Пролог
Сегодня они найдут ее тело. Я знаю, как это произойдет. Я живо представляю себе всю цепочку событий, которые приведут к находке. В девять утра эти высокомерные дамочки из туристического агентства «Мин Мин» рассядутся по местам, и их холеные пальчики с идеальным маникюром застучат по клавиатурам компьютеров, бронируя средиземноморский круиз для одной влиятельной посетительницы, горнолыжный курорт Клостерс для главы крупной корпорации Ли, а для семьи Пак на этот раз что-нибудь необычное, экзотическое — может быть, Чиангмай или Мадагаскар, — но не слишком суровое, о нет, приключение должно быть прежде всего комфортным. Собственно, таков девиз агентства «Мин Мин»: «Для любителей комфортного риска». Агентство пользуется популярностью, и телефоны не смолкают. Уже очень скоро дамочки заметят, что Хванми на месте нет. Одна из них позвонит ей домой, в жилой комплекс, но на звонок никто не ответит. Возможно, Хванми в душе и попросту не слышит звонка. А может, она уже выехала на работу, но опаздывает. Да мало ли какие могут быть причины — и все вполне безобидные. Но рабочий день будет в разгаре, а настойчивые попытки дозвониться ни к чему не приведут, и тогда в голову полезут другие, уже тревожные мысли. Думаю, именно комендант дома впустит коллегу Хванми в квартиру. Я вижу, как он нервно теребит в руках связку ключей и повторяет: «Вы ведь ее подруга, верно? Вы уверены, что она не будет возражать? Потому что я буду вынужден сказать ей о вашем визите». Они заходят в квартиру, и коллега зовет: «Хванми! Ты дома?» Они идут по коридору, стены которого увешаны туристическими рекламными плакатами в изящных рамках, и комендант семенит сзади, следя за тем, чтобы гостья ничего не украла. Из коридора он заглядывает в дверь спальни. Видит Хванми, и уже такие пустяки, как кража, его не волнуют. Сейчас у него единственное желание — поскорей выбраться из этой квартиры, пока не стошнило. Мне бы очень хотелось быть там, когда приедет полиция, но я не так глуп. Я знаю, что они будут проверять каждую проезжающую машину, каждое лицо, выделяющееся в толпе зевак. Они знают, как велико мое желание вернуться. Даже сейчас, когда я сижу в кофейне «Старбакс» и наблюдаю медленный рассвет, я чувствую, что ее спальня зовет меня. Но, подобно Одиссею, я надежно привязан к мачте своего корабля, чтобы не поддаваться песням сирен. Я не позволю себе разбиться о скалы. Я не совершу такой ошибки. Вместо этого я сижу и пью кофе, пока за окном просыпается шумный Сеул. Я кладу в чашку три ложки сахара; я люблю сладкий кофе. Я люблю, чтобы все было правильно. Идеально. Безупречно. А вдалеке кричат сирены, они зовут меня. Я ощущаю себя Одиссеем, который пытается разорвать путы, но они крепко держат меня. Сегодня они найдут ее тело. Сегодня они узнают, что мы вернулись.***
Год спустя
Детектив Ли Джинки ненавидел запах латекса и сейчас, натягивая перчатки, из которых вырвалось облачко талька, ощутил, что к горлу подступает тошнота. Этот запах резины сопровождал самый неприятный аспект его работы и неизменно ассоциировался с кровью и продуктами жизнедеятельности человека. В такие минуты он мысленно сравнивал себя с собакой Павлова, натренированной на слюноотделение при виде пищи. Запах был для него своего рода обонятельным сигналом взять себя в руки. Что он и сделал, прежде чем войти в прозекторскую. После уличной духоты в морге было особенно прохладно, и он чувствовал, как остывают на коже капельки пота. Пятница двенадцатого июля выдалась необыкновенно жаркой, и по всему Сеулу надрывно шумели кондиционеры, перемалывая горячий воздух. На мосту уже томились в пробке автомобилисты, устремившиеся на юг, ближе к прохладным горам. Но Джинки не был в числе этих счастливчиков. Его отозвали из отпуска, и теперь его ожидало соприкосновение с настоящим кошмаром. Он уже облачился в хирургический халат, который достал из бельевого шкафа, осталось только надеть бумажный колпак, чтобы спрятать непослушные волосы, и бахилы — он не раз видел, сколько всякой гадости падает со стола на пол и, соответственно, на обувь. Кровь, обрывки тканей. Его нельзя было назвать чистюлей, но приносить домой на подошвах ошметки из прозекторской совсем не хотелось. На мгновение он замер перед дверью, потом сделал глубокий вдох и, готовый к испытанию, вошел в секционный зал. Накрытый простыней труп лежал на столе — судя по очертаниям, это была женщина. Джинки не стал задерживать взгляд на мертвой и предпочел сосредоточиться на живых, присутствовавших на вскрытии. Судмедэксперт доктор Пак Чонсу и санитар морга раскладывали на столике инструменты. По другую сторону стола, прямо напротив Джинки, стоял Ким Кибом, тоже из отдела по расследованию убийств. Двадцатисемилетний Кибом был сродни чуду, поскольку такие «хилые» пареньки редко добивались успеха в их деле. Его темные волосы были спрятаны под бумажной шапочкой, и лицо, казалось, состояло сплошь из острых идеальных линий, а взгляд темных глаз был испытующим и твердым. Полгода назад его перевели в убойный отдел из подразделения по борьбе с наркотиками. Он был единственным в команде, в сторону кого могли полететь выражения на подобии «С каких пор в нашей команде появилась девушка?» или «Кибом, прекрати косить под парня». Он совсем не был похож на девушку, но накачанные и сильные мужики в коллективе явно чувствовали себя доминирующими рядом с хрупким на вид Кибомом, большую роль также играла его ориентация, которую он никогда не скрывал и не собирался. В отношениях Кибома с одним из детективов, который приставал к нему по пьяни, уже успели возникнуть проблемы — обвинения от Кибома в сексуальном домогательстве, а от детектива встречные упреки в стервозности. Джинки не мог сказать, что ему нравился Кибом, да и тот к нему явно не благоволил. До сих пор им удавалось сохранять чисто деловые отношения, и казалось, Ки предпочитал именно такой стиль общения. Рядом с Кибомом стоял его напарник Ким Джонхен, в высшей степени жизнерадостный полицейский. Большие и невинные глаза делали Джонга значительно моложе его двадцати девяти лет. Джонхен работал с Кибомом вот уже два месяца и не жаловался. Рекорд. Пожалуй, он был единственным человеком в команде, который безропотно сносил дурной характер Ки. Когда Джинки подошел к столу, Кибом заметил: — А мы все гадаем, когда же ты объявишься. — Я был на автостраде, когда ты позвонил мне. — Мы ждем здесь с пяти часов. — Я только начинаю внутренний осмотр, — сказал доктор Пак. — Так что детектив Ли прибыл как раз вовремя. Вот она, мужская солидарность. Доктор Чонсу хлопнул дверцей стеклянного шкафа, и она отозвалась жалобной дрожью. Это был редкий случай, когда Чонсу позволил себе выплеснуть раздражение. Воспитан в довольно интеллигентной семье, доктор Пак был до мозга костей джентльменом и полагал, что младшие должны вести себя как младшие, а не хамить всем на пути. Нельзя сказать, чтобы ему нравилось работать под руководством колючего Кибома. Санитар морга подкатил тележку с инструментами к столу, и в его коротком взгляде, брошенном на Джинки, явственно читалось: «Неужели ты веришь этой стерве(Кибому)?» — Сожалею, что тебе сорвали отдых, — сказал Чонсу. — Но, похоже, твой отпуск отменяется. — Вы уверены, что это опять наш старый знакомый? В ответ Чонсу сдернул простыню с трупа. — Ее имя Мин Суа. Хотя Джинки и настроился на то, что зрелище будет не из приятных, первый взгляд, брошенный на жертву, был как удар кулаком в лицо. Свалявшиеся, в сгустках запекшейся крови, черные волосы женщины, словно иглы дикобраза, торчали вокруг лица цвета голубого мрамора. Приоткрытые губы застыли, словно в попытке что-то произнести. Кровь уже смыли с тела, и раны зияли пурпурными прорехами в сером полотне кожи. Видимых ран было две. Одна, особенно глубокая, рассекала горло от левого уха, затрагивая левую сонную артерию и обнажая гортанный хрящ. Типичный coup de grace, смертельный удар. Вторая зияла в нижней части живота. Эта рана не была смертельной, она была нанесена с совершенной иной целью. Джинки с трудом сглотнул слюну. — Теперь я понимаю, почему меня отозвали из отпуска. — Руководить этим расследованием назначили меня, — сказал Кибом. В его словах старший уловил нотки предупреждения: он явно защищал свою территорию. Джинки понимал, откуда это берется — постоянные насмешки и скептицизм по отношению к полицейским без особой физической подготовки заставляли их быть жесткими. По правде говоря, у него не было ни малейшего желания выяснять с Кибомом отношения. Им предстояло вместе работать по этому делу, и сейчас не время было бороться за лидерство. Джинки постарался придать своему голосу уважительный тон. — Не мог бы ты посвятить меня в обстоятельства происшествия? Кибом по-деловому кивнул. — Жертва была обнаружена сегодня в девять утра в своей квартире. Обычно она приходит на работу в шесть утра. Цветочный салон «Флорист» находится в нескольких кварталах от ее дома. Это семейный бизнес, которым владеют ее родители. Когда дочь не явилась на работу, они заволновались. Брат пошел к ней домой проверить, в чем дело. Он обнаружил ее труп в спальне. Доктор Чонсу полагает, что смерть наступила между полуночью и четырьмя часами утра. По словам родных, в последнее время у нее не было приятеля, да и соседи по дому не видели, чтобы к ней заходил кто-то из мужчин. Обычная работящая дамочка. Джинки взглянул на запястья жертвы. — Она была связана. — Да. Клейкая лента на запястьях и щиколотках. Ее нашли обнаженной. На ней были лишь некоторые ювелирные украшения. — Что за украшения? — Цепочка. Кольцо. Серьги-гвоздики. Шкатулка с украшениями в спальне не тронута. Так что ограбление как мотив убийства исключается. Джинки посмотрел на цепочку ссадин, опоясывающую бедра жертвы. — Тело тоже было связано? — На талии и бедрах следы клейкой ленты, которую используют для герметизации водопроводных труб. Рот тоже был заклеен. Джинки глубоко вздохнул. — Боже… Глядя на Мин Суа, он в какой-то момент увидел перед собой другую молодую женщину, тоже мертвую, — блондинку с кровавыми ранами на шее и животе. — Кан Хванми, — пробормотал он. — Я уже взял из архива протокол вскрытия Хванми, — сказал Чонсу. — На случай, если тебе понадобится перечитать его. Джинки не видел в этом необходимости. Дело Хванми, расследованием которого он руководил, до сих пор было живо в памяти. Год назад тридцатилетнюю Кан Хванми, служащую туристического агентства «Мин Мин», нашли мертвой в ее собственной квартире. Она была обнажена и привязана к кровати клейкой лентой. У Хванми были рассечены шея и низ живота. Убийцу так и не обнаружили. Доктор Чонсу направил луч лампы на живот Мин Суа. Кровь уже смыли, и края раны теперь были бледно-розовыми. — Есть какие-нибудь улики? — спросил Джинки. — Прежде чем труп был обмыт, мы сняли с тела несколько волокон. И еще волос, прилипший к краю раны. Детектив оживился. — Волос жертвы? — Гораздо короче. И светло-русый. У Суа волосы были черные. — Мы уже запросили образцы волос всех, кто соприкасался с телом, — вставил Кибом. Чонсу привлек их внимание к ране. — Здесь мы имеем поперечный разрез. Хирурги называют это разрезом по Мэйларду. Передняя брюшная стенка рассекалась послойно: кожа, поверхностная фасция, мышцы и, наконец, брюшина. — Как и у Хванми, — сказал Джинки. — Совершенно верно. Как у Хванми. Но есть различия. — Да? Какие же? — У Мин Хванми рана была местами рваной, что указывает на некоторую нерешительность убийцы. А здесь этого нет. Видите, как четко проходит линия разреза? Ни разу не оборвавшись. Очевидно, что убийца нанес удар с абсолютной уверенностью. — Чонсу встретился взглядом с Джинки. — Наш неизвестный учится. Оттачивает технику. — Если это тот самый неизвестный, — сказал Кибом. — Есть и другие схожие детали. Видите прямоугольный край раны? Это указывает на то, что разрез был сделан справа налево. Как и у Хванми. Лезвие, которым нанесена рана, прямое, без зазубрин. Таким же лезвием убили Хванми. — Скальпель? — Похоже на скальпель. Прямая линия разреза подтверждает, что лезвие не дрожало. Жертва была либо без сознания, либо так крепко связана, что не могла и шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться. Так что лезвие скользило как по маслу. У Джонхена было такое выражение лица, будто его вот-вот вырвет. — О боже! Умоляю, скажи, что она уже была мертва к тому моменту, когда он это сделал. — Боюсь, это не посмертная рана, — в темных глазах Чонсу, видневшихся над хирургической маской, полыхала злость. — Что, было предсмертное кровотечение? — спросил Джинки. — Да, обнаружено скопление крови в тазовой полости. Это значит, что ее сердце еще работало. Она была жива, когда… происходила эта процедура. Джинки посмотрел на запястья, там были синие пятна. Такие же отметины виднелись и на обеих щиколотках, а бедра опоясывала точечная сыпь кровоизлияний. Судя по всему, Мин Суа сопротивлялась, пытаясь вырваться из пут. — Есть и другое доказательство того, что она была жива к моменту нанесения смертельной раны, — сказал Чонсу. — Залезь рукой в рану, Джинки. Думаю, ты уже знаешь, что там найдешь. Джинки неохотно сунул руку в полость. Сквозь латекс перчатки он ощутил мягкую плоть, еще прохладную после длительной заморозки. У него вдруг возникло ощущение, будто он шарит внутри тушки индейки в поисках мешочка с потрохами. Он продвинул руку глубже, и его пальцы стали ощупывать стенки полости. Это было грубое вторжение в самую интимную часть женского тела. Он старался не смотреть на лицо Суа. Только так он мог сохранять бесстрастность, сосредоточившись исключительно на техническом аспекте надругательства над ее телом. — Матка отсутствует, — Джинки взглянул на Чонсу. Судмедэксперт кивнул. — Ее удалили. Джинки вытащил руку из полости и уставился на рану, зияющую, словно открытая пасть. Теперь настала очередь Кибома, и его длинные пальцы принялись исследовать нутро жертвы. — Больше ничего не тронули? — спросил он. — Только матку, — ответил Чонсу. — Мочевой пузырь и кишечник на месте. — А что это за твердый узелок я нащупал слева? — спросил Ки. — Это шовная нить. Он перевязал ею кровеносные сосуды. Кибом опешил: — Так это хирургический узел? — Простой кетгут два-ноль, — предположил Джинки и взглядом обратился к Чонсу за подтверждением. Пак снова кивнул. — Тот же самый, что мы обнаружили в теле Хванми. — Кетгут два-ноль? — слабым голосом спросил Джонхен. Он уже отошел от стола и теперь стоял в углу возле раковины. — Это что такое? — Кетгут — это хирургическая нить, изготовленная из кишок коровы или овцы. Она используется для зашивания глубоких слоев соединительной ткани. В теле нитки со временем рассасываются. — Откуда у него мог взяться этот кетгут? — Кибом взглянул на Джинки. — Ты не проверял источник, когда работал по делу Хванми? — Установить конкретный источник практически невозможно, — ответил Джинки. — Этот шовный материал производится десятками компаний, по большей части в Азии. Он до сих пор используется во многих зарубежных клиниках. — Только в зарубежных? В разговор вмешался Чонсу. — Сегодня существуют более совершенные материалы. Кетгут уступает синтетическим нитям в прочности и долговечности. Я сомневаюсь, что кто-то из врачей в Корее использует его сегодня. — А зачем нашему убийце вообще понадобилось накладывать швы? — Чтобы кровотечение не портило картину. Ему нужно было видеть, что он делает. Наш неизвестный — исключительный аккуратист. Кибом вытащил руку из раны. На резиновой ладони алел крохотный сгусток крови. — Убийца имеет определенную квалификацию, но какую? Мы имеем дело с врачом или с мясником? — Совершенно очевидно, что он обладает анатомическими познаниями, — сказал Чонсу. — Не сомневаюсь, что он уже проделывал нечто подобное. Джинки отошел на шаг от стола, пытаясь не думать о том, какие муки пришлось принять Суа, но избавиться от этих страшных мыслей было непросто. Жертва чудовищного истязания лежала перед ним, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Из оцепенения его вывело звяканье инструментов в лотке, и он в удивлении обернулся. Оказывается, санитар уже подкатил тележку к доктору, и тот приготовился сделать Y-образный разрез. Теперь всеобщее внимание было приковано к ране в брюшной полости. — И что потом? — спросил санитар. — Что он делает с удаленными матками? — Этого мы не знаем, — ответил Чонсу. — Органы исчезают бесследно.