Хайноре. Книга 1

      До озера добрались быстро, тропа хорошая, не заросшая, протоптанная, значит бывал здесь кто-то. Может тятька еще хаживал, а может кто похуже... Нора северянину о том шепнула, он молча кивнул, но видно было - навострил уши.       Хайноре как увидела сквозь частокол леса поблескиващую гладь, так сразу у нее все зачесалось во всех местах. Сразу платье завоняло, сразу гадостно стало. Взмолилась она перед рыжим, ну давай, говорит, спустимся, ну быстренько, я только разок искупнусь, платье застираю, рубаху твою вон тоже не мешало бы в божий вид привести, а то выйдешь к людям, сразу повяжут. А впереди больше озер не будет, не выкупаешься, так чумазым и пойдешь!       Северянин отбрыкивался, порыкивал, ворчал что-то на своем языке, потом сдался все-таки, но с условием - сначала он берег проверит, потом уже всякие купания. Нора согласно закивала, а потом сидела на пеньке, ждала. Улыбалась, как дурочка, думала о водичке. Купаться она любила, очень любила, хорошо это, когда искупнешься, сразу телу чисто и на душе легко. Хорошо даже когда водичка не теплая, а прохладная. Очень хорошо.       - Эй, - Нора вздрогнула, северянин поднимался к ней с берега. - Радуйся. Берег чистый, вроде никого здесь. Но чтоб недолго.       Хайноре подскочила, и радостная понеслась вниз. Бережок был травянистый, она башмаки скинула и замжурилась оттого, какая ласковая здесь травушка и мягкая влажная земля. Потянула за веревочку на шее, стала платье снимать, а потом вспомнила вдруг, сжалась вся, оглянулась взад. А там северянин стоит, плечом на дерево опершись, смотрит и ухмыляется.       - Давай-давай, девка, поживее.       Нора вздохнула, отвернулась спиной, вся напряженная, как струнка, быстро скинула платье и так же быстро подбежала к краюшку берега и сразу же нырнула в черную гладь.       Ух! Хорошая водичка, мурашками по телу, ласковая и колючая, жгучая, как крапива, но свежая. Хайноре вынырнула, пофыркала, голова сразу тяжелая стала от мокрых волос, она опустила ее в воду, и понежилась еще немного, а потом подплыла ближе к берегу, нашла носком дно, сорвала травы клок и принялась тело растирать. Северянина на том же месте не оказалось, потом Нора увидела его чуть поодаль - тоже решил поплескаться. Окунался с головой, потом выныривал, раскидывая волосами брызги, как конь гривой, пофыркивал, грудь свою курчавую натирал ручищами. Нора вскрикнула на него, мол, дурак, повязку намочешь, потом опять менять! Но рыжий только отмахнулся. Видно думает, что бессмертный, вот остолоп...       Когда закончила с собой, Хайноре снова огляделась, северянина опять след простыл. Видно, по нужде ушел или еще куда. Тогда она тихонько вылезла на берег, взяла свое тряпье и принялась застирывать, торопливо, пока рыжий не вернулся. Уж очень не хотелось ей голым задом перед ним сверкать.       А потом как закричит!       Кто-то хвать ее сзади поперек туловища, хвать за рот, и шипит на ухо.       - Ну тихо-тихо, что разоралась? Всех утопцев сейчас перебудишь, дура. Свои это.       - Тебе чего?.. - пропищала Нора, - Ты зачем меня хватаешь, зачем пугаешь?..       - Не боись, не боись, - почти ласково прошептал рыжий. - Я быстренько.       - Что?.. Чего?..       - Под мужиком бывала?       Нора замерла на секундочку, чувствуя, как волосы на всем теле дыбом встают, а потом как завизжала не своим голосом, точно русалка в сетях, как забрыкалась.       - А ну угомонилась, сука бешаная! - зло прорычал рыжий, больно хватая ее за волосы. - Больно же сделаю, сама виновата будешь. Не дергайся сказано!       Нора заревела, заумоляла его - не надо, ну не надо, не хочу я, ну не трогай, пожалуйста... Северянин схватил ее за лицо, тряхнул разок.       - Я тебя спросил - трахал тебя кто?       Хайноре плакала, глотала слезы, вяло, бессильно била северянина по волосатым ручищам, но те и не думали разжиматься, обвили кольцом, насмерть, накрепко. Смотрит Нора сквозь слезы на эти руки, смотрит и вспоминает кузнецова сына, ладного, высокого, безбородого, красавца одним словом. Они с Норой в один год родились, хорошо с ним было, жарко, как в кузне, солома колкая, но руки крепкие, сильные, а ласкать умели...       - Ну?!       - Б... б... б...       - Говори по человечески, уж не скотоложец я тебе!       - Бы...ла... - задыхаясь от слез проговорила Нора.       - Ну вот и хорошо...       Тут рука его полезла ей промеж ног, и Нора снова всхипнула, сжалась...       - Тихо, я сказал.       - Ну не надо, не хочу я, ну пожалуйста...       - Не вынуждай, дура. Либо по-хорошему, либо по-моему.       Нора судорожно ослабила ноги, бессильно обмякла в руках северянина. Он пальцы послюнявил, и сунул ей в промежность, погладил щекотно и приятно, и Нору от того вдруг замутило еще больше, и мерзко было и сладко, что кто-то ее ласкает там, а ведь не просто кто-то, не знакомый парень какой, не старый друг, не любимый, не муж, а убивец, скотина, мерзавец поганый, он этими вот руками ее родню убил, растерзал, ее бил не щадя... а теперь эти руки снуют у ней в самом сокровенном, растирают там, и по телу молнии идут, рассыпаются искорками от костра под кожей, и сладость расходится по телу, как вода от камушка, кольцами. Мерзко, мерзко, как же мерзко, от него мерзко, от себя мерзко и сладко так, сладко, сладко... И слышит Нора, что уже не плачет, не всхлипывает, а стонет, бесстыдно, будто бы сука в случке скулит и просит...       - Вот и славненько, - довольно шепнул рыжий, смачно в шею её чмокнул, бородой щекоча. А потом зашуршал чем-то сзади, и почувствовала Хайноре, дочь лесника, как что-то жаркое и твердое ей в зад тычется, а потом как хвать ее рыжий за бедра, как стянул вниз, так что лицом над водой озерной оказалась и глядела на себя в отражении.       Как навалился на нее сверху, подмял под себя, и раз! Вскрикнула Нора, сжалась вся, сморщилась.       - Ой, ой, ой... - заплакала снова.       - Ну, ну, не наговаривай, нормально пошло, ладная ты девка. Узкая только, тесно в тебе, но это не беда...       Смотрит Нора в отражении, как трудится на ней северянин с лицом грозным и яростным, порыкивает, да все сильнее и сильнее, быстрее и жарче, и больно ей и сладко и голову оттого сильнее кружит, а слезы все текут и текут, капают в воду, смазывая ее изможденное лицо в отражении.       - Ну ничего, потерпи, девка, потерпи, - утешал ее рычащим шепотом северянин. - Надо мужику, понимаешь? Нужда у нас такая, потерпи, не помрешь. Скоро уже, скоро...       ...Нора сидела на берегу и застирывала рубаху северянина, растирая ее мыльным корнем. Кровь иначе сходить не хотела, и следы от ягод тоже. Платье сохло рядом, растянутое на ветках, как пугало. Солнце вышло и жгло обветренную, голую кожу, но Нора совсем не обращала на это внимание.       - Давай поживее, - велел северянин, журча у куста поодаль. - Нам ещё идти и идти.       Нора подняла глаза к солнцу, их резало и слепило, но она упрямо не отводила их в сторону.       Дай мне силы, дай мне огня, могучее солнце, дай мне решимости и воли. Не взываю к Отцу, он не слышит, нет его, но ты есть, солнце, отец огня, всесжигающего и яростного. Я вижу тебя, я чувствую тебя, услышь, внемли, я все отдам, все что есть и чего нет. Дай мне сил.       Дай мне сил убить его.       - А за Выселками что?       - Овраговый Обод...       - А дальше?       - Пастуший Дол.       - А за ним что?       - Вроде город какой-то...       - Какой город?       - Да не помню я!       - А ты вспомни давай.       - Таронь... или как его... А, точно, Таронь! Только не город это, а крепость, там бригада Вирха сидит, так тятька говорил, он с тамошним капитаном дела вел.       Северянин хлопнул себя по коленям, досадливо покривился.       - Вот оно! Значит не север.       Нора сощурилась подозрительно, глядя как рыжий рисует веточкой крест на песке - туда дороги нет.       - А чего это ты крепости боишься?.. - гадливо щурясь спросила Хайноре.       Северянин вскинул на нее острый взгляд.       - Совсем дура или шутки шутишь?       Нора фыркнула. Понятно, конечно, чего боится. Вирха служит короне, это все знают, они северянина заверсту учуят и мало тому не покажется.       - Ладно, - рыжий отбросил веточку. - В Выселки все равно зайти придется. Мне оружие нужно. Припасы.       - Я с тобою не пойду.       - Пойдешь, куда денешься.       Нора задышала часто, чувствуя в груди нарастающий плач. Неужели не отпустит?..       - Ну отпусти меня, - взмолилась, - я же тебя вывела из лесу, зачем я тебе, ну пожалуйста, я никому не расскажу...       - Пригодишься еще. Не ной, отпущу, когда надо будет. Не нужно мне тебя убивать.       Нора со злости аж подскочила.       - А тятьку с мамкой моих нужно было?!       Она глядела ему в глаза яростно и горько, и совсем не чувствовала страха. Рыжий молчал, лицо его вдруг сделалось каменным, а бледно-голубые глаза холодными, как речной лед по зиме.       Он ничего не ответил, только достал нож и принялся его точить. Нора села обратно. Он никогда не отвечал - зачем. Сколько она не спрашивала, не допытывалась, ведь не понимала за что он их, ведь дурного ничего не сделали. А рыжий только хмурился и велел ей заткнуться, иначе, мол, найду чем рот тебе занять. А иногда просто отворачивался и будто засыпал, но Нора видела, что не спит, просто говорить не хочет. Не понимала она. Оттого горше было.       А северянин все точил и точил нож, Хайноре уже начинала беспокоиться - для чего же так остро? А когда он одним движением отсек себе пол бороды, поняла. Раз, раз, еще разок, потом нагнулся над озером и принялся аккуратно, точно городской цирюльник, сбривать бороду. Иногда тихо утробно порыкивал, когда нож съезжал, оставляя на щеке кровавый след. А потом раз! и срезал себе косы выше плеча, безжалостно, Нора аж охнула, больно жалко ей было, такие косы красивые, свои она б ни за что не позволила срезать, у нее на деревне самые густые косы были, ни у кого таких не было - черные, как вороное перо, лоснящиеся, длинные, ниже пояса, всем девкам на зависть. А сейчас... Совсем нет времени поухаживать за ними, да и не до того ей сейчас было.       Северянин тем временем умылся, собрал свои обрезки и бросил в костер. Совсем он другим стал, уже не походил на лесное чудище, мог даже сойти за обычного мельнчанина или деревенского мужика. Только конечно если не приглядываться, а если приглядеться, то понять можно - северянин перед тобой, светлокожий, широкоскулый, остроносый, с крупным подбородоком и впалыми щеками, лоб высокий, а брови густые низко-низко. Норе он все время казался чуть ли не стариком, но сейчас рыжий выглядел моложе ее отца. Ей вдруг стало любопытно, сколько он видел зим, как его назвали родители, где он бывал и что видел, но вдруг вспомнился Нейка на камнях с разбитой головой, мамка, страшно скорчившаяся в посмертии, тятька в луже крови...       - Давай-ка, - кивнул рыжий. - Оправь одежку, волосы приладь как положено девке. Скоро в люди выйдем.       Ишь какой модник!.. Стоит, волосы мокрыми руками приглаживает, рубаху отряхивает, штаны. Нож в поношенный сапог прячет. Повязку на боку перевязал потуже. Весь такой ладный стал, ну прям жених, аж смотреть противно. А ведь недавно покрывал ее как медведь медведицу и совсем на человека не походил...       Нора склонилась над ручейком, принялась косы свои распутывать, но пальцы застревали в волосах, она дерг-дерг, а колтуны будто еще сильнее узлами затягивались. Ей вдруг горько стало, опять ком к горлу подкатил, и вовсе не волос ей было жалко, а что жизни прежней уже не бывать. Не выйти ей за кузнецова сына замуж, не родить ему деток красивых и смелых, ничему не бывать этому, все прахом, все пеплом...       - Ну что опять ревешь?       Нора стерла тихие слезы с лица, не глядя на северянина.       - Не твое дело...       - Ну?!       - Волосы не распутываются...       Рыжий хмыкнул и вынул нож из сапога.       - Нет, нет, нет!!!       - Чего нет? Хочешь до зимы здесь провозиться? Отрастут ещё.       - Не надо! Не положено так!.. Нельзя!.. Не муж ты мне!..       - Для того мужем быть и не надо.       Схватил он опять, придавил брыкающуюся к земле и раз! одна прядка упала, два! вторая.       - Ну вот и все. А ору-то было. Собирайся давай.       Нора глядела на себя в ручейке и плаксиво морщилась. Обкорнал прямо по плечи, ирод, всю красоту забрал, всё богатство, все отнял... А ведь только муж в брачную ночь имеет право срезать с девицы локон волос, так у них заведено в деревне, но что северянину до их обычаев, чужак, лиходей... Ну что ж, возлечь возлегла, косу остриг, не быть ей никому женой больше, опозорена, подстилка чужака, полевая жёнка...       Плюнула Нора в ручеек и убежала.