Десятый

      Отмечая свой девятнадцатый день рождения в полночь на крыше одного из домов, Тсунаёши отчётливо понял, что устал. Нет, он был готов и дальше восстанавливать правосудие, но ему безумно надоело прятаться, менять беспрестанно место работы, отводить взгляд. Всё это тяжёлой ношей ложилось на его плечи.       Ему определённо место в мафии — слишком привык, вырос в этой среде, в этом окружении. Он целиком и полностью соткан из порядков мафиозного мира, и от этого уже не избавиться. Савада слышал про семьи альянса, которые, по большей своей части, как раз занимались поддержанием порядка в стране. Делали то же, что и он, по сути. Так почему бы?..       Найти семью, довериться хоть немного кому-то, знать, что кто-нибудь в опасный момент прикроет твою спину, и перестать за всю жизнь чувствовать себя настолько одиноко. Тсуна достал из потайного отдела в рюкзаке карманные часы, которые уже давно остановили свой ход. Он сжал корпус в руке, отдаваясь во власть воспоминаний.       Мукуро когда-то был с ним, тоже два шрама, тоже римская цифра, тоже клеймо… Но он был пятым. Саваде всегда казалось, что Рокудо слишком взрослый для своего возраста. Он был отстранённым, каким-то таинственным, недосягаемым, но почему-то доверился именно маленькому трусливому Тсуне.       Почему Мукуро успокаивал и защищал его? Почему давал надежду? Тсунаёши столько раз задавал себе эти вопросы и столько же раз не находил ответа. Вот, кто был его семьёй. Пусть ненадолго, пусть на короткое мгновение, но у него был тот, кому можно было без опаски довериться.       На Пятом тестировали ток. Мол, как электрический разряд повлияет на силу пламени? «Да никак», — повзрослев, думал Савада. Боль лишь уничтожала их волю, их решимость, а именно это было источником пламени. Вот только всё, на чём основывались эксперименты, — бесконечная боль. Но Рокудо стоически терпел, а затем приходил ночью в комнату Тсуны, тщательно скрывая шрамы.       У Мукуро они были в виде чёртовых молний. Синевато-чёрные, как казалось маленькому Саваде, они извивались гремучими змеями, шипели, выставляя напоказ свои клыки, и, наверное, уже тогда их яд проник в Рокудо. Что ж, маленький Тсунаёши, ты был недалёк от истины.       Мукуро держался долго. Над ним проводились ужасающие опыты, и Савада порой слышал его крик, который парень пытался поначалу сдержать, но боль была столь невыносимой что терпения и сознания хватало ненамного. Маленький Тсуна старался закрывать уши руками, прижимая ладони так сильно к вискам, что голова начинала гудеть. Он шёпотом просил, умолял, плакал, чтобы всё это прекратилось. К кому взывал? Неизвестно.       Эти твари даже не пытались облегчить жизнь своим подопытным. Давали какие-то тряпки вместо нормальной одежды, порой забывали про кормёжку, заставляли спать на рваных матрасах, которые, если повезёт, лежали на обломках скрипучих металлических кушеток. И ни у кого не было имени — всех детей звали по их номерам.       Пятый был самым сильным, а чем больше сила, тем невыносимее боль. Мукуро когда-то пришёл к Тсуне в абсолютно невменяемом состоянии. Что-то шептал, сбивчиво, неразборчиво, глядя своими блеклыми глазами на друга, держал того за плечи, судорожно, стараясь подсознательно не причинить боль.       Мальчик не понял и слова, лишь растерянно смотрел на это. Тсунаёши видел, что следы от тока на бледной коже Мукуро вздулись, разрослись едва ли не по всему телу, сковывая его. Тогда Рокудо успел передать Саваде эти часы, а затем его насильно оттащили от Тсуны и куда-то увели.       На следующее утро Мукуро не было. Ни тени пребывания здесь когда-то Пятого. Никто и словом не обмолвился. Даже привычного «объект номер х более непригоден для дальнейших экспериментов» не прозвучало из уст надзирателей. Да, смерть маленьких детей они называли «непригодностью для экспериментов».       Савада вынырнул из воспоминаний и убрал часы обратно. Надежда, что Мукуро жив, ещё теплилась в сердце Тсуны, где-то на самом дне, словно последний оплот человечности. Если бы не Рокудо… что бы от Тсунаёши осталось?       Размяв затёкшие за время долгого сидения конечности, парень встал и, повертев шеей, спрыгнул с крыши. Савада покрепче схватил лямку рюкзака, в который, как и всегда, умещались все его пожитки, и своим ходом отправился дальше. Куда? У Тсунаёши на языке давно вертелось имя одной семьи… Сильной, независимой, непохожей на другие, особой, семьи всех семей, как говорили многие. И Тсуна решил отправиться к ним, ещё не зная, что Вонгола сама начала искать его.