***
Три дня выходных превратились в недельный отпуск. Работаю я не официально, можно сказать фрилансом занимаюсь, так что ничего страшного, но Арас бубнит о том, что я не в её вкусе, чтобы в содержанки метить. Пока на еду денег хватает, протянем. Я прихожу на каждое заседание, в день рассматривается несколько дел, но чаще всего это какие-то мелочи. Вот сейчас слушание дела двух подростков, которые прокрались на военный склад, измазали дерьмом эмблему с единорогом, украли несколько баллонов газа и взорвали местный колодец. Так как они несовершеннолетние государство бесплатно предоставило им адвоката и сейчас бедолага отмазывал их как только мог. Безуспешно. Но человек старается, за это ему хвала. Вообще, адвокат от государства должен бесплатно полагаться кому угодно... Но здесь, видимо, похуй. Другой мир, другие правила. — Кто из нас не был подростком? Эти дети просто перебрали с алкоголем на дне рождения и решили повеселиться. Все мы бывали в подобных ситуациях. В них бушует молодость и они просто не знают куда деть эту энергию. Да, они оплошали. Но в итоге никто не пострадал. У судьи немного изменилось выражение лица. Хм. Запишу как «сочувствует детям». Если это так, потом очень сильно мне пригодится. — Стоит упомянуть, что алкоголь они украли, а их веселье закончилось травматизацией каналов водоснабжения, — отвечает адвокат со стороны обвинения. — Вероятно, военным стоит лучше охранять свои территории. — Это к делу не относится, — говорит судья и я вижу, что тратить время на разговоры о левой чепухе он не намерен. Понятненько. На лапшу может повестись, но от темы лучше не отходить. Или наоборот, начать говорить о чем-то постороннем, а потом резко свести весь фокус на оппонента. Может сработать, но нужно продолжать наблюдение. Тру ладони, чтобы согреться и делаю новые пометки. Эх, дома меня будет ждать горячая ванна. Вчера мне пришло письмо из патентбюро. Отказано практически во всём, некоторые вещи требуют дополнительных исследований, а пару моих статей запретили к печати. Красота. То есть из действующих патентов с моей стороны есть только один — тампоны. А у разведки, как «спонсора исследований», есть полное право производить и ничего мне не платить. Итого, пассивного дохода у меня ноль целых хер десятых. Что касается общественного мнения. Оказывается, что я «безумный, неприличный доктор из-за стен». Чудовище, просто потому что столько жить за стенами нереально. А то что я, цитирую: «живьем разрезала едва живую роженицу и вытащила из её утробы дьявольское отродье» отлично дополняет картину. Конечно, в научных и медицинских журналах ситуацию обрисовали нормально. Некоторые газеты назвали меня чудотворцем… Но, блядь. Мнение людей — продажная шлюха, которая постоянно задирает плату. Суд заканчивается далеко не в пользу мелких сорванцов, но судья делает им заметную поблажку. Точно любит детей. На этом и сыграю. Сейчас перерыв, а далее дело… о «краже навоза». Прекрасна жизнь в средневековье! Скрип двери и я вижу знакомый потрепанный пиджак. Рой молча смотрит на меня, кладет папку документов на один из свободных столов и уходит.***
Домой я возвращаюсь уже ближе к ночи. Половина дня в суде, вторая половина с консультантом, который мне весь мозг вынес на тему того, что я не по образцу заполнила пару документов, а на каком-то из прошений стоит устаревший формат печати. В общем, надо переделывать. Благо, за эту херню платить буду уже не я. Тепло и полумрак приятно окутывают, рядом треск поленьев в печи, от которых отлетают небольшие искры и тут же гаснут. На оконном стекле морозные узоры. Хочется сильнее закутаться в плед и уснуть, но мысли не дают покоя. Всё ли я правильно сделала? Нет ли больше ошибок в документах? Если я облажаюсь, кто первый придёт отрезать мне голову, Кенни или Коннор? Время приколов и веселья прошло окончательно. Теперь очевидно, что Смит меня хорошо опекал. Вряд ли по доброте душевной, но жизнь с разведчиками была раем, по сравнению с тем, что творится сейчас. Я даже напиться не могу. Нет ни денег, ни времени. Сегодня на ужин опять была картошка, мы её не чистим, потому что кожура тоже штука съедобная. Едим без соли и без специй. А в разведке была каша, супы, овощи, иногда запеканка, и почти всегда давали компот. А тут из напитков только два варианта — горячая вода и холодная вода. — Мистер Холод тебе так и не написал? — спрашивает Арас, выходя из ванной. Недавно котельную починили и больше не надо самим греть воду. Она держит в руках керосиновую лампу и ставит её на подоконник. В комнате становится светлее. — Ага, так что лови момент пока я свободна, — усаживаюсь поудобнее и закидываю ноги на подлокотник кресла. Когда Уайт скучно, она всегда спрашивает про личную жизнь. Только вот у меня она отсутствует, так что повеселиться у неё не выходит. Арас наливает воду в стакан, подходит ко мне, даёт стакан в руки и молчит. Эм?.. — Та женщина, которой ты делала выскабливание, умерла. — Инфекция? Она кивает, ожидая реакции. Делаю глоток воды. Едва тёплая. — Бывает, — пожимаю плечами, пытаясь понять зачем мне эта информация. Воскрешать людей не по моей части. — Они что-ли требуют компенсацию за смерть проститутки? — Н-нет… Надо новые инструменты купить. Или дезинфицировать получше? А то если клиентки будут так дохнуть, потом придется милостыню просить.***
Так прилично как сейчас я не выглядела никогда в своей жизни. Даже собрала волосы в высокую прическу на манер местной моды. От этого дерьма кожу на висках тянет, а шляпка нихрена не греет. Ну ничего, это ненадолго. Потерпи Алиса, немного страданий и снова будешь выглядеть как чучело, в тепле и комфорте. На часах без пяти минут два. Все деловые люди возвращаются с обеда, не деловые только-только проснулись и выползли на прогулку, мамочки катают в колясках детей, а кавалеры гуляют с дамами. В общем, толпа. Перехватываю саквояж другой рукой, а замерзшую ладонь прячу в карман. Жаль, что перчатки надеть нельзя. Время тянется ужасно медленно, а живот сводит спазмами от волнения и голода. Не трястись от холода стоит мне огромных усилий, особенно с учетом того, что я «расслабленно» прогуливаюсь по улицам города. Здание патентбюро ничем не отличается от своего окружения. Час назад я подала заявку. Там подробно расписывается то, как был открыт окситоцин, его значение и варианты синтеза. Если они не идиоты, то всё пойдет как по маслу. Пока была внутри, «случайно» услышала, что на имя Арона Вайса была подана ещё одна заявка. На взрывчатую смесь. А гатлинги уже одобрили и производство первого экземляра в самом ходу. Эрвин времени не теряет. Недавний приступ ностальгии полностью сошёл на нет. В пизду разведчиков. Если я правильно поняла, то гатлинг у них уже готов. Вероятно, даже не один. А если они принялись за взрывчатку… что нас ждет? Гранаты? Миномёты? Бомбы? От военных сейчас лучше держаться подальше и по возможности никак им не гадить. Грохот, стук копыт, на повороте почти опрокидывается повозка, но быстро выравнивается и продолжает путь по мощеной дороге в направлении ко мне. В это же время у ребенка из рук падает игрушка и он идет за ней. Прямо по этой дороге. Его отталкивает в сторону мать, снова грохот и повозка уезжает. Мгновенье тишины и всех оглушает надрывный детский плач. Вокруг тонкого чёрного силуэта снег становится багровым. Люди перешептываются, огибая женщину в круг. Боятся, но смотрят. Ведь на земле лежат не они, а значит, сегодня их счастливый день. — Разойдитесь, я доктор! — и стала протискиваться сквозь толпу, с первого раза они не поняли, так что пришлось повторить. — Отойдите и не мешайте оказывать первую помощь! И возьмите кто-нибудь ребенка! Толпа расходится и я подлетаю к женщине. Проверяю дыхание и пульс, реакцию зрачков. Открываю саквояж и, пока достаю всё что нужно для перевязки, кричу чтобы люди отошли дальше. Нельзя подпускать сюда глазастых ублюдков. Накладываю на руку жгут, ножом срезаю лишнюю одежду, поливаю это всё самой зловонной спиртягой, и битную так быстро, что эта недоделка трещит и практически рвется в руках. Где-то на фоне продолжает плакать ребёнок. «Мамочка, не умирай! МАМА, НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ!» Она трясётся, смешивая под собой грязь с кровью, изо рта идёт пена. Глаза закатываются, из глотки доносится хриплый гортанный звук. Одежда мокнет от снега, по рукам течет талая вода, грязь дороги и кровь. Я убираю выбившиеся пряди за ухо, размазывая эту кровь по своему лицу. Пахнет вишней и морозом. Снова проверяю пульс. Глубокий вдох. — ОСТАНОВКА СЕРДЦА, РОВНО ДВА ЧАСА ДНЯ. И начинаю непрямой массаж сердца. Пальцы болят от холода. Ребенок натурально воет и его разом пытаются успокоить несколько женщин. Одна из дам падает в обморок, но её тут же берет на руки кавалер. Рядом начинает плакать молодая девушка и это подхватывают остальные. Идеально. Просто, блядь, идеально. А дальше по расписанию искусственное дыхание. По идее надо использовать стерильную салфетку… но это ведь сбавит накал драмы, да? Просто стираю пену с её лица и приступаю. — Ну же, дыши… — продолжаю непрямой массаж, едва касаясь её груди пальцами. Она послушно двигается в такт. — Давай, чёрт тебя побери! — Мамочка-а, не н-надо, умоля-яю!.. Ребёнок весь покраснел, сопли и слезы падают на землю, он рвется к матери, но его держат над землей, при этом периодически получая от него удары то по лицам, то под дых, а от его воплей скупая слеза не избежала и мужчин. Когда наклоняюсь в следующий раз, чтобы сделать искусственное дыхание, заколка дает слабину, и мои волосы закрывают весь обзор. — Пора, — говорю шёпотом и резко отодвигаюсь. Она шумно вздыхает, кашляет, сплёвывает на землю. Ребенок вырывается из рук женщин и падает к ней в объятья, плачет. В кармане женщины слегка звякает мешочек, полностью набитый деньгами.***
— Вечер, красивое место, приглушенный свет, вино, — делаю глоток. Кислятина. — займемся сексом? — Когда-нибудь я тебя убью. Кенни курит всё те же вонючие сигареты и сейчас даже не смотрит в мою сторону. Мы сидим за столиком в углу, в отдалении ото всех. На мне маскировка — очки и накладная борода, которую Кенни назвал филиалом его задницы. Ещё хотела взять с собой газету, но Аккерман выкинул её по пути сюда, заявив, что я и так выгляжу как пугало. — И на что ты спустила столько бабла? — Видишь вон тех троих, — киваю в сторону столика посередине зала. — Это нашли присяжные, каждый день тут бывают. От жен прячутся. — Ты их подкупить решила? — спрашивает он, переведя взгляд со столика на меня. — И сними ты эту хуйню, смотреть тошно. — Сам сказал, что нас вместе видеть не должны, — пожимаю плечами и поглаживаю свою бородку. — Это было бы проще, но мой план изрядно веселее. Сам скоро увидишь. Он вздыхает, качается на стуле и курит. Господа присяжные играют в карты и громко смеются. Я пью кислое вино. Дрянь ещё та, но по алкоголю я соскучилась. Двери кабака открываются и внутрь заходит пьянющий Коннор в сопровождении двух проституток. Он почти валится с ног, но девушки его придерживают. — Видишь вон ту рыжую? Ей тринадцать. А её спутница всего на пару лет старше. Они идут к барной стойке, по пути сшибая несколько стульев. Девушки ярко накрашены, а на их декольте даже смотреть холодно. Как они сюда дошли в таких нарядах? Коннор заказывает выпивку, а затем решает угостить всех присутствующих. Невероятно добрый человек, ага. — И это всё? — Кенни перестает качаться на стуле, тушит сигарету об остатки вина в моем бокале. — Твоим присяжным будет похуй, даже если этот старый кожаный чемодан выебет этих дырок прямо здесь. — А вон в том углу журналист, который громче всех осуждал Коннора за педофилию… — И? Нихуя ты не умеешь, — и снова закуривает, сломав несколько спичек о коробок. — Это планомерное уничтожение его репутации, — пожимаю плечами, беру бутылку и пью из горла. — Всё идёт по плану. — Ага, только план твой — параша, — он встает, надвигает шляпу на лоб. — если ты и в суде обосрешься, я скормлю тебя свиньям живьем. У хрюшек будет несварение, мужик, не надо. Кенни уходит, а я задерживаюсь, чтобы посмотреть на то, как всё проходит. Девочки смеются, шумят — отрабатывают свою месячную зарплату. Коннор поёт что-то патриотическое. Красота.***
Я кашляю, когда впервые за долгое время вдыхаю дым. Крепкая, бодрящая сигарета с небольшим добавлением гвоздики — в лавке сказали, что запах хорош. И это правда. Только дышать тяжело. Медленно падает снег, оседает на носках моих сапог, на волосах, тут же тает. Я сижу на крыльце и смотрю на то, как нечто белое превращается в грязь. Холодно, черт побери. Закрываю глаза и делаю ещё одну затяжку. Жжётся. И тем хорошо отвлекает. Я не курила месяца три или четыре? Уже и не вспомню. Но сейчас это разовая акция — слишком дорого травить себя подобным образом. Дешевле подождать пока люди придут по мою душу. Толпа. Они ведь любят линчевать? Послезавтра суд, а в газетах такое, что встаешь на острие ножа, чтобы не грохнуться прямиком к разъяренным ублюдкам. А бушевать вскоре будут все. Так тоже можно стать мессией, правда, ненадолго. Мне нужно обожание этих идиотов, благоговение перед сакральным знанием другого мира. Почитание в чистом виде. Но они народ строптивый, как и полагается, новшеств боятся, а чужаков не любят. Другое дело — надежда на то, что чужак их спасёт. А если я проиграю этот суд, конец мне придет раньше, чем Кенни перережет мою глотку. — В Подземном городе мы больше не работаем, — говорю вместо приветствия, когда слышу знакомые шаги. Она останавливается и я протягиваю ей намокшую газету. -… на территории усадьбы сэра Коннора были обнаружены тела двух жертв, предположительно… Тишина. А что тут сказать? Идея, исполнение и метод — всё не моё. Но достанется мне в случае провала. — Ты послала их на смерть? — газета падает на мокрый снег. — Нет, — делаю затяжку. Выдыхаю. — я так по-варварски людей не режу. — Какого чёрта, Алиса?! — Арас пинает снег и эта слякоть разлетается на пару метров вперед, попадает и на сигарету, пергамент мокнет. — что ты, блядь, вытворяешь?! — Говорю ж, это не я, — щелчком пальцев отправлю окурок в полет и встаю во весь рост, смотря сверху-вниз на Уайт. — Я не идиотка, чтобы потрошить тех, с кем работаю. Но не все сильны в логике, поэтому в Подземном городе мы больше не работаем. — И… что теперь делать? — Выиграть суд. А потом… не знаю. Торговать сухофруктами? Арас протяжно стонет и проходит мимо меня, громко хлопнув дверью. Кто ж знал, что Кенни так приукрасит мои планы. Трупы на кованой изгороди, бесспорно, эффектнее, но, блядь, не о зрелищности думать надо! И ведь свалить ничего на него не могу, тогда точно ёбнет. И правда, что делать-то?