***
Девушка выпивает залпом стакан воды и, облизнувшись, подмигивает вошедшему мужчине. Вещи почти собраны, но Чонын по-прежнему щеголяет в одной майке и шортах, в которых уже привыкла ходить по палате, когда никого нет. Пара недель проходит незаметно, хотя Юнги бы поспорил, но Чонын точно чувствует себя совершенно обновлённой и не перестаёт дразнить мужчину тем, насколько золотые руки у Хосока и что зря она так боялась этой операции. Юнги не каменный и даже не железный, ревнует, как и полагается, хотя сомнения в ней нет, иначе такая, как Чонын, давно бы дала знать. — Почему ты ещё не одета? — он устало садится на диван и устремляет свой взгляд на неё, игриво болтающую ногами, сидя на подоконнике. Там нельзя сидеть, вообще-то, но в последнее время Юнги не умеет ей отказывать. В последнее время Юнги вообще переосмысляет всю жизнь до этого, и ему кажется, что он жил чертовски неправильно, пусть многие вещи казались ему хорошими и приятными. — Так Хосока ведь ещё нет, — отвечает она. — Вот именно пока его нет, оденься, пожалуйста, — он ещё даже не злится, просто настойчиво просит. — А то что? — хихикает она. — Отшлёпаешь меня? — У-у-у, кого-то давно не наказывали, — раздаётся голос Чона, и оба оборачиваются к двери, замечая Хосока в дверном проёме, привычно одетого по форме, пусть немного несобранного с вечерней смены. Чонын, думает Юнги, если бы умела краснеть, обязательно бы сейчас это сделала, но бестия, личное наказание Мин Юнги за все кармические должки, лишь спрыгивает с окна и лезет к тому обниматься. От этого жеста ревность, которая была на нулевом старте, резко взмывает вверх, да ещё и растёт в геометрической прогрессии с каждой новой подмеченной деталью. Хосок не может отказать в нежностях и похлопывает по спине девушку. Его девушку. А Чонын и рада заводить и так уже заведённого Юнги, у которого нервы ни к чёрту и волосы скоро поседеют уж слишком раньше положенного срока. Благо Чон замечает, как сверлит глазами рассевшийся продюсер и легонько отталкивает от себя свою пациентку. — Я вообще выписку вот принёс и время приёма таблеток. Не забывай их принимать. Пока на приём через месяц, потом, если всё будет хорошо, уже только через полгода. Но вообще заглядывать можете в любое время, я не сильно против буду. Юнги благодарно кивает, не особо запоминая наставления, потому что он знает чересчур ответственного друга — тот всегда позвонит и напомнит, если что. Чонын кивает тоже, отмечая нужное для себя. — Да, я тут ещё напомнить хотел… — Хосок улыбается как-то коварно. — Вы же понимаете, что от физической близости нужно воздержаться ещё хотя бы на неделю? — Чонын и Юнги переглядываются так, словно ничего не понимают. — И добавлять физические нагрузки надо постепенно. Ну, сношаться как кролики не советую, в общем. Вот теперь Ким краснеет, как помидор, а Юнги резко встаёт и кидает подушку, на которой сидел в Хосока. Тот гогочет, как идиот, веселясь, что сумел смутить парочку. — Блять, Хорс, мы что, тупые, по-твоему? — Юнги свирепеет, прямо как тогда, когда вмазал младшему брату лучшего друга, и Чон, смекнув, что велика вероятность получить по лицу, ретируется, напоследок крикнув, чтобы не забыли выписаться из палаты и заполнить больничную карточку. Мин тускнеет на глазах и садится обратно, так же легко остынув, как и загоревшись. Чонын не понимает такой резкой смены настроения и без разрешения умещается на чужих острых коленях, заставляя мужчину раскрыть руки, чтобы поймать её и обнять. — Ты чего? — она обхватывает его лицо руками так, что губы Мина складываются в трубочку. — Хорс опять не сказал мне, что по больничным счетам платить собрался сам, — он только вздыхает. — О чём думает, придурок великовозрастный? — В смысле? — Я тут недавно узнал, что его оштрафовали на два месяца за то, что по блату помогает знакомым. И счёт обязали оплатить в полном размере. Он мне даже номер счета не говорит, не то, что сумму. А я знаю, как дорого всё в этой клинике. Блять… Чонын меняется в лице. — И он тебе не говорит?! Разве ты не обеспеченней его? — Эй, вот только не вздумай ему ляпнуть, оскорбится страшно, — шикает на девушку Мин. — Я всё равно узнаю потом и верну всё до копейки. Я в состоянии позаботиться о тебе сам, без помощи всяких сопливых. Чонын от этого сиять хочется, как звёздочке, но она только кричит в себя о том, что влюбляется в этого мужчину раз за разом. Прибила бы лично, если бы тот дурацкий сон воплотился в жизнь. — Кстати, разве мама разрешила мне пожить у тебя? Сказала, что вещи собраны за меня, чтобы я не утруждалась. — Я собрал, вообще-то, — хмыкает Юнги, не зная, как правильно сформулировать то, что он наговорил какой-никакой матери девушки. — И я не спрашивал. Я просто сказал, что заберу. — А надолго? — с надеждой смотрит она, радуясь ещё одному счастливому событию в своей жизни. — На сколько захочешь, — с поцелуем отвечает он, и Чонын ликует, отвечая на ласку. Но Юнги помнит о предупреждениях, так что останавливается на том, где ещё может себя контролировать, и гонит её одеваться, а сам выходит, чтобы сдать палату и расплатиться пока хотя бы за неё. У регистратуры ждёт с чемоданом, потому что ни в коем случае не позволит своей вредительнице утруждаться, но его заставляет буквально вскочить крик, который издаёт она уже где-то в коридоре. Бросаясь туда, Юнги чувствует, как пропускает сердце очередной удар. Когда он подбегает, то видит, что с Чонын всё более, чем в порядке, и она очень зла. Объект, на которого она так злится, что аж бесята пляшут в её зрачках, стоит к Юнги спиной, но судя по довольно длинному каштановому хвосту, это женщина. — Что происходит? — Ну ты и гадина. Я что, кусок мяса, чтобы меня делить между собой за повышение зарплаты? — выдаёт на одном дыхании Чонын. Объект, которому она всё высказывает, прячет руки в карманы и молчит, видимо, нечего сказать. — И ладно я, но ты портишь жизнь моему другу и своему коллеге вместо того, чтобы порадоваться за него! Вот ты тварь… — как будто удивлена этому факту, произносит она. — Всё сказала? Слишком мелкая ещё для того, чтобы всё понять, — наконец, парирует противница. Юнги стоит, как вкопанный, потому что пытаться переспорить Чонын или перебить её себе дороже, он лучше постоит в сторонке чисто страховкой на случай всего и будет надеяться, что в драку обе не полезут. — Где этот ваш комитет или как его там? Мне надо сообщить им, какая гадюка водится в их коллективе. Стерва! — Юнги не один ловит качественный ахуй, потому что помимо него за разбором полётов наблюдают и другие работники и даже пациенты. — Как хорошо, что я к тебе не попала, а то ещё бы сдохла на операционном столе по твоей вине! — Да что ты знаешь, малявка? — больше не может терпеть врач. — Я поступила по закону. — А закон обязывает быть такой сукой? По законам морали и доброты жить не пробовала? Как эгоистично. Врачи не могут быть эгоистами, те, кто ищут личную выгоду — не врачи вовсе. — Так, я не понял, вы что тут устроили? — Юнги уже уверен, что эпичнее некуда, но разнимать этих двоих лезет именно Хосок в такое подходящее время. Он выруливает из другого конца коридора и, наверное, как и все, идёт на шум. Даром, что они действительно не дерутся, а могли бы — эки девочки. — Чонын? — у него лезут глаза на лоб. — Что произошло? — и тут он оборачивается и видит, на кого так разоряется младшая. — Кан Сыльги… Что опять? Лицо Кан Сыльги не выражает ровным счётом ничего, даже понять сразу и нельзя, злится ли она или ей смеяться хочется, или она готова всех здесь сейчас поубивать, начав с Чонын. — Ты мне скажи, доктор Чон, твоя же пациентка полезла на меня едва ли не с кулаками. — Я не лезла! Я просто посчитала нужным поставить одну сучку на место! Надеюсь, ты уяснила, где оно находится! — Тебе виднее, — пожимает она плечами, — побереги здоровье и не распыляйся так, мне всё равно. — Тебе всё равно крышка, когда я в следующий раз приду и всё выскажу твоему начальству… — Чонын, — прерывает её Хосок. — Я польщён, что ты защищаешь меня, но я в состоянии сам решить свои проблемы. А ты должна поправляться. Чонын поджимает губы и понимает, что перегнула палку. Но Юнги, наблюдающий за всем этим со стороны, полностью солидарен со своей девушкой, так что он готов, если потребуется, выступить моральной поддержкой в случае, если Чонын будет не остановить и она всё равно сюда пойдёт. Он ведь знает, что она умеет добиваться того, чего хочет. Уж ему ли не знать.6
4 сентября 2018 г. в 21:59
Сыльги уносится в сторону своего отделения, покрасневшая и стыдливо прячущая глаза, стараясь не пересекаться взглядами с Хосоком. Хосок знает, что такое уязвлённое женское самолюбие, поэтому даже не думает шутить или глумиться на эту тему, по крайней мере, пока она сама не успокоится и не начнёт снова портить всем жизнь в этой больнице. А судя по её пылкому нраву, после отказа старшего Чона ещё как может, поэтому Хосок подумывает ретироваться куда-нибудь, хоть в соседний филиал в Пусане, чтобы её не видеть. Но как же он бросит своих драгоценных друзей, пациентов и семью?..
Тэгун, видимо, смущённый тем, как всё развернулось, уходит тоже, желая на прощание Хосоку побольше здоровых и выздоравливающих пациентов. Кардиохирург знает, что скорее всего женатый Лео после пары месяцев в Корее ради незавершённых дел больше не вернётся в родную страну, кроме как видеться с семьёй и друзьями, потому что очевидно, что он счастлив, у него там работа, наверняка хорошенькая жена и уже устроенная, протекающая своим чередом как нужно, жизнь. Он не завидует, хотя за него чисто по-мужски рад. Вот мама со своими слепыми свиданиями скоро плешь проест в идеальной шевелюре сына, но не остановится, пока не женит его, такого всего успешного, хорошо зарабатывающего, интеллигентного и красивого. Ага, это она ещё его друзей не видела… Да и слава богам. Ну кто, кто может пройти мимо, какая фригидная, ничего не понимающая женщина? Тут Хосок вспоминает низкорослую гарпию, нравом похожую на быка, перед глазами которого 24/7 красная тряпка, и гаденько улыбается. Всё-таки он не всем может угодить, как ни крути.
Он нащупывает пачку сигарет в кармане своего пиджака, долго сверлит глазами, не думая ни о чём, кроме того, какой же отвратительный привкус был тогда, когда он впервые попробовал курить в пятнадцать. Помнит, как мама таскала за волосы и обещала заставить их жевать, если увидит ещё хоть раз. Восьмилетний Чонгук, будучи уже мальчиком наблюдательным и смышлёным, сдал старшего брата, пусть и не намеренно, а под строгим маминым взглядом. Под таким взглядом и сам Хосок не раз раскалывался на своих деяниях. Странно, но с того момента резко отбило желание травить организм. А в шестнадцать он уже знал, кем станет в будущем. Ведь столько роликов про вред курения и прочих очень вредных веществ пересмотреть вместе с родителями разве что чуть не под пытками… И Чонгуку до сих пор можно позавидовать, ведь именно старший отдувался за них обоих.
Выйдя из транса, в который погрузился самопроизвольно, врач выкидывает ещё почти полную пачку в урну и достаёт телефон, вспомнив, что, вообще-то, шёл домой и что у него заслуженный выходной. Чонгук на внезапный звонок отвечает почти сразу, значит, не спал.
— Да, хён?
— Что купить?
Слышится возня, после которой Чонгук, запыхавшись, отвечает:
— Ничего, хён, есть всё. Ты домой наконец-то?
— Да, буду скоренько.
— Тогда я ставлю варить кофе. Или чай?
— Чай. Я потом всё равно планирую проспать двенадцать часов подряд. А может пятнадцать, — братья синхронно улыбаются, слышно, как Чонгук давит смешок. — Спасибо, значит, никуда не захожу.
Хосок думает, что младший хоть и балбес иногда, всё же отлично понимает, как тяжело ему, старшему, и часто делает что-то для него, не спрашивая, а потому что сам хочет. Чонгук, по крайней мере, умеет быть благодарным, неважно, какие у него там ещё есть недостатки.