Энтропия

      На утро дико болит голова, но неприятные ощущения скрашиваются для меня самым мягким пробуждением… за всю мою жизнь, наверное. Мало того, что позднее утро, так еще и будит меня Вадим, прямо как спящую красавицу, только поцелуем не в губы, а щеку. Мягко щелкает мне пару раз по носу и тянет мое имя, совершенно не торопясь непременно сию же секунду поднять меня. Ною, обнимаю его надоедливую руку, пытаюсь прикрыть одеялом глаза, которые яркий утренний свет режет даже через сомкнутые веки. Вадим смеется и всячески препятствует моей лени. На ухо шепчет то, о чем я и так знаю: у меня сегодня прием у врача, который проспать никак нельзя. Но спустя столько дней мучительной бессонницы просыпаться даже так поздно, проспав много больше двенадцати часов, невероятно сложно. Но Вадим возится со мной до последнего, только под конец поднимая меня в сидячее положение. Пытается разговаривать со мной и спрашивает о самочувствии. Признаюсь, что голова, кажется, сейчас взорвется от боли, за что получаю поцелуй в лоб. Это, конечно, запредельно мило, но от равномерной пульсации висков и лба меня этот магический жест никак не спасает.       — Сколько времени? — спрашиваю, чтобы понять, как долго я еще могу вытягивать себя из столь приятной полудремы. Вадим садится со мной рядом, приобнимая за плечо, и всячески показывает свою жалость, и я не то чтобы против, просто немного стыдно за такое разбитое состояние.       — Десять. Давай, просыпайся. У нас полчаса, чтобы собраться и дойти, — отвечает, а я не могу сдержать тихого жалобного скулежа. Утыкаюсь лбом ему в плечо, а он забирается пальцами в мои волосы и продолжает говорить что-то о том, что так нужно и, когда вернемся, я снова смогу поспать. Действительно проникается ко мне сочувствием и старается успокоить, и я ему верю, но все равно не могу взять себя в руки и начать собираться.       — Нас? У тебя уроки, — напоминаю непонятно зачем, хотя знаю, что убедить его бросить меня никак не получится. Понимаю, что надо встать и собираться, но не могу, таю в его объятиях и наслаждаюсь каждой секундой в полудреме и рядом с ним. — И откуда ты вообще знаешь, во сколько у меня врач? — вспыхиваю новой мыслью, и вот это уже серьезный вопрос. Снова он без спроса лезет в мою жизнь.       — В медпункте узнал, напросился проводить тебя… А что по урокам, так я почти неделю уже прогулял, еще один день не имеет значения, — поясняет совершенно спокойно и крепче прижимает меня к себе, сглаживая мою возможную негативную реакцию. — Ты же не против? — переспрашивает на всякий случай, непривычно осторожничая со мной, почти, как обычно, навязывая свое мнение, но в том-то и дело, что почти — а это уже большой прогресс. И даже если бы я был всерьез против, все равно надо дать ему шанс. Хотя бы чтобы показать, что спрашивать разрешение необходимо и не нужно сразу бросаться в оборону.       — Я не хочу вешать на тебя свои проблемы. Но если тебе не сложно… — стараюсь ответить как можно мягче, при этом не отказавшись от необходимости высказать свое мнение. Мне стыдно принимать его помощь, потому что я вполне могу сделать все сам, но теперь, после стольких дней разлуки, хочу чувствовать его рядом постоянно… но это настолько эгоистично, что сказать это напрямую (а фактически приказать ему) будет низко.       — Нет, вовсе нет, — спешит заверить меня, снова проходясь кончиками пальцев по моему затылку, после чего подталкивает, чтобы я встал. — Одевайся теплее — там холодно, — проявляет, наверное, лишнюю сейчас заботу, на которую привычно хочется огрызнуться, но я молнией прикусываю себе язык, потому что помню, до чего меня довело подобное поведение. Под его строгим контролем выбираю самую теплую толстовку, которую он одобряет, только пощупав на толщину ткани. Снова хочу высказать свое фи (что я маленький ребенок?!), но вспоминаю слова Олега про мой характер и снова заставляю себя промолчать. От меня не убудет позволить Вадиму позаботиться обо мне, а пока это даже за рамки приличия не выходит — все упирается только лишь в мое упрямство.       Стараюсь выдохнуть и расслабиться, позволив Вадиму делать то, что его душе угодно. Например, миллиард раз спросить, как я себя чувствую, вести меня под руку, самому пойти за картой в регистратуру и говорить, в какой кабинет мне идти. Если ему так привычнее — то пусть, а мне даже удобнее, учитывая, что от снотворного хоть и спишь отлично, но на утро словно тысячи червей съедают твой мозг — настолько больно. И один черт знает, это снова от недосыпа или побочки самого лекарства. В любом случае сложно сосредоточиться на чем-либо, так что со временем я только рад скинуть все на Вадима. Ходит со мной по всем кабинетам, представляясь старшим братом (и ведь верят, потому что Вадим представительнее меня), словно инвалида придерживает за руку — словом, ведет себя донельзя идеально, только в кабинет для сдачи крови из вены меня отпуская одного, честно признавшись, что не выносит вида иголок и «прочей мерзости».       Пришибленный таким откровением, еще долго думаю о том, насколько мы с ним разные. Мне хорроры — за милую душу, а его от окровавленной ватки воротит (специально посмотрел на его лицо, когда выкидывал ее). Когда десять кругов ада с миллионом разных специалистов и анализов пройдено и рецепт на заветные таблетки получен, Вадим предлагает мне вернуться в общагу и продолжить отсыпаться, но эта перспектива неожиданно не радует меня. Я только почувствовал, что глаза не слипаются и не тянет в сон, как меня снова пытаются уложить в кровать — несправедливо. Отвечаю отрицательно на его предложение, впрочем, так и не решив, чем займусь в оставшиеся часы. Олег наверняка на уроках, а если не на уроках, то спит — так что в любом случае пошлет меня куда подальше с математикой. Посмотреть фильм? Надо обязательно взять с собой Вадима, чтобы ознаменовать наше сближение, а за свой вкус мне все еще невероятно стыдно, даже перед ним.       — Давай погуляем? — предлагаю и сам себе не верю. Вадим тоже давится своей следующей фразой и смотрит на меня с таким шоком, словно я только что вынул из кармана кольцо и предложил сыграть свадьбу… Да почти так и есть: после целого месяца холодности такое предложение звучит даже покруче. Тушуюсь сразу же, устремив глаза в пол, потому что мне все еще жутко стыдно за свое прошлое поганое поведение. И даже наше вчерашнее соглашение начать все сначала никак не избавляет меня от такой реакции на совершенно безобидное предложение прогуляться вместе — ничего невозможно стереть, мы все равно будем помнить проколы друг друга.       — Ты хочешь? — переспрашивает, естественно не поверив своим ушам, а я смущенно киваю, готовясь услышать «нет». В конце концов, он еще успеет на последние уроки, но даже если не захочет идти на них, то у него полно других важных дел. — Хорошо. Куда? — соглашается мгновенно, слава Богу, не подтверждая моей догадки, и всячески старается скрасить в миг материализовавшуюся неловкость. Вот когда он за руку водил меня из кабинета в кабинет на глазах ужасающихся бабушек или даже позволял класть голову ему на плечо и полудремать, ожидая своей очереди, не было так стыдно, а сейчас я готов под землю провалиться. Честно говорю, что даже не представляю и пока это подлежит обсуждению, на что получаю тысячу и один вариант, куда мы могли бы пойти.       Делаю ремарку, что я фактически нищий и не имею даже полтинника на метро, на что он, явно рисуясь, отвечает, что это как раз-таки обсуждению не подлежит и он оплатит мне проезд, потому что я его вторая половинка. Пытаюсь пошутить, что в таком случае нам можно пройти по одному билету, но получается кисло. Я не девчонка и не хочу, чтобы он, чуть что, тряс своим кошельком. Забота заботой, но можно найти развлечение и поближе, но вслух я конечно же этого не говорю… в который раз. Держать под контролем свои мысли, не давая им обращаться в слова, невероятно сложно, но это стоит спокойствия Вадима, а для меня важно чувствовать его рядом. И все-таки каждый раз одергивать себя и бесконечно не врать, но мучительно внушать себе, что так и должно быть, невыносимо. Мне хочется быть с ним, но полностью отпустив себя и не переживая за каждое неосторожное слово.       Вадим, как всегда, очень тонко чувствует мое состояние, а потому сам предлагает мне пройтись пешком, но я совершенно не рад, потому что чувствую, что все сделал неправильно. Снова прогнул его под свои желания, пусть и не сказав это вслух и не устроив очередной скандал. Неправильно. Все совершенно неправильно, и Вадим тоже это чувствует. Переплетает наши пальцы и сжимает ладонь, намеренно или нет причиняя мне тянущую боль. Хочет выбить из меня признание, но ломается, стоит ли это нашей новой ссоры. Понимает, что мы не имеем права снова поругаться, когда все только-только наладилось, но и просто отложить все в долгий ящик не смеем — все мелкие обиды постепенно скручиваются в один большой клубок, после выливаясь в грандиозный скандал.       — Что происходит? — интересуется у меня холоднее, чем нужно было бы, что только накаляет атмосферу. — Вчера ты лгал мне? — переспрашивает, опуская все лишние слова, потому что совсем не стремится, как Олег, орать на всю улицу о том, что происходит между нами. Понимаю, что намекает на мои объяснения и извинения, главная мысль которых звучала примерно как «я люблю тебя и хочу быть рядом, просто запутался, понапридумывал себе, как будет правильно, и в итоге довел тебя». Почувствовал фальшь в последних моих словах и, как обычно, сделал свои выводы.       — Нет! Вовсе нет, — говорю и понимаю, что этим никак не получится убедить его. Придется признаваться. — Я сейчас… не вру, просто недоговариваю, потому что не хочу тебя обидеть, и все равно получается какая-то ерунда, — тараторю от волнения, видя, что он категорически недоволен моими словами. — Я… кхм… люблю тебя, — говорю почти одними губами, потому что даже на безлюдной улице стесняюсь говорить такое. — Но мне некомфортно от необходимости принимать излишнюю заботу, позволять везде платить за меня… Мне с тобой хорошо, но ты относишься ко мне как… — не могу подобрать нужное слово. Думаю сказать «как к ребенку», но малышей с такой страстью не обнимают и не целуют.       — Как к девчонке, — помогает мне закончить, и в этот момент меня буквально осеняет. Точно! И как только я сразу не догадался? У Вадима до этого были только девушки, которые под влияниям сексистских стереопипов притворяются безвольными куклами и требуют носиться с ними, как с хрустальными, так что иных представлений у него сформироваться не могло. — В моей голове вторая половинка — это что-то беззащитное и хрупкое, то, что нужно оберегать и о чем я буду заботиться всю жизнь. А ты колючий, ни в каком виде не принимаешь заботу о себе, и терпеть твою отстраненность невыносимо. Я только подумал, что все нормально, что ты и правда переборщил с представлениями о том, как должно быть, а теперь отдался чувствам и позволил мне быть рядом… Нет? — снова делает свои выводы, даже не попытавшись послушать меня. Он думает, что я глупый и не способен нормально сформулировать свои мысли? Ему четко было сказано, что с ним мне хорошо, но терпеть излишнюю заботу, притворяясь беспомощным, я не стану.       — Ты не слышишь? Мне с тобой хорошо, чувствовать тебя рядом и вот так гулять без цели. Но я вообще-то парень, мне почти восемнадцать, и я не страдаю умственным расстройством — не нужно проверять, насколько теплая у меня кофта, и бесконечно пихать свою помощь. Сейчас у меня есть некоторые проблемы… но можно же просто поддерживать и помогать с чем-то действительно важным, если ты переживаешь за меня, а не нянчиться со мной, как с детсадовцем, — пытаюсь убедить его, потому что это очень важно. Мы геи, как бы ужасно это ни звучало, и мы оба парни — нет нужды превращать кого-то из нас в девчонку. Мне просто необходимо донести до Вадима эту мысль.       — Я понимаю, но… Я привык к патриархальным отношениям, где я все решаю и во всем помогаю, дарю подарки и, как ты говоришь, нянчусь. И сам превратиться в девчонку не готов, даже ради тебя. Я парень, был и остаюсь им, у меня были девушки, а ты… ну… я, возможно, сейчас обижу тебя, но ты же практически заставляешь меня сказать это вслух! — почти вскрикивает от отчаяния, и я готовлюсь ко всему, но только не к тому, что следует далее: — Тебе нравятся мальчики, и я понимаю и принимаю тебя, сам не отрицаю своих чувств к тебе… Ты не виноват, так распорядилась природа, что ты оказался парнем… — все-таки заминается и не договаривает, но мне и не нужно. Я просто в бешенстве.       — То есть я, по-твоему, девочка с членом?! — вскрикиваю и даже не пытаюсь сдержать свои эмоции. Да как он смеет вообще?! — То есть если мне нравятся парни, то я девушка, по-другому и быть не может? Мне надеть платье и накраситься, чтобы дополнить образ? Да, я не красавец, у меня нет горы мышц и бороды, но это же не повод, в конце-то концов… — под конец возмущенного монолога перегораю и внимательно смотрю на Вадима, чтобы понять, какие эмоции он испытывает, но не вижу ничего, кроме испуга. Он правда боится меня обидеть… словно нервную девицу, которая тут же разревется и побежит писать маменьке в село, что больше ноги ее не будет в поганой Москве, где жених ей чем-то не угодил. — А вариант, что я парень и люблю парней, ты даже не рассматривал? А себе наверняка даже не пытался примерить юбки, сразу на меня это повесил! — говорю почти в отчаянии, потому что такой подставы от него не ожидал. Понимал, что закоренелому натуралу принять «голубиные» отношения будет непросто, но что он может вот так втихаря все наизнанку вывернуть…       — Ну я в наших отношениях как бы парень-парень, а ты парень-девушка… — выдает настолько золотую цитату, что я не могу сдержать смех. Хохочу от души, и получается горько. Действительно весело слушать его монологи про то, что он альфа-самец, а я женственное нечто с не тем комплектом между ног, но одновременно очень больно. — И вот не надо это хи-хи. Как бы ты ни упирался, природу не обманешь, и… я в любом случае не позволю тебе быть сверху, — отчаянно защищает свою позицию, пока мой смех переходит почти в истерический. Вот как он может с таким серьезным выражением лица выдавать подобные глупости? Еще и в который раз обижает меня этим «не позволю быть сверху». То есть он втихую уже все продумал вплоть до интимной близости, а меня даже в известность не поставил? А вот ему было бы приятно выслушать от меня, что он слишком женственный и, вообще, природу не обманешь, надевай юбку и иди на кухню? И у него в голове нет даже проблеска здравых идей, ни единой искорки рассудка, словно так и должно быть. Словно мы до сих пор в каменном веке и такие слова как «феминизм», «толерантность» и «равные права» еще не изобрели.       — А тебе не приходило в голову, что не надо кого-либо из нас делать девушкой? Я не хочу, чтобы ты притворялся беспомощным, и сам этого делать не буду. Ты парень, я парень — «равноправие» это называется. Такое слово ты знаешь? — едва не по слогам тяну про равноправие и откровенно издеваюсь над ним, но по-другому никак. Хочется вбить, на лобной доле выгравировать у него, что нельзя даже заикаться о моей женственности и неведомой природе, которая чуток ошиблась, но он-то, великий благодетель, поможет мне вернуться к истокам, впихнув в бесполезные рамки и стереотипы о нормальных отношениях. Вот почему я его люблю и не заставляю быть другим, а он едва не приказывает мне надеть юбку?       — В смысле? — переспрашивает ошарашенно, находясь в явном шоке от того, какие откровения на него только что высыпались. — Два парня без девушки… — заводит снова свою шарманку, а я спешу подтвердить его проблески мысли:       — Да, два парня и никаких девушек. Это называется геи, — говорю слишком громко, и как раз в этот момент из-за угла выруливает мамаша с коляской. Слышит мои слова не в контексте, а потому пялится с притворным ужасом и едва не крестит нас несколько раз. Символично, что всего в квартале отсюда церковь — а мы такие богохульные речи ведем. Откашливаюсь нервно и прячу глаза, ускоряя шаг, чтобы как можно скорее оказаться как можно дальше от нее. — Блин, ты можешь не примерять на меня какие-либо роли? — переспрашиваю с надеждой, когда опасность миновала. — Помнишь, как было классно, когда мы были только друзьями? Я не к тому, что нужно сделать шаг назад, а к тому, что можно общаться на равных и любить друг друга на равных, взаимно заботиться друг о друге без лишнего фанатизма, — предлагаю такой простой вариант и очень надеюсь, что мои идеи примут. Я не хочу играть кого-то другого и не хочу, чтобы Вадим надевал маску рыцаря на белом коне.       — А секс? Я понимаю, что рано, и не давлю, но, Макс, это важно. Как это все вообще? — вроде и соглашается, но у него остаются какие-то странные сомнения, которые мне совершенно не нравятся. Какая разница, как это все, если мы ни разу с ним даже нормально не целовались (случайное признание и тот всплеск эмоций во время его извинений не в счет) и у нас не было полноценного свидания? Хочу сказать, что у него только одно на уме, но спотыкаюсь о его нисколько не похотливый, а просто жалобный взгляд. Ему страшно. Он не понимает, и его нужно успокоить, пока он чего-нибудь еще себе не придумал.       — Давай пока не думать об этом. Я не готов, ты тоже, мы встречаемся всего месяц, на протяжение которого я вел себя ужасно и довел тебя до желания уехать и больше никогда не видеть меня. Я вообще не умею даже просто взять тебя за руку и обнять, потому что мне жутко неловко, а ты предлагаешь мне придумать, в какой позе мы… — хочу сказать жесткое и даже пошлое слово, тем самым показав, что не стесняюсь, просто действительно не вижу смысла говорить об этом именно сейчас, но в миг покрасневшие щеки меня выдают с головой. Откашливаюсь и решаю пропустить, прекрасно зная, что Вадим понял все без уточнений. — Давай вернемся к этому диалогу, хотя бы когда нам обоим исполнится восемнадцать? — говорю и только потом понимаю, что звучу как жуткий святоша, чему подтверждение нахмуренные брови Вадима, мол, глупости какие. — Я не про целомудрие, а про время. Мне нужно хотя бы полгода, — говорю с опаской, потому что признаваться в таком действительно страшно. Да, именно полгода стабильных отношений, чтобы появилось прочное доверие к нему — а для Вадима, который привык менять девчонок как перчатки, прыгая в койку в первую же неделю знакомства, это будет колоссальное испытание.       — Хорошо, — кивает слишком быстро для того, кто секунду назад каждое мое слово воспринимал со скепсисом и готовился оборонять свою неприкосновенную мужественность. — Только я не привык к такому и могу ненамеренно снова начать делать из тебя девочку. Ты говори, если что не так, — признает свою вину и даже дает мне разрешение сопротивляться его чрезмерной опеке, чему я так рад, что тут же бросаюсь ему на шею, едва не сбивая с ног. Представляю, как это выглядит со стороны, но эмоции через край и очень хочется поделиться ими с любимым человеком. Тихо охает, сбитый с ног моим напором, но тут же прижимает меня в ответ, скрепляя наш договор. — А по поводу секса, — шепчет мне на ухо, чтобы никто не подслушал, чем очень оберегает мои нервы. — Я, конечно, постараюсь уломать тебя пораньше, но если ты не захочешь, то давить не буду. Я умею ждать. Особенно когда в кои-то веки хочется сделать все правильно, а не использовать тебя, — добавляет еще один камешек в фундамент моего доверия к нему.       Веду носом по его шее и останавливаюсь на ключице, выпирающей из-под тонкой черной водолазки (и этот умник еще меня заставлял тепло одеваться! И то, что на нем еще и кожаная куртка, никак его не оправдывает, так как она, я просто уверен, выполняет исключительно декоративные функции), где особенно отчетливо слышится горечь его туалетной воды. Он напряженно ведет плечом от щекотки, но никак не сопротивляется, позволяя мне делать все, что угодно. Позволяет дышать его запахом и забраться ладонями под смехотворно тонкую ткань его кофты, только тихо прошипев от холода, который дарят мои ледяные пальцы, осторожно и ничуть не нагло ощупывающие его поясницу. Жду, что оттолкнет, но вижу, что ему только нравится такая моя распущенность. Мысленно благодарю за декоративную кожанку нараспашку, которая замечательно скрывает то, каким непотребством я занимаюсь. Со стороны просто два парня обнимаются — ничего криминального. Может, мы давно не виделись? Или он вообще мой брат (в поликлинике поверили, так почему случайные прохожие не могут?).       — Пойдем поедим? — предлагает, когда, наконец, не без сожаления, но понимая, что так надо, отлепляюсь от него. — Я хочу устроить классическое свидание в ресторане и заплатить за тебя не потому, что считаю тебя девочкой, а потому, что ты в любом случае не сможешь себе этого позволить, а я не хочу тебя смущать, — выдает, и я где-то в середине его фразы пытаюсь возразить со словами «опять ты за старое», но последующая ремарка немного меня успокаивает. Не хочу отказывать ему, но и после того, как мы только что договорились отойти от традиционных отношений и быть на равных… — Давай ты сам выберешь, куда пойдем? — предлагает в качестве компромисса, и я бы правда рад принять самое активное участие, вот только из ресторанов я посещал только Макдоналдс, что никак не подходит для «классического свидания». Да и Вадим скорее удавится, чем проглотит хотя бы одну картошку фри.       — Я не знаю, я никогда не ходил в рестораны. Я только не хочу чего-то очень уж пафосного, а то буду чувствовать себя неуютно, — говорю и действительно боюсь, что меня потащат в ужасно дорогое место, где фигурно сложены белые салфетки и миллион видов вилок и ложек на каждое блюдо. — Можно что-нибудь попроще? — спрашиваю с надеждой уломать его на уютное кафе, пусть и без двадцати звезд Мишлена.       — Как ты относишься к японской кухне? — хочет узнать мое мнение, а я даже не знаю, что ответить. Честно признаюсь, что суши видел только в рекламе, не говоря уже о том, чтобы пробовать, на что ожидаемо получаю восторженное восклицание, что это надо срочно исправлять. Отлично, вот и выбрали.       — Там рыба сырая, — пытаюсь поныть, вытягивая из него еще варианты, чтобы все не выглядело так, словно он опять все решает за меня.       — Не сырая, а соленая. Но если не любишь, можно выбрать что-нибудь приготовленное. Японская кухня — это не только сашими, — убеждает меня, пытаясь заколдовать заклинаниями на японском. Хоть бы пояснил — но нет же, он будет бросаться хитрыми названиями блюд, заведомо зная, что я ни слова не понимаю.       — Я палками есть не умею, — использую еще один аргумент, надеясь хотя бы на то, что ему станет за меня стыдно и он позволит мне выбрать что-то ближе к европейскому. Не то чтобы не хочу попробовать новое… да, я опять капризничаю, хотя всего несколько минут назад защищал свою мужественность. Надо бы бросать это дело.       — Я тебя научу. Но если не получится, можно попросить обычную вилку… Не переживай, никто косо не посмотрит. Возьмем столик в дальнем углу — и хоть руками ешь. Меня это не смутит, — заключает безапелляционно и снова берет меня за руку, придавая уверенности. Ведет меня в направлении самого большого торгового центра в районе, что вполне совпадает с нашим прежним бесцельным маршрутом (хочешь погулять около школы, а ноги все равно, как обычно, несут к метро). На подходе к самому зданию нам все-таки приходится расцепиться, так как народу становится слишком много, и двое парней, идущих под руку, никак не могут быть проигнорированы.       Заводим разговор о всякой ерунде, пока едем на эскалаторе на самый верхний этаж, где находится кинотеатр и сотня кафешек на любой вкус. Позволяю отвести себя в ту, где на вывеске красуются две палки и короткое название косит под японский язык, тихой тенью ожидая, пока Вадим пообщается с администратором, чтобы нас посадили за самый дальний столик с диванчиками. Не хочу брать инициативу в свои руки, так как Вадим все равно знает больше меня, так что я буду только мешать ему. После послушно шагаю на предложенное место, и моим мнением все-таки интересуются, но я озвучиваю только «да». Ну, а что? Мне все нравится: вот, под боком даже есть плоский аквариум с мелкими разноцветными рыбками, которые, если постучать по стеклу, плывут к звуку, чтобы изучить тревожащий их предмет из внешнего мира. Так развлекаюсь, пока нам несут меню, а Вадим и не против, только шутит про то, что меня действительно, по завету Олега, нужно было сразу отдать на биофак. Закатываю на это глаза и никак не комментирую.       — Это, конечно, не самое аутентичное японское место — скорее фантазия на тему. Но продукты тут хорошие и есть из чего выбрать, — оправдывается передо мной так, будто я главный ценитель роллов и откажусь есть лосося, который был выловлен не у берегов поднебесной. Честно отвечаю, что все нормально и мне даже этой экзотики хватит сполна. — На цены даже не смотри, — предупреждает, прежде чем я открою меню, и эта фраза меня так пугает, что я тут же откладываю обтянутую кожей (или кожзамом) книжечку в сторону и не думаю открывать — ни к чему себя шокировать.       — Давай ты сам выберешь? Я ничего в этом не понимаю, — признаюсь, конечно, немного лукавя, потому что посмотреть на экзотические названия блюд хочется, но переживать весь вечер из-за дороговизны мне ни к чему. А просто не смотреть на цены все равно не получится, особенно если я краем глаза замечу значение больше трех цифр.       — Тогда сет самых классических на двоих и… Выберешь, что будем пить? — предлагает мне тоже что-то выбрать, соблюдая недавнюю договоренность все права и обязанности делить поровну. Не вижу причин отказаться и листаю отдельное меню с напитками. Очень стараюсь не смотреть на цены, но… 500-800 рублей один чайничек обычного зеленого чая?! Чайничек меньше литра, которого впритык хватит на двоих.       — Только неалкогольное, — предупреждаю, так как знаю о его пристрастиях и пересиливать себя в этом вопросе не желаю. Даже от одноградусного забродившего сока меня воротит и хочется немедленно выплюнуть его вместе с прочим содержимым желудка. Вадим мгновенно соглашается, вставляя еще и замечание о том, что нам такое просто не продадут.       Откровенно паникую, так как меня обязуют самостоятельно выбрать адски дорогой напиток. Стараюсь читать только состав, закрывая ладошкой цену, и все-таки не могу отделаться от ощущения, что мне жутко стыдно тратить деньги Вадима. Растягиваю свой выбор, тем не менее не пытаясь скинуть все на приведшего меня в такое дорогое место парня. Понимаю, что в комплекте с красной рыбой и морепродуктами неминуемо идет большая цена даже на обычный чай. Все-таки выбираю зеленый с мятой и какими-то еще травками, и Вадим с энтузиазмом соглашается с моим выбором. Неожиданно для меня просит официантку не добавлять сахар в чайник, но принести отдельно мед, видимо, для меня. Не отказываюсь, так как я всегда не против сладкого, но позже, когда ждем заказ, признаюсь, что уже давно пью чай без сахара, так как когда-то поехал головой на почве поклонения своей любви и позаимствовал у него множество привычек.       С искренним умилением слушает про то, как я начал обкусывать кончик ручки, и смеюсь над его: «Вот почему ты берешь от меня самое плохое?» Спрашивает, не хочу ли я получить привычку хорошо учиться и заниматься спортом, а я опять же в шутку говорю, что к такому уровню близости я не готов. Мне приятно с ним, и диалог идет сам собой, не требуя никаких усилий по его поддержанию. Когда приносят заказ, начинается и вовсе лютый цирк с тем, чтобы научить меня орудовать палочками. Объясняет мне миллион раз, показывает, и я почти осваиваю эту мудреную технологию, но есть таким образом жутко неудобно, а потому спустя пару минут я все-таки беру вилку, которой поддевать маленькие сверточки со всем подряд и окунать в соленый соус — одно удовольствие. Сырая (соленая) рыба оказалась вполне ничего, особенно с рисом и жгучим пряным имбирем, который я ем малюсенькими кусочками, потому что терпеть не могу острое, в чем мы с Вадимом схожи.       Наедаемся до отвала, последнюю роллину и вовсе шутливо перекидывая в тарелки друг другу, так как ни в кого из нас не лезет даже последний кусочек. В итоге, эту участь приходится принять мне. Перекатываю на языке йодистую оболочку, которая раскрывается соленым от соуса рисом, внутри которого нежная слабосоленая (сырая) рыба. Как в первый раз вкусно, и я наслаждаюсь этим, пока могу. Когда меня еще раз сводят в такое крутое место? Вообще, наверное, Вадим не откажет, если я попрошу, но пользоваться его щедростью низко. Когда-нибудь стану великим химиком, изобрету лекарство от рака и на деньги с патента буду есть только в японских кафешках — звучит как отличный план. Допивая последнюю чашку чая, который от повторной заварки только сильнее раскрылся, и, преодолевая смущение, но понимая, что так надо, говорю честно, что мне очень понравилось и я не против как-нибудь повторить. Вадим же рад этому и обещает не затягивать со следующим разом.       Не дает мне даже взглянуть на чек, оплачивая картой, и вот только сейчас мне взбрело в голову спросить, разблокировали ли ему счета… Я просто парень года: так глубоко ушел в свои проблемы, что совсем не поинтересовался, как дела у моего любимого. Как ни в чем не бывало отвечает, что на отца подействовала угроза подать на алименты, а учитывая, что даже та легальная часть бизнеса, что записана на него и с которой ему придется платить своему сыну, огромна, он решил, что меньшим злом будет дать кредитку с лимитом на месяц и на разовые траты. Вижу, что Вадиму неприятно говорить об этом, и я спешу заверить его, что не расскажу никому… оказывается, что в этом он даже не сомневается. Держит меня за руку, пока мы наворачиваем пару кругов по совершенно пустому последнему этажу торгового центра (случайно сюда никто не заглядывает — просто не доходят, а в кино и рестораны сразу прячутся, оставляя в нашем распоряжении сотню квадратных метров с аккуратными диванчиками), говорим обо всем на свете и ни о чем одновременно, шатаясь без цели.       В конце нашей прогулки Вадим предлагает мне сразу построить планы на следующее свидание и взять билеты в кино, но я вежливо отказываюсь, аргументируя это тем, что не хочу снова висеть у него на шее. Вижу, что хочет возразить… но мгновенно меняется в лице и даже извиняется за то, что его опять заносит. Помнит наши договоренности и следует им, что меня радует, и я спешу поощрить его изменения обещанием согласиться на любое предложенное им бесплатное развлечение, если, конечно, Олег меня отпустит. Нахмурившись, интересуется, причем здесь Олег, и мне приходится напомнить ему, что мы до сих пор не закончили программу по физике, а уже не за горами переводные экзамены.       Так мы плавно переходим к тому, как Олег обращался со мной во время отъезда Вадима… И мне приходится пожаловаться на его срывы и применения силы, потому что не хочу врать своему самому близкому человеку, но одновременно десять раз повторяю, что я все заслужил и вообще-то сам могу за себя постоять. Вадим все равно обещает поговорить с ним не потому, что хочет сделать из меня девочку, перманентно нуждающуюся в защите, а потому что такое поведение недопустимо по отношению к любому человеку. Этот вариант меня вполне устраивает, а чтобы остудить праведный гнев Вадима по поводу свалившейся на него информации, говорю, что Олег не совсем безнадежен и даже пытался заботиться обо мне.       — Олег, конечно, молодец, — говорит словно в пустоту, и этот пассаж я никак не могу понять. Это он все еще злится и не верит в другую сторону характера своего друга или же я, желая защитить своего пусть и перегнувшего палку, но справедливого учителя, переборщил с описанием того, какой он замечательный?       — Ревнуешь? — задаю вопрос полушепотом, даже не потому что боюсь посторонних ушей, которых, фактически, нет, а потому что сама эта мысль для меня страшна. Я ни за что, ни при каких обстоятельствах не должен заставлять Вадима ревновать. Зная, какая рваная, воспаленная и все еще периодически кровоточащая рана у него в душе от измены отца, я не хочу бередить ее еще и поводами сомневаться во мне. Необходимо дать ему понять, что я верный и на меня можно положиться, иначе один только повод — и мне откроется его капризная и до костей собственническая сторона. Еще и эта проблема мне не нужна — с текущими бы разобраться.       — К Олегу глупо ревновать… — сам себя убеждает, — но я никак не могу простить себя за то, что уехал, ничего не выяснив, и бросил тебя на него. Еще и так совпало, что у тебя закончились таблетки и ударил синдром отмены. Если бы я был рядом, то уже после первой или второй бессонной ночи отправил бы тебя к врачу, — переключает свой гнев на самого себя, и это мне уже не нравится. Мы вчера поговорили об этом, все выяснили, извинились и договорились простить друг друга. Я тоже причинил ему много боли и вел себя неправильно, но почему я это отпустил и начал меняться, а он, единственный раз совершив глупость, продолжает себя закапывать, несмотря на то, что сейчас поступает и всегда вел себя как идеальный парень и друг?       — Посмотри на это с другой стороны. Если бы ты не уехал, я бы так и не понял, как ты важен и нужен мне. Я бы продолжал жить в своем манямирке, где хорошо и правильно избегать тебя. И ты не раз пытался говорить со мной на эту тему, а я не воспринимал это… Наверное, так все должно было случиться. Тебе не за что себя винить, — говорю путано и урывками, потому что мне самому стыдно. Почему очень плохо поступил я, а извиняется мой любимый человек, который фактически был загнан в угол и не имел возможности поступить иначе?       Мне ничего не отвечают, только быстрее тащат от входа в торговый центр в тихие дворы, где сто процентов никто нас не увидит. Прижимает спиной к ледяной стене пятиэтажной панельки, что старше моей бабушки и наверняка тоже против обжиманий геев у себя под боком. Вадим почти ложится на меня сверху, касаясь лбом ко лбу, дышит прерывисто, и я даже в какой-то момент думаю, что поцелует в губы (и я бы даже не был сильно против), но только легко выдыхает ртом около моих губ и резко поворачивает голову, оставляя поцелуй только в уголке. Опускается ниже и кусает подбородок, сразу же заглаживая свою вину поцелуем в шею, а меня плавит. Хватаюсь за его напряженную спину и, путаясь в мыслях и словах, шепчу, что мне очень приятно, но кто-нибудь может увидеть.       — Я никогда больше тебя не оставлю. У нас все будет хорошо, да? — обещает мне и хочет получить обещание в ответ. И я говорю «да», хоть и не уверен на сто процентов, потому что мне хочется в это верить, а еще не просто верить, а делать все возможное для достижения этой цели. Потому что если стремиться, то все получится. ***       — Электрическое поле, — задает Олег мне очередной билет-вопрос, не давая впасть в панику, уйти в себя и расклеиться. Через полчаса у меня переводной экзамен, который я сдаю вместе с химиками, а так как в сессии физ.класса выходной, то моя личная группа поддержки в лице Вадима и строгого учителя как всегда со мной. Незнакомые мне люди ходят из угла в угол в коридоре, листая конспекты, и я бы тоже делал так, чтобы успокоиться, но уже наизусть все вызубрил и буду только сильнее расстраиваться от невозможности что-нибудь экстренно подучить.       — Это поле сил… — начинаю, прикрыв глаза и отчетливо помня нужную мне страницу конспекта с криво подчеркнутым красной ручкой первым словом, которое собственноручно выделил Олег, когда его взбесило, что я плохо оформляю записи, даже не подчеркивая ключевые слова цветом. Вижу справа на листе и мой аккуратный рисунок с синим кружочком с минусом и красным с плюсом с отходящими от них, как лучики солнышка, векторами, но меня грубо обрывают:       — Олег, отстань от него. Ты заставляешь его только сильнее паниковать, — возмущается Вадим, который, как всегда, рядом и держит меня за руку так, чтобы никто не видел. Тоже переживает за мой успех, но виду не подает, потому что в паре один точно должен быть стержнем, на который второй сможет опереться без боязни упасть. Таким стержнем я был для него перед экзаменом по геометрии, который, он, кстати, сдал пусть и не на отлично, но хотя бы вышел в году твердым хорошистом, что уже достижение. Теперь его очередь меня поддерживать. Хочу затащить его в туалет и заобнимать до смерти, но тогда Олег будет ворчать о том, что я «занимаюсь ерундой». Со скепсисом до сих пор относится к нашему… кхм… роману и стал тем якорем, который удержал мои мозги в кучке и заставил учиться, не позволяя потонуть в с новой силой вспыхнувшей влюбленности с головой.       — Я пытаюсь выяснить, где этот паршивец что-нибудь недоучил, чтобы не было как с математикой, — говорит, намекая на уже прошедший письменный экзамен, который я только чудом сдал на четверку, так как из головы напрочь выветрились все формулы тригонометрии и мне пришлось спасаться только другими разделами экзамена. Олег просто рвал и метал, услышав об этом, и по физике начал напрягать меня вдвое сильнее, потому что, по его словам, «нельзя помнить двадцать билетов и не знать двадцать первый». Да я и сам понимаю, что если мне попадется именно то, что я не знаю, то я сразу получу неуд — никто не посмотрит на мои великолепные знания других разделов.       — Отстань от него, все будет хорошо. Максим молодец, — как обычно программирует меня на хороший исход. Сильнее сжимает мою руку, придавая уверенности, что удерживает меня от того, чтобы на месте не упасть в обморок. Главное совсем не расклеиться. Олег не проникнется и граммом сочувствия, наверняка первым вызвавшись отхлестать меня по щекам, чтобы привести в чувства, а Вадим разнервничается и настоит на том, чтобы писать в резервный день. Всем нам будет лучше, если я все-таки возьму себя в руки и сдам все с первого раза. Тогда мне останется только химия, в которой я уверен больше всего, и ничто больше не будет угрожать моему переводу в параллельный класс.       — Максим умничка, просто золотце. Прямо сейчас бы сдал его в ломбард, чтобы глаза мои не видели, — шипит, так как все еще зол на меня за математику. По-доброму злится, но я все равно жмусь к стене и в который раз опускаю глаза, показывая, насколько же мне стыдно за себя. Переволновался и забыл даже основное тождество, из которого почти все можно потом вывести — ну это же не повод припоминать мне это до конца жизни. Но тем не менее Олег замолкает и даже демонстративно отходит в сторону, мол, если такие умные, то справляйтесь сами. Чувствую колоссальное давление с его стороны, но знаю, что Вадим защитит меня от любого негатива, даже если я совсем все провалю. Желание провисеть у него на шее до самого начала экзамена становится все невыносимее. Оглядываюсь на так же пришибленных грядущим экзаменом своих будущих одноклассников и надеюсь, что никто не увидит и не осудит, так как прямо сейчас я планирую прижаться к моему любимому чуть ближе, чем «нормально» для друзей и тихо скулить в плечо от нервного перенапряжения. Быстрее бы все закончилось, мне нужен хоть какой-нибудь результат, а не тупое ожидание.       Еще и дурацкий коридор, где мы с Вадимом на всеобщем обозрении. Потому что именно в такие моменты я начинаю жалеть, что родился не девушкой и меня осудят за излишнее тепло к парню. И если «нормальные» пары могут спокойно обжиматься у всех на виду, вызывая у случайных свидетелей только лишь скуку, то нас если случайно ловят даже за невинным держанием за руку, сразу же сливают фото в паблик школы с издевательскими сердечками. Вадим пока успешно открещивается от всего, говоря, что мы просто близкие друзья, я же поддерживаю эту легенду, а Олег и вовсе советует повышать откровенность наших взаимодействий, чтобы посмеяться над шипперами и показать, что для нас в этом нет ничего такого. Еще раз оглядываюсь на толпу и рискую прислониться лбом к плечу Вадима, позволяя его холодным пальцам массировать мой затылок. Спрашивает, как я себя чувствую, и я честно отвечаю, что все нормально.       Питаюсь его энергией последние полчаса перед экзаменом, пока Олег неожиданно не отрывает меня, заставляя пойти в первую волну. Упираться бесполезно да и незачем, так что я послушно иду в образовавшуюся около кабинета очередь. Затыкаю уши, стараясь не слушать, как кто-то повторяет определения и дискутирует по поводу задач. Я настолько пресыщен физикой за последние дни, что даже одна лишняя крошка информации в меня не влезет. Пусть я что-нибудь забуду, все равно в билете два теоретических вопроса и две задачи — что-нибудь из этого я сделаю. А если совсем не повезет — заменю билет. Мне нужна только тройка, которую я вполне в силах заработать. Сейчас я чувствую себя гораздо увереннее, чем полгода назад, когда шел на экзамен почти с пустой головой и молился на тройку, параллельно скуля от несправедливости Вадима ко мне. Сейчас же знаю, что с очень маленькой вероятностью не сдам, но даже если так случится — у меня будет пересдача и Вадим меня поддержит и примет любым. Нет повода переживать слишком сильно.       Слава Богу, проскакиваю в первую волну и спокойно иду к столу за билетом действительно с гордо поднятой головой. Тяну билет и, только мельком глянув на задания, решаю не менять, так как уже представляю, что писать. Страницы конспекта рябят перед глазами (спасибо Олегу за то, что заставлял меня самого писать лекции и красиво их оформлять, играя на моей особенности вроде зрительно памяти). Спешу назвать свою фамилию и быстрее сесть писать, но ее ожидаемо не находят в списке сдающих и мне приходится несколько минут потратить на то, чтобы объяснить, кто я такой, из какого класса и зачем притащился на чужой экзамен. Злюсь невероятно, так как такая ситуация была как на экзамене по русскому языку, так и на математике, а теперь еще и на физике — какой-то ад. Под удивленные взгляды всей аудитории сажусь за стол прямо перед преподавателем, чтобы не было никакого соблазна списать. Отлично, я успел привлечь к себе лишнее внимание, хотя еще даже учебный год не начался.       Начинаю писать, пытаясь абстрагироваться, хотя периодически называемые номера билетов и фамилии в непосредственной близости от меня немного сбивают. Торопиться мне некуда, так что я аккуратно и неспеша начинаю писать билет с первого же вопроса, потому что по наставлению Олега начать с самого простого не могу — тут весь билет гадкий. Цикл Карно, который я помню прекрасно, но который все равно лень доказывать, вспоминая адские выкладки с интегралами, и теорема Гаусса, которая приятнее и нагляднее, но тоже муторная. На задачи пока не смотрю. Главное — написать теорию и грамотно сформулировать свои мысли, а уж числовые ответы я как-нибудь посчитаю.       — Это что Вы пишете? — неожиданно склоняется надо мной преподаватель, который только закончил записывать сдающих и решил прогуляться по аудитории, чтобы размять ноги. Весь сжимаюсь, так как не знаю его и понятия не имею, что значит этот возмущенно-удивленный тон. Шпор и телефона у меня нет — Олег едва не лично меня обыскал, лишь в последний момент доверив это Вадиму, а какой бы бред я ни накарябал — это не его ума дело. Подумаю, перечитаю и исправлюсь — время сдачи еще и близко не подошло. — Вот это что? — спрашивает более мягко, скорее с насмешкой, бесцеремонно тыкая в мои записи. Хмурюсь, видя, что его палец указывает на значок интеграла, и в первый момент едва не за сердце хватаюсь, боясь, что повторилась та глупая история, когда я написал вытянутую S в другую сторону, за что получил знатный нагоняй от Олега. Проверяю — вроде нет, проверяю даже границы отрезка (вдруг перепутал начало и конец, из-за чего поехали знаки) — тоже все нормально, придраться не к чему.       — Интеграл, — говорю, когда ожидание явно затягивается. Понимаю, что глупо, но ничего умнее придумать не могу, — определенный, — добавляю, чтобы в моем ответе был хоть какой-то смысл. Все еще не могу понять, что сделал неправильно, а потому сердце в панике срывается в бешеный ритм. Где я накосячил? За что Олег меня сегодня придушит голыми руками, а Вадим поможет, потому что если прокол настолько глупый, что даже преподаватель не стесняется смеяться, то мне поможет только эвтаназия?       — А что такое определенный интеграл? — спрашивает почти мстительно, а я так и прирастаю к месту. Неужели перепутал и написал не то, что было в вопросе? Да нет же, под цифрой один второе начало термодинамики, за невозможность усвоить которое Олег меня гонял страшно. Все вроде правильно, так почему надо мной откровенно потешаются? Чувствую, что сойду с ума, если не пойму, в чем дело.       Беру себя в руки и начинаю тупо пересказывать лекцию Олега про определенный интеграл, потому что не понимаю, как еще понять вопрос преподавателя. Тот, на удивление, слушает меня внимательно, периодически задавая вопросы совсем не по физике, а скорее по матану, который я уже успешно сдал и почти благополучно выкинул из головы, теперь по крупицам доставая из головы ценную информацию. И пусть выражение лица преподавателя почти сразу меняется с насмешливого на вежливо заинтересованное, я все равно к концу рассказа впадаю в почти в истерику от непонимания, что вообще происходит. Можно отстать от меня и дать спокойно дописать билет? Не может мой косяк быть настолько страшным, чтобы немедленно удалить меня с экзамена и не дать вылезти хотя бы за счет расчетных задач. Кусаю губы и стараюсь отвечать спокойно, не срываясь на своего будущего учителя и удерживая лицо.       — Идите, я Вам ставлю отлично, — говорит, обрывая меня на середине, а я так перепугался, что меня удалят с экзамена, что это неожиданное «идите» едва не доводит меня до инфаркта. Слова про «отлично» сначала проходят мимо меня, а потом мягкой волной возвращаются и вгоняют в еще больший ступор.       — В смысле? — не контролирую свою речь, будучи полностью дезориентирован. От экзамена прошло всего пять минут, а я не дописал даже один вопрос: какое, к черту, «отлично»? Думаю, что надо мной снова смеются, а потому никак не могу поверить. Можно мне сказать, в чем мой косяк, и я вернусь к своему билету?       — Я говорю, идите, нечего тут штаны просиживать. Вы сейчас заработаете себе на автомат за весь одиннадцатый класс — что я буду с Вами делать? — говорит, шутливо подмигивая мне, а я все еще в шоке. Поднимаюсь с места, оставляя только-только начатую писанину, и не могу понять, в чем подвох.       — За что? — спрашиваю, ожидая услышать, что надо мной жестоко пошутили и на самом деле я такой дурак, что написал S в другую сторону и никакой автомат мне даже не горизонте не маячит. Мне вообще не весело, я после экзамена по математике уже несколько дней на взводе, периодически получая подколки от Олега по поводу своей беспросветной тупости. Можно не издеваться надо мной еще больше? Я обещаю исправиться в следующем году, если меня переведут. Буду заниматься ежедневно и делать все домашки — после экстремального курса Олега даже это не кажется мне таким страшным.       — За то, что используете очень сложную математику и отлично знаете предмет. Вы же из физ.класса? — говорит так, как будто это что-то значит. Я еле сдал зимнюю сессию, а во втором семестре мой табель состоял из одних двоек. Лишь под конец года я исправил все доп.заданиями, чтобы иметь возможность перевестись в другой класс. И мои преподаватели поставили мне зачеты только после того, как я клятвенно пообещал больше никогда не попадаться им на глаза. — Идите и готовьтесь к химии, — желает мне, кивая на дверь, а я просто в шоке. Даже поблагодарить от слишком сильного волнения забываю, словно робот, выходя из класса. Сжимаю в руке ручку и стараюсь сосредоточиться на этом, чтобы не думать… о том, что это все еще может быть странная глупая шутка. Почти сразу оказываюсь в объятиях обеспокоенного Вадима, для которого один мой убитый вид — уже означает красный уровень опасности.       — Да отойди ты от него! — шипит Олег, который явно готов сорваться, но даже его я не боюсь от пережитого только что стресса. — Только увидел вопросы и сбежал? Протащил телефон в заднице, и он зазвонил у тебя прямо во время экзамена? Что заставило тебя выйти через пять минут? — расспрашивает без капли сочувствия и участия — и это больше всего меня в нем бесит. Притворяется хорошим, когда ему это удобно, но стоит только тебе оступиться, вытаскивает наружу свою гнилую сущность и готов тебя заживо закопать, если ты чем-то ему помешаешь. И вот этому я должен рассказать, что мне поставили пятерку за одни красивые глаза? И все-таки он меня прибьет, если не узнает, что все нормально и я сдал…       — Мне сказали, что я могу ничего не сдавать, — решаю остановиться на таком варианте, но ошибаюсь. Возмущенное «Что, блядь?» не заставило себя долго ждать. Больше, чем мои неудачи, его бесит только осознание бесполезности всего мероприятия. Не дай Бог ему подумать, что все пожертвованное время ушло впустую. — Я вытянул билет, пошел писать, — перебиваю его, чтобы скорее все объяснить и не получить еще больше негатива. — В какой-то момент ко мне подошел препод, показывает на знак интеграла (мне попался цикл Карно) и говорит: «Это что?» Я отвечаю: «Интеграл». Он: «Что такое интеграл?» Я рассказал, и мне сказали идти, — жестоко рву предложения по кусочкам, чтобы быстрее донести до Олега главную мысль и не позволить перебить себя в середине. Он каменеет на месте и тупо моргает, пока Вадим крепче прижимает меня к себе и хохочет от души.       — Он, наверное, сначала подумал, что ты списываешь непонятно откуда, ничего не осознавая, но был не готов, что ты действительно все знаешь, — ставит диагноз Вадим, и только теперь для меня все встало на свои места. Выдыхаю с облегчением, как всегда, мысленно ругая себя за излишнюю панику. И почему мне в голову всегда приходят только самые пессимистичные мысли? Наверное, потому что до этого жизнь всегда меня пинала и не дарила таких подарков. По-собственнически беру руку Вадима и кладу себе поперек живота, спиной падаю на его широкую грудь и кладу голову на плечо. Все закончилось.       — Ладно, я, наверное, перестарался, — говорит задумчиво Олег. Тоже расслабляется весь и даже не пытается как-то грубо пошутить. — В любом случае, тебе это пригодится… — оправдывается вроде бы передо мной, но скорее перед Вадимом, так как мое мнение его едва ли интересовало когда-либо. И все-таки кое-что он давно хотел от меня услышать, но все как-то не было поводов. Да и позволить ему бесконечно злорадствовать по поводу того, какой же я дурак, а он, царь и бог, великодушно помогает мне, я ранее не мог.       — Спасибо, — говорю, пока не передумал, ошибаясь только в одном: перебиваю его. Самомнение у Олега размером со слона, так что жду неадекватной реакции и очередной плевок яда, но получаю только недоуменное «что?». Повторяю благодарность, добавляя еще и то, что без него я бы точно не смог, и, когда на его лице появляется ранее не знакомое мне выражение не то чтобы тепла, а скорее удовлетворения, понимаю, что все сделал правильно. Указательным пальцем манит меня к себе, и я не понимаю, чего сейчас ждать. В прежние времена я скорее бы поостерегся, но сейчас даже Вадим, который все еще не победил свое стремление оберегать меня ото всего потенциально опасного, отпускает меня и даже подталкивает в спину.       — Я большего и не жду, так как для тебя засунуть свою гордость куда подальше — уже большое достижение, — говорит, пожимая мою неловко пойманную руку, как равному, после чего второй рукой хлопает меня по спине. — Если Вадим тебя не бросит до конца лета, буду… не рад, но нейтрален к дележке комнаты с тобой, — признается, и вот это для него тоже огромное достижение. Понятия не имею, чем заслужил его признание: может, усердием к учебе, может, благодарностью, а может, просто воспринимает меня теперь как часть Вадима, если видит, что у нас все нормально. В любом случае, я должен быть благодарен за такие перемены и больше не делать глупостей, чтобы не разочаровать его. Он не подарок, но может во многом помочь мне в будущем. Да и не быть на ножах с лучшим другом Вадима мне всегда в плюс. — Ну, с тобой мы еще увидимся, — говорит, кивая на Вадима, когда отпускает меня.       — Ты все? — спрашивает Вадим у него удивленно, и я опять оказываюсь лишним. А может, сам отгораживаюсь, искусственно придавая приватность их диалогу. — Я думал, ты до последнего дня останешься, — почти обиженно канючит, у меня внутри дергается нейрон, отвечающий за ревность, но я не разрешаю этому ощущению ползти дальше: если Вадим меня не ревнует, то и я его не должен. У них странная, очень тесная, но все-таки дружба. Вадим знает, что такое измена, и никогда не поступит так со мной — это нужно принять по умолчанию и заткнуть свое собственничество куда подальше, чтобы снова все не испортить.       — А что мне здесь делать? Дома тоже не сахар, но там я хотя бы поем и помоюсь нормально, — морщится, показывая свое отношение к нынешней ситуации, и я хочу было возразить, что у них еще остался экзамен по информатике… и только сейчас вспоминаю, что Олег победитель всероса, а значит, что освобожден от всех экзаменов. Получается, что он куковал в интернате только для того, чтобы водить меня на экзамены. Мог бы уже давно уехать домой и наслаждаться вкусной домашней едой и горячей водой в душе без перебоев — за это стоит быть благодарным вдвое сильнее. — Пока. Пиши, когда будешь в Москве, — прощается с ним гораздо теплее, чем со мной, хотя они даже не касаются друг друга — только обмениваются нейтральными «пока» и машут друг другу на прощание. Олег идет в комнату собирать вещи, а Вадим предлагает мне отпраздновать мой почти свершившийся перевод совместной прогулкой без цели. Заходим только ко мне в комнату, чтобы я мог взять хотя бы телефон и переодеться в человеческое вместо «приличного», что Вадим заставил меня надеть с утра. ***       Три дня назад уехал Олег, ментально щелкнув меня по носу, отрезвив и заставив наконец задуматься о том, что учебный год заканчивается и мой любимый человек скоро окажется за тысячи километров от меня. И это не неделя осенних или зимних каникул, когда хоть и успеваем соскучиться, но не сильно — это почти три месяца, на протяжении которых у меня не будет возможности коснуться его. Максимум — это общение в скайпе, но это же совсем не то! Два года назад расставаться было не так больно: мы были знакомы всего месяц, к тому же просто друзья. И тот факт, что мы до сих пор лишь гуляем под руку и обнимаемся только в особенно эмоциональные моменты, никак не успокаивает меня. Все равно между нами есть нечто особенное, которое появляется и подпитывается от того, как я переплетаю с ним пальцы, кладу голову ему на плечо, целую в щеку… Если оно погаснет, я буду сильно грустить, а вылечит мою меланхолию только тепло Вадима, которого не будет рядом!       А если мы опять потеряемся в сети? Он сорвется, я резко отреагирую и придумаю себе всякого, мы поссоримся и разойдемся по разным углам. И он не сможет отловить меня за руку в коридоре и почти заставить выслушать его объяснения. Между нами все такое хрупкое… Всего два месяца, один из которых я по глупости потерял, так что можно сказать, что только один. Один месяц, большую часть от которого съела подготовка к экзаменам — и с этим нам разъезжаться по разным городам? Он найдет себе девушку и ни в коем случае не изменит, но напишет сообщение о том, что все кончено. Какова вообще вероятность, что меня дождутся? Я точно дождусь. У меня и друзей-то в родном городе не осталось, и все, что меня ждет, — это неквалифицированный низкооплачиваемый труд в попытках скопить хоть немного средств на безбедное существование в следующем году, учеба и раскаленные пыльные улицы, по которым я буду бродить по выходным, если мне повезет откреститься от поездки на дачу. Не хочу. Можно мне как-то пропустить лето и сразу оказаться в сентябре?       Сейчас собираю чемодан. Последний день, даже уже вечер. Вадим наверняка уже собрал свой маленький чемодан и свалил на праздничную дискотеку в честь окончания года, и я даже не думал его отговаривать, хоть и очень хотелось взять максимум от последнего дня до отъезда. Я и так прилип к нему намертво сегодня. В конце концов, у него есть и друзья, с которыми ему нужно попрощаться. Один я с сожалением провожал домой только Данилу, который уехал днем ранее, сразу же после экзамена по информатике, пожелав мне счастливых каникул и отличной учебы в новом классе. На мое предложение делить вместе комнату и в следующем году последовал вежливый отказ, подкрепленный невозможностью до конца принять мою ориентацию и мириться с моими с Вадимом взаимодействиями. Пообещал всегда быть на связи, но я без лишних слов понял, что потерял друга. Наша дружба началась странно, продолжалась не без огрех и закончилась на неприятной, но хотя бы честной ноте. Мы останемся хорошими знакомыми, готовыми помочь друг другу по мелочи, если подвернется случай, а так вряд ли скажем друг другу что-то большее, чем «привет».       Потерял друга и в тот же день обрел нового. Олег написал мне и спросил, как химия — и это было прям вау. Я едва не до потолка прыгал, когда он похвалил меня за четверку, которую я едва не зубами выгрыз у скептически настроенных преподавателей, которые в глаза меня не видели и теперь не знают, чего от меня ждать. Еще и структура экзамена как на физике, только заданий в разы больше. Еле успел написать все за час, но попавшийся преподаватель на устной сдаче мучил меня еще столько же времени, гоняя по всем пройденным в десятом классе разделам. И пусть держался я вполне неплохо и понимал, что если мне сейчас не поставят хотя бы тройку, то это будет жутко несправедливо, все равно жутко распереживался из-за такой пристальной проверки и выполз с экзамена еле живой, но зато с абсолютно заслуженной четверкой. Думаю, если бы я изначально учился в хим.классе и приглянулся преподавателям на семинарах и лекциях, то мог бы даже получить «отлично».       Горд собой невероятно и не могу дождаться нового учебного года, когда вольюсь в новый коллектив и буду заниматься тем, что мне действительно нравится. Пусть поздно — последний год учебы остался, но только по-настоящему занявшись предметом, я понял, чего мне больше всего не хватало в математике и физике — простоты и наглядности. Когда эксперимент — это не «рамочка повернулась на три градуса», а красивые осадки и цветные растворы. Химия мне определенно нравится как наука, а свою будущую специальность я еще выберу. Может, стану фармакологом и изобрету снотворное без побочек — за это потомки скажут мне спасибо. Поговорю с будущими одноклассниками, выясню, куда они собираются… Зря я истерил на предложение перевестись — Вадим как всегда оказался прав.       Кстати, он легок на помине. Входит со стуком и только после моего разрешения, помня наш диалог о том, что это все-таки мое личное пространство и негоже его нарушать даже любимому человеку. Удивительно, как много проблем в моей жизни решилось простым «поговорить». Конечно, поступки тоже имеют немалый вес, но, как начало, разговоры — самый действенный метод. А, может, нам с Вадимом повезло понимать друг друга и исключительно серьезно относиться к договоренностям, так что после одного вдумчивого диалога по душам любая мелкая проблема уже решена. А крупной пока неоткуда возникнуть всего за месяц. Как говорит Вадим, «у нас конфетно-букетный период, только без букетов и конфет». Не дарим друг другу подарки, но даем кое-что большее ежедневно… Эх, жаль, скоро этой малине придет конец из-за летних каникул.       — Ты все еще собираешься? Бросай все и пойдем танцевать, завтра подниму тебя пораньше и помогу все сложить. Потом в поезде доспишь, — говорит ненормально весело, и я не могу поверить, что для него конец года совсем ничего не значит, кроме возможности не ходить на скучные уроки. А как же я? Какое танцевать, когда за последние дни я настолько довел себя тяжелыми мыслями, что единственное мое желание — уткнуться в плечо Вадима и реветь до самого отъезда? Замираю со сложенной кофтой в руках и не знаю, что ответить. Не хочу портить ему праздник, но и опять что-то скрывать от него, даже во благо, неправильно.       — Я не пойду. Не хочу и не умею, — отвечаю, все-таки решив опустить свое истинное душевное состояние. — Я скучный, так что развлекайся без меня. Чур, одну и ту же девчонку два раза на медляк не приглашать, — прячу свое отчаяние в попытках пошутить и выставить себя совершенно спокойным и даже счастливым за него, но получается не очень. Вадим тут же замечает и подходит ближе, отбирая у меня зажатую в руках тряпку и мягко обхватывает мои локти, притягивая к себе, не обнимая, что означало бы незамедлительный сигнал к моим слезам, но все-равно устанавливая между нами определенный уровень близости.       — Единственный человек, с которым я хочу танцевать — это ты. Не ломайся и пойдем, — пытается уговорить и неправильно понимает причину моего беспокойства. — Боишься, что увидят и опять будут смеяться? Между прочим, никто всерьез не считает, что мы вместе. Даже если приглашу тебя на медленный танец, все подумают, что мы стебемся, — говорит действительно правильные речи, но не в этом мои сомнения. А раскрывать истинные причины и заставлять его грустить вместе со мной мне ой как не хочется.       — Я тебе все ноги оттопчу. Я серьезно ни разу не ходил на дискотеки… Я неуклюжий и меня за это засмеют, — играю совершенно другую причину, чтобы не волновать его. Звучит достаточно правдоподобно, потому что я и не вру вовсе. Я обычный парень из очень провинциального города — меня не было нужды учить танцевать. Я же не Вадим, у которого в младших классах внезапно была хореография, и он теперь как Боженька танцует вальсы (Киру, как принцессу, на последнем звонке закружил — я оторваться не мог).       — Ты никогда ни с кем не танцевал? — переспрашивает с недоверием, но уже разыгравшимся огнем в глазах. Что он задумал? — Тогда я хочу быть у тебя первым, — заявляет очень двусмысленно, но я понимаю, о чем он, но даже такое невинное его желание вызывает у меня дрожь по всему телу. Не пойду я никуда — и точка. Как-нибудь в другой раз лишусь хореографической девственности. — Один танец, ну пожалуйста! Хочешь, прямо в комнате, чтобы не смущать тебя? — просит так, что невозможно отказать. Один танец — так один танец. Только где, если тут и там по полу раскиданы мои вещи, которые я силюсь поместить в свой чемодан? Решение находится быстро: Вадим быстро разгребает центр комнаты, растаскивая все по углам и на бывшую кровать Данилы. Пространства жутко мало, но мой любимый говорит, что нам и этого хватит, а у меня за плечами нет нескольких лет занятий танцами, чтобы возражать.       Включает музыку на телефоне и говорит, что на школьной дискотеке действует одно правило: чем проще — тем лучше. Шанс, что твоя партнерша окажется чемпионкой по спортивно-бальным танцам, фактически ничтожен, а потому на медляках принято переминаться с ноги на ногу в обнимку, с чем даже я отлично справляюсь. Млею от его тепла, слушая нежную мелодию из фортепианных переливов и женского вокала. Даже приблизительно не могу понять, на каком это языке — уж точно не на английском, но одно могу сказать точно: Вадим, хоть и частично, понимает смысл, а поется о любви. Одна его рука на моей шее, а вторая на талии, даже в танце придерживаясь договоренности о равноправии (до этого мне было объяснено, что на школьной дискотеке принято, чтобы парень держал девушку за талию, а та, в свою очередь, висела у него на шее), но это даже лучше, потому что оказываемся чрезвычайно близко.       Движения в ногах — это скучнейшее синхронное переминание условно в такт мелодии, но больше чувств именно в руках и прикосновениях. Позволяю себе вольности вроде не просто положить одну руку на шею Вадиму, а пятерней забраться в его волосы и там же ее потерять в шелковистых, что удивительно после стольких покрасок, прядях, а вторую ладонь запустить под его футболку. Радуюсь, как ребенок, что он прислушался к моему полусонному бреду про искренность и теперь надевает злосчастные рубашки только на уроки, и то не всегда. Постепенно избавляется от своей аристократичной чопорности, открываясь передо мной с гораздо более чувственной стороны. Почти сливаемся с ним как ментально, так и физически, одна композиция сменяется второй, но никому из нас даже в голову не приходит вспомнить про ограничение только одним танцем. Времени проходит немерено, оно, как вода сквозь пальцы, утекает, но мне не жаль этих мгновений: если я особенно сильно загрущу во время каникул, то обязательно буду вспоминать именно этот момент как самое светлое, что вообще было между нами.       — Я люблю тебя, — говорю, а у самого на глаза наворачиваются слезы и радости, и горечи одновременно. — Я буду скучать, — выдавливаю из себя еще, пока окончательно не провалился в изо всех сил сдерживаемую весь день истерику. — Ты же за лето не найдешь себе другого… или другую? — спрашиваю, чувствуя, что сердце разбивается ровно на две половинки, одна из которых уедет вместе с Вадимом в Питер, а вторая вечно ноющим огрызком останется навсегда со мной.       — Никого, с кем мне будет так же хорошо, — обещает, даже не задумавшись, и почти до ноющей боли в ребрах прижимает меня ближе к себе, склеивая мои несчастные кровоточащие половинки сердца в одно целое хотя бы на жалкие несколько часов, что нам остались вместе. Склоняется к моей опущенной от бессильного горя голове и пытается, как обычно, тепло чмокнуть в щеку, не имея в виду ни капли страсти или похоти, но у меня другие планы. Пользуясь тем, что моя ладонь все еще в его шевелюре, резче тяну на себя и поворачиваю его голову ровно, заставляя коснуться губами… Неловко сталкиваемся лбами, синхронно охая, и снова я, совсем неумеющий нормально целоваться, послушно открываю рот, позволяя Вадиму делать все, что ему будет угодно. Ожидаю, что это будет отчаянно, глубоко и жадно, как в последний раз на полу аудитории, когда все рушилось и могло пойти другими, жуткими путями. Я бы так и ходил пришибленный старой обидой, пока Вадим пытался бы как-то жить заново, затаскивая в постель очередную шалаву.       Но вместо этого он теперь здесь, со мной, осторожно и почти невинно касаясь губами моих губ так, словно это и есть мой самый настоящий первый раз и важно не испортить мне первое впечатление. Ведет языком по верхней, не требуя повиновения, а только осторожно прося открыться и довериться ему. Не забирая силой мое тепло, высасывая, словно энергетический вампир, а наверняка отдавая в сто раз больше, чем получая. И я чувствую его опыт, полученный на десятке девушек до меня, но, я уверен, ни к одной он не относился так трепетно и не дарил столько любви. В конце сам отстраняюсь, ведя носом по его мокрой от слез щеке. Да и я сам уже давно рыдаю, кусая губы, сохранившие его вкус, и не могу поверить, что именно сейчас, когда мы сделали такой огромный шаг навстречу друг другу, нам придется так надолго расстаться.       Плачем вместе и почти одновременно начинаем обещать друг другу звонить ежедневно, постоянно держать связь и обязательно дождаться сентября. Приехать снова в интернат и начать с того места, на котором остановились, не смея ни разу за месяцы разлуки разругаться и даже смотреть на других. Оказалось, что Вадим полностью разделяет все мои опасения и переживает, но пытается быть сильным рядом со мной. А я делал то же самое, в своей манере неумело. Приходим к консенсусу, что снова оба идиоты, и решаем последнюю ночь тоже провести вместе. Сразу после вечернего обхода Вадим сбегает из своей комнаты и ложится со мной. И пусть это жутко неудобно и вообще не способствует здоровому сну для нас обоих, но понимаем, что и так бы не уснули этой ночью, а потому просто обнимаемся до утра, периодически проваливаясь в полудрему, но просыпаясь от чужого неосторожного движения. Без единой похотливой мысли, просто жмемся друг к другу, стараясь насытиться теплом с запасом.       А с утра «просыпаемся» с зарей. Вадим помогает мне собрать вещи, предлагая вместе поехать до вокзала на такси. Я, как всегда, против того, чтобы он снова платил за меня, но заталкиваю это свое «против» куда подальше и соглашаюсь, чтобы еще полчаса провести в дороге вместе. Провожает меня до поезда, в который раз за сутки обнимая, но теперь уже на прощание, совершенно не стесняясь случайных свидетелей. Сам остается на вокзале ждать свой Сапсан, когда мой поезд уже трогается. Машет мне на прощание, и я почти физически чувствую, как «нас» безжалостно разорвало пополам. Горько, но не настолько, чтобы пойти удавиться, потому что я знаю, что Вадим не меньше моего мучается, скучает и будет ждать. У нас обязательно все будет хорошо — теперь я могу сказать это с уверенностью. После всего, что мы натерпелись как по отдельности, так и вместе, мы не можем быть несчастными. Такой ад пережили — переживем и всего-лишь пару месяцев разлуки, а там целый год и вообще вся жизнь впереди. Непременно счастливая.