный день? Нет, никак не хотелось об этом думать, лишь размышлять о том, хватит ли ему сегодня вечером одной прекрасной дамы и бутылки вина или же после такого нужно поболее…       Предпоследний перекрёсток. Финишная прямая. Там дальше, впереди точно должна быть нужная улица. Неужели это победа? Неужели он успеет? Улица Парадис, дом 33. Они там живут. Опасно их так подставлять, но они и сами, должно быть, готовы ему помочь или хотя бы просто попытаться что-то сделать, они не чужие друг другу, да и их это касается тоже. С него потом причитается, он-то уж знает, как и чем можно будет отплатить за добро. Всего чуточку осталось. Нужно лишь…       Простое предчувствие сменилось угрожающим звуком лёгких шагов, из тех, что обычно остаются последним из услышанного. По коже прокатились мурашки, едва он осознал, что позади кто-то есть. Но было поздно. Он вскрикнул от резкой боли, разорвавшей его спину. Как подло… но убийца уже спешил удалиться, пока жертва или кто-то ещё не успел узреть его. Нет, он его не прикончил, хотя будь он точнее, попал бы в самое сердце. Так и оставит помирать? Ну уж нет… Сжав пальцы на пиджаке в попытке дотянуться до раны и усмирить боль, он поплёлся в сторону нужного дома в разы быстрее — разумеется, уже без всяких попыток выглядеть неподозрительно. Нет, он успеет!       Метр за метром, дом за домом, шаг за шагом сжаться в комок на земле и завопить хотелось всё сильней и сильней, но он брёл, казалось, целую вечность по этой чёртовой улице Парадис. Выглаженная белая рубашка под серым пиджаком вся вымокла в крови, рука, бессмысленно цеплявшаяся за одежду, так и повисла, отпустив несчастную ткань. Перед глазами начинало темнеть, он шёл, шатаясь, уже по инерции. Силы… сил больше не было. Но они должны знать. Хоть кто-то должен… Ноги его подкосились, он упал на землю, тело медленно отказывалось его слушаться. Слабость ядом разливалась по венам и вытекала на камни из раны вместе с кровью. Хотелось выпить бокал той самой бутылочки вина, припасённой к совершеннолетию племянницы. И кричать. Но голос, как назло, обратился в слаборазличимый хрип.       — За герцога… и народ!       ***       В герцогстве Этела начинался новый рабочий день. Обитатели его столицы Леонт потихоньку принимались за свои обычные занятия: кто-то зазывал на улице в свою лавку, кто-то брался за инструмент и пытался доделать какой-то сложный заказ, принятый ещё месяц назад, а кто-то, кто, конечно, мог себе это позволить, нежился в тёплой постели без единой мысли выскочить из неё и заняться чем-то полезным для общества. Город оживал нарастающей волной, а крики мальчишек, продававших газеты за жалкую монету, разрывали рутину свежими новостями об очередном визите короля в крупный город или же о фермерских забастовках в соседней стране, которой следовало принять их помощь раньше.       Не так далеко от центра Леонта в очередной раз свои двери для посетителей открыл один цветочный магазин. Название на вывеске, «Флорей», фигурно выведено бордовой краской, его обрамляли и опутывали тонкие зелёные прутики с мелкими белыми цветочками, точно звёздочками, — вот и всё его внешнее украшение, не считая выставленных у входа полочек с уже настоящими цветами в разрисованных горшках. Немногим он выделялся среди других себе подобных, разве что своим ассортиментом или размером — обычное дело, — но кое-что отличало его от любого другого заведения практически во всём Этела. Его владельцем был истинный герцог этеланский, Адемар, десятилетие назад лишённый всех своих титулов, причём по воле герцога нынешнего.       В данный момент Адемар со своим старшим братом Раймундом сражался на мечах — для них было привычным делом поддерживать себя в форме таким образом. С десяток лет путь в их родной замок, самое сердце города, был закрыт, молодость уже превратилась в «под сорок», но терять время попусту и забывать боевые навыки они не собирались, да и отец в детстве приучил к битвам на всю жизнь. И вот они в который раз сошлись в дружественном поединке во дворе своего дома, подальше от глаз покупателей. Сегодня они, кажется, вновь немного увлеклись, и небольшая утренняя тренировка превратилась в миниатюрное сражение под октябрьским солнцем, решившим напоследок побаловать Леонт перед наступлением ноябрьской серости с её размытыми дорогами, утренними туманами и первыми заморозками. Увлеклись они настолько, что за ними пришёл не в меру раздражённый юнец с колючими зелёными глазками, одетый в белую рубаху и чёрный жилет с цветочным узором, чёрные же ботинки и брюки, на шее у него был повязан сине-белый полосатый шарф, подаренный давно исчезнувшей без лишних слов матерью. На левой руке был закреплён тяжёлый кожаный наруч с нацепленными пером и чернильницей, который появившийся то и дело поправлял. Его небрежно забранные назад светлые волосы и форма носа сильно напоминали одного из дерущихся братьев.              — Ты опять решил поотлынивать от работы?!              Недовольный голос Тима, старшего сына несчастливого герцога, судя по всему, должен был выдернуть братьев из боя, но они едва ли отреагировали на его появление, упиваясь звоном мечей и не желая избавляться от цепких объятий сражения. Только и оставалось, что следить за их быстрыми движениями да собранными в хвосты развевающимися длинными волосами его отца и дяди, пока звон клинков усиливал его головную боль. Но те двое с малых лет привыкли постоянно играть эту мелодию в четыре руки, и жизнь без неё казалась неправильной. Атака, защита, внезапная контратака и попытка поставить подножку, вовремя замеченная противником, снова атака — Адемар был слишком увлечён тем, что загонял Раймунда в угол, а тот всё пытался подловить его и отобрать инициативу не силой, так хитростью, что у него в упор не получалось. Будь у последнего при себе его любимый кинжал или же договорённость использовать алхимию, так бы он с лёгкостью избавился от угрозы, но сейчас они были в равных — и одновременно совсем разных условиях. И это играло Адемару на руку.              — Попался! — одна неудачная защита Раймунда, и его оппонент проткнул бы его живот насквозь, будь его намерения более злыми, чем простая тренировка. Но сейчас меч скользнул по колету в районе живота, совсем сбоку от него, и со стороны это действительно выглядело торчащей железкой из спины, но ни крови, ни криков это не вызвало, и в такое ни один зритель — а он нынче и был лишь один, и то знавший их достаточно хорошо, — ни за что не поверил бы.              Раймунд опустил руку со шпагой и вытер пот с лица рукавом. Только сейчас он заметил, что чёрная лента с его русых волос слетела, и, растрёпанными, они небрежно легли на его плечи, ниспадая до самых лопаток. На то указал Адемар, попытавшись подцепить клинком эту ленту, упавшую на высохшую и вытоптанную траву. Благодарный поклон друг другу прямо вместе с оружием, оба брата восстанавливали дыхание и оба же, даже проигравший, удовлетворённо улыбались, сине-зелёные глаза победно, но без злобы взглянули в карие. Постоянные достаточно жёсткие тренировки заставляли чувствовать себя живее, и из-за них, пожалуй, комплименты моложавому виду были бы заслуженными.              — Требую реванш! Только с алхимией.              На такое заявление Адемар лишь фыркнул и поморщился, спрятав оружие в ножны. Избавившись от помехи, он распустил свои длинные, чуть ниже лопаток, светлые волосы и принялся переделывать хвост.              — Твоя алхимия — штука страшная, — у него были причины так считать, но Раймунд никогда его не слушал.              Едва начавшееся задушевное общение братьев пришлось прервать сыну одного из них. Порой Тим был слишком строг с собственным отцом, который не был столь педантичным, но дисциплина лишней никогда не была.              — Чтоб через полчаса были в магазине! — Тим провёл рукой по светлым, но коротким волосам, зачёсывая их назад ещё сильнее, и вернулся в дом.              Адемару только и оставалось, что развести руками, и вскоре братья побрели внутрь, дабы не только наконец заняться делами, но и спастись от мерзкого октябрьского ветра, который, несмотря на погожий денёк, пробирал до мурашек. Нехороший был ветер, словно бы между делом заметил закрывавший дверь Раймунд, явно нёс с собой что-то плохое.                     Десять лет прошло с того восстания, которое устроил ещё отец Раймунда и Адемара, герцог Гундар. Бывшее прежде лишь под протекторатом соседнего королевства Фумье, после этого восстания, названного восстанием Орла и Эдельвейса, герцогство попало под абсолютную власть короля. Сделано это было просто: вместо Адемара после смерти Гундара трон унаследовал Франциск, принц Бонфуа и сын фумьерского правителя. Они были из разных ветвей одной династии, что в теории позволяло так сделать.              Если бы Адемар и вся его семья были мертвы, как погибли многие их преданные солдаты.              Но они были живы! У Адемара было трое детей: строгий и занудный Тим, бойкая и прилежная Лаура да вежливый и здравомыслящий Гис, оба совсем ещё подростки; а кроме них ещё два брата. Раймунд был старшим, но он родился бастардом, так что бремя наследника изначально легло на плечи Адемара, но, тем не менее, они были близки с самого детства — несмотря на свой мерзковатый характер, с ним старший был по-своему добр, да и отец всё их детство приучал Раймунда защищать брата. Второй, младший, Рудольф… Рюди, как он сам себя называл и к чему призывал окружающих. Что ж, он тоже жив. Но сейчас они видятся очень редко. Он уже долгое время служит Франциску.              Приведя себя в порядок и переодевшись из тренировочных колетов в белые рубашки и жилеты с цветочным узором, старшему синеватый, младшему бордовый, братья наконец показались в магазине — он располагался на первом этаже их относительно скромного дома, на втором же они жили всей своей большой семьёй. Раймунд не имел родных детей, но у него были два подчинённых, как он сам предпочитал их звать: одного, Рафаэля, милейшей души молодого человека, он спас ещё во времена восстания, а другой, Робель, наглец, каких поискать, сам прибился к ним чуть позже. Они довольно быстро стали не просто незаменимыми помощниками, но частью семьи.              В торговом зале кипела своя тихая, почти смиренная жизнь. Само помещение занимало половину первого этажа, в нём смешались запахи всевозможных цветов и дерева, которым были уложены полы и стены. Товар размещался на полу в красивых напольных вазах, на столах и полках, украшенных прикрученными к ним вырезанными из дерева фигурками колёс и шестерёнок, прямо на вкус Робеля, в небольших вазочках или горшках для комнатных растений. Они образовывали собой несколько рядов с тремя узкими проходами между ними и одним широким, ведущим прямо к прилавку. На стене висели венки из высушенных цветов с яркими атласными лентами, как с сельского праздника урожая, один из них, с большим красным бантом посередине, расположился прямо над входной дверью, образуя с дверным колокольчиком необычное украшение, из тех, что вешают коровам на шею высоко в горах. На прилавке стоял белый горшок на блюдечке с цветущими в нём фиалками, а на стене рядом заботливо были развешены вышивки крестом в деревянных рамах, изображавшие редкие природные цветы, и небольшие настенные часы с маятником. Людей не сразу было видно, ведь они увлечённо занимались своими делами, словно боясь своими голосами разорвать столь умиротворяющую естественную тишину, царившую в этом миниатюрном цветочном раю.       

      Возле одной из дальних полок с улыбкой возилась зеленоглазая Лаура, её короткие светлые вьющиеся волосы были забраны в смешной хвостик на затылке и перевязаны огромным коричневым бантом, а поверх коричневого же костюма, состоящего из длинной юбки с жилетом и белой рубашки с закатанными рукавами, был надет светло-жётлый фартук, весь в пятнах от трав. То и дело она бросала взгляд на помогавшего ей Гиса, больше других похожего на своего отца, особенно цветом глаз и вкусом в одежде, постоянно пытавшегося сдуть падающую на правый глаз непослушную чёлку, и он подавал ей то ножницы, то нить для перевязи стеблей, то ещё что-нибудь. Будучи самым младшим, он редко допускался до серьёзной работы, больше оставаясь на подхвате остальным.              В другой части зала Тим с самым сосредоточенным видом сидел за прилавком с бумажками, изредка поправляя любимый шарф. Роберто, он же Робель, он же «придурок» или «эй, ты» стараниями Раймунда, ровесник Лауры, в своём уголке возле прилавка чинил снятый с него арифмометр, иногда поглядывая своим единственным тёмно-синим глазом — левый был скрыт простейшей чёрной повязкой — на происходящее в зале. Мальчишка был единственным механиком в семье и, вот так совпадение, самым неопрятным — потёртые широченные штаны с большими карманами, пожелтевшая рубашка с перекинутым через плечо домашним набором инструментов, старый коричневый жилет, вероятно, донашиваемый за кого-то из этеланских братьев, из-под тёмной кепки виднелись растрёпанные коричневые волосы, отливавшие при свете солнца странным красноватым оттенком. А Рафаэль… У них уже была покупательница, и он был с ней.              Когда братья всё-таки вошли в зал, девушка, наклонившись, разглядывала букеты и просто вазы с цветами, стоявшие на полу. Рукой она придерживала свои длинные совсем белые волосы, из-под них на щеке виднелся шрам. Вместо положенного всем прекрасным дамам платьица на ней были мужские белая рубашка с жабо и тёмно-серые штаны, почти как армейские, только слишком уж узкие, скрывались они под белыми сапогами выше колен на небольшом каблуке, а те были украшены кружевами, бантами и металлическими сердечками на концах шнурков.              — Я что-то не заметила, у вас нет лилий? — девушка подняла голову, обращаясь к рядом стоящему Рафаэлю, следившему своими серо-зелёными глазами за её действиями. Тот неловко заправил светлую прядь за ухо — ещё один длинноволосый и хвостатый в этой семье, с миловидным лицом, в бело-бежевой одежде с большим бантом на шее, даром, что не девица.              — Не во-одится у нас такого, — вперёд него протянул Робель, не отрываясь от работы; все они могли считать и в уме, но правительство обязало ставить всем торговцам арифмометры — во имя прогресса, да и чтоб продавцы никого не обсчитали. Не желаешь — плати деньгу. А штука дорогая, но при этом ужасно ломкая!              Рафаэль вежливо улыбнулся и кивнул, подтверждая слова перебившего его друга.              — Что, прямо совсем? — та выпрямилась и хмыкнула, уткнув руки в бока.              — Символам королевства Фумье не бывать в моём магазине.              Это произнёс Адемар, большой любитель эффектного появления. Раймунд, чудом подавивший в себе смешок, остался неподалёку от прохода к лестнице, в предвкушении интересного разговора прислонившись к стене боком и скрестив руки, вечно облачённые в перчатки, на груди. А его брат размеренными шагами прошёл вглубь магазина и оказался почти рядом с девушкой. Сколько лет уже прошло с тех пор, как он был отлучён от герцогской жизни, но до сих пор в его повадках, манере держать себя и даже внешнем виде оставался истинный правитель этеланский.              Покупательница довольно ухмыльнулась, с интересом разглядывая его приятные, тронутые возрастом черты лица, сине-зелёные глаза с нахмуренными бровями, собранные в хвост на затылке длинные волосы, выглаженную белую рубашку с жабо, узорчатый бордовый жилет с полами до середины бёдер… Впрочем, так долго пялиться на хозяина магазина уже просто неприлично.              — От Вашего Королевского Высочества меньшего и не стоило ожидать, — её губы изогнулись в полуприветливой-полусаркастической улыбке.              — Если вы ищете лилии, могу проводить до магазина, где они точно есть, — Адемар улыбнулся ей в ответ, с лёгким коварством заглядывая в глаза девушки. Редкий цвет волос сочетался и с необычным красноватым оттенком радужки, отметил он про себя.              — На самом деле, мне подойдут и гвоздики, — та поспешила избавиться от монаршьей компании, — у вас есть розовые?              — Последняя, к сожалению, — Рафаэль быстро отыскал нужную гвоздику в вазах с такими же одинокими цветами и с улыбкой протянул его покупательнице, заставив её отвлечься от Адемара. Та с коротким «спасибо» потрепала его по голове, чем заставила его глаза практически буквально засиять, и шагнула к прилавку, собираясь расплатиться. Но Адемар от неё не отставал, больше теперь напоминая чересчур любопытного подростка.              — Подарок кому-то… хм, дорогому? — владельцу цветочного магазина было положено понимать язык цветов, и этот случай не был исключением.              — Вроде того… в с-смысле, ей просто нравятся гвоздики! — девушка явно смутилась от фразы Адемара, но ещё сильнее от своего же ответа, потому поскорее достала кошель, чтобы наконец уйти — от невинных расспросов странной герцогской семьи и из их магазина в принципе, где цветов, как живых, так и на одежде и на стенах, было так много, что начинала кружиться голова. — Сколько с меня?              — Десять… — всё, что успел сказать отвлёкшийся от бухгалтерии Тим, прежде чем резко вскинуть голову и настороженно вглядеться в окно, его примеру последовали все остальные. Внимание всех в магазине привлекли вопли толпы, вдруг раздавшиеся на улице совсем рядом.              — Что могло случиться? — звонкий голосок Лауры разорвал напряжённое молчание, длившееся не дольше пары секунд.              — Им обязательно случаться именно здесь? — вместо ответа негромко прорычал Раймунд, быстрыми шагами добравшись до выхода. Чертыхнувшись про себя, Адемар наказал детям не выходить на улицу и дожидаться их, после чего догнал брата, жалея, что оставил шпагу на лестнице. Их покупательница, буквально швырнув деньги на прилавок, решила из любопытства присоединиться к ним, заботливо прижимая к себе купленную гвоздику.              Эта улица не была самой людной в Леонте, в основном потому, что находилась за пределами старого города, но сейчас прохожих оказалось достаточно, чтобы поднять шум. Владельцы соседних лавок и мастерских тоже повысовывались на крики, не скрывая недовольства. В одном месте буквально у соседнего с их магазинчиком дома стали собираться люди, ранимые дамы разного социального положения запричитали как одна «убийство, убийство!» — весьма необычное явление для этой улицы. Братья и девушка подступились к ним.              — Что у вас тут за чертовщина? — вопрос был риторическим, Раймунд без всякого желания ждать ответа растолкал прохожих на своём пути и добрался сам до причины людских беспокойств. — Какого х…              Прорвавшийся вперёд Адемар выглянул из-за плеча Раймунда. На тротуаре на боку лежал мужчина средних лет — бездыханный, в собственной крови, заколотый точным ударом ножа. Костюм и рубашка пропитались кровью, даже на кончиках его белокурых вьющихся волос можно разглядеть подсохшую кровавую корку. Ужасал даже не сам факт трупа посреди улицы, который нашли далеко не сразу, а то, что братья его знали. Слишком хорошо знали.              — Рюди?!              Это был их брат.              Раймунд без лишних слов склонился над ним, внимательно изучая его тело в попытке не задеть ненароком и не вымазаться в кровавой луже. В кармане жилета Рудольфа лежали часы, до сих пор виднелась их золотая цепочка — явно не денег искал нападавший. Непричёсанные светлые волосы падали на навечно остекленевшие ярко-голубые глаза, сосредоточенные на одной точке, что делало его и без того мертвенно-бледное лицо ещё более пугающим. Какая-то излишне эмоциональная и чрезмерно кудахтливая дама разглядела его и лишилась чувств, к облегчению окружающих. Окровавленная рука несчастного застыла на булыжной дороге, под пальцами проглядывались очертания какого-то символа, выведенного кровью… Раймунд осторожно убрал руку и внимательно рассмотрел его: три линии внутри недорисованного круга. Всё без толку — он был ему незнаком.              — И что это должно значить, скажи мне на милость…              Пока что было понятно только одно — Рудольфа подло ударили ножом в спину, когда он явно направлялся в сторону «Флорея». Но при этом нападавшие успели не попасться никому на глаза — на вопрос о том, был ли тут кто-либо подозрительный, толпа, разумеется, замотала головами и ничего внятного сказать не смогла. В конце концов членораздельно заговорил сосед братьев, лишь в недоумении пожимая плечами.              — Видал его одного только. Шёл он, шатаясь, я уж подумал, очередной пьяница, а оно вот так вот…              — Тс! В этом герцогстве нынче даже свита Его Высочества не может спать спокойно! — в сердцах воскликнул Адемар, обращаясь ко всем окружающим. Толпа гневно, но одобряюще загудела. За десяток лет власть Франциска так и не нашла абсолютной поддержки народа, несмотря на все её усилия, хотя на открытый бунт никто не решался — ещё свежи были воспоминания о трагедии десятилетней давности. Что ж, по зёрнышку ворох…              — Вы его знаете? — их покупательница, до того молча разглядывавшая труп, до сих пор была здесь, как будто что-то вынюхивала.              — Братец… Рудольф ушёл к Франциску ещё во время восстания, — Адемар со злостью глядел в сторону убитого. — Мало ему врагов унижать, так этот теперь и союзников средь бела дня убивать позволяет! — с этими словами он обвёл руками вокруг себя. — Разве так должен править истинный герцог Этела?! Они поднимают старые налоги и выдумывают новые, вводят очередные торговые пошлины, но обеспечить безопасность своих подданных не могут! — толпа невольно притихла и, как заворожённая, слушала его. — А вместо того, чтобы защищать нас и ловить настоящих преступников, они запирают в тюрьмах и зверски пытают тех, кто осмелится сказать хотя бы одно слово против короля и его наследника! Почему мы должны с этим мириться?!              — Не хочу отрывать тебя от антифумьерской пропаганды, — обратился к тому Раймунд мерзким голосом. — Но у нас тут брата убили. Изволь-ка помочь.              Он был прав, сейчас не время толкать красивые речи, и Адемар, горячая голова, невольно стих, пытаясь отдышаться, ибо давненько ему не приходилось обращаться к толпе. В первую очередь теперь перед ними стояла задача забрать тело к себе; во вторую — разобраться, чтó произошло, почему и кто виноват. Эти двое целых десять лет были отрезаны от полноценного участия в жизни своего родного города и страны, единственное, что им было позволено, — иметь магазинчик, дабы не подохнуть от голода, и то держать дома символику герцогства вроде флага или герба им запретили. Но такое они просто не могут оставить, это оскорбление, нет, вызов их семье! Пусть даже Рюди был предателем, он был их дорогим братом. И пусть дело обернётся тюрьмой или казнью, они обязаны найти убийцу, а кроме того — выяснить, что такое их брат натворил. Или узнал?              Ведь Рудольфу, тонко чувствовавшему настроение окружающих, по воле отца была уготована судьба шпиона, которую он принял весьма покорно.              Едва братья принялись перетаскивать тело в сторону их магазина, та самая покупательница вновь возникла рядом с ними, удивительным образом умудряя избегать попадания кровавых пятен на свои белые сапоги.              — А вы не хотите подождать полицию? — с каким-то напускным волнением спросила она.              — Что-то вы слишком уж много любопытствуете, госпожа, — саркастически вежливо откликнулся Раймунд, изо всех сил сдерживавший вырывавшуюся наружу злобу. — К тому же, неужели вы верите, что эти псы закона и беззакония защищают нас, а не Его Высочество?              — Отправляйтесь лучше домой и позаботьтесь о своих близких, — посоветовал Адемар, встрявший в разговор, чтобы не допустить перепалку. — А этим займёмся мы. За герцога и народ!              Девушка улыбнулась, а толпа негромким эхом отозвалась на старый клич герцогства и расступилась, пропуская братьев вперёд, и почтительно склонила головы в память об убиенном. Перед глазами Адемара уже мерещились перепуганные и расстроенные дети — дядюшка Рудольф относился к ним с необычайной теплотой и нежностью и никогда не забывал о них. Он не мог позволить себе подвергнуть их опасности, но раз он, рискуя жизнью, пытался добраться до их дома во имя чего-то, что могло поставить их под угрозу, то это было чрезвычайно важно. И теперь, позволив себе унести труп, они приняли его «приглашение» вступить в свою загадочную игру, где они не знали ни участников, ни правил, ни целей — ничего. Только то, что игра эта не на жизнь, а на смерть.