Любимая игрушка

— Осторожнее, ты нас убьешь, — говорит Сара. Негромко, но он слышит. Несмотря на свист врывающегося в открытые окна ветра и рев двигателя. Он слышит ее всегда. Она сидит на соседнем сидении, как обычно. Короткие пепельные волосы торчат во все стороны, на губах по-прежнему ни грамма помады, а темные глаза сосредоточенно смотрят вперед, на дорогу. Будто машину ведет она. Рэд фыркает и не снижает скорость. Правда в том, что ей на самом деле нравится. Нравится нестись по вьющемуся шоссе, едва вписываясь в крутые повороты, нравится шум ветра в ушах и попеременно бьющие в нос запахи леса и бензина. Нравится жить. Он знает. Сэм сидит сзади, глядя куда-то в сторону. Как всегда. Как-то он попытался было сесть на переднее сидение… Шрам над бровью уже почти сошел, и тот, что на виске, поглубже, затянулся. И теперь он всегда сидит сзади. Они снова переезжают. Все дальше на север. Потому что Рэда тошнит от Калифорнии. И потому, что он обещал показать Саре настоящую зиму. — Хм, кажется, я здесь когда-то был, — говорит он, притормаживая возле указателя на поворот к большому гостиничному комплексу где-то в глубине леса. — Хочешь, остановимся? Небо в просвете над дорогой уже светлеет. Сара кивает и улыбается. Сэм вздрагивает и трет глаза кончиками пальцев. — Как скажешь, босс. Рэд понятия не имеет, почему Сэм еще с ним. С ними. Не то чтобы они с Сарой, занятые только друг другом, были такой уж веселой компанией для кого-то третьего. И сомнительно, чтобы он, Рэд, хоть в ком-то хоть когда-то мог пробудить что-либо похожее на преданность. Это почти так же смешно, как подумать, что он сам способен на нечто подобное. Но Сэм не уходит. А Рэд не спрашивает. Не то чтобы он не мог создать необходимое количество слуг, если они ему… им вдруг понадобятся, но все новообращенные реагируют на Сару… странно, а потому не живут дольше одной ночи. Сэм умнее. Сэм молчит. И они едут все дальше на север. Потому что Рэда тошнит от Калифорнии. Все еще, даже несмотря на то, что она осталась позади два штата назад. И потому, что он обещал показать Саре не только зиму, но и весь мир, каждый уголок, где когда-то бывал, и рассказать все, что было когда-либо с ним связано. Потому что никогда больше он не намерен проигрывать из-за своей ненадежной памяти. Сара теперь его память. Постоянная и неизменная, как далекий космос. Везде, в каждом городе, городке, мотеле и закоулке, он чувствует на себе ее пытливый взгляд, слышит ее тихое: «А что было здесь? Ты расскажешь мне, Рэд?» И он рассказывает. Выкапывает крупинки и лоскутки, постепенно и напряженно, кадр за кадром складывая из них цельную картину. Иногда на это уходит неделя, иногда — месяц, но они не уезжают, пока на место не встанет последний пазл. Лишь тогда Сара улыбается удовлетворенно, и он почти видит, как падает, словно в копилку, в ее память очередной осколок его жизни. Чтобы храниться там до последнего его дня на земле. Иногда ему кажется, что дольше. Но… Рэд не уверен. Не уверен, что будет с Сарой, когда не будет его. А «мы в ответе…» и так далее. И пусть ответственность — это не то, с чем он хорошо знаком, но за Сару он в ответе точно. Или она за него. Хоть кто-то из них двоих должен… Впереди показывается громада отеля, и мысли возвращаются к настоящему. Он останавливает машину возле входа и глушит мотор. Через секунду Сэма уже нет в салоне, только доносится его поспешное: — Я за ключами, босс. Он всегда это делает. Заказывает номера, общается с администраторами, горничными и официантами. С людьми. Рэд не возражает. Они тоже реагируют на Сару странно, и это бесит, а десяток-второй трупов при заезде, увы, не располагают к приятному и, главное, длительному пребыванию. А что-то подсказывает, что здесь они надолго. В этом мрачном массивном здании много осколков его памяти — он чувствует, пусть пока и не знает, сколько точно. Он свободен, это он знает. Волен выбирать: жить или умереть — в любой момент. Знает… Но не чувствует. Все, что он чувствует, — это острый взгляд Сары, требовательно вспарывающий его кожу. И его душу. Он даже почти верит, что она у него все-таки есть. — Покажи. Сара уже стоит возле машины, уверенно — на своих слабых ногах, ей больше не нужно кресло. Ей больше ничего не нужно — только его память. Только он сам. Весь, без остатка. Она дала ему его свободу. Чтобы тут же забрать обратно. Так изощренно, изысканно жестоко. Сара никогда не была жестокой… — Когда ты успела стать такой жадной, Сара? — криво усмехается он и краем глаза ловит странный взгляд парковщика. — Просто у чудовищ и любовь чудовищная, Рэд, — печально говорит она, но тощий парнишка в отельной ливрее ее не слышит. Конечно же. Ее слышит только он. Всегда. Любимая, мать его, игрушка. Раздраженно встряхнув головой, он причесывает затем пальцами растрепавшиеся волосы и идет наконец в отель, чувствуя ее присутствие за плечом. Неизменное, как восход солнца. И такое же безжалостное. Похоже, это будет долгий день. И похоже, это будет долгая жизнь.