*
Стюард самолёта, на котором прилетел Харпер, испуганно шарахнулся в сторону, когда на предложение выпить кофе вернувшийся на борт пассажир рявкнул на него, послав в жопу. Он подал трубку телефона и скрылся в кухне. Харпер трижды вдохнул и выдохнул, прежде чем набрать номер. — Слушаю, — раздался на том конце энергичный и словно сочащийся солнцем голос. Харпер сглотнул. — Переговоры завершились успешно, — ответил он. — Доставка прошла без проблем, договор подписан. — Замечательно, Беверли, возвращайтесь домой. Увидимся в Лос-Анджелесе.*
Три часа спустя самолет попал в зону турбулентности над океаном и пропал с радаров. Выживших не оказалось, чёрный ящик найден не был. Апрель 2001 Официально внутренний FC-чат был анонимным, и каждый сотрудник скрыт под двойным номером. Однако чем короче была первая его половина, присвоенная в соответствии с занимаемой должностью, тем выше эта должность была. Майлз Уайтхед, один из начальников отделов антитеррористического подразделения ЦРУ, имел префикс 3323, и главной мечтой его жизни на данный момент было превращение четырёхзначного числа в трёхзначное. Но его непосредственный начальник, Леннард Баркер, держался за свое место не хуже бульдога, и Уайтхед с тоской думал о перспективе просидеть на должности начотдела еще года три, не меньше. Он зашёл в канал второго уровня, основного чата начотделов и приравненных к ним спецагентов, намереваясь побеседовать с кем-нибудь из других подразделений, однако чат был пуст. Нажал на клавишу пробела, потом на ввод и на выход, однако ничего не произошло. Уайтхед уже собирался выключить компьютер, когда в окне чата вдруг появилось сообщение. Самое странное было не это, самым странным был ник автора сообщения: Попрыгунчик Джек. Таких ников в этом чате быть просто не могло, личные номера присваивал администратор. «Привет, Майлз!» — стояло в сообщении. — «Хочешь посмотреть картинки?» Уайтхед не успел даже ответить, а в чате уже появилась фотография. Он кликнул на неё, чувствуя, как сжимается в комок его желудок, пока фотография загружалась. Снимок был цветным, чётким, и, несмотря на то, что сделали его явно с большого расстояния, казалось, фотограф стоял прямо у окна машины. На нём Уайтхед увидел себя и… Сару. Желудок сжался окончательно и ухнул куда-то вниз, как на скоростном лифте в первые секунды подъёма. «Что это?» — дрожащими пальцами напечатал он. «Вы кто?» «Это неважно», — немедленно начал появляться ответ. «Сейчас все думают, что происходит обновление системы, поэтому чат никому не доступен. Кроме нас. Фотографии никто не увидит.» На экране появилось ещё одно фото. Уайтхед щёлкнул клавишей мышки. Они целуются в машине. От следующего фото у него покраснели уши. Сара отсасывала ему прямо в автомобиле. Его лицо с блаженно прикрытыми глазами, его рука на её затылке. Ещё фото. Сара сидит рядом с ним, вытирая рот тыльной стороной ладони. В расстёгнутой ширинке виден его обмякший член. Следующее фото было Уайтхеду знакомо. Его прислала сама Сара, надеясь его поддразнить. Додразнились. Доигрались. Уайтхед не поднялся бы от простого агента до начальника отдела, если бы не умел быстро соображать. Фотографии не увидит никто, пока «обновление» не завершено, а потом? «Мне нужна одна небольшая услуга, которая не будет стоит вам никаких усилий. Вы получите ряд имён. Эти люди вскоре могут оказаться в списке на проверку благонадёжности. Очень важно, чтобы они получили разрешение на въезд в США.» «Это государственная измена.» «Не надо таких громких слов. Это маленькая услуга. А за это я позабочусь о том, чтобы эти фотографии никто не увидел. В том числе ваша жена. И отдел нравов. Когда у Сары школьный бал?» «Я не могу на это пойти.» «Очень жаль. Через некоторое время место начальника отдела освободится. Вы могли бы стать достойной заменой, но с таким скандалом вряд ли придётся рассчитывать на успех.» Уайтхед откинулся на спинку своего эргономичного рабочего кресла и стиснул кулаки. Он не хотел признаваться себе, но решение было уже принято. На одной чаше весов лежала должность и спокойная семейная жизнь. На другой — позор, потеря репутации, семьи, возможно, работы. «Кто эти люди?» — медленно напечатал он. «Всего лишь несколько человек, незаслуженно обвинённых в пособничестве террористам. И поэтому у них проблемы с получением визы. Ну что, мы можем рассчитывать на вашу помощь?» Уайтхед глубоко вздохнул. «Присылайте список.»*
— Я могу сделать ещё что-то? — спросил Аарон Стэнли, один из сисадминов ЦРУ. — Вы прекрасно справились, — вкрадчиво донеслось из наушника. — Благодарю вас. Сотрите этот диалог и включайте чат. — Простите… сэр, — замялся Аарон, не зная, как обратиться к незнакомцу, метафорически крепко державшему его за яйца. — А… моя небольшая проблема… — Проверьте завтра утром счёт. Уверен, всё будет улажено. Прощайте, мистер Стэнли. Аарон сглотнул. Неужели всё обошлось так легко? И его долги из-за неудачных ставок будут погашены, и Марша ничего не узнает? Его пальцы быстро забегали по клавиатуре, пока сам он тихо насвистывал «It’s a beautiful world». Он не услышал, как от кустов, окружавших его подъездную дорожку, отделилась тень. Впервые за несколько месяцев он возвращался домой с лёгким сердцем. Раздался едва слышный свист. Аарон обернулся. Одна стальная рука придержала его за шею, вторая, сжатая в кулак, ударила в область сердца. Аарон осел, беспомощно разевая рот. Удар был настолько силён, что его сердце сбилось с ритма. Стальные пальцы пережали горло. Минуту спустя Аарон Стэнли был мёртв. Его нашла подруга, с которой он жил, несколько часов спустя, когда тело уже окоченело. 11 сентября 2001 «...По данным ВВС США четвёртый самолёт упал в двухстах пятидесяти километрах от столицы на пустое поле. Все, находившиеся в самолёте, погибли. Больше никто не пострадал.» Читая сводки, Ник Фьюри был как никогда близок к тому, чтобы впасть в отчаяние. Под тем самым безымянным полем находился подземный бункер Щ.И.Т., в котором по какой-то причине собрались все высокопоставленные функционеры организации, включая генерала Росса, её руководителя. Считалось, он защищён даже от прямого попадания ракеты, но перекрытия не выдержали, бункер обратился в могилу, в которой остались все, находившиеся в нём. Щ.И.Т. был разом обезглавлен. Именно тогда и прозвенел его телефон. — Ник? — раздался в трубке хорошо знакомый Фьюри голос Александра Пирса. — Конгрессмен Пирс, — ровно ответил Фьюри. — Мне кажется, пришла пора брать всё в свои руки. Официальное назначение поступит чуть позже, но вы можете уже приступать к сбору своей команды. — Назначение куда? — Поздравляю, Ник, с сегодняшнего дня вы — руководитель Щ.И.Т. Принимайтесь за работу, нужно найти ответственных за тот ужас, который случился сегодня. Фьюри опустил трубку на рычаг. Видит бог, он не желал этого назначения, но есть «хочу», а есть — «надо». Он вновь снял трубку и нажал несколько кнопок. — Говорит новый руководитель Щ.И.Т. Николас Фьюри. Запрашиваю полную информацию по сегодняшним терактам. Допуск «альфа плюс». Запросите подтверждение. Спустя тридцать минут на столе Фьюри лежали первые отчёты. И ему очень не нравилось то, что он в них читал. Октябрь-ноябрь 2001 Нельзя сказать, что после 9/11 страна погрузилась в хаос. По крайней мере, административно всё работало, как раньше. Но хаос поселился в умах и душах. Смерть почти трёх тысяч человек, безжалостная, беспощадная и бессмысленная, заставила многих пересмотреть собственную жизнь, вытащив на свет самые радикально противоположные мнения. Фьюри с самого начала заподозрил, что за терактами стояли лица, принадлежавшие верхним эшелонам власти страны. По его указанию за сенаторами, конгрессменами, членами правительства и крупными общественными деятелями была установлена негласная слежка силами агентов Щ.И.Т. Конечно, это могли быть и другие, менее заметные личности, обладавшие достаточными средствами, но за ними следили уже давно. Щ.И.Т. тонул в потоках визуальной информации. На этом фоне смерти некоторых госслужащих не привлекли к себе особого внимания. Одним из первых погиб Майлз Уайтхед, назначенный начальником антитеррористического отдела ЦРУ вместо Леннарда Баркера. Правда, о гибели никто не говорил, потому что Уайтхед покончил с собой после того, как вскрылся его роман с школьницей. Его даже не успели снять с должности. Не желая выносить грязное белье на публику, ЦРУ скрыло прискорбный факт и похоронило Уайтхеда со всеми причитающимися почестями, назначив вдове щедрую пенсию, при условии, что та будет держать язык за зубами. Там и тут погибали сотрудники ЦРУ, пограничной службы и отдела миграции. Падали и разбивали головы, оказывались участниками автомобильных аварий со смертельным исходом, становились жертвами случайных грабителей, которых не удавалось найти. Смерти отличались разнообразием и потому не рассматривались, как система. Сходство заметил Годвин Кросс, младший агент Щ.И.Т., занятый обработкой информации и её каталогизацией. Он отличался цепкой визуальной памятью и благодаря ей запомнил смутный, но очень характерный силуэт на одной из фотографий камер наблюдения аэропорта Джона Кеннеди. Подозрительным было то, что силуэт был зафиксирован в пустынном коридоре, ведущем к одной из наблюдательных башен, а буквально за пару минут до этого с башни бросился один из сотрудников паспортно-визовой службы, по слухам, давно и несчастно влюблённый и вообще человек странный. Кросс потратил несколько дней, пересматривая тысячи фотографий, и нашел ещё пять с похожим силуэтом. Одна не понравилась ему особенно. Она была сделана вечером, и в окне дорогого номера конгрессмена Александра Пирса во всех подробностях был виден он сам и человек с прочих фотографий, высокий длинноволосый мужчина со странной броней или металлическими перчатками, скрывавшими его руки от плеч до кончиков пальцев. Он стоял перед Пирсом, наклонив голову. На следующей фотографии, сделанной с интервалом в минуту, окно уже было задёрнуто тяжелой непрозрачной шторой. Возможно, Кросс обладал гениальной памятью, но кроме этого, он был завербован ещё во время учёбы. И знал несколько больше, чем должен был по должности. Поэтому он аккуратно собрал все компрометирующие фотографии в конверт, заклеил его и отослал на один известный ему адрес до востребования. Он очень старался, чтобы никому не удалось отследить письмо, поэтому уехал за пятьдесят миль от дома и дал мальчику доллар, чтобы тот бросил письмо в ящик. Когда две недели спустя за ним так никто и не пришёл, Годвин Кросс вздохнул с облегчением.*
Письмо проделало свой путь и оказалось там, где и должно было — в особой папке на столе конгрессмена Пирса. И немало его расстроило. Судя по всему, Солдат был неосторожен. Однако наказывать его смысла не было, вина лежала на группе сопровождения, не обеспечившей правильного отступления. И в первую очередь конгрессмену надо было ругать себя. Он приехал в Остин, якобы на переговоры, и вызвал Солдата к себе. Чтобы попрощаться. Пришло время убрать любимую игрушку в ящик, чтобы не лишиться её окончательно.*
Даже поздней осенью ночи в Остине случались тяжёлыми, душными, давящими. Пирс вошёл в свой номер, на ходу расстёгивая воротник рубашки и распуская галстук окончательно. Плеснул виски в хрустальный стакан и добавил пару кубиков льда. Присел на диван, дожидаясь. И чуть не пропустил тот самый сигнал. Кто-то постучал в стекло со стороны балкона. Учитывая, что пентхаус, в котором остановился Пирс, располагался на последнем, двенадцатом этаже гостиницы, а со стороны балкона не было ни лестниц, ни выступов, стучать могло только одно существо. Отставив стакан, Пирс поднялся и подошёл к окну. Зацепившись непонятно за что, Солдат висел вниз головой прямо перед балконной дверью и стучал металлическим указательным пальцем в окно. Пирс распахнул балконную дверь. — Заходи, — скомандовал он. — Побыстрее. Солдат перетёк плавным движением и приземлился на носки тактических ботинок. Он двигался совершенно бесшумно, если не считать едва слышного шороха, сопровождавшего перестройку металлических пластин его протезов. Пирс был привычен к его движениям, однако всякий раз его пронзало совершенно неповторимое ощущение близости к чему-то хищному и опасному. Это было как выгуливать большую дикую кошку на поводке, зная, что она вполне способна откусить или оторвать тебе голову в долю секунды, но при этом полностью послушна. И все же он предпочёл принять меры предосторожности. В тот момент, когда без труда обрётший равновесие Солдат шагнул вовнутрь, Пирс нажал на кнопку понижения энергии на пульте управления. Солдат едва заметно вздрогнул, его шаги стали тяжелее, однако он самостоятельно дошёл до центра комнаты и замер. Пирс убедился, что шторы надежно задвинуты. Он вернулся к дивану, на котором сидел до этого. — Жарко. Можешь снять лишнее. Ты же не хочешь перегреться? Солдат медленно поднял руки к лицу, стянул очки, потом маску. — На стол положи, — заметил Пирс. — И остальное не разбрасывай, убирать некому. Это было неправдой, но ему просто нравилось видеть, как Солдат подчиняется, принимается аккуратно сворачивать вещи и пытается уложить их стопкой. Тот, кстати, уже потянул застежку пояса. Пирс с удовлетворением смотрел на этот милитаристский стриптиз. На ковре вскоре лежал жилет с множеством креплений и ножен разного формата, пояс с гранатами, стояли берцы. Когда Солдат повернулся, на нем оставалась закрытая майка, на самом деле бывшая чем-то вроде комбидресса, и тактические брюки. Наверняка в них тоже были какие-нибудь потайные карманы с чем-нибудь смертоносным, но Пирс решил не настаивать. Он похлопал по сиденью дивана рядом с собой. Солдат подошёл, мрачно глянул на диван, а потом не слишком изящно опустился на ковер. Пирс хмыкнул. Мальчик был хорошо воспитан, раз и навсегда. Он погладил пульт у себя в кармане и еще пару раз нажал на кнопку понижения. Он заметил, что Солдат стиснул зубы, но не произнёс ни слова. — Хочешь молока? — тоном доброго заботливого папочки поинтересовался Пирс. Солдат вскинул голову. Пирс знал, что Солдат не откажется. Ему нравилось подкармливать его. Та бурда, которой пичкали Солдата на базе, может, и была сбалансированной и калорийной, но на вкус наверняка мерзкой. Хотя, Солдату её заливали прямиком в желудок, так что вкуса он не ощущал. Тем паче приятно было поощрить его чем-то вкусненьким. Солдат всегда с благодарностью выпивал и съедал всё, что ему давали. Поднявшись, Пирс направился к холодильнику, куда заранее сунул пару небольших упаковок с молоком. Заодно прихватил оставленный в качестве подарка от отеля шоколадный набор. Сел, протянул Солдату коробочку с молоком. Несмотря на пониженную энергию в протезах, тот ловко отклеил трубочку с коробки, воткнул её в затянутое фольгой отверстие и вскинул вопросительный взгляд на Пирса. — Пей, — подтолкнул тот Солдата. — А то нагреется. В номере царила постоянная температура в двадцать три градуса. Вряд ли молоко нагрелось бы слишком быстро, но Пирсу хотелось посмотреть. Осторожно обхватив трубочку губами, Солдат потянул. Подержал молоко во рту, словно пробуя, потом проглотил. Пирс смотрел, как по жилистой шее прошёлся кадык. Он выбрал из набора конфету с карамельной начинкой и протянул Солдату на открытой ладони. Однако быстро убрал руку, когда тот потянулся к лакомству свободной рукой. Солдат понял. В следующий раз он мягко взял конфету губами. Пирс смотрел, как Солдат медленно жевал шоколад, наверняка наслаждаясь редкой возможностью. Он облизнулся, потом отпил ещё немного молока. Пирс кивнул. Он откинулся на спинку дивана и вытянул ноги. Вот так, один, с верным Солдатом рядом, он чувствовал себя почти королём. Почти. — Ты засветился, — произнёс он и положил руку Солдату на холку. Он ощутил, как напрягся Солдат. Мускулы мгновенно стали каменными. Пряди волос щекотали запястье Пирса. — И это нехорошо. Это ставит нас всех под удар. Ставит под удар меня. Солдат опустил голову, стиснув кулак с картонкой. Несколько капель молока вытекли на его металлические пальцы, скатились на ковёр. Пирс ничего не сказал. — Тебе придётся скрыться на некоторое время. Ненадолго. Я скоро вернусь за тобой. «Ты же будешь умным мальчиком?» — негласно повисло в воздухе. Солдат смотрел прямо перед собой, когда в номер вошли техники команды сопровождения. Один подошёл к Солдату, второй подобрал сложенные вещи и оружие. Солдат безропотно встал и пошёл с ними, тяжело ступая металлическими ступнями. Пирс знал, что он терпеть не мог ходить вот так, без обуви, полуодетым. Своим стремлением прикрыть наготу и спрятать протезы он словно стремился доказать, что всё ещё человек. Смешной. И немного жалкий. Но эффективный. Пока не попадается на фото, сделанные Щ.И.Т. — Я приеду завтра на обнуление, — бросил Пирс техникам. — Скажите, чтобы без меня не начинали. Когда Солдат и техники ушли, Пирс увидел, что маска и очки остались лежать на столе. Он подошёл и взял маску в руки. Её внутренняя поверхность точно повторяла контур лица и шеи Солдата, выполненная по гипсовому слепку специально для него. Широкий «воротник» для защиты горла размыкался сзади, сохраняя форму за счет кевларовых рёбер. В одном из креплений эластичной застёжки, охватывавшей затылок, остался длинный волос. Пирс выдернул его, дотронулся до резиновой прокладки по краю маски, от которой на лице Солдата всегда оставались некрасивые красные вмятины. Потом бросил маску обратно на стол. Было похоже, что в ближайшее время Солдату она не понадобится. Как всегда, его задержали. Как всегда, он приехал, когда Солдат был уже готов. Тот ещё помнил его, однако его успели «разобрать», промыть, подготовить. Пирс подошел к стенду, который упорно называли креслом, хотя Солдат давно уже не сидел. Солдата уже переодели в неопреновый комбинезон для заморозки. Без протезов он выглядел прямо-таки крошечным. Пирс погладил его по голове, и Солдат не отдёрнул её. Тогда Пирс достал заготовленную конфету. — Мистер Пирс, не надо, — попытался остановить его один из техников. Второй пихнул его локтем. Пирс упрямо протянул конфету Солдату. Тот потянулся вперед, натягивая ремни, посмотрел на Пирса внимательно, жалобно. Пирс знал, что последует, и Солдат знал тоже. — Начинайте, — бросил Пирс. Техник поднёс Солдату резиновую капу. Тот послушно открыл рот. Пирс увидел прилипший к его зубам шоколад. Потом сверху опустилась дуговая конструкция с излучателями. Солдат закричал ещё до того, как все встало на место и пошёл ток. Он выл, то выше, то ниже, срывая связки. Пирс внимательно смотрел. Когда всё закончилось, он подождал, пока один из техников потянет капу изо рта Солдата. Тот вяло ее выпустил. За резиной потянулись ниточки слюны. Голова Солдата без поддержки упала на грудь. — В передвижную его, — отдал приказ Пирс. — Об адресе доставки сообщат дополнительно. Он вышел из процедурной. Этот Солдат, беспамятный, его не интересовал. Снаружи Пирса ждал один из охранников, после теракта одиннадцатого сентября сопровождавший его повсюду. — Команду убрать, подчистую, — приказал Пирс. — Камеру доставить в Канзас. Он направился к выходу, поглаживая в кармане ненужный теперь до момента пробуждения Солдата пульт управления. Август 2003 Темнота. Полная, абсолютная темнота. И тишина. Молчал насос, нагнетающий воздух. Не было бликов света в смотровой щели. Не доносились глухие щелчки, предвещавшие открытие гермозатвора. Только полная, абсолютная тишина и холод. Солдат попытался шевельнуться. Скованные льдом мышцы не отозвались. Даже открыть глаза стоило огромных усилий. Или он не открыл их? В кромешной тьме не понять. Дышать было тяжело. Приходилось буквально бороться за каждый глоток воздуха. Он чувствовал, как льдом оседает на лице влага от дыхания. Солдат ждал. Он ждал потока света в распахнутую дверь камеры. Волны горячего воздуха. Чужих рук, обжигающих даже сквозь перчатки. Всего, что обычно сопровождало его пробуждения. Но ничего этого не происходило. Он оттаивал медленно, много часов. Сначала смог моргать, потом слегка шевельнуть челюстью. На языке оттаял сладкий вкус, оставшийся от конфеты, скормленной ему перед заморозкой — кем? Хотелось покрутить головой, повести плечами, но его тело плотно охватывал неопреновый кокон, ремнями притянутый к стойке. Голову поддерживали эластичная полоса поперек лба и опора под затылком. Все, что удалось Солдату – начать последовательно напрягать и расслаблять группы мышц: плечевые, абдоминальные, ягодичные. Когда он напряг живот, внутри него сдвинулся катетер. Тупо отдалось за лобком, заныл член. Солдат сжался, распахнул рот и засипел. Крика не получилось. Слишком жидок был воздух, слишком туго стянуло ему пересохшее горло. Жалкий звук затух, поглощённый стенами камеры. Солдат задышал ртом, пережидая приступ. От того, что он открыл рот, натянулся проводок введённой в лобную пазуху через прокол в ноздре термопары. Хотелось выдрать его к чертям, но как он ни тянулся языком, достать до него Солдат не смог. Тогда он попытался крикнуть ещё раз. Звук оказался таким же глухим и блёклым. После него тишина, окружавшая Солдата, показалась ему особенно оглушающей. Заболели культи, потом боль поползла выше. Она помогала Солдату оставаться в сознании, служила хоть каким-то ориентиром в полной темноте и тишине. Доказывала, что он все ещё был жив. Пока тело было сковано льдом, он не ощущал ничего, словно был сгустком бесплотного разума в пустоте. Но теперь от края обводов, там, где они соприкасались с плотью, шёл обжигающий холод. Это напомнило ему, кем Солдат являлся. Он понял, что произошло. Его бросили умирать. Просто отключили системы и ушли. Кто знает, как долго никого уже не было на базе. Возможно, прошли дни. Или недели. Или даже месяцы. Пока аккумуляторы передвижной камеры не разрядились, пока не закончился охлаждающий газ. Может, базу разрушили, и камеру завалило обломками. Может, в мире случилась третья мировая война. Странно, что она началась и прошла без Солдата, он всегда думал, что случись заварушка – он будет в первых рядах. Но вышло, что на его долю не хватило ни пули, ни ножа, ни хотя бы удавки. Он знал, насколько живуче у него тело, как долго может оно выдержать без пищи, без воды, без тепла. Он будет умирать долго, сутками, может, неделями. В темноте и одиночестве. Что ж, если это потому, что издохла ГИДРА, ему не жаль. Плевать на недостаток воздуха и тошноту, и не такое бывало. Солдат потерял счет времени. Шагов он не услышал, но по мелкой вибрации, передавшейся ему от стойки через крепления, понял, что кто-то приблизился к камере, потом обогнул её, зайдя сзади. Солдат напряженно прислушивался. Что-то брякнуло. Насос тяжело, со всхлипом, втянул воздух, потом с хрипом выдохнул, повторил и заработал. Звук был знакомый, привычный, почти убаюкивающий. В камеру потёк охлаждающий газ. Солдат ощутил, как его тело покрывается ледяной коркой, как слипаются в острые сосульки волосы. Он хотел закрыть глаза, но не успел. Кровь устремилась внутрь, к сердцу и прочим органам, пытаясь сохранить их функции как можно дольше. Это было мучительно: ещё думать, чувствовать, но уже не владеть даже собственными веками. В щели мелькнул свет — последнее, что увидел и понял Солдат, прежде чем тьма милосердно окутала его сознание.*
– Ну что? – не оборачиваясь, спросил вахтенный. Второй дежурный положил на стойку фонарь, с которым спускался на нижний уровень базы, потёр руки и сел на свободный стул. – Сменил баллон и нажал на «заморозку», как и сказали. Насос заработал. Ну и холодища там. Так что, бейсбол будет? – Погоди, сейчас... Вахтенный закрутил веньер старенького транзистора, служившего дежурным явно не первое десятилетие. Раздались обрывки песен, кусок проповеди неизвестной церкви, потом голос диктора, читавшего новости: – По последним сведениям, причиной отключения электричества стала авария на электростанции в Кливленде. Она произошла из-за короткого замыкания, вызванного упавшим на линию передач деревом. Сбой повлек за собой каскадное отключение множества других электростанций, в результате чего обширные области в штатах Нью-Йорк, Новой Англии и далее на север оказались без тока. В некоторых регионах удалось восстановить электроснабжение, в остальных возвращение к нормальному ритму работы ожидается в ближайшие двое суток. – Бейсбол, Пол, бейсбол. Крути давай. Пол повернул веньер, заставив диктора умолкнуть.