Walk through the Fire

— Томми? Эй, проснись! Слышишь меня? Томас бубнит что-то в ответ и сонно отмахивается от чужой руки, которая трясет его за плечо, переворачиваясь на другой бок. Поджимет под себя коленки, чтобы было теплее, но стоило лишь на чуть-чуть сместить центр тяжести в другую сторону, как нога соскальзывает по белой поверхности ванны, и Томас чуть ли не с головой уходит под воду. Не с головой — потому как его успели подхватить чужие руки и вытянуть на поверхность. Сон проходит моментально. Томас еле успевает вспомнить о том, что находится в ванной, еле успевает понять, что заснул прямо в воде… и что вообще-то, все это он делал один. — Не смотри! — пальцы хватают полотенце с крючка, и сбрасывают вниз, пытаясь заслонить от Дилана наготу. Дилан миролюбиво поднимает руки и косится на то, как синее «покрывало» идет на дно. Томас краснеет, понимая, что сморозил глупость и зря утопил в общем-то нужную вещь. — Томми, я ж тебе минет делал! — парень смеется. — Это было давно, — бурчит Томас, отводя глаза. Только через секунду, до него доходит, что отвечать так не стоило, потому что любому дураку ясно, что на это может ответить Дилан. — То есть ты хочешь освежить ощущения? Я не против. Томас только закатывает глаза. Это же О’Брайен, ничего нового. Хотя постойте-ка, нет. В этот раз в его голосе проскочило что-то… очень странное. Еле заметная нотка грусти, совсем немного натянутая улыбка, которую Дилан так старается выдать за искреннюю, будто у парня вдруг разболелся живот — бывает, прихватит в самый неподходящий момент, а рассказывать об этом и портить все веселье не хочется. Только вот по запаху со здоровьем у Дила точно все в порядке. Дилан, кажется, понял, что Томас слишком странно на него пялится, а потому сощурил глаза и заулыбался еще шире — кого он вообще решил сейчас убедить, что все нормально, Томаса или себя самого? — Я угадал, да? Томас даже не сразу понял, о чем речь. Парень так ушел в свои мысли, что даже умудрился забыть, о чем они говорили. Повисла неловкая пауза. Томасу вдруг захотелось утопиться. Нет, не в прямом смысле, конечно — просто как было бы легко, если бы он просто раз — и ушел под воду, как рыбка. Немая. И не пришлось бы ничего говорить, нюхать и расспрашивать парня о том… о чем тот явно хочет умолчать. Потому что нарастающий запах волнения выдает Дилана с потрохами. — Дилан… — Томас опять шепчет. Опять боится спросить или сделать что-то не так, — Почему ты так себя ведешь? — Как так? — беспечно отозвался О’Брайен, явно решив включить идиота. — Вот так, — Томас стиснул зубы, с упреком заглянув парню в глаза. — Целый день сегодня тебе будто воткнули в задницу шило. Ты вдруг решил вытянуть меня на «свидание», хотя я не вполне уверен, что для этого вообще был подходящий момент, потянул к ларьку со сладкой ватой, обсчитался и купил нам с тобой целых три штуки, а потом их же сам и схомячил буквально за десять минут, при этом каким-то магическим образом продолжая болтать о будущем… Дил, мы по зоопарку бегали как угорелые, я не поспевал за тобой… и твоими мыслями, стоило только остановиться, как ты пропадал из виду, а потом находился, как ни в чем не бывало и снова продолжал болтать. Ты как тот тигр в клетке, который ходил взад-вперед, неизвестно чего ожидая… Ты был какой-то… потеряный? Почему? Дилан судорожно выдохнул, а затем запахнул рот, прикусив губы изнутри. Томас почувствовал слабый запах крови — судя по тому, как Дилан прячет горящие рыжим глаза, Сангстер попал в точку. Дилану опять сложно себя контролировать. А Томасу, кажется, передается его паника, потому что сейчас он вдруг захотел оказаться как можно дальше от О’Брайена. Вдруг Дилан резко закрыл глаза ладонью и отвернулся — Томас даже вздрогнул, вжавшись в край ванной. Дышит, пытается успокоиться. Что теперь? — Тебе кто-то позвонил, — внезапно вспомнил Томас, — Тогда, в зоопарке, утром еще. Кто это был? Что они сказали? — Сказали, чт… — Дилан хотел ответить почти сразу, но одернул себя. — Не надо. — Что не надо? — УСТРАИВАТЬ МНЕ ДОПРОС, ЯСНО?! — рыкнул Дилан, повернув голову в пол оборота. Глаза его, по-видимому, встретились с собственным отражением в зеркале на стене, потому парень резко вернул голову в изначальное положение и замер, боясь выдохнуть. Он и сам понял, что был слишком резок с Томасом. Томас непроизвольно всхлипнул. Казалось бы, еще три дня назад он и подумать не мог, что может быть что-то хуже, чем оказаться в плену у охотников, что может быть что-то намного ужаснее, чем сидеть со своим альфой в одной камере, что может быть что-то и пострашнее чем дать себя изнасиловать… оказалось есть. И это «пострашнее», «ужаснее» и «хуже» — вот оно, рядом. Те же горящие рыжим глаза. Тот же запах крови от губ и ладоней. Та же несдержанность. Та же бешеная агрессия и желание обладать. Томас просто не мог видеть, как его любимый человек превращается в такого же монстра, как Майк. Только сейчас Томас понял, что все еще может чувствовать к кому-то любовь. — Д-дил… Томас зажмурился и силой заставил себя пошевелиться. Чужое имя было произнесено слишком тихо, парень не был уверен, что О’Брайен вообще его услышал. Еще немного — и реакция оборотня даст о себе знать. Еще чуть-чуть — и Дилан просто на автомате разорвет его на клочки. Но если это будет и правда так, то пускай! Сейчас просто нужно быть рядом, не бояться уколоться или пострадать. Как бы страшно ни было — Томас ему нужен. Мокрая щека встретилась с теплой футболкой на чужой спине. Пальцы надежно сцепились в замок на чужой груди. — М-мы теперь не по-отдельности, — голос дрожал. — Ты больше не один. Ледники имеют свойство таять. Томас подсмотрел это когда-то по телеку, еще до пожара — тогда очередной выпуск новостей о глобальном потеплении так сильно его напугал, что парень отказывался смотреть вместе с сестренкой «Ледниковый Период»: несчастная белка с орехом ассоциировалась теперь не с лучшими воспоминаниями. Томас всегда был чересчур впечатлительным. Но сейчас, когда тем самым огромным айсбергом был камень на душе соулмейта, Томасу вдруг стало легко. Он почувствовал, как глыба льда начала превращаться в обжигающе-горячую воду, которая почему-то падала на пальцы — в прямом смысле. Дилан теперь дышал: резко, рвано, роняя слезы вниз и пытаясь подобрать их краем футболки. Он столько раз показывал, что он сильный, что он сможет — и вот сейчас, как наверняка думает сам, что сдался позорно, не выдержал. И только Томас знал, что Дилан оказался намного сильнее, чем сам мог представить себе. Он не оттолкнул. Не сорвался. Не покалечил. Он принял. Они долго еще сидели так: Дилан на краю ванны, пытаясь угомонить раскрасневшиеся глаза и реже встречаться с собственным ненавистным себе отражением в зеркале, и Томас, полностью зажмурившись и намертво прилипнув к родному телу со спины, стоя коленками в холодной воде. Они делили боль на двоих: каждый свою — два парня, один из которых так неожиданно вляпался в сверхъестественное дерьмо, по уши влюбившись в оборотня, и второй, который после потери родных, казалось бы, разучился любить. Оба этого не хотели, оба зареклись иметь с этим хоть что-то общее, и в итоге попались на самом больном. Странным местом Фортуна повернулась, не находите?

***

— Повернись? Томас аккуратно высунул руки из-под одеяла. Глаза жутко слипались, однако засыпать он себе не давал — без Дилана нельзя. Пока он не придет в норму, Томас ни за что не оставит его так. Дилан все еще жмурится. Все еще не хочет видеть другой цвет в глазах — рыжий или, что еще хуже, ярко-красный. Оба парня знают, к чему это, только незачем тратить слова и нагнетать сейчас. Томас лишь грустно улыбается уголком губ, теперь тоже пытаясь убедить обоих, что все в порядке. Дилан будто чувствует эту улыбку и тоже чуть приоткрывает искусанные губы. — Посмотри на меня? Томас задает вопросы. Дилан может отказать, не согласиться, если не готов. Томас дает ему время. — Мама очнулась, — судорожно выдохнув, наконец, сказал Дилан, набравшись смелости и открыв глаза. — Папа звонил, он с ней в больнице. Я не пошел. Томас не смог не улыбнуться в ответ. Так по-идиотски сейчас смотреть в эти странные глаза один уже обычный, карий с застывшим золотом, а другой все еще горящий по-звериному — бывает ли так вообще? По-идиотски смотреть на этот смехотворный образ и видеть боль в глазах. Будто грустный клоун. А жизнь — сплошной цирк, где дрессировщики-охотники пытаются сделать из оборотней ручных песиков. — И ты выбрал меня? — И я выбрал тебя. Не могу оставить. — Между мамой и мной, выбрал меня? — Томас будто не верил своим ушам. — Я всегда буду выбирать тебя.