Сангвинем

Все думали по-своему, но об одном и том же. Так, не сказав больше ни слова, они просидели около четверти часа, а затем начали расходиться. Пользуясь темнотой, Элина забилась под стол, стоявший в холле, и сидела там, дожидаясь пока все выйдут. Наконец всё стихло. Девушка вылезла из-под стола и медленно встала. Затем покачнулась и, чтобы не упасть, протянула руки, хватаясь за всё подряд. Одна рука легла на стену, но из-за того, что ладонь была влажной, начала медленно соскальзывать. Вторая рука вцепилась в чью-то одежду. Элина подняла глаза и увидела чьи-то нечеткие и размытые очертания лица. — Нельзя подслушивать чужие разговоры — вырвались жёсткие и упрекающие слова из уст незнакомца. — Только не те, в которых главным героем являешься ты сама — сказала Элина ровным и даже каким-то деревянным голосом. Незнакомец фыркнул, оценив эту защиту. Именно защиту. Она не нарывалась, но хорошо блокировала всю агрессию и атаку в свой адрес. Он положил свою руку на её. — У тебя холодные руки — спокойно сказал он. — Они всегда такие… Может и не холодные, но прохладные точно. — Рассеяно сказала она, не придавая ни удивления, ни интереса. Голое знание и факт. — Кто ты? — Я Глеб… — Юноша почти представился, но его перебили. — Бейбарсов — закончила Элина за него — не удивляйся. — она не видела, что это произошло, но почувствовала, что брови его выгнулись — я всё про всех знаю — сказала она, решительно отвернулась и направилась к выходу, почувствовав, что ей стало лучше. Элина открыла дверь и вошла в другой длинный коридор. Затем остановилась и, помедлив, оглянулась на некромага. — Проводи меня, пожалуйста. Я не представляю, как мне добраться до своей комнаты. Глеб вышел из оцепенения, всё-таки не каждый день к вам приезжает гостья непонятного происхождения и заявляет, что всё про тебя знает, пошел к ней, затем обошел её и прошел дальше. Элина шла с правой стороны от него и немного, на один шаг, позади. — Где твоя комната? — спросил Глеб, не поворачиваясь. Он говорил вперёд, будто его собеседник не возле него, а напротив. — Четвёртая, тёмного отделения — ответила Элина. — Почему она? — Она была свободна. — В гробу спишь? — усмехнувшись, поинтересовался Бейбарсов. — Нет. В моей комнате сделали серьезный ремонт. — Убедительно произнесла она. Элина так легко сказала это, словно так и должно быть. Будто говорила: «Я не тёмная, а раз так, то и комната не должна быть мрачной». — Насколько серьезно? — У Медузии похожая. Глеб остановился и посмотрел на неё, затем зашагал вновь. Он уже представил себе комнату Элины, точь-в-точь как спальня доцента кафедры нежитеведения. Здесь уже было значительно светлее. Элина видела его лицо, но не обращала никакого внимания. Лишь раза два она мимолетно посмотрела на него. Да, книга не врала, он действительно был красив. — Какие блоки ты ставишь, что даже я не могу его сломать? — спросил некромаг после минуты тишины. Он уже понял, что она тоже не любит разговаривать бестолку, например, как Пупсикова или Попугаева. Но если задашь вопрос, она на него отвечала правильно, охотно, без лишних слов. «Не болтушка и не молчунья. Идеально» — подумал Глеб и невольно улыбнулся. — Честно говоря, я не умею ставить блоки, я просто думаю незаметно для тебя — объяснила она. — Это как? — спросил Глеб. — Ну, — начала Элина — возьмём, например, тетрадку. Я пишу в ней невидимыми чернилами, и поэтому ты записи не видишь. Она для тебя пуста. У меня же есть ультрафиолетовый фонарик, из-за этого для меня она битком набита мыслями, воспоминаниями и кучей всего другого. Глеб нахмурился. На лбу появились складки, нос встопорщился, брови скользнули к центру. Он в первый раз слышал про невидимые чернила. Оставшуюся дорогу они шли молча, каждый думал о своем. Когда пришли, они даже не стали прощаться. Элина зашла в свою комнату и, сказав «спасибо», закрыла дверь. Глеб ничего не ответил, он просто пошёл дальше, в свою комнату. Весь следующий день пятый курс тёмного отделения пересказывал то, что им рассказали Лена и Шурасик. Весь Тибидохс разделился на три штаба. Первый назывался «Фома неверующая». Второй — «верующий Пятачок». И третий, последний — «равнодушный ослик Иа». От первого слоя этого большого тортика часто можно было услышать: «Да нет, ребят. Враньё полное. Ты же не видел её искры. Так что бесспорно, она Страж. Всё остальное ложь. Голая. Одетой бывает только истина». Второй слой утверждал «Я всегда знал, что она сангвинем. Откуда? Да вы только взгляните на её глаза (хнык, хнык — изображают они). Они такие заплаканные. Сразу и дураку понятно, что у неё родители умерли. А ручки? Вы видели ее ручки? Да они созданы для голубой искры!». Третий слой, вообще, даже не заморачивался по поводу неё: «Кто она, где она, зачем она?». Их не интересовало. Вряд ли они даже задумывались: «Существует ли она»? Но, как и во всех тортиках, существуют реалисты, которые трезво смотрят на ситуацию, не искушаясь опьяняющими сплетнями. Про таких часто говорят: «пока не доверяют, и поэтому проверяют». Эти чего-то ждали. Какой-то детали, события, намека на то кто она. Друг или враг. После глобального роста заболевающих информацией умников, болезнь начала разрастаться, пока здоровыми не останутся лишь учителя. И как ни странно, размножение начала не Дуся или Вера, а Гробыня. Почему? Ну, давайте рассуждать. Шурочка рассказал эту душещипательную и раздирающую историю только пятому отделению. Теперь не знали лишь Светлые и остальные курсы Тёмных. После собрания все разошлись по комнатам и новости могли передавать только на следующий день, за исключением одного человека, имеющего доступ к светлым ученикам, а именно к Тане. Элементарно, Ватсон! Склепова рассказала Тане во всех красках и подробностях, промолчав, разумеется, о том, как её называли подогрето красивой. — В общем, этих инопланетян можно арестовать только по голубым фейерверкам. — То есть искрам — уточнила Таня. — Гроттерша, с каких это пор ты не понимаешь русского? Гроттер рассеянно кивнула, ей было стыдно, что она так поступила с Элиной. Наехала без особой надобности. Теперь ей было жаль девушку. Танин градусник с минимальной отметкой -50 и максимальной 50 нагрелся до 0. Ей было жаль её, в какой-то степени даже захотелось помочь, но разум не позволял, шептал: «Она опасна… Не верь ей… Не подходи к ней… Будь разумна». «Ладно! — подумала она. — Будь что будет, но поспешных шагов делать не буду, как и выводов». Девушка многозначительно подняла глаза вверх, будто предупреждая мозг, что нехорошо лезть в чужой выбор. Через полчаса соседки улеглись, мысленно отмечая птичку возле важного завтрашнего дела. У Тани она выглядела так: «рассказать Ваньке и Ягуну о том, что услышала от Склеповой». У Пипы это была жёлтая маечка с ажурными лямочками и открытыми лопатками, которая хорошо бы смотрелась с джинсовой юбочкой. А у Гробульки вот такая: пригласить на свидание Дыра перед Гломовым и посмотреть, как он будет ревновать. Что же, у каждого свои птички и задачки.