I don't say strange things

Хосок снова не находит Юнги в палате. Чон уверен, что его друг не пропадёт надолго, так что он, возможно, всего лишь поехал домой сменить одежду и привезти что-нибудь для Чонын. Девушка, свесив ноги с высокой кровати с подставкой под еду и телевизором напротив, смотрит под ноги и когда замечает вошедшего Хосока, лицо её в миг проясняется. — Скучаешь, мелкая? — он кладёт захваченную с собой медицинскую карту на тумбочку и садится на стул напротив неё, упирая руки в бока. — Ну? И как будешь оправдываться? — За что? — морщится она, явно не улавливая нотки сарказма в голосе врача. — Набедокурила и никому не сказала, — хмыкает он. — Я суицидников не одобряю. Была тут уже одна… Кто это «одна» Чонын, конечно, не знает, потому что ещё не знакомилась с девушками друзей Юнги, кроме Ухи, которая живёт с Тэхёном. Хосок имеет в виду Соён, большую проблему с маленьким ростом и шикарными амбициями Пак Чимина, друга-педагога со стажем. Чонын её не видела, но наверняка они скоро познакомятся, потому что у Чимина вот-вот день рождения, и Юнги будет обязательно приглашён. — Я никогда не пыталась покончить с жизнью, — горделиво вздёргивает она нос. — Да? А вчера? — Да я просто в обморок упала, с кем не бывает? — оправдывается она. — Чё сразу суицидница… — А я впервые слышал такой взволнованный голос лучшего друга, — как бы между прочим делится Хосок. — Юнги у нас вообще не особо эмоциональный, как ты могла заметить, но с тобой… Поседеет он скоро, аж волнуюсь. Девушка зло выдыхает, глядя на доктора из-под опущенных ресниц. Она знает, что он прав, и что Юнги надо было рассказать всё с самого начала. — Я боялась вот этого самого, что происходит сейчас, — притихшим голосом говорит Чонын. Хосок даже удивляется, что она может быть милой, показывать себя не только, как колючую, вредную особу, но и как просто девушку, со своими страхами и недостатками. — Операции боишься? — Ну, и её тоже, — она кивает. — Боялась упустить возможность куда-нибудь с ним съездить. Опять больницы, капельницы, врачи, настаивающие на том, чтобы я сделала операцию. А у меня постоянный страх, что я не проснусь. — Глупости, операция-то несложная, — голос его становится мягче, даже обнять хочется, чтобы подбодрить, но как-то не хочется потом бегать от Юнги по всей больнице. Вдруг он с минуты на минуту явится. — Если тебя это успокоит, то я не меньше тебя волнуюсь. И каждую операцию так. Но глаза боятся, а руки, как говорится, делают, потому что надо. К тому же, мы всё-таки не чужие люди, ты девушка Юнги теперь… Блин, как же странно тебя так представлять! — смеётся он. И Чонын улыбается в ответ. Так по-простому, что можно и не поверить, будто та Чонын, стервочка, с которой он познакомился тогда, у них в квартире, когда ещё Юнги врезал Чонгуку. Похоже, тогда у Чонын был определённый образ и план, как довести Юнги до ручки, а ведь тогда они ещё были сестра и брат… Пусть не родные, для Хосока это всё равно дико странно. Он бы никогда не подумал, что именно такие во вкусе его друга, ведь раньше Юнги встречался совсем с другими. Может быть, ему просто наскучило или Мин умело притворялся. Он многого не знал о друге, который и не любил о себе рассказывать. — Ты ведь зачем-то пришёл, верно? — девушка кивает на карту, и Хосок кивает, вспомнив, зачем пришёл. — Точно! Так вот, в целом показатели не превышают норму, и кардиограмма стабильная уже несколько часов. Будем ещё наблюдаться, но я думаю, что если никаких серьёзных нарушений не будет выявлено, то я подтвержу операцию через четыре дня, в пятницу. Что скажешь? — Так скоро? — Чонын не знает, чего пугается больше: что операция будет вот-вот, или то, что именно в пятницу, как и говорил Юнги раньше, он будет сильно занят на работе. Неужели Хосок об этом не знал? Ведь получается, что Юнги не будет рядом, когда её увезут в операционную. — Ну, а чего тянуть? Чем быстрее мы поправим твоё сердечко, тем скорее ты выпишешься и пойдёшь на учёбу. Ведь её с октября никто не отменял. — Да… Но Хосок, — она смотрит на него жалостливо, — в этот день Юнги очень занят. А я думала, что он будет со мной. — О, а он мне ничего не говорил… — задумывается доктор, почесывая затылок. — Не могу перенести или сделать раньше, пока не получу все оставшиеся анализы. Переносить не стоит, ведь из-за этого реабилитационный период будет дольше. Без Юнги никак? Она мотает головой. — Что же ты за трусишка? Давай спросим у него, когда придёт, может, он выкроит время. — Так, я что-то пропустил? — Юнги появляется в палате с пакетом вещей и в новой одежде, как и предположил Чон. — Лёгок на помине… Ну ладно, общайтесь тут, мне ещё вечерний обход надо сделать… А чего я маман-то кстати твою не вижу? — спрашивает он у Чонын. — Вы хоть сказали, что прилетели? Чонын опять мотает головой, но тут уже отвечает Юнги. — Я звонил им с отцом недавно, но попросил приехать завтра, чтобы сегодня уже не тревожить, — Чонын в это время состроила гримасу «зачем ты маме позвонил, а?», но Мин её проигнорировал. — Я и Тэхёну с Чимином звонил, кстати. Так что их, наверное, тоже стоит ждать с визитом и связкой фруктов. — А Джин? — Погряз в работе, сказал Тэ, но думаю, они ему передадут, что я в городе. Намджун завтра ждёт меня на работе. — Лады, я, может, зайду ещё, — и Хосок, отсалютовав, выходит из палаты. Юнги, наконец, поворачивается к притихшей Чонын, бросает на постель пакет с вещами, а сам садится на стул, где недавно восседал Чон. — Так, чего так затравленно на меня смотришь? — слабо улыбается Юнги. — Юнги, что происходит? — Чонын уселась поудобнее в позе лотоса и сложила руки на груди. — В смысле? — Ты не сказал Хосоку, что занят в день моей операции? Он об этом не знал. — Не сказал разве? Девушка поджимает губы, а потом толкает его в грудь, да так, что тот едва не сваливается на пол, в последний момент схватившись за угол прикроватной тумбочки. — Чонын! — Мин чёртов Юнги! — Юнги готов поклясться, что слышал утробное рычание, но это лишь игра его воображения. — Ты прекрасно знаешь, как я боюсь! Неужели так сложно найти для меня время и побыть рядом, когда мне это будет так нужно? Ты не помнишь, что обещал мне, когда мы говорили о том, сколько раз я лежала в больницах и как редко мама в них меня навещала? — в глазах её проступают слёзы, которые она очень пытается скрыть, но не получается, потому что они скапливаются и начинают течь по щекам. — Ты сказал мне «я рядом — этого достаточно?», и я сказала, что да. Да, мне этого будет достаточно, я не хочу, чтобы мама сидела здесь и проявляла своё лживое сочувствие, или отчим, потому что я не так важна им, как важна тебе. Мне так казалось… — Я люблю тебя, — вздохнув, Юнги пытается подобрать нужные слова. — Тебе не кажется. Однако… в последнее время я так много думал о случившемся… — Ты издеваешься? — усмехается она, не давая Юнги и попытки попробовать обнять её, отмахиваясь от рук, которые к ней тянутся. — Я хочу, чтобы ты поняла, что я не специально избегаю тебя, — он садится обратно. — Я не хочу, чтобы ты обижалась на меня. Я пытаюсь сейчас взять больше работы, чтобы не думать о том, что всё, что происходит и произошло с тобой — по моей вине. — Ты дурак? — он пытается что-то возразить, но Чонын жестом его останавливает. — Нет, ты дурак? — Дурак, — вдруг соглашается Юнги. — Я не могу даже позаботиться о тебе правильно, хотя я должен делать это. — Я тебя прошу? Я что, жалуюсь? — Нам надо это переосмыслить. Возьмём паузу. — Ты что? — не может поверить Чонын. — Это опять твои дурацкие загоны по поводу того, что мы не подходим друг другу или вроде того? За четыре дня до грёбаной операции? Мин Юнги, слушай сюда… Проснуться так и так приходится. Чонын не нравится этот сон. Когда она в ужасе распахивает глаза, за окном ещё ночь, беспросветная и долгая. Она чувствует что-то тяжелое на животе, и когда поворачивается, видит Юнги, уткнувшегося лицом в её макушку, обнимая рукой сверху под тёплым одеялом. Чонын вспоминает. Не было никакого разговора с Юнги о разрыве отношений, потому что она уснула, когда Хосок, заглянув в палату на пять минут, вышел, а возвращения Юнги дожидаться не было сил. Он пришёл наверняка поздно и Хосок разрешил остаться с ней, вот почему Юнги сейчас был с ней в одной кровати. Как же она не заметила, когда он пытался к ней забраться? Сон был очень странным. Он содержал в себе все самые страшные её кошмары, потому что хуже, чем лечь под нож, зная, что Юнги нет рядом и не будет — было настоящим ужасом. Но сейчас он дремал рядом, явно показывая, что никуда не уйдёт. Юнги бы не поступил, как мама в детстве. Чонын до сих пор помнит, как плакала ей в трубку, что в больнице никто не кормит, подушки жёсткие, медсёстры всё время пичкают таблетками и ставят больные уколы, что Чонын хочет домой, к маме, но мама устраивала личную жизнь, и Чонын была часто предоставлена сама себе. Эти страхи, что никто не придёт и на этот раз, переросли в самые настоящие фобии, и она боялась в глубине, что Юнги поступит так же. Однако он пообещал, что никогда не сделает так. Он-то уж точно знал, что такое — недостача материнской любви и постоянное игнорирование взрослыми. Юнги тоже долгое время рос без мамы… Если Юнги никуда не уйдёт и будет ждать, не так страшно будет заснуть и проснуться, когда это страшное испытание уже будет пройдено. Хосок говорил, что тоже боится и волнуется не меньше… Интересно, это был реальный Хосок или он во сне? Чонын позволяет себе расслабиться, поворачиваясь и прижимаясь к мужчине, спящем рядом, вплотную, и снова засыпает, чувствуя всем нутром, как тот сгребает её в охапку во сне сильнее.