Энтропия

      — Ма-а-акс! — пронеслось лёгким эхом вместе с резко ускорившимся стуком шагов в длинном безлюдном коридоре. — Да погодь, меня подожди! — весёлый и неприлично бодрый голос друга становился всё громче по мере приближения. Тёплая улыбка, вопреки более логичному в данный момент раздражению, неумолимо растянулась на моём лице. Ещё пара секунд, и далеко не невесомое тело налетает на меня, едва не сбивая с ног — спасла лишь быстрая реакция и стена, за которую удалось вовремя зацепиться.       — Ты гребаный кретин, Вадик! — чертыхаюсь под его звонкий смех, отталкивая парня и возвращая утраченное равновесие.       — Я поверить не могу, что ты в кои-то веки не проебал завтрак, — игнорирует моё ворчание, поправляя квадратные очки в широкой оправе и ероша идеальные высветленные волосы без следа желтизны. Он тщательно следит за внешностью, регулярно посещая парикмахерскую и скрупулёзно выглаживая рубашки каждое утро, тогда как остальных парней не заставишь порою даже зубы почистить. Это часто становится причиной насмешек, на которые тот лишь ухмыляется, назначая свидание с очередной девчонкой. Идеальный мальчик с обложки, по которому сохнет весь поток. — Как спалось?       — Спалось… — не могу сдержать нервный смешок. В разгар сессии его вопрос звучит скорее как издёвка. Растираю покрасневшие глаза, подавляя зевоту. Голова мерзко гудит, а в желудке плещется около литра кофе. Последние несколько дней слились для меня в один бесконечный физико-математический ад из доказательств и определений, в котором тот же поход на завтрак был просто достаточно правдоподобной отговоркой для своей совести, чтобы на несколько минут сбежать от книг. Пашу как проклятый, расплачиваясь за каждую прогулянную лекцию, чтобы позорно не вылететь после первого же полугодия из школы, в которую со скрипом прошёл.       — И как успехи? Готов к завтрашней физике? — ничуть не смутившись, спрашивает, когда преодолеваем коридор между корпусами и оказываемся в холле около столовой. Помещение заполнено сонными учениками, сползающимися к завтраку. Мимо меня спешит анимешница Лида из инженеров, одетая в кигуруми в виде странного чёрно-розового дракона. Поправляет растрёпанный пучок на голове одной рукой, а второй приветственно машет нам. Отвечаю ей, пусть и прекрасно осознавая, что жест был явно адресован моему спутнику.       — Буду просто молиться, чтобы не попалась теория по терме. Потому что у меня просто нет шансов не спутать энтропию и энтальпию. — Строю мученическую гримасу, толкая плечом дверь столовой. Термодинамику я пытался открывать несколько раз и каждый раз откладывал на потом, запутавшись в функциях состояния и интегралах. Можно было, конечно, попросить помощи у отличника Вадима, и он бы точно не отказал, но признавать собственную никчёмность отчаянно не хотелось. — Я перечитал кучу учебников, даже лекции, и везде определения этих вещей максимально заумные, словно преподы соревнуются в том, чтобы как можно большее количество человек ничего не поняло, — раздражаясь, начинаю говорить быстрее и активно размахивать руками.       — Ну так послушай объяснение не препода. — Улыбаясь, перехватывает мои руки и суёт их под горячую воду. Его ловкие длинные пальцы проходятся по моим ладоням, распределяя мыло. Контакт длится недолго, но меня успевает бросить в дрожь от того, как это близко: мы стоим у одной раковины, наши плечи соприкасаются, так что стоит повернуться — и между нами пара сантиметров. Кажется, что время растянулось, как густая нуга, а сердце пропустило удар, и… — Эй, чего завис? — Он встряхивает всё ещё мокрой рукой, и в моё лицо летят холодные капли. Вздрагиваю, словно от электрического разряда, и время снова начинает течь с обычной скоростью, а странная магия близости пропадает. Всё ещё не могу прийти в себя, словно издалека воспринимая странную ноющую боль где-то за рёбрами, похожую на чувство… вины?       Мысленно даю себе подзатыльник, заставляя беззаботно улыбнуться и следовать дальше. У раздачи образовалась небольшая очередь из голодных учеников, внешний вид которых нещадно палит квадробабка — уже немолодая, невероятно низкая и невероятно широкая женщина с причёской под горшок, она производила впечатление сбежавшего из конструктора лего-человечка. Вадим хватает меня за плечо и закрывает от неё, избавляя от необходимости бежать обратно в жилой корпус и переобувать сланцы на босую ногу. Ему с этим проще: одежда всегда безупречна, вне зависимости от дня недели или настроения, он бы никогда не позволил себе появиться на людях в домашних тапках, в отличие от меня.       — Так в чём конкретно вопрос? — заговаривает снова, беря поднос, когда угроза остаётся далеко позади. Не глядя цепляет тарелку с омлетом, а я благодарю все высшие силы за то, что на завтрак наконец-то не каша. Следом на его поднос опускается чай, в который он, как всегда, не добавляет сахар, а я зачем-то машинально тоже беру не сладкий, хотя обычно кладу не меньше двух ложек.       — Энтальпия и энтропия — никак не могу разобраться, в чём отличие и как их применять к задачам, — вот говорю это, и уже даже сил не хватает на чувство стыда за свою тупость. По сути, я не понимаю ключевых понятий материала, которым мы занимались весь семестр.       — На самом деле, многие этими штуками пользуются, совершенно не понимая их физического смысла, — проговаривает без тени осуждения, пожимая плечами. Перед тем, как взять приборы, поднимает гранёный стакан с дымящейся жидкостью янтарно-коричневого цвета в нём и отпивает немного, ни капли не морщась. — Чтобы решать задачки, достаточно знать, что энтальпия — это теплота, а энтропия — это мера беспорядка, — продолжает, когда преодолеваем короткое расстояние до стола и занимаем места рядом.       — Беспорядка? — переспрашиваю удивлённо.       Тоже пробую чай и едва сдерживаю гримасу, чувствуя острое желание подсластить горький напиток с противным привкусом. Ловлю сочувственный кивок друга, расценившего произошедшее по-своему. Ему, как главному любителю хорошего дорогого чая, столовский тоже кажется ослиной мочой, но совсем по другому поводу. Помню, как во время игры в Тайного Санту мне выпала его фамилия и я все ноги истоптал, пытаясь найти в магазине идеальный подарок для лучшего друга на Новый Год. Так как в чае я совершенно не разбираюсь, то я даже пытаться не стал, выбрав в итоге полый поплавок с дырочками, в который можно засыпать заварку и использовать как чайный пакетик. Подарок попал в точку, и Вадим стал самым счастливым участником этой игры и пытался найти своего идеального Тайного Санту. Я был слишком смущён, чтобы признаться сразу, а потом какая-то девчонка соврала ему, что это была она. И вскоре он пригласил её в кино на последние ряды, а мне оставалось только кусать локти в одиночестве… так, словно бы я мог быть на её месте.       — Ну да, если просто. На самом деле, это количество необратимо рассеивающейся в процессе энергии, — спокойно проговаривает заученный материал, стараясь адаптировать сложные понятия для моего скудного ума. — Ну, знаешь, в любом процессе часть энергии рассеивается, поэтому нельзя осуществить круговой процесс, единственным результатом которого является превращение всей теплоты в работу…       — Да, это второе начало, — говорю, когда он берёт паузу, чтобы, наколов на вилку кусочек омлета, отправить его в рот. Проходится языком по губам, собирая крошки, а я резко отворачиваюсь, не позволяя себе залипнуть. Не хватало ещё неприкрыто пялиться на его рот, чтобы все вокруг точно поняли, что у тебя к нему не только дружеские чувства, Макс.       — Собственно, этот закон и устанавливает существование энтропии, — продолжает, одобрительно кивнув. — А чем более беспорядочно движутся частицы среды, тем лучше рассеивается энергия, поэтому мы упрощённо можем говорить, что энтропия — это мера беспорядка, — говорит и говорит ещё что-то, приплетая формулы. Аккуратный палец без следа грязи под ногтем и заусенцев неспешно чертит невидимые символы на столе. А я чувствую, как мои полученные ранее разрозненные знания приобретают системность, логично связываясь между собой. Мне нравится его спокойный голос и уверенность, с которой он воспроизводит материал учебника, нравятся в меру пигментированные губы, которые красиво изгибаются, воспроизводя звуки. — В замкнутой системе энтропия остаётся постоянной или возрастает, и если энтропия возрастает, то процесс считается необратимым, — завершает рассказ и замолкает, кажется, не собираясь продолжать, но вскоре оживляется, словно бы ему на ум пришла гениальная идея, которой он тут же спешит поделиться со мной: — Знаешь, вся вселенная стремится к энтропии, — начинает задумчиво, подцепляя последний кусочек омлета, — а мы отчаянно боремся с ней, упорядочивая молекулы в своём теле. А когда я умру и моё тело распадётся на атомы, мне ничего больше не останется, как сказать: «Отлично, вот ты и победила!»       Звучит довольно грустно, потому я не сразу нахожу, что ответить. Повисает неловкая пауза, за которую он успевает прожевать последний кусок и запить чаем. Эти слова что-то зацепили во мне, разливая внутри непонятную тоску по близкому человеку, словно бы я уже стою у его могилы. Сердце противно тянет от горечи неумолимой неотвратимости. Когда любишь человека, конечно, хочется, чтобы он жил вечно.       — Я бы отменил этот закон… только ради тебя, — слетает с языка быстрее, чем успеваю подумать над последствиями. Чёрт, прозвучало, как невероятно дешёвый подкат. Девчонка рядом давится чаем и красноречиво оглядывается на нас, растягивая губы в пошлой ухмылке. Ну вот, приплыли, теперь вся школа будет знать, что я влюблён в собственного лучшего друга. Сердце снова пропускает добрую половину ударов, а пальцы нервно сжимаются вокруг бокала. Я должен что-то сказать? Что? Что вообще может стать достойным оправданием в данной ситуации? Боже, как же меня трясёт от накатывающей паники!       — О-о-о, как это мило, любимый! — со смехом отвечает Вадик, спасая меня от сердечного приступа. Всё сводится к шутке, и та девчонка тоже смеётся, только мне совсем не смешно. Я заново учусь дышать, не веря собственной удаче. Никто ничего не понял, даже не подумал о том, что всё это всерьёз. И, чёрт возьми, я невероятно рад этому.       Меня хлопают по плечу, призывая подняться. Моя тарелка не пуста даже наполовину, но я не протестую, есть совершенно расхотелось. Через пару минут я снова вернусь к горе учебников и горящим дедлайнам по учёбе без возможности сбежать от этого как минимум до обеда. Снова отчего-то тянет в сон, а настроение стремится к нулю. Я снова начинаю злиться на себя за слабость: за то, что слишком ленив для учёбы в течение семестра, а не в последний момент, и за то, что до сих пор не найду в себе смелости либо признаться, либо вычеркнуть из своей жизни эти глупые чувства и больше не мучить себя. Вадим ещё что-то говорит о связи энтропии и энтальпии, когда мы выходим из столовой. Квадробабка недовольно ворчит, указывая на мою обувь, и обещает, что в следующий раз «не потерпит такого безобразия», но мне совершенно плевать на неё, я слишком глубоко погружён в бездну самобичевания.       — Мы могли бы позаниматься вместе, — предлагает, когда мы уже поднялись по лестнице и до моей комнаты остаётся пара шагов. Это заставляет меня серьёзно задуматься: с одной стороны, из его объяснений всё гораздо понятнее, но с другой, присутствие Вадима наедине со мной не даст сосредоточиться на учёбе и окончательно утопит меня в страданиях по неразделённой любви. — Мне не помешает лишний раз повторить терму, а тебе явно нужна экстренная помощь. — Подмигивает мне и, не спрашивая разрешения, распахивает дверь моей комнаты. В нос сразу ударяет духотой и запахом растворимого кофе, от которого он тут же спешит избавиться, распахнув окно, из которого тянет холодом: всё-таки конец декабря на улице. — Я вижу, работа так и кипит. — Кивает на огромную гору на столе из учебников и тетрадей вперемешку с черновыми листочками и фольгой от горького шоколада. Машинально начинает собирать мусор и складывать книги аккуратными стопками: он терпеть не может беспорядок.       — Прости за это вот всё, — говорю, неопределённо махнув рукой в пространство, потому что в творящемся вокруг хаосе сложно вычленить что-то одно, за что стоит извиняться.       — Ой, да ладно тебе, бывает, — отмахивается от меня, выкидывая собранный мусор, которого оказалось неприлично много, в мусорную корзину. — Ты меня прости за то, что хозяйничаю тут, руки слишком чешутся. — Всего пара минут, и стол выглядит если не блестяще, то хотя бы прилично. А мне снова становится стыдно за то, что я сам так долго не мог разобраться с этим. — Погода — дерьмо, — говорит, раздражённо кивая на окно, из которого летят снежинки.       — Да… — Чуть подвисаю от резкой смены темы, так как уже приготовился оправдываться за устроенный бардак. — На самом деле, я даже рад, что в последнее время ветрено и постоянно идёт снег: не так обидно зубрить, если выйти погулять всё равно не можешь, — довольно быстро нахожусь с ответом, наскоро заправляя кровать, чтобы принять хоть какое-то участие в приведении комнаты в порядок.       — Вижу, твоего соседа это не останавливает, — говорит, кивая на пустующую вторую половину комнаты, и жестом просит разрешения присесть. Так же жестом даю согласие, и мы оказываемся рядом на застеленной кровати, близко, едва не касаясь плечами.       — Занимается в учебке* наверняка, — немного хрипло проговариваю, чуть отодвигаясь. Стоит помнить об осторожности, не хватало ещё слишком сильно разволноваться и сделать или ляпнуть что-нибудь лишнее. Палка только раз в год стреляет, а мне уже и так сказочно повезло сегодня на завтраке.       — Отлично, тогда нам никто не помешает, — говорит, нагибаясь через меня к столу, чтобы достать что-то с него. Задыхаюсь, максимально стараясь увеличить расстояние между нами, что он совершенно не замечает, слишком долго выискивая что-то там. Не удерживает равновесие и неуклюже опирается рукой о моё бедро. Подавляю вскрик, нервно перехватывая его запястье, а Вадим лишь неуклюже извиняется, перемещая руку на кровать рядом. Даже бровью не ведёт, возвращаясь спустя бесконечные минуты на место с учебником, парой чистых листов бумаги и ручкой. Словно не произошло ничего из ряда вон — всё нормально, всё как обычно… только я успел умереть и воскреснуть пару раз.       Несмотря на раскрасневшееся лицо, чувствую, как в комнате становится ощутимо свежо, если не сказать холодно. В другое время я бы уже давно протестовал за возможность закрыть форточку, чтобы удержать немного тепла в помещении, но сейчас лишь плотнее кутаюсь в спортивную кофту. Перед глазами встаёт образ классной стенгазеты «Tag yourself», где напротив фото Вадима красуется броское: «Зима + открытое окно = любовь», — и это придаёт мне решимости пожертвовать своим комфортом ради его. Тем более, что холод бодрит, не давая клевать носом после бессонной ночи.       Вадим пристраивает учебник между нашими коленями и начинает быстро пролистывать страницы, ища нужную и начиная говорить что-то по теме. Моё внимание приковывает его рука, плавно выводящая на черновике формулы и графики. Дополняет рассказ схемами и подписывает словами логические переходы, так что спустя час я получаю идеальный конспект темы, выведенный округлым мелким почерком. Слушаю, изредка задавая уточняющие вопросы, и впервые за долгое время не чувствую скуки и вселенской тоски по вирусным видосам и ленте новостей ВК. Липну, словно мушка в меду, заглядываясь на его прекрасное лицо, длинную шею и аккуратную ямочку между худыми ключицами, виднеющимися из-под светлой рубашки с расстёгнутыми верхними пуговицами. Позволяю себе неприкрыто пялиться, пока он не замечает, рассказывая очередную байку из истории науки, и обводит буквы заголовка в конспекте, чтобы занять руки. Всё моё внимание зациклено на парне и том, что он говорит.       Неожиданная дрожь проходит по моему телу, вырывая из приятного транса. Только сейчас понимаю, насколько сильно замёрз, но не решаюсь сказать об этом и прервать речь друга, который, кажется, вошёл во вкус и стал больше разбавлять сухой материал примерами из жизни и интересными фактами. К счастью, меня поняли без слов:       — Замёрз? Прости, я закрою окно, — говорит, поднимаясь с места. На подоконнике уже прилично намело снежинок, когда он с силой давит на форточку и проворачивает ручку. Леденящий ветер наконец перестаёт проникать внутрь помещения. — Мы неплохо движемся, так что, думаю, можно сделать перерыв… Можно? — спрашивает, кивая на ополовиненную шоколадку на столе и, получив разрешение, возвращается на место уже с ней. — Углеводы помогают лучше думать, — произносит и разламывает шоколад на маленькие плиточки, отправляя одну из них в рот, а между его губами на долю секунду мелькает бледный язык. А я снова силой заставляю себя отвернуться и не наблюдать за ним, пряча взгляд где-то в бледно-золотистых шторах.       — Мне всё равно кажется, что в этом нет смысла, — почти шепчу, озвучивая хотя бы одну вещь из великого множества, что уже давно ест меня изнутри. — Невозможно выучить всю физику за пару дней, я не сдам. — Понятия не имею, с чего вдруг меня потянуло на откровения, но это определённо лучше, чем методично сгорать дотла, крадя каждую минуту наедине с ним на взгляды утайкой.       — Ты рано унываешь, — говорит спустя время и кладёт руку мне на плечо, вынуждая обернуться и посмотреть ему в глаза. Замечательные песочно-серые глаза, прячущиеся в отблесках очков. — Ты хорошо соображаешь. У меня вообще впечатление, что ты всё знаешь, но не осознаёшь как нечто целое, — продолжает, в нужный момент показывая это самое «целое» жестом. — Так что всё, что ты только что сказал, — полный бред. Единственное, в чём я согласен, — это то, что учить стоит всё же заранее, — заканчивает с улыбкой, дружески похлопав меня по плечу.       — Я просто не могу заставить себя учить в течение семестра. Не потому, что сильно устаю, и не потому, что мне не нравятся точные науки, а просто потому, что накрывает банальная лень. И меня просто вымораживает тот факт, что я могу вылететь из школы, в которую с таким трудом прошёл, только из-за собственной прокрастинации, — произношу на одном выдохе, и мой поток самобичевания вряд ли что-то может остановить.       — Не говори ерунды, ты не вылетишь. Ты далеко не хуже других. Все ленятся, поверь, никто не ботает** денно и нощно, словно какой-нибудь математический маньяк, — отвечает даже с некоторым возмущением. — Возьми шоколад и расслабься, ты слишком сильно загоняешься по вещам, которые не стоят твоего внимания, — говорит с такой тёплой и искренней улыбкой, что я просто не могу устоять и таю, словно мороженое под палящим солнцем. Истолковав моё выражение лица по-своему, решает, что мне просто необходима поддержка, и сжимает мою руку в своей. — Я твой лучший друг, Макс, и я помогу тебе выучить материал и сдать. Всё будет хорошо, — останавливается на мгновение, явно будучи обеспокоенным моим состоянием, и, увлажнив пересохшие губы языком, заканчивает: — обещаю.       Меня всего перекручивает от обрушившегося на меня потока понимания и сочувствия. Эта волна тепла от идеального человека, с которым у меня, неудачника по жизни, по определению не может быть ничего общего, рушит все так бережно выстроенные границы внутри меня. Меня, которого и в обычные дни нервируют его просто случайные прикосновения или взгляды, теперь просто уносит в неведомые дали без возможности возврата. Практически на уровне физиологии тащит к нему, и я не могу справиться со жгучим желанием хоть как-то выразить переполняющую меня благодарность. Мой корпус смещается чуть вперёд, и я не в силах как-то притормозить и не сделать то, что собираюсь. Моя рука уже на его плече, и я продолжаю склоняться к нему всё ближе и ближе. Вряд ли это длилось долго, но, по моим ощущениям, прошла целая вечность прежде, чем наши губы сомкнулись. И вот тут мне по-настоящему стало страшно: мой первый в жизни поцелуй происходит с лучшим другом в комнате общежития, в которую в любой момент может войти мой сосед, и я совершенно не представляю, что делать дальше.       Твёрдый захват за подбородок, и меня резко отрывают от себя, всё сильнее сжимая пальцы на моем лице и под конец делая почти больно. В первые мгновения не могу понять, что произошло, и только вижу, как Вадим проводит ладонью по своим губам, утирая их.       — Ты нормальный вообще? — бросает зло, наконец убрав от меня руку и встряхивая ею так, словно испачкался в чём-то мерзком. Я только смотрю ошарашенно и отчаянно не понимаю, что отвечать на это. — Если это шутка такая, то это ни хера не смешно, Макс, — выговаривает с ещё большим ядом и снова утирает губы, а меня бросает в холод от этого тона, который так и веет презрением и ненавистью. Его прекрасное лицо исказилось до неузнаваемости в гримасе отвращения, и мне стало до холодного пота страшно, что мой лучший друг может прямо сейчас возненавидеть меня навсегда. Наверное, мне стоит сказать что-то. Сказать, что я любил его всё это время и что очень стыдился своих чувств и не хотел лезть с этим к нему, что всё это — случайность? Или лучше соврать, что это всё — несмешная и глупая шутка и посмеяться вместе с ним? Минуты неумолимо убегали, пока я метался между вариантами, и, не имея моего ответа, Вадим в конце концов додумывает его сам. — Я не пидр, ясно тебе? — даже повышает голос, а я весь внутренне сжимаюсь, готовясь к тому, что меня сейчас будут бить, — с такой злостью это звучит. Поднимается, я неосознанно стараюсь закрыть лицо руками, но он не замечает, просто направляясь к выходу.       — Стой! — окликаю в последнее мгновение, когда ручка двери в его руках провернулась наполовину. Замирает, но всё ещё не смотрит на меня, и я вижу, как на его шее вздувается жилка от напряжения. Нервно сглатываю, пытаясь вычленить из огромного потока мыслей то самое единственное, на что у меня хватит времени, прежде чем он навсегда исчезнет из моей жизни, хлопнув дверью. — Не говори никому, — первое и, видимо, самое важное, что слетает с языка. Не «я люблю тебя» или «прости», а более реалистичная и практичная просьба промолчать о моём позоре.       — Конечно, не хватало ещё, чтобы кто-нибудь узнал, — говорит со злым смешком, всё ещё стоя спиной ко мне, и выходит из комнаты.       Дверь закрывается, вопреки ожиданиям, с мягким щелчком. Вот и всё. Как топором отрубили столько лет общения и взаимовыручки просто из-за того, что я гей. Честное слово, будь я девушкой, всё бы закончилось совсем иначе. Даже если он не чувствует ничего ко мне, он бы не обошёлся со мной так, с такой ненавистью не орал бы об этом. За грудиной сворачивается клубок из боли и обиды и шевелится, вызывая непонятные спазмы. Глаза горят, а на ресницах трепещет влага. Отлично, Макс, ещё расплачься тут, как девчонка, и тогда точно будешь полностью соответствовать стереотипам о геях. Мысленные оплеухи не помогают, и я отвешиваю себе вполне реальную пощёчину, но от этого становится только хуже. Тело содрогается, пытаясь выдавить из себя истерику, которую я всеми силами сдерживаю. По щекам стекает солёное, и я тру их ладонью, а внутри всё грандиозно разрывает на части, обдавая органы раскалённой болью.