нежная забота

Намджун собирает их всех в студии за три дня до записи, чтобы раздать вокальные партии для заглавки. Он пишет в общий чат: «Через десять минут в моей студии.» Чимин вылетает из зала, как ошпаренный, потому что перед завтраком решил пойти размяться и немного увлёкся. Он не успевает натянуть на разгорячённое тело свитшот – накидывает его поверх майки, как шаль, прикрывая спину, и держит за рукава на бегу. Перед каждой раздачей партий он будто на что-то надеется, может быть, на собственный рост, может, на что-то другое, он не знает, но первые минуты после этой новости – самые лучшие. Когда Чимин ещё не успевает разочароваться в себе в очередной раз. В студию он вваливается взмокшим и растрёпанным, сразу же после душа помчавшись на встречу, даже не успев высушить волосы. Светлый домашний лонгслив чуть пристаёт к его влажной коже, тут и там на нём раскиданы капельки воды, срывающиеся с волос. Чимин повисает на дверной ручке, оглядывая комнату и переводя дыхание. На месте все, кроме Юнги, но не то чтобы это кого-то удивляло. Обычно перед релизом собственных песен Намджун и Юнги советуются друг с другом насчёт партий, и только потом идут к боссу для одобрения, так что Юнги наверняка в курсе. К тому же, он сам пишет свои куплеты, и интересоваться чужими строчками так рано нет никакого смысла – но он почему-то почти всегда интересуется. Такой дотошный. Чимин наклоняется, смотря вдоль дивана – все кучкуются на нём, как котята в коробке, будто в студии больше нет места. Чимин присаживается на подлокотник и глубоко вдыхает-выдыхает, сжимая ладонями колени. Внутри него всё трепещет, как будто он маленький ребёнок в утро дня своего рождения, открывающий спросонья глаза – наверняка знает, что будет что-то здоровское, но совершенно не уверен, что же именно. В руке Намджуна стопка листов с крупным печатным текстом и выделенными маркером строчками, просвечивающимися в некоторых местах, и Чимин нетерпеливо заглядывает в его взволнованное лицо. Намджуну важно, чтобы каждый был доволен, конечно, он переживает. Ещё он улыбается – Чимину нравится его улыбка. - Хосок-а, - говорит Намджун и протягивает тому листок. Хосок сразу же принимается нетерпеливо бегать по листку взглядом, а потом присвистывает, и Чимин смотрит сверху вниз на его текст – небольшой бридж перед куплетом Намджуна и смежные с кем-то припевы. Здорово. Они все слушали демку буквально вчера, и она была классной. Чимин слышал, как Чонгук пел на ней припев… Он просто надеется, что не облажается. Конечно, наверное, он довольно неплохо поёт, но если даже на черновом варианте, на демке, вышло так красиво, то что же Чимин должен будет сотворить со своим вокалом в чистовой версии, чтобы передать всё как надо. Возможно, ему нужно будет посоветоваться с Чонгуком – эти моменты очень раздражают, потому что, несмотря на весь свой необъятный талант, Чонгук всё ещё остаётся младшим, но работа и её качество для Чимина гораздо важнее всего этого. Он точно подойдёт к Чонгуку и хотя бы попытается вникнуть в то, что тот скажет, даже если будет непонятно. Чимин задумчиво елозит взглядом по медведям Намджуна, поэтому дёргается, когда слышит где-то над собой: - Будешь бэк-вокалом Юнги-хёна. Он зачем-то кивает, не думая хватая листок, и только опуская на него глаза понимает, что ничего не видит. Осознание того, что Намджун сказал, проходит через него практически молниеносно и сразу же вырубает напрочь. Текст плывёт перед глазами, а у самого Чимина сердце в пятки рушится. Он кивает ещё раз, сильнее сжимая край листа, и еле досиживает до конца. В голове у него нет ничего, только плечам становится как-то тяжелее, будто на них взвалили непосильную ношу. Конечно же, Чимин не склонен пасовать и сдаваться, он никогда так не делает, тем более даже не попробовав, но это слишком. Боже. Ни у кого нет вопросов, Намджун говорит, что отправит всем демку и минус на почту, чтобы они могли порепетировать, и просит обращаться по каждому вопросу. Парни шумно выходят из кабинета, на ходу начиная обсуждать материал, а Чимин застывает напряжённым бежевым пятном на диване. Он растерян и не знает, что делать, это жутко непрофессионально, и он злится за это на самого себя, но, блин. Он не может. Он просто не сможет этого сделать. Чувство, которое Чимин испытывает к Юнги, кардинально отличается от того, что он вообще когда-либо испытывал в своей жизни. Юнги чрезвычайно, невыносимо и невообразимо талантлив, и, слушая его строчки, Чимин будто бы не музыку слушает, а просто разговаривает с Юнги по душам: он вкрадчиво шепчет свои строчки, как будто делится секретом, и даже если повышает голос, всё равно остаётся какое-то чувство интимности. Юнги устанавливает контакт с каждым, просто облекая свои мысли в музыкальную-текстовую форму, – Чимина это поражает настолько, что даже в голове не укладывается. В каждом слове каждой его партии душа и мысли Юнги, и то, что Чимин по всему этому поводу чувствует, можно назвать благоговением. Юнги для Чимина будто бы совсем другое существо, не человек, что-то гораздо более возвышенное, и Чимин уверен, что его музыка неприкосновенна. Боже, он не хочет всё испортить. Он же не справится, это очевидно. Ещё слишком рано. Это же справедливое желание? Не испортить работу хёна. - Почему я? – брякает он, ничего не уточняя, и подскакивает со своего места. Намджун наверняка поймёт. По спине сквозит от приоткрытой двери, и Намджун, не оборачиваясь, клацает что-то на пульте от кондиционера, а когда всё же разворачивается лицом, то приподнимает бровь. Чимин смотрит на то, как кожа на его лбу собирается складочками. Черты лица Намджуна мягче без макияжа, а ещё он весь опухший и уставший, но его глаза выглядят острее и как-то по-своему выразительнее, поэтому когда он вот так вот смотрит – пристально и заискивающе – становится неловко. Чимин переступает с ноги на ногу, но упрямо продолжает, не дождавшись ответа: - Ты же знаешь, что Чонгук сможет лучше. Я не потяну. Мы можем с ним поменяться, давай я возьму что-нибудь попроще… - он сконфуженно замолкает, переводя потяжелевшее дыхание, и понимает, что ужасно разволновался. Намджун молчит ещё недолго, а потом как-то устало выдыхает и чуть горбится, будто держался все эти полчаса на каком-то непонятном резерве, а теперь, когда тот иссяк, весь сдулся. Чимин почему-то чувствует себя школьником, который после урока ноет учителю, что попавшийся ему вариант домашки слишком сложный; Намджун вяло трёт подбородок – что ж, он вполне похож на учителя. - Я дал бэк тебе, потому что этой песне нужна ваша гармония. Чимин упрямо раскрывает рот, не понимая, что хочет сказать, но Намджун продолжает: - Голоса хорошо сочетаются друг с другом, а вместе с этой музыкой – ещё лучше. Это задаст настроение, - если бы всё было так просто. – С Юнги-хёном классно работать, - как будто Чимин, блин, не знает. – Он тебе поможет, не волнуйся, - Намджун не сводит с Чимина глаз, потому что это важно. Сам Чимин не считает происходящее с собой важным, а у Намджуна вроде какие-то заскоки с гиперответственностью, и это не новость, но Чимин всё равно не сдаётся (хотя бы здесь, в этом стрёмном сливе, идя на поводу у своих слабостей и страхов, он не сдаётся): - Я могу всё… - мерзкое ненавистное «испортить» застревает у Чимина в горле. Ему так не хочется быть тем, кто он есть, тем самым человеком, который постоянно говорит о том, что всё испортит. Чимин правда-правда хочет исправиться, он мечтает быть человеком, который будет вывозить, а не портить, и он работает ради этого, но его чёртовой работы всегда недостаточно, как бы он ни старался, и это совсем не придаёт сил. Ради чего он старается? Что если это его потолок и лучше ему уже не стать? Вдруг это конец его дистанции в забеге их группы. - Ты справишься, - говорит Намджун и хлопает его по плечу. Они всегда так делают: просто говорят, что он справится, и хлопают по плечу. Чимин никогда не справляется.