Люби меня, люби...

--Непокорная моя любовь...Любит не меня уже, который год. Те же стены и цветы, те же люди и стихи, Те же мысли и слова вслух... -Он опять поёт? - тихо спросил врач, смотря в окошко палаты. -Он всегда это делает. Понимаю, что ты ещё не привык, но не бойся. Он мирный. Заходи. - ответил второй, осторожно открывая дверь. -Почему он в смирительной рубашке, если мирный? - спросил парень, смотря на мужчину, что сидел в углу мягкой комнаты, с закрытыми глазами, прижавшись щекой к стене и тихо, так красиво завывал. -Он постоянно хочет как-то навредить своим рукам, поэтому приходиться одевать на него рубашку. Ели мы этого не будем делать, то он покалечит себе руки и рисовать не сможет. Он один раз расцарапал из так, что смог своей кровью картину нарисовать. Представь себе. - ответил доктор, подходя ближе. -Боже...- тихо сказал парень, прикрывалась рукой. --Непокорная моя любовь...Любит не меня уже, который год. Те же стены и цветы, те же люди и стихи, Те же мысли и слова вслух...- всё продолжал завывать Ваня, а затем вздрогнул и зажмурился, когда рука доктора коснулась его плеча. Мужчина махнул головой и ассистент подбежал к нему и достал из кармана фонарик, включил его и раскрыл глаз русского. Фиолетовый глаз смотрел то влево, то вправо, то вверх, то вниз, метался туда и сюда, на долю секунды остановился на мигающей лампочке, а затем Ваня промычал и закатил глаз и снова зажмурился, когда его отпустили. -Всё нормально, только цвет стал ещё темнее. - сказал ассистент, поднимаясь на ноги. -Видел. Нужно как-то заставить его открывать глаза чаще и поменять уже эту сраную лампочку, она уже и меня бесит! - сказал доктор, достав из кармана халата блокнот и начал что-то писать там. -Люби меня, люби жарким огнем...Ночью и днем, сердце сжигая. Люби меня, люби, не улетай..Не исчезай, я умоляю...- сглотнув, вновь начал тихо петь пепельноволосый. Доктор покачал головой и вышел из палаты, а ассистент сел ближе, затем осторожно погладил Ваню по волосам, тот вздохнул и зажмурился, но мычать мелодию себе под нос не перестал. Тут вернулся доктор, с красками, кистями, холстом и палитрой, на которой стояла банка с водой. Мужчина аккуратно всё расставил в другом углу, затем подошёл к русскому и освободил его от рубашки, взял за руки и усадил у холста, вкладывая в руку кисть. Брагинский тут же слабо улыбнулся, с закрытыми глазами, стал брать тюбики с красками и выдавливать её на палитру, а затем начал водить по холсту кистью, напевая одну и ту же песню. Доктор вывел ассистента из палаты и закрыл дверь. -Мне его так жаль...Доктор Джонс, вы давно уже за ним ухаживаете и он всегда так себя ведёт, да? - спросил парень, поправляя очки. -Да, Мэттью, и мне его жаль. Он живёт в другом мире, Иван живёт прошлым. Его глаза почти всегда закрыты, так он себе в голове представляет жизнь до больницы. - ответил мужчина, поправляя светлые волосы. -То есть, когда мы открываем ему глаза, он видит реальный мир и пугается этого? - спросил парень, сминая в руке фонарик. -Мне кажется, что он не понимает, что видит настоящий мир. Я же говорю, что он живет прошлым. Живёт тем временем, когда был уважаемым художником, когда жил со своим парнем и всё такое. Второй раз объясняю тебе уже. - сказал Джонс, усаживаясь, за стол и начиная смотреть в камеру. -Я всё равно не понимаю, как это возможно. Он только поёт и рисует, именно это и помогает ему жить, как бы в прошлом? А когда мы кормим его, то что тогда? Как он это видит? - заваливал вопросами Уильямс. -Мэтт, я не знаю, честно, прекрати доставать братика вопросами, ладно? Прости, но я так устал, так что не мог бы ты потом забрать картину и одеть на него рубашку? - сказал блондин, укладывая голову на стол. -Простите, доктор Джонс. Х-хорошо, Альфред. Всё сделаю. - слабо улыбнувшись, сказал парень и сел рядом, вглядываясь в экран. Ваня всё продолжал петь и выводить линии. По бледным холодным щекам текли слезы, он шмыгал и иногда вздрагивал, вздыхая. Кисть будто летала по холсту, вырисовывая цветы. На этот раз это были китайские розы. Но кисточка не только их рисовала, иногда она перескакивала в краску, затем вновь на холст, начиная вырисовывать чешую дракона, что лежал в поле из этих самых роз. Вскоре русский выронил кисти и начал чесать запястье руки, которая была перебинтованная. Уильямс тут же подскочил, побежал в палату и уже там успокоил Ваню, поглаживая по голове. Русский неожиданно кинулся к парню в объятия, сжал его талию в крепких руках, заставляя его вздохнуть и зажмуриться. -Яо...Почему так нелепо?...За что? Почему ты меня оставил? - тихо сказал Иван, а затем вздрогнул и шмыгнул, вновь начиная петь ту же песню. Мэттью вздрогнул, а затем закусил губу и свёл брови, когда мужчина ослабил хватку и убрал руки. Парень смотрел на него с грустью, затем поднялся и взял смирительную рубашку, что лежала в углу бесформенной тряпкой, а затем расправил её и стал одевать в неё Ваню. Он не сопротивлялся, как всегда, а после, когда Мэттью убрал руки, свалился на бок и прижался щекой к мягкому полу, продолжая тихо петь. Уильямс не мог это выдержать, он думал, что сейчас заплачет, поэтому схватил холст, палитру, краски, кисти и банку с водой, быстро выходя из палаты и закрывая её, отправился к брату. -Ставь её в тот угол.- сказал мужчина, вытирая линзы очков краем халата. -А что ты делаешь с этими картинами? - спросил, парень, садясь на стул. -Забираю себе, дарю или продаю. Ваня всё равно не знает, куда они деваются и никогда не узнает, видимо. Он думает, что палата -это его дом, в частности мастерская. Один раз я слышал, как он говорил о том, что картин в мастерской слишком много. Он помнит количество, но не сюжеты, что изображены на них. - ответил Альфред, надевая очки на нос. -Это неправильно как-то, продавать его картины, без его ведома, но...Ох, я не знаю. - сказал Мэтт, сняв очки и начиная разминать переносицу пальцами. -Картины, где он рисует себя или своего Яо, хранятся в инвентарной на этом этаже. Иди отнеси эту картину лучше туда. Красивая, не стоит продавать. - сказал голубоглазый и вновь уставился в монитор. Парень кивнул и взял картину, выходя из кабинета. Ваня же лежал на полу, слабо улыбался, его щёки заливались румянцем, он продолжал петь, вспоминая, видимо, что-то хорошее из своего прошлого. Но эмоции довольно резко меняются, он всхлипывает и улыбка исчезает с его бледно-розовых губ, будто её там никогда и не было, по румяным щекам начинают сеть слёзы. И Ваня начинает петь, всхлипывая и шмыгая, даже жмурясь, а в общем, тихо плача. -Люби меня, люби! Люби меня, люби! Люби меня, люби. Люби меня, люби...Не улетай...Не исчезай...       Я умоляю...

Люби меня, люби...

Умоляю, Яо.