Десятый

      Теперь жизнь Савады разбавилась тренировками. Новое оружие требовало колоссального контроля — сила была скоординирована и в то же время нестабильна. В свободное от заданий время парень уходил в тренировочный зал.       Первым и главным компонентом подготовки и развития навыков была выносливость. Тсунаёши не мог использовать Пламя достаточно долго с перчатками — этого катастрофически не хватало для нормального боя. Без перчаток, конечно, в этом плане было легче, однако они увеличивали его мощь в несколько десятков раз — от такого не отказываются.       Парень изматывал себя каждый день и потому по ночам спал так крепко, что наутро к нему приходил Луссурия, и это стало традицией. Хранитель Солнца будил Саваду, поскольку сам тот вставать отказывался. Луссурия, как выяснилось, хорошо играл маму-наседку.       Босс уже как месяц отсутствовал, и в доме немного сменилась обстановка. Капитаны позволяли себе чуть больше в плане развлечений, шума и веселья. Тсунаёши, пусть и уходил с головой в тренировки, неожиданно влился в этот гам. Парень стал более открытым, его нрав стал более мягким — его тело больше не было в таком напряжении, исчезли нервные и дёрганые движения, это наконец был член команды, а не запуганный зверёк.       Сойтись получалось не со всеми капитанами, однако и того, что было, вполне хватало. Луссурия опекал — если не окучивал — Саваду с двойным рвением, Скуало всё хвалился, что вывел такого оборвыша «из грязи в князи», Леви-А-Тан же был сам по себе недалёким и мягким, более всего — преданным, пусть и боссу.       Меньше всего Тсунаёши ладил с Мармоном и Бельфегором. Первый никогда не был членом семьи — его держали договоры и деньги. Принц же Саваде не нравился априори — шипящий смех, надменность и эгоизм не придавали Бельфегору красоты в глазах парня.       Задания были редкими — все подобные просьбы клали на стол Занзасу, который отбыл по просьбе Девятого. А посему Вария, можно сказать, отдыхала, выполняя небольшие поручения либо те, которые были экстренными. В число последних входили лишь защита Вонголы и помощь членам Альянса.       Одним вечером Вария решила погулять на полную ногу. Капитаны собрались в общей комнате, притащив в залу несколько коробок отменного алкоголя. Кто-то принёс настольные игры, кто-то захватил ножички и карты, у кого-то в запасе было нескончаемое количество забавных и интересных историй. В общем, ночь обещала быть необычной. — Милый, пойдём к нам, хватит уже заниматься, и так каждый день выматываешься, — проворковал Луссурия, зайдя в тренировочный зал.       Он с уже привычным теплом во взгляде наблюдал, как старательно Савада с каждым днём выкладывается на полную, чтобы достигать новых высот. Хранитель Солнца в какой-то степени восхищался этой целеустремлённостью и умилялся этой детской наивности, этой энергии.       Тсунаёши тянул к себе, пусть и был похож на загнанного в угол бездомного котёнка с когтями, зубами и прочим. Скрытный, недоверчивый, оторванный от мира, он предпочитал оставаться один и защищать свою крепость, которая выстраивалась одиночеством долгие годы.       Луссурия задумывался о том, что подтолкнуло этого мальчишку стать таким. Савада был бездомным? Страшное детство? Может, над ним издевались родители? Или, наоборот, он с раннего возраста с миром был лишь один на один? Улицы Италии полны потерянных душ, так почему Тсунаёши не может быть одной из них? В конце концов, босса тоже, можно сказать, с улицы подобрали.       Хранитель Солнца, однако, не спешил задавать эти вопросы парню. Издалека было видно, как Савада недоверчиво относится буквально ко всем. Можно сказать, он действительно шипел и скалился, пусть и в переносном смысле. Тсунаёши привязывался к ним, но не считал семьёй. Знает ли он, что такое семья?.. — Ты завис, Луссурия, — заметил Савада, который некоторое время стоял в дверном проходе, ожидая своего спутника. — Ох, прости, крошка, задумался, — тряхнув своей цветастой шевелюрой, улыбнулся Хранитель Солнца и потянул парня на торжество.       Тсунаёши буквально чувствовал, что всем им легче дышится. Естественно, это всё благодаря временному отъезду Занзаса. Пусть ему и плевать на словах, мужчина каким-то образом всё контролирует. Это, пожалуй, Саваду в нём восхищало. Ну, или настораживало… В любом случае, черта отличительная — держать всё под контролем, пуская при этом лошадь в галоп без узды. — Ну, малыш, выбирай, — предложил Луссурия, делая пригласительный жест рукой.       Савада с сомнением, легко читаемым в его взгляде, посмотрел на предложенное. Парень узнал пиво, мартини, вино, водку и много чего интересного. — Я не особо в этом разбираюсь, — растерявшись, отступил Тсунаёши. — Значит, коньяк, — мило улыбнулся Луссурия, уже наливая названный напиток в низкий стакан со льдом. — Но почему? — хлопнув глазами, оторопел Савада, на автомате принимая предложенную тару. — Под цвет глаз, — выдал одну из своих любимых фраз Хранитель Солнца и хихикнул. — Зайка, нам нечасто удаётся так покутить, пользуйся возможностью, пей — но не забывай закусывать — и отдыхай. Можешь послушать истории Принца и Леви, можешь поиграть… Да что хочешь! — воодушевлённо перечислял Луссурия, загибая пальцы. — Поживи хоть немного.       Тсунаёши вздохнул и перевёл взгляд на содержимое данного ему стакана. Коньяк искусно игрался с отблесками потолочной люстры, расчерчивая сияющими линиями и фигурами грани стекла. — Красиво, — признавая свой проигрыш, тихо сказал парень и сделал первый глоток.       К коньяку привыкнуть оказалось не так сложно, и Савада, к его удивлению, быстро втянулся. Про то, что нужно закусывать, вспомнил он далеко не сразу, да и то с подсказки заботливого Луссурии. Тсунаёши вело, но ему было весело. Юноша самозабвенно слушал анекдоты Леви-А-Тана, даже смеялся где-то, а потом обратил внимание на рассказы Бельфегора. Что ж, в любви к себе ему не занимать, но Тсунаёши и его послушал — настолько сильно алкоголь ударил в голову.       После эйфории Савада ощутил себя птенцом, первый раз взмывшим в небо, после чего крылья ему просто оборвали. Тсунаёши остановился посреди залы и начал озираться. Что это? Это всё не его, не ему, не для него. Он обещал быть бдительным и ждать мести Парцелло, защищать мирных граждан и…       Чёртов Парцелло. Если бы не он, у маленького Тсуны было бы хорошее детство, наполненное светом и любовью, у него были бы друзья, у него было бы будущее, не было бы шрамов, не… Савада сжал в руке стакан, не услышав треска и звона разлетевшегося стекла, и со всей силой сорвался в сторону балкона. Распахнув туда дверь, он плохо затормозил, слегка врезавшись в ограждение, однако это его мало волновало.       Савада тяжело дышал, рассеянно глядя на ночное небо Италии. Эмоции в его взгляде сменяли друг друга и смешивались, словно в палитре художника: растерянность, облегчение, сомнение, задумчивость и, наконец, ярость. Злость и ненависть вытравливали его начавшую было исцеляться душу, заполняя ядом всё нутро Тсунаёши.       Если бы не он… все дети были бы живы. Если бы не он… они бы никогда не узнали, что такое отчаяние. Если бы не он… они бы умели улыбаться. Если бы не он… у них было бы счастье. Если бы не он… — Парцелло! — в отчаянной ярости крикнул Савада, одновременно с этим высвобождая силу.       Пламя, необузданное и жестокое, не связанное цепями здравого рассудка и контроля, рванулось наружу, прожигая себе путь. Оно ранило не только окружающих — оно поглощало самого Тсунаёши.       Балкон разлетелся вдребезги, оставляя куски мрамора и крошки кварца. Силовая волна выбила витражные окна залы, и командиры, расслабленные и опьянённые, словно увальни, пытались увернуться от осколков.       В жизни Савады не было места иронии, однако именно сейчас возвращался из своей командировки Занзас. Босс, словно зритель в первом ряду, прекрасно наблюдал эту картину, он видел, как Пламя коконом обвивает Тсунаёши и буквально кричит о своей силе. Небо… Оно всегда такое — Занзас знал не понаслышке.       Савада посмотрел в эти бесстрастные глаза и почувствовал, как эти зрачки, будто кольца красных змей, обвивают его, сжимаются вокруг шеи и груди, сдавливая диафрагму, не давая воли. И Тсунаёши поддался, гася Пламя и свой — уже немой — крик, и опустился на колени.       Занзасу эти игры осточертели. Игры его разума с ним самим. Что, ну что вечно трогается где-то в подкорке при взгляде на этот мусор? Почему смесь этой неукротимой силы и смиренной мольбы колышет Занзаса и долбит не хуже алкоголя?       Это нужно как-то контролировать, выбить из головы эту хрень. Зачем ему связываться с этим беспомощным созданием, не дающим себя нормально взять? Барахтается словно муха в паутине, а Занзаса это только больше забавляет. — Либо ты сменишь выражение своего лица, либо я хер знает что с тобой сделаю, но точно против твоей воли, — предупредил Занзас, сжимая губы.       Савада непонятливо хлопнул глазами, не меняя ни выражения лица, ни позы. Занзас закрыл глаза, выдохнул и, открыв веки, посмотрел на него, раскаляя лаву своих глаз до предела. — Выбор сделан.