Хайноре. Книга 1

      Нора снова плакала ночью.       Мамка, тятька, братик Нэйка, мелкий совсем ещё, вся жизнь впереди, что же делать, нету их, нету… Не так, что тятька на охоту ушел, а мамка к реке спустилась, не так, что Нэйка опять заигрался с ребятами из деревни, нет. Совсем нет. Не найдешь нигде, уж не на этом свете точно.       Зарезал, зарезал, убивец проклятый, безумный, страшный, зарезал, чтоб ему пусто было! Чтоб звери дикие его пожрали! Чтоб стрелу шальную поймал! Чтоб покарал его Отец Всесоздатель!       Да нет только его, нет Отца, нет карателя… а ежели был, допустил бы такое? Чтоб средь бела дня, честных людей, может не самых хороших, но честных, богобоязненных, нет-нет, не допустил бы, не позволил бы, поразил бы его, потрошителя, в самое сердце, убил бы на месте, потому что не должны такие жить, не должна таких земля носить, а если носит – то пусть плачет сама, раскаивается…       Горестно-то как, больно, дышать больно, спать больно, жить больно!       - Да заткнись ты!       Нора вздрогнула, испугалась на секундочку, а потом снова в плач – нечего ей теперь бояться! Не за кого! За себя? Да что там! Пусть лучше бы убил ее со всеми, пусть лучше бы закопал рядом с Нэйкой! Обнимались бы с ним в земле, как иногда ночами, когда братишка грома и молний боялся, обнимались и в посмертии бы, но проклятый злодей ее оставил, утащил с собой в лес на веревке, как скотину, рот тряпьем забивал, чтоб не орала слишком, и на помощь не звала, не щадил, совсем не щадил…       Разбойник! Лиходей! Гнить заживо! В болоте гнить!       Ох, тятюшка, матушка, братишка, родные мои, ой, родные мои…       - Я сказал – замолкни, сука! Язык вырву, мычать будешь, как телка!       Хайноре пискнула, слезы соленые сглотнула, но в горле ком такой стоял, что все наружу опять полезло, и захочет остановиться – да не сможет.       Рыжий бес подскочил с травы, как схватил ее за плечи, как тряхнул, так что из глаз искры посыпались, а голова кругом пошла, как дал по лицу рукой своей тяжелючей, так Нора и затихла полуживая-полумертвая, да обмякла мешком.       Здоровенный он был, Потрошитель, высокий, как ясень, крепкий, как дуб, с рыжими косами и густой бородищей, да такой рыжий, что под солнцем, казалось, горел, аки демон, разве что глаза бледные, водянистые, как у дурного человека. Северянин, Нора сразу поняла, как только тятька его раненого из лесу притащил. Ох не зря мамка тогда ругалась на него, ох не зря, мудрая была женщина… Чуяла, что беду в дом принес. Кто ж нынче северянина погостить пустит? Чай, война, не мирное время. Но тятька все за свое – звери мы что ли? Человека раненого в лесу подыхать оставим? Не бывать такому, пока я в доме хозяин.       Дурак, дурак, тятька, тятенька…       Взял бес веревку, обмотался ею, потом положил Нору рядом да к себе примотал, спиной к груди, как поклажу. Пахло от него как от загнанной лошади, но вместе лежать было теплее, и от того Норе ещё гадше становилось – лежать с убивцем, греться его теплом, постель травянистую делить, как с любовником. Мерзко, паршиво, гадостно… И только всхлипнула она снова, как бес схватил ее за глотку, как медведь оленицу, сжал и шипит на ухо, бородой щекоча:       - Ещё разок голос подашь, я тебе хрен в рот засуну, ясно?       Нора тихонько кивнула, бес отпустил.       Так они и спали остаток ночи, спина к груди, грудь к спине. Чувствовала она, как под рубахой у северянина сердце бьется, слышала, как дышит он, мерно, но глубоко, всем нутром, как большой зверь, и думала – живой, человек, обычный, как все, не чудище какое-то, ведь. Как же он так, как же он так смог, с ножом на тятьку кинуться, Нэйку с руки аккурат на камни скинуть, мамку кулаком по темечку… Это же если бы Нора не задержалась с бельем у реки, если бы не глядела бестолково на свое отражение, если бы не плела косы, да не пела бы песни, так он бы и ее в горячке задушил… Может так бы оно лучше было… Надо же, бывает же, он ей ведь поначалу даже приглянулся, пусть и бессознательный… Статный, сильный, настоящий воин, с курчавой могучей грудью, крутым подбородком, плечами, что коромысла. Она же, дурочка, думала, как очнется он, так она ухаживать за ним будет, глазки строить, может и заладилось бы у них, напридумывала себе, насочиняла, ну вот и лежишь с ним теперича как жена, что ж не рада-то? Дура дурацкая…       Проснулась Нора от холода.       Ушел.       Никого рядом, только веревка к дереву привязана. Нора встала тихонько, подошла к дереву, озираясь, как воришка, посмотрела на узел. Ну и узел! Вот так узел! Распутай его теперь… Ну а вдруг получится?.. А если?.. Но куда ей бежать?.. А неважно, неважно! Северянин потому ее при себе держит, что дороги не знает, а она-то, Хайноре, дочь лесника, она-то знает… а бес этот рыжий, авось заплутает в чаще, авось сожрут его волки, а может сам с голоду и холоду подохнет… а она-то выберется, а она-то сможет… но куда идти? Куда, куда, куда?.. К тетке в Мельн? А примет? У нее там свое хозяйство, да и выводок детишек знатный… ничего, ничего, напрошусь во служанки ей, за еду, за кров, а там уж выживу как-нибудь, там уж придумаю что-нибудь… Прости меня тятька, прости мамка, прости Нэйка, я вернусь сюда, обязательно, я вас похороню, как подобает, вас сам Мельнский приор отпевать будет, уж я-то позабочусь, я-то смогу…       - Куда собралась?       Нора взвизгнула, подскочила на месте, обернулась – стоит. Бес рыжий. В одной руке – связка хвороста, в другой – тройка зайцев. Через плечо лук самодельный, поперек ремня – нож. Тот же, которым он тятьку вспорол, как зайчонка. Нора всхлипнула снова – то ли от досады, что сбежать не удалось, то ли от горя, то ли от страха. Попятилась за дерево, попискивая, как щенок, жалобно. А северянин скривился, будто ему в зуб дали, а тот разболелся.       - Вот не начинай опять. А то по роже дам, чтоб опухла, и рот открыть не могла. Хочешь по роже?       Нора помотала головой, но ее без того всем телом трясло, и северянин, вестимо, ничего не понял.       - Ну? Хочешь? Не пойму.       - Н-н-нет…       - Хорошо. Тогда вылазь оттуда, иди огонь разведи. Умеешь огонь разводить?       - У...у…у…       Бес хохотнул, сверкнув дыркой в зубах.       - Что ухаешь? Сова что ли?       - У-умею…       - Ну так не стой, иди помоги. Жрать хочешь? Зайчатина у нас сегодня.       Снял лук, сел на пень и принялся первую тушку потрошить. Но видя, что Нора не торопится, снова посмотрел на нее.       - Ну? Так хочешь или нет? Не пойму.       А ведь надо бы поесть… иначе, не поемши, далеко не убежишь… силы нужны… значит поесть надо… значит, огонь развести… значит есть с убивцем из одной тарелки, значит спать с ним в одной постели, значит идти с ним по одной дороге, пока не получится с нее свернуть… Значит, придется.       Нора вышла из-за дерева на негнущихся ногах, подобрала сопли рукавом грязного платья, сделала пару шагов к хворосту под пристальным взглядом бледно-голубых глаз, села, принялась хлопотать.       Потерпит, не принцесса. Потерпит. Все потерпит. Зато потом отомстит как следует. Настанет час и отомстит. Всему свой час, что сну, что обеду, что мести. Главное - дождаться, главное - выдержать.       Так они и сидели один против другого, каждый своим делом занят, как одна семья. И вот Нора уже глядит на него спокойно, почти без страха и без злобы, и вот думает, что рана-то его, которую ещё тятька ему залечивал, все ещё не залеченная, перевязать надо бы, а то загноится… но одернула себя, опомнилась, не ее это дело, ей-то пусть хоть так подохнет, заживо гниющий, так-то даже лучше. И стало ей стыдно за то, что и недели не прошло, а она уже будто и не злится вовсе, будто и забыла, кто ее семьи лишил. Будто что-то внутри, в самом глубоком нутре, само собой улаживается, само собой решает, когда ей горевать, а когда уже пора бы успокоиться. Но разве можно так? Иные своих родных годами оплакивают, в приораты ходят, поминают, а она что? Ничего, ничего, ещё поплачет, обязательно поплачет, ночью, только тихонько, чтобы этот не услышал и не разозлился снова. Будет вечно теперь плакать, страдать, но внутри, глубоко, чтоб никто не увидел, никогда счастливой не будет, ни за что, нельзя так, когда родных теряешь, нельзя… Не бойся, мамка, тятька, Нэйка, не бойтесь, не забуду вас, ни за что, никогда…       Вкусный был заяц. Прожарился хорошо, до корочки, сытный вышел, жирный. Нора крепко наелась, вгрызалась в мясо, как волчица изголодавшаяся. Северянин за ней наблюдал и ухмылялся, ковыряясь костью в зубах.       - Эк с тобой еды не напасешься, девка. Сразу видно – домашняя. Не знаешь, как себя в походах вести. Скромнее надо, - рыжий назидательно потряс костью. – Но ладно, ешь. Сейчас прощаю. Два дня ведь ничего не ела, только ревела, как медведица.       И в самом деле, вспомнила Нора. В самом деле ревела. А сейчас и не помнит уже. Будто всего пару часов проплакала, а оказывается – целых два солнца.       - Ладно, собираемся и идем, - наказал северянин, поднимаясь и снова лук через плечо перекидывая. – Дорогу показывай.       - А если не покажу?       Он бросил на нее смеющийся взгляд, пряча нож за поясом.       - Ой ли? Будто хочешь здесь со мной вечно сидеть.       - Да а что мне теперь! – Нора горько всплеснула руками. – Какая мне разница!       Северянин глянул на нее строго, затянул потуже пояс.       - Не дури мне тут. Думаешь, я извиняться стану? А оно тебе надо – извинения? Не буду. Бес толку. Не воротить сделанное. Выберемся из лесу, там решим, что дальше и какая разница.       Вот оно как… даже совести у него нету, даже не извинится, не раскается… чудовище он, не человек, а зверь, мерзавец подлый, как земля его носит, как носит и не горит под ним…       Нора всхлипнула снова, но пошла. А куда деваться?       Лес она хорошо знала. И где река кончается, и где брод есть, и куда лучше не соваться. Хляби местные тоже знала. Можно было, конечно, северянина на болото отвести, но он ж, наверное, не дурак совсем, знает, как трясину заросшую от поляны отличить, а уж ежели поймет, что Нора его сюда неслучайно привела, так несдобровать ей точно, опять на веревке поведет, как собаку, или ещё что похуже придумает… вот, хреном своим недавно грозился…       Так они и шли. Шли, шли, шли. По усеянной сосновыми иголками тропинке, переступая и спотыкаясь о крутые корни, в брод чрез прыскучую речку, обходя выворотни и подозрительные кочки. Северянин шел по лесу умело, не как солдафон, прорубая себе дорогу ножом, ломая ветки и топча грибы с ягодами, шел как лис, прогибаясь где надо, где надо изворачиваясь. Так охотники делали, когда не хотели следов оставлять, чтоб зверье не отпугнуть ненароком. Это Нора хорошо знала, этому ее тятька научил…       Ночью опять спали на траве, спрятавшись меж сосновых корней, как на высокой постели, закутанные в его плащ из шерсти, прижавшись друг к другу, что муж с женою. Этой ночью ей спалось лучше.       На утро опять все по новой - рыжий за зайцами, Нора ждет. На всякий случай, северянин ее все равно к дереву привязал, да не к стволу, а к веткам. Махнул, как рысь, на осину, раз, два, взобрался покуда веревка тянулась, да там и привязал узлами мудреными. Так мамка Нейку мелкого привязывала, чтобы тот нечайно не убег куда.       - Так вернее будет, - сказал рыжий, грузно спрыгивая на землю. - Уж если опять дурь какая в голову ударит, так я поохотиться успею прежде, чем ты с узлами справишься.       Нора поглядела на него злобно, фыркнула, северянин постоял, пожевал губами, подумал, да как припадет вниз, не успела Нора отскочить, он ее за ногу схватил, так что она больно на корни упала. Стянул с себя ремень, да стреножил Нору, как кобылицу.       - Да что ж ты!.. Зверь!..       Северянин поднялся, крякнул довольно.       - Вот так еще вернее будет. Нечего брыкаться, - пнул ее легонько носком сапога в пятку. - Я тебе пока не доверяю, понятно? Будешь себя хорошо и послушно вести, может и буду с тобой, как с человеком.       - Сам ты животное!..       - Я тебе! - замахнулся северянин. - Язык людской понимаешь или только кулаки? Вот пока не научишься, будешь как сука бешеная на веревке сидеть. Надо будет - клыки повыдераю. Услышала меня?       Нора вздрогнула, притихла, кивнула, и Потрошитель ушел.       Вот как значит... Ежели она смирной будет, так он и привязывать перестанет. А там и убежать недолго, не всемогущий же он, не Отец Всесоздатель. Но как?.. Как обмануть его, как заставить поверить ей? Ведь не поверит же, если Нора вдруг ласковой станет и хорошей. Что же... как же... думай, голова пустая, варись кашка...       Пока думала Хайноре, пока губы и ногти все искусала, северянин уже и воротился. В этот раз с уткой, и полным подолом чего-то.       - Эй, девка. Смотри вот, - и вывалил на мох перед Норой - черника, брусника, дикая малина, да облепиха. - Любишь ягодки? Любишь, конечно, какая баба ягодки не любит. Вот давай, перебирай, садись.       Нора кивнула, улыбнулась неуклюже, но северянин того и не заметил даже, сел вниз, развязал ей ноги, руки, сам за утку принялся.       Хорошие были ягодки, всего ничего гнилых, остальные спелые, да сладкие, как мед. Нора стала их перебирать, украдкой за рыжим наблюдая. Лохматый весь, нечесаный давно, немытый, борода всклокоченная, косы причудливые в волосах растрепанные, висят сосульками. Рубаха в крови вся, да ягодном соке, пестрая, как у ярморочного плясуна, пояска расшитого не хватает. Только такой наверное, если и пляшет, то с мечом наголо.       Пока утка над костром румянилась, северянин спустился к криннице и вернулся с полным котлом чистой вкусной водицы. Напились они знатно, откушали ягод, потом северянин стянул через голову рубаху, откинулся спиной на сосновый корень и давай медленно-медленно повязку разматывать. Нора смотрит, смотрит, а потом раз и осенило ее - вот оно!       - Дай помогу, - говорит.       - Ты-то? - хмыкнул северянин. - Чего вдруг?       А сам морщится, как волк оскалившийся.       - Сам не справишься.       - Справлялся уже. С чего тебе мне помогать?       Нора пожала плечами, глаза вниз опустила - не умела она прикидываться, так хоть пусть слова слышит, а лица не видит.       - А чего мне делать... Ежели ты тут помрешь, так я одна не выберусь. Вдруг звери дикие, вдруг люди какие лихие, я же не воительница...Куда мне деваться без тебя...       Северянин хмыкнул, помолчал, видно подумал что-то в голове.       - Ну иди сюда, помощница. Перевязывать умеешь, значит?       Нора подошла ближе, кивнула.       - Умею. Тятюшка, бывало, от медведя убегал, раненый. Мать меня научила, чтоб если ее рядом не будет - я смогла.       - Умная баба, - сказал он, Нора тут же голову вскинула, как от удара, но потом снова опустила, дрожащей рукой повязку разматывая. - Мне вот ваши деревенские потому и нравятся, что они как наши, простые, рукастые. Не то что все эти ваши лорды, леди, в напудренных париках. Тьфу.       - А где это ты лордов и леди видел? - недоуменно нахмурилась Нора.       - Не твое дело.       Ну не мое, так не мое... Мне-то что в самом деле... Меньше знаю, крепче сплю.       Рана на боку северянина была жуткая, рваная, но уже не гноилась и не кровила особо, хотя этот бес уже который день ходит не перевязанный заново. Живучая тварь. Нора промокнуть ее водой из котла, обтерла аккуратно. Отец всегда шипел да кряхтел, а этот только морщится немного, но голоса не подает. Сразу видно - не первая рана. Потом Нора встала.       - Куда собралась?       - Пусти меня. Я травы нарву лечебной. Лучше заживать будет.       Северянин нахмурился.       - Пустить тебя, значит. Ага.       - Пусти, -кивнула и решительно посмотрел ему в глаза сверху вниз. - Куда я денусь.       - Ну иди, - процедил сквозь зубы, травинку пожевывая. - Иди, да считай до ста. Умеешь считать? - Нора кивнула. Тоже матушка научила. - Хорошо. Я тоже считать буду. Сто насчитаю, и если не вернешься - пойду искать. А найду...       - Поняла я, поняла, - торопливо закивала Нора и побежала, чтобы уж точно успеть.       Сбежала вниз по склону, там где кринница текла, метнулась дальше, выискивая белые облачка цветков кровавника, а как нашла, так начала быстро-быстро его листья рвать и обратно наверх.       - Гляди какая скорая, даже до пятидесяти не дошло. Видать и впрямь хорошо лес знаешь. Может ты врешь мне, а?       Нора вскинула на него испуганный взгляд, разминая в ладошках ажурные листочки, пока сок по рукам не потек.       - Почему вру? Что вру?       - Что пропадешь здесь без меня, - ухмыльнулся рыжий. Да так поглядел на Хайноре, будто мысли ее читал. - Небось сама хорошо знаешь, где здесь зверье водится, где разбойники бывают. Следы читать умеешь. Не такая уж и дурочка, гляжу.       Нора фыркнула, будто оскорбилась.       - Ну знаю и чего? А если не свезет и ошибусь? Кто меня защитит?       Хмыкнул.       - И то верно.       Нора выдавила ему на рану сок кровавника, приложила к ней кашицу, потом застирала повязку в котле и крепко замотала северянина.       - Молодец, расторопная. Хорошая из тебя жена выйдет, - северянин потрепал ее по волосам, как щенка, и Нора по привычке отдернулась. - Вот посмирнее будешь, обязательно кто-то да возьмет. Ну все. Посидели, отдохнули, двинем дальше. Как скоро на дорогу выйдем?       Нора прикинула, поразмыслила. Так-так, впереди озеро лесное, его обойти придется, значит еще день это точно, потом что? Бурелом, болота, медвежья берлога...       - Дня два, или три, как получится.       Северянин нахмурился, вздохнул, натянув рубашку. Вылил остатки грязной воды из котла, закинул его на плечо.       - Ладно, два так два, три так три, пошли.