Сангвинем

Из-за стола она встала вместе с Верой и Дусей. Замка она не знала, и надеялась, что соседки её проведут. Шли они довольно долго. Сначала спускались, потом поднимались. Элина держалась от них на расстоянии, так чтобы ее не было видно. В третий раз Элина удивилась красоте залов и коридоров. В реальности они выглядели куда богаче и изысканней, нежели в книге, которую она читала. Вера и Дуся шли на самом деле не в спальню, а сразу на собрание. Им, этим клушам, только разведчиками быть. Вроде бы идут в Тайное место, а проверить, оглянуться, вдруг за ним следят, не могут. Ведь у них в голове столько важных мыслей, что как раз для этой места не осталось. После того как Таня, когда попала в тёмное отделение, сломала защиту, тёмные поставили дверь с необычной ручкой. Дверь, которую могут открыть только тёмные ученики Тибидохса. Девочки, продолжая разговаривать о том, что вкуснее: блинчики или оладьи, открыли дверь и прошли в другую комнату. Дверь после негромко захлопнулась. Элина, ничего не зная о подвохе, спокойно подошла и открыла ее, а затем вошла внутрь. Она не должна была попасть в эту комнату, потому что ручка бы воспламенилась и не дала бы себя повернуть, хоть ты под водой её крути. Но девушка смогла и ничего не почувствовала, лишь крылья заблестели ярче. Она вошла в маленький тёмный коридорчик, который вёл в большую комнату с диванами и креслами. Отсюда было хорошо слышно всё, что говорили в комнате. Элина поняла, что пришла не туда, но себя не выдавала. Она прижалась спиной к стене и села, обняв свои колени. — Ну, наконец-то, явились, не запылились, не выдохлись, даже не испачкались, — раздался знакомый раздраженный голос Гробыни — императрицы сего торжества явились, можем начинать сие празднество. Вера Попугаева и Дуся Пупсикова заняли диван, на котором уже сидела Рита Шито-Крыто. — Ну… Давайте, колитесь, как вам мисс Кукушкина? — По-моему, она Кугубаева — возразила Лена Свеколт. — Я так и сказала — возмутилась Гробыня. Склепова на всех обратила свой взор, задержавшись на каждом не больше секунды. А затем пристально взглянула на Риту. — Что ты на меня уставилась? Больше спросить некого — в ответ тишина — нормальная она… И вообще как я должна сказать, какая она, если я её всего раз видела. Все присутствующие закивали головой, подтверждая только что сказанные слова. — Настоящие девушки способны и по внешности оценить других… Ладно, дадим слово мужчинам… Жикин? — продолжила Склепова. — Ну, вроде, реально нормальная… И красивая. Да и голову не задирала слишком высоко — задумчиво признался Жора. Гробыня ещё раз посмотрела на всех, а потом закричала: — Нормальная?! Вы считаете её нормальной?! Да вы видели её лицо? Кто так глаза подводит? А ресницы, ресницы будто китайцы красили зубной щеткой. Одежда? Это Мисс Кукушкина напялила такие короткие шорты, что они больше похожи на купальник. И майка больше на наволочку тянет: спереди мешок, а сзади вся спина открыта. Всё тёмное отделение уставилось на Склепову. Они еще не видели её такой взбешенной. Кто бы мог подумать, что какая-то незнакомка (красивая незнакомка) так взбесит её. В это время Элина сидела в холе и внимательно следила за разговором. Только она обрадовалась, что к ней относятся более менее хорошо, как Гробыня подняла шум. Девушка сразу начала сопоставлять: «Не понимаю, неужели у меня и впрямь такой ужасный вид? Стрелку я вроде бы аккуратную нарисовала, маленькую тоненькую, да и ресницы тоже красиво получились. Ну, по крайней мере, мне нравится — размышляла девушка. — А одежду мне вообще Медузия Горгонова лично выбирала, значит ни шорты не короткие, ни майка не открытая». — Склеп, тебя разве мама не учила, что нельзя завидовать? — с каверзной улыбкой спросила Пипа, которую тоже приглашали, как ни странно, на эти собрания. Она была довольна, что мадемуазель Склепофф, само спокойствие и умиротворение, так легко вышла из себя. — Кто завидует? Я что ли? — Выпучила глаза Гробыня — Ты что ли! — ответила ей Пенелопа, и из положения облокатившейся на спинку кресла незнайки, перешла в сидячую с прямой спиной и поднятой головой всезнайку. — Чему завидовать то? Её кривым ногам? Или макаронам вместо волос? — Ноги у неё ровные, а волосы кудрявые и волнистые, а значит эксклюзивные. И ты завидуешь её красоте — сказала Пипа и тут же уклонилась от летящего туфля Склеповой с десяти сантиметровым каблуком ядовито зеленого цвета — Нет, неправильно сказала, ты завидуешь не красоте её, а легкости её красоты, твоя же слишком пёстрая. Её красота естественная, а твоя искусственная. Это как попугай и… и… — Лебедь — догадалась Жанна — согласна с тобой. — Она только что из духовки, а ты из микроволновки — поддержала Рита — Что за бред? — не выдержала Гробыня — вы, что хотите сказать, что я некрасивая? — Красивая, но они не это имеют ввиду — начал переводить Глеб — Все девушки делятся на в основном три типа. А теперь представьте: девушка из первого типа рекламирует свои булочки, говорит всем, что её выпечка с самой вкусной начинкой, с вишнёвым джемом, а на деле её булочки с обычной сгущёнкой. Второй тип: девушка совсем ничего не рекламирует и поэтому её выпечку покупают только те, кто хорошо их знает и не сомневается в их подлинности. И наконец, последний: девушка рекламирует булочки с яблочным джемом и никого не обманывает. Именно к этому типу принадлежит наш гость. Обычно эти самые честные, не только с окружающими, но и с собой. Поэтому и считаются эксклюзивными. Все слушали его внимательно. Пока он говорил, очень тихо говорил, никто не смел, и шелохнуться. Даже больше, муха не смела пролететь и нарушить хоть слово этого перевода. Надо сказать, переводчик из него вышел толковый, и это ни какой-нибудь тупой и бестолковый переводчик, который переводит, не вдумываясь в смысл, а лишь прикладывая слова друг к другу. Например, скажут: «I go by car». Он переведёт, как «я пойду для машины». А умный и талантливый переводчик, добросовестно выполняющий возложенный на него долг скажет: «я поеду на машине». — А когда девушки выносят булку с невкусной начинкой и не рекламируют? — из любопытства брякнула Пипа — Нет, таких не бывает. А если бывает, то у таких выпечку покупают родственники, не доводя дело до выставления на продажу. — уверенно ответил Глеб. Всё это время Гробыня слушала внимательно, но делала вид недовольной миллиардерши, которой подают краба вместо заказанных креветок. — А сгущёнка это как? — Спросила Жора Жикин, который невольно пытался поместить себя в одну из групп. Ну, это… — начал Глеб, но его перебила Склепова. — Слушайте, я чего-то не поняла, у нас тут, что, конкурс: «Кто лучше оскорбит бедненькую Гробынюшку?» — прервала дискуссию Гробыня — Ещё раз кто-нибудь что-нибудь брякнет про это и я, клянусь Гломовым, сглажу. Гробыня громко фыркнула и тем самым закрыла тему, но это не значало, что она признала поражение, она лишь передвинула свою победу. Внимательно выслушав сортировку Глеба, Элина хорошенько запечатлела всё в памяти. Она была немного смущена тем, как оценили её красоту. Там, в её школе никто так не считал, а если бы и считал, то наверняка бы присмотрелся к ней. А может, наоборот — все думали так же, но всё равно не подходили к ней. Элина вздрогнула. Мурашки пробежали по ней до кончиков пальцев. Она постаралась вогнать эту мысль в такой глубокий овраг своих извилин, чтобы как можно дольше не высовывалась оттуда. И вновь зажгла лампочку под названием «Надежда», что теперь будет всё по-другому. — А кто она вообще такая? — включился в разговор Семь-Пень-Дыр — Сарданапал сказал, что она не тёмная, не светлая и даже не страж. Разве такое возможно? Все маги делятся на два отделения, это я точно знаю, потому что это единственное, что я учил. Он вспомнил свою первую неделю в Тибидохсе. Как все первоклассники, начал учиться Семь-Пень-Дыр неплохо, добросовестно и прилежно. И так уж случилось, что изучение магов выпало на первую неделю учёбы. Вот так неуч Семь-Пень-Дыр выучил, что все маги делятся на два отделения: светлое и тёмное. Наконец, кто-то из присутствующих (Элина знала всё про всех, но ещё не узнавала, голос и внешность по книге не узнаешь, лишь приблизительно) задал тот самый вопрос, который так сильно мучил девушку: «Кто я?» Элина насторожилась и ползком придвинулась ближе к проходу, чтобы не пропустить ни слова. И напрягла память, чтобы запомнить как можно больше важной для неё информации. Ведь каждое слово имеет огромное значение. Чего-то не услышишь, чего-то не поймёшь, чего-то не запомнишь — и всё, смысл утерян, а восстановить очень сложно. Порой и совсем невозможно. Одно слово может тебя спасти или убить. А в комнате все вопросительно смотрели на Шурасика. Смотрели жадно, впитывая всю информацию, словно губки. Некоторые напряглись, готовые, в случае его отказа, начать уговаривать умника. — Это лишь мои предположения. Потому что есть нестыковки. Присутствующие усердно закивали, показывая своё согласие: «Хоть предположение, хоть утверждение, нам всё равно. Мы на всё согласны, только расскажи нам всё, что знаешь и о чём думаешь». — Ну, хорошо, — начал Шурасик. — Когда рождается человек, его судьба предопределена. Он либо лопухоид, либо маг, либо страж. — Да, да, да, мы это уже слышали, годиков так шесть назад. Может, скажешь что-нибудь, чего мы ещё не знаем? А то «повторенье — мать мученья» говорят. — Склепова, имей терпенье — спокойно проговорил Бейбарсов. — А тебе вообще никто голосовых связок не раскрывал, Топчисобачкин! — огрызнулась Гробыня, но всё же замолчала и больше не перебивала, а наоборот, внимательно слушала, вновь расслабившись в своём кресле. — Ну, так вот, при смешивании крови мага и лопухоида ребёнок может оказаться, как со способностями, так и без них. Если страж и лопухоид — чуть сложнее, но тоже приемлемо. Страж отказывается от вечности, крыльев, флейты и так далее и становится также лопухоидом. И живут они долго и счастливо. Но бывает и такое, что страж и маг полюбят друг друга, и тогда происходит немыслимое. Буквально через пару часов после родов мать умирает. А как только ребёнку исполняется три месяца, заметьте ни года, а месяца, умирает отец. В гостиной никто не произносил ни слова. Все в шоке. Если в начале все задавались вопросом, почему они не проходят про них на уроках, то теперь всё стало ясно. У Пипы прокатилась солёная капелька по её пухлой, мелового цвета, щеке. В комнате, будто сидели не ученики школы, а мертвецы, которых только что достали из могил, помыли, одели и посадили сюда. Особенно говорили об этом цвет их кожи и стеклянность глаз. В их сознания пробилась мысль о том, как нелегко этой девушке. «У неё ведь никого нет! АБСОЛЮТНО. А мы ещё так ужасно относились к ней… Ну, я так точно» — думала Гробыня. Её отношение в корне изменилось. Нет, она не хотела сейчас бежать к Элине, чтобы обнять и утешить её. Но критиковать она новенькую точно не будет. Элина сидела такая же бледная. Щёки были мокрые, но не было не всхлипов, не стонов. Она даже не плакала, слёзы сами лились, не спрашивая разрешения хозяйки. Глаза были словно две бисеринки, мёртве, без жизни, и блестящие. Её спина вспотела. Девушка не чувствовала ни ног, ни рук, ничего. Лишь мысли беспорядочно, хаотично кружили вокруг. Ничего непонятно. Она запоминала всё, но не понимала ничего. Как бестолковый диктофон — нажал на кнопку — начал записывать, нажал ещё раз — ты перестал записывать. Ты вроде бы знаешь всё, но не знаешь ничего одновременно. Обычно так характеризуют книжки. Берёшь энциклопедию и думаешь: «Какая ты умная, в тебе столько всего». ВОТ ИМЕННО! В ней столько всего, но она сама лишь тупая обложка с сотней бумажек, красиво прикреплённых к ней. — А что дальше? — Услышала она, чуть подрагивающий, будто севший, голос. — Обычно — начал Шурасик — этих детей сразу же забирают в специальную школу. О ней ничего неизвестно. Неизвестно ни где она находится, ни сколько лет там проводят ученики. — Этих детей называют полустражами, по-другому, то есть официально, сангвинемами, с латинского переводится как смешанная кровь. — Продолжила Лена Свеколт. — Их можно отличить только по голубой искре, во всём остальном они различны. В груди Элины что-то кольнуло. Она подняла свои руки и внимательно начала их разглядывать, придирчиво разглядывать. Будто искала что-то, что виновато во всём этом. Она крутила ладони, переворачивала их, шевелила пальцами, сжимала руки в кулак и снова разжимала их. — Кто-то умеет играть на флейте или сражаться с оружием, как стражи. Кто-то наоборот, не умеет, как Маги. Кто-то хорошо летает, Я имею в виду на инструментах или приборов. Кто-то хорошо поёт. А кто-то не умеет делать ничего этого. Но сила у всех колоссальна. Не такая, конечно, сильная как у стражей, но они сильнее нас, магов. — говорила Свеколт — Если она, и вправду, сангвинем, то встает два самых главных вопроса: первый, почему она не в школе и второй, почему у неё есть крылья? Насколько я знаю, как бы родители не хотели оставить ребенку крылья, они исчезали, как только умирал страж. Так откуда тогда они у неё?