Англия

      Её звали Англия.       Девочка со звучным именем и очень тихим характером. Она занималась бальными танцами с детства, но на танцовщицу походила мало. Я не видел в ней того стержня, который воспитывался в каждом человеке, занимающимся чем-либо всерьёз. Поэтому и относился к ней долгое время предвзято, игнорируя и издеваясь. Я совершенно не понимал и не хотел принимать того, что эта щуплая девочка стала моей партнёршей.       Нас обоих в бальные танцы привели родители, эта общая черта наших судеб стала ещё одной причиной нелюбви к Англии. В своём отношении к ней я вёл себя в крайней степени грубо, нелогично, по-детски. Даже не старался подружиться с ней или хотя бы сработаться. Я изначально стал видеть в ней врага, всеми силами желая вытравить её из своей жизни. Первое время всячески задирал её, игнорировал, на тренировках наступал на ноги или слабо поддерживал, из-за этого танцевали мы просто ужасно, и постоянно падали и совершали просто детские ошибки. Это была старая схема избавления от партнёрш. Она действовала на всех… кроме Англии. Несмотря на то, что нам доставалось от тренера и родителей, она ни разу не жаловалась на меня, пока, как ни иронично, я сам не захотел поладить с ней.       В своей восьмилетней карьере танцора я сменил много партнёрш. В бальные танцы меня привела мать, когда мне исполнилось семь лет, и я сам не сразу стал относиться к ним серьёзно. В том возрасте, как и любой среднестатистический мальчик, мне хотелось быть и футболистом, и космонавтом, и бизнесменом, но ни в одной даже в самой взбалмошной мечте не допускал мысли о том, что свяжу себя с танцами.       Сначала я так сильно ненавидел занятия, что доводил родителей и тренера почти до истерики. Я ненавидел всё, что было связано с танцами. Ненавидел хореографию, счёт, который учили вести, и тон, которым со мной разговаривала молодая тренерша на групповых занятиях. Но ничто из этого не могло сравниться с моей ненавистью к девочкам, которых ставили со мной в пару. Этих маленьких вредных шмакодявок, которые постоянно ныли о моей неумелой поддержке, о потных ладонях и о том, что я в сотый раз наступил им на ногу, я терпеть не мог. Мне претила сама сущность бальных танцев — работа в паре.       Прошло несколько месяцев, количество тренировок увеличилось. Меня периодически ставили в пары с разными девочками, но обычно первая же тренировка заканчивалась, если не слезами девочки, то её криками или нашей дракой.       Тренер думала меня выгнать, она даже разговаривала с моими родителями, осуждая моё поведение. В клубе обо мне сложилось плохое мнение. Мама уговаривала меня быть более спокойным и не ссорится с ребятами, но разве спокойные разговоры могли поменять отношение семилетнего мальчишки? Через четыре месяца мне подыскали ещё одну партнёршу в другом клубе. Тренерша была рада избавиться от меня. Я перешёл в другую студию, но вскоре девочка бросила танцы, и для меня всё началось сначала. Групповые занятия, постоянные смены партнёрш, соло.       Мой новый тренер, Евгения Викторовна, была женщиной волевой, несмотря на молодой возраст. Только увидев меня, она сказала полушутливое «годен» и сразу же поставила себе цель найти ту, которая вытерпит мой характер. Но чем больше она наблюдала, тем быстрее приходила к выводу о том, что нужно меня «приструнить», чтобы получился нормальный танцор. Поэтому не думая ни секунды, после того, как я в очередной раз отдавил партнерше ногу совсем не случайно, она взяла меня за руку и подвела к тринадцатилетнему мальчику. — Научи его хорошим манерам, — мальчик скривился, взглянув на меня. Он был старше на четыре года, намного выше, и в его презрительно-высокомерном выражении лица я учуял угрозу.       Танцевать партию девочки оказалось настолько унизительным для меня, что я сбежал, как только закончилась тренировка. На следующий день на тренировку не пошёл, меня не переубедили ни просьбы матери, ни угрозы отца о том, что он заберёт мою игровую приставку. Тогда я был готов отдать ему все свои игрушки, компьютер и новенький футбольный мяч, лишь бы они разрешили мне выкинуть ненавистные бальные туфли. На тренировки я не приходил неделю, лелея своё ущемлённое самолюбие.       Это оказалась первая и последняя пропущенная неделя тренировок в моей жизни. В субботу праздное времяпровождение мне надоело, и я, словно делая маме одолжение, пошёл в студию. Когда Евгения Викторовна меня заметила, она не сказала ни слова, только смерила изучающим взглядом. Я встал перед ней преисполненный страхом и необоснованной уверенностью в себе. — Я больше никогда не встану в пару с мальчиком, — четко сказал я, вскинув подбородок.       Евгения Викторовна усмехнулась и кивнула, якобы соглашаясь. Что-то в выражении её лица вдруг удивило меня, и я подумал, что всё же припёкся к бальным танцам душой, хотя это совершенно не меняло того, что мне никак не удавалось найти общий язык с партнёршами.       В итоге, конечно, это был не последний раз, когда я танцевал партию девчонки. Но больше это не становилось поводом для пропуска тренировок.       Евгения Викторовна человек слова и дела, если она сказала, что приструнит меня, то она сделает это. Если она сказала, что найдет мне пару, то партнёрша у меня в любом случае появится.       Карине было девять, когда мы познакомились, она была младше меня на полгода и выше на три сантиметра. Она была загорелая, с белесыми выцветшими волосами и большими голубыми глазами. У неё был резкий переменчивый нрав; мы из-за похожих характеров часто ругались и препирались. Наши ссоры иногда доходили до драк, я хватал её за косу и дёргал, а Карина больно кусалась. Но на тренировках мы вели себя хорошо и прилежно. И только иногда, после особенно большой ссоры, она назло мне облокачивалась на мою руку, когда мы кружились в вальсе или наступала на ноги в латине.       На турнирах мы выступали хорошо и, в основном за счёт наших личных качеств и индивидуального таланта, часто становились победителями. Мы смогли терпеть друг друга целых четыре года, родители наши скрещивали пальцы во время каждой ссоры, боясь, что мы разойдемся, а Евгения Викторовна молилась на каждый турнир, приговаривая, что у неё никогда не было настолько странной, но талантливой пары.       Со временем мы притёрлись друг другу, но наш танец всё ещё походил на перетягивание каната — ни я, ни Карина уступать друг другу не собирались. Назвать нас парой можно было с натяжкой — чем старше мы становились, тем сильнее демонстрировались все слабости и недочёты нашего танца.       В лето своего тринадцатилетия Карина резко вытянулась, став выше меня на десять сантиметров. Я воспринял естественную стадию развития девочек как личное оскорбление; начало переходного возраста ознаменовалось участившимися ссорами, которые, в конце концов, привели к полному нашему разладу. Прямо посреди турнира после ненавистного мне медленного фокстрота, мы окончательно разругались, с трудом дотанцевали программу и целых две недели не разговаривали друг с другом.       После, конечно, мы помирились и, к всеобщему удивлению, остались лучшими друзьями, но в паре больше не танцевали. Через месяц Карине подобрали партнера, и я из угла зала наблюдал, как сначала она подчинила себе его, а потом подчинилась сама. Меня кольнула зависть воина, видящего, как непокоренную им крепость захватывает другой генерал.       Ближе к четырнадцати годам упёртая и резкая Карина неожиданно стала более доброй и женственной, а по-мальчишески острые формы смягчились и округлились. Смотреть на неё было приятно, а трогать, наверное, вдвойне, но всё, чем я занимался — это танцевал соло в дальнем углу, взращивая в себе надежду на то, что моя новая партнёрша окажется лучше всех предыдущих.       Но мне досталась Англия. Я испытал испанский стыд только от одного её убогого имени. На знакомстве она сидела передо мной вся прямая, как палка, напряжённая; у неё были блекло-серые глаза, которые смотрели словно сквозь меня. Она только переехала в наш город вместе с родителями, но танцами занималась давно и даже имела более высокую категорию, чем у меня. Всё знакомство мы молчали, ей, казалось, было наплевать, а я лишь прожигал её немигающим взглядом, с каждой секундой уверяясь в том, что она мне однозначно не нравится. Мечты на хорошую партнёршу опять разрушились. Мне снова досталось «нечто».

***

— Да, ладно тебе. Она нормальная, — с раздражением вздохнула Карина, выслушивая меня в сотый раз. На лице у неё вселенская усталость. Я её понимал, но поделать ничего с собой не мог. — Ты видела её глаза? — мой голос поднялся до противного поросячьего визга, и я покраснел от собственной несдержанности. Передо мной дымчато-серые, словно дождевые облака, глаза, с таким равнодушием глядящие на мир и со злостью фыркаю.— Они у неё как у дохлой рыбины! И танцует она как зомби, такая вялая. Не понимаю, зачем она пришла в бальные танцы. Мне кажется, они ей вообще не нравятся! И имя у неё дурацкое!       Карина хихикает, скорее надо мной, чем над моими словами, но говорит серьёзно: — Не придуривайся, Андрей, — Карина смотрела пристально: глаза у неё светло-голубые, словно стеклянные, и глядит она всегда прямо в лицо, почти не моргая. Сказывалась прямолинейная и твердолобая натура. Меня от этого взгляда всегда на пот прошибало, но показывать этого я не хотел и сверлил её глазами в ответ. Выглядело нелепо, но меня успокаивало. — У меня складывается впечатление, словно тебя только имя её волнует. А танцует вяло она, потому что ещё не привыкла, они ведь только-только приехали.       Карина закончила свою тираду и сверкнула глазами, уверенная в своей правоте. Её слова одновременно меня задели и успокоили. Я вздохнул и, заметив на горизонте Мишу, нового партнёра Карины, поспешно ретировался.       Карина была отчасти права. Имя было основным, что меня волновало первое время. В первую ночь после знакомства я долго не спал, повторяя про себя это странное и нелепое имя, данное в честь чужой страны. Произносил его то медленно, то быстро, иногда растягивая по слогам, придумывая рифмованные измывательства и уменьшительно-ласкательные прозвища. Но за долгое время так и ни разу не обратился к Англии по имени.       А танцевать Англия активнее не начала. Она никогда не улыбалась, не жаловалась, не проявляла инициативы. Сначала эта её податливость привела меня в полный восторг, но чем дольше мы стояли в паре, тем меньше мне это нравилось. Мне стало скучно и я начал донимать Англию, пытаясь выбить из неё хоть какую-нибудь реакцию, но эта девчонка меня полностью игнорировала и держалась подчёркнуто вежливо.       Вести Англию было легко, я почти не ощущал её в своих руках и поэтому совсем перестал волноваться о ведении. С Кариной такое не прокатило бы — расслабишься на секунду, и она тут же перехватывала инициативу, делая из меня ведомого. — Сказалось долгое отсутствие партнёров, — Евгения Викторовна устало вздохнула, я через дверь слышал в этом выдохе напряжение. Она разговаривала с матерью Англии в комнатке отдыха, где ученики студии обычно пили чай после занятий, если было время, или переодевались девочки до тренировки. — Соло дало именно тот результат, о котором я предполагала. Придется исправлять. М-мм, причём, как я понимаю, у Англии тоже давно не было полноценной практики. Она выглядит… подавленной.       Я непроизвольно прислушиваюсь к разговору и бросаю быстрый взгляд на Англию, сидящую поодаль. Мы едва ли разговаривали, если не считать моих придирок без повода и холодных односложных ответов с её стороны. Англия стояла, прислонившись к стене, уже переодетая в повседневную одежду. Она устало опустила голову и прикрыла глаза, словно задремала. На ней, как обычно, была серая бесформенная туника, а её волосы были аккуратно заплетены в длинную тёмную косу. Но именно в этот момент она показалась мне почему-то очень одинокой и несчастной.

***

      Приближалось лето. Весна в этом году выдалась жаркой, и поэтому кондиционер в студии работал не прекращая, до тех пор, пока два дня тому назад не сломался. В студии стало невозможно заниматься. Англия потеряла сознание прямо во время тренировки, и мне пришлось сидеть с ней рядом, ожидая, когда её заберут родители.       В комнате отдыха было не так душно как в зале, зашторенные окна создавали приятную полутень. Англия пришла в себя, но вставать не спешила. Она лежала притихшая, напряжённая. — Эй, тебе вообще нравится танцевать? — спросил я, когда тишина начала давить, в моём голосе раздражение смешалось с неприкрытым презрением. Но Англия, кажется, и вовсе не услышала вопроса.       Когда в комнату отдыха зашёл её отец, я нервно вскочил с места, испуганный неожиданным гостем. Англия поднялась медленно, слегка пошатываясь. На секунду мне стало меня охватило чувство жалости, и я порываюсь помочь ей, но её отец поднял её на руки первым, и я, смущённый и растерянный неожиданным порывом, отшатываюсь в сторону.       Перед тем как дверь за ними захлопнулась, Англия бросила едва слышное «нравится», и я не сразу понял, к чему это она вообще сказала. Голос у неё тусклый, без интонаций, и верить в ее слова мне не хотелось. Поэтому я лишь с раздражением топнул ногой, когда в комнате никого не осталось.

***

— Я слышала, что её партнер погиб в автокатастрофе, — звонкий голос Полины всякий раз вдвойне раздражал, когда она говорила об Англии.       Я резко остановился перед дверью в общую комнату, а моя новоявленная партнёрша затормозила следом. Полина — болтушка, каких поискать, но по реакции Англии я с ужасом понял, о чём шепчутся девочки в комнате отдыха. Напряжение за моей спиной я ощущал почти физически.       «Англия тоже умеет чувствовать», — это единственное, о чём я успел подумать, прежде чем автоматически открыл дверь в комнату. Девочки замолчали, уставившись на нас с нервными улыбочками. В попытках разрядить обстановку, я немного рассмеялся разряжая обстановку, и спрашиваю о каких-то глупостях, бросая настороженный взгляд на Англию. Внутри разливалась неприятная тяжесть.

***

      Англия никогда не жаловалась, даже когда я делал ошибки в связках или опаздывал на тренировки. Но танцевать мне с ней стало неловко. О её партнёре мы ни разу не разговаривали, и она никогда не рассказывала о нём. Но меня словно бы угнетало знание того, что я стал её партнёром только из-за обстоятельств, по необходимости. Чем больше я пытался не думать о нём, срабатывал эффект обратного, и зачем-то постоянно сравнивал себя с ним, хотя никогда не видел. Мне казалось, что тот парень был более хорошим партнёром, чем я, вёл более мягко и умело, и Англии однозначно нравилось танцевать с ним больше, чем со мной.       Чем больше я думал об этом, тем больше раздражался, и тем сильнее во мне разгоралась горькая обида. Даже мысль о том, что предыдущий партнёр Англии умер, не успокаивала меня, казалось, она лишь больше тяготила. На тренировках, задумавшись, я делал много ошибок, но ни разу Англия не выразила недовольство моей техникой, словно смирилась с тем, что ей достался такой несобранный партнёр.       После тренировок Англия переодевалась и уходила быстрее всех — она ни с кем не дружила, не разговаривала, держалась особняком. Сначала всех заинтересовала новенькая девочка с необычным именем, прослывшая молодым дарованием, но очень быстро ажиотаж вокруг Англии иссяк, потому что каждый, кто пытался с ней пообщаться, натыкался на холодную непреодолимую стену.       «И правда, как Англия», — думал я, сравнивая свою партнёршу с туманной островной страной.       Англия была высокая и сухопарая, тоненькая, как тростинка, с молочной, словно фарфор, кожей, и россыпью крошечных родинок на шее и плечах. Некоторые девочки в нашей группе с завистью называли её «Ледяной королевой». Выражение лица у Англии всегда оставалось невозмутимым, тонкие тёмные бровки едва нахмурены, и прямая спина вечно напряжена. Англия всегда была натянута, как струна.       Со временем ученики перестали обращать внимание на Англию и обходили ее стороной, и только Карина с Мишей, зачем-то, вбив себе в голову, что с моей партнёршей они обязаны подружиться, продолжали здороваться, прощаться и интересоваться разными мелочами, натыкаясь лишь на односложные скупые ответы. Но им нравилось разговаривать с Англией, даже не чувствуя никакой отдачи, и поэтому через какое-то время они начали доставать меня тем, что просили быть с ней более дружелюбным. — С ней легко танцевать, — рассказывал Миша после одного совместного танца на пробу с Англией. — Она, правда, очень талантлива, быть её партнером одно удовольствие.       Миша зевнул во весь рот, едва успевая прикрыться кулаком. Карина пихнула его локтем и обиженно закатила глаза. На что я недовольно цокнул языком. — Легко? — я насмешливо приподнял брови.— Не то слово ты подобрал, Миша. С ней скучно! Её ведь вообще не чувствуешь, словно один танцую…       Карина прыснула и покосилась на меня, но в глазах у неё усталость, смешанная с раздражением. — А раньше ты всегда стремился танцевать один, — её слова, сказанные с улыбкой, били по ушам, как хлыст, и я ошарашенный отступил на шаг. Она вопросительно наклоняет голову и добавляет.— И вообще не понимаю, что тебе не нравится, она такая изящная, и спина у нее сильная. В её голосе проскользнула толика зависти, но я сделал вид, что ничего не заметил. Лишнее напоминание о том, что я как партнёр не дотягиваю до Англии, мне не нужно.

***

      Я с трудом переставил ноги, и краем уха слушал, как недовольно вздыхала Евгения Викторовна. После разговора с Кариной, я подумал, что было бы интересно попробовать не вести Англию совсем. Я хотел узнать, перехватила бы Англия инициативу или, наконец, это могло бы вызвать недовольство с её стороны. Но не вести партнёршу для меня оказалось намного сложнее, чем я предполагал. Евгения Викторовна назвала меня бревном и поинтересовалась, ничего ли у меня не болит, Полина с Кариной, только пришедшие на общую тренировку, посмеялись, глядя на меня, а Англия хмурилась больше обычного и казалась тяжелее в моих руках.       Попытка не вести, когда всё, что ты умеешь — это вести, оказалась провальной. Евгения Викторовна перестала считать и уже было открыла рот, чтобы как следует прочистить мне мозги, но Англия затормозила первая. Я, двигаясь по инерции, отпустил её и чуть не упал. Моя партнёрша нахмурилась и посмотрела на меня яростным взглядом, то сжимая, то разжимая кулаки. Я на мгновение замер, поражённый столь красочными и живыми эмоциями на лице вечно отчужденной Англии, но после гнев накрыл меня с головой. — Что? — резко рявкнул я. Евгения Викторовна позади нервно дергнулась. Англия недовольно сжала губы, но испуга не показала, только сильнее нахмурилась и словно всё порывалась что-то сказать. — Тебе что-то не нравится, а? Говори уже!       Англия вскинула голову, вдыхая. Я встретился с ней взглядом: её вечно тусклые глаза сияли, как серебро на свету. Евгения Викторовна одёрнула меня, но я и не слышал её — в тот момент, кроме меня и Англии, в целом мире больше никого не было. — Ты. Отвратительно. Танцуешь, — она выплёвывала слова, с неподдельным презрением, и я в ужасе распахнул глаза.       Ноги мои ослабели от этого неожиданного удара, и я отступил назад, непроизвольно издав какой-то сдавленный полустон или полувздох. Эти три слова как нож в спину. Обида заполнила меня до краёв, и я с трудом умудрился сдержать непрошеные слёзы. Вот и напросился на реакцию, подумал в тот момент я. — Так вот ты как! — я злобно прищурился, чувствуя, как внутри зарождалось нечто тёмное, вязкое, неприятное. — Что же ты так долго молчала, сказала бы сразу, тебе бы другого партнёра нашли, а не такого, как я — неумеху! Пожалели бы бедную девочку, она же такая талантливая, вся из себя…       Англия выглядела растерянно: она почти открыла рот, чтобы что-то сказать, но я не дал ей возможности вставить и слова. Я говорил до тех пор, пока в лёгких не кончился воздух, и мне пришлось перевести дух. Я вываливал всю грязь, что успела накопиться у меня в душе со дня знакомства с Англией, и во всех своих неудачах упрекал её. — Лучше бы ты не приезжала сюда, — выпалил я, едва успев вздохнуть.       Мы оба раскраснелись и тяжело дышали, несмотря на то, что ругался только я один. Лицо Англии исказилось: оно казалось мне противным, и я открыл рот, чтобы добить её какой-нибудь колкой фразой о её бывшем партнёре, но слова застряли в горле. Это было бы низко даже для меня.       Евгения Викторовна трясла меня за плечо всё это время, но я заметил её только когда замолк. Она развернула меня и увела. Вокруг на шум сбежались ученики, которые с любопытством смотрели то на меня, то на Англию, перешептывались и смеялись собственным шуткам. Проходя мимо Полины, я оскалился и зарычал на неё почти по-звериному. Она шарахнулась в сторону и покрутила у виска, бросив в спину «больной».       Вечером меня отругала мама, узнав о ссоре с Англией, она почти плакала, и внутри меня злость смешивалась с виной. После отец продолжил головомойку, обвиняя в том, что я не жалею мать. Но его слова только больше вывели меня из себя — я закрылся в комнате, бросив напоследок, что это они привели меня в танцы.       Через час мама тихонечко постучалась ко мне в комнату — она принесла ужин, но я притворился спящим, с трудом игнорируя протесты своего желудка.       Утром с родителями я не разговаривал, схватил бутерброд и убежал в школу, получил двойку по истории, а потом пришлось выслушивать очередную нотацию теперь уже от Евгении Викторовны.       Разочарование в её голосе пробудило во мне стыд, но признавать свою вину я не хотел. Сначала я не собирался приходить на тренировку, но после школы ноги сами принесли меня в студию. По привычке, как оказалось. С Англией в пару я не встал, мы с ней даже взглядами не обменялись, а вот нас глазами сверлили все, кому не лень. Я пытался всех игнорировать, потому что Евгения Викторовна сказала, что ещё одна подобная выходка, и я вылечу из студии, как пробка из бутылки шампанского. — Это естественно, — Евгения Викторовна сидела в комнате отдыха вместе с Петром, учеником из старшей группы. Я пришёл на тренировку раньше других, и хотел было поздороваться с Евгенией Викторовной, но, услышав разговор, остался стоять за дверью. — Переходный возраст, гормоны, уверенность в собственной правоте. Так ещё у Андрея такой своенравный характер. — Скверный мальчишка, — хохотнул Петр. — Будете зефир?       За дверью послышался щелчок электрического чайника и шуршание пакета. Тренерша с Петром пили чай. — Вкусно, — через несколько секунд протянула Евгения Викторовна, потом тяжело вздохнула и произнесла с отчаянием: — Иногда мне кажется, что найти Андрею партнёршу сложнее, чем мне мужа. — Скажете тоже, — посмеялся Пётр. — Ну, серьёзно, Андрей — самый сложный ученик за всю мою карьеру тренера, — я непроизвольно хмурю брови и задерживаю дыхание. Пётр звякнул чайной ложечкой, перемешивая чай. — Знаешь, он сам по себе очень хороший танцор, быстро учится, легко запоминает, трудолюбив, но это его отношение к партнёршам меня сразу напрягло, как только он пришёл к нам в студию. Я говорила его матери, чтобы она отвела его на какие-нибудь другие танцы… ну… туда, где он мог бы раскрыть свой талант самостоятельно. Иногда мне кажется, что он зря тратит время на бальные танцы, и все мои попытки привить ему уважение к партнёрше провалились на корню.       Евгения Викторовна печально вздохнула, в который раз за последние пять минут, и продолжила: — Может, это яркий пример моей некомпетентности как тренера? — она произнесла это как риторический вопрос.       Пётр улыбнулся, хоть мне, конечно, не видно, но по голосу я понял, что его губы расплылись в непринужденной ухмылке. Он по-дружески пожурил Евгению Викторовну, сказал ей какие-то утешающие фразы, которые умело разбавил какими-то шутками.       Потом за дверью послышался шуршащий смех Петра, кокетливое хихиканье Евгении Викторовны. Разговор стал тише, и я, непроизвольно покраснев, попятился от двери.       Хлопнула входная дверь, Англия зашла, не глядя, отряхнула волосы как собака, мотая головой. Кажется, на улице пошел дождь — одежда Англии промокла, а лицо её раскраснелось — она бежала, чтобы меньше промокнуть. — Пришел кто-то, — негромко констатировала Евгения Викторовна, а в голосе у неё сквозит легкое разочарование.       Послышался звон убираемых чашек, зашуршал пакет с зефиром. Англия положила сумку на пол, я же смотрел на неё в упор, чтобы скрыть то, что подслушивал всё это время, хотя моё положение выглядело достаточно компрометирующим. Но она на меня не смотрела, и я с раздражением понимал — игнорировала. — Окей, я помогу тебе с ним, — бросил Пётр, открывая дверь. Я невольно дёрнулся в сторону, он тоже. Евгения Викторовна наткнулась на его спину носом и зашипела от боли. Я с трудом натянул нервную улыбку, Пётр отзеркалил жест, но всё же взял себя в руки быстрее и сказал: — Пришли, ребятки? Давайте переодевайтесь быстрее и на разминку.       Я чувствовал, как Англия сверлила мне спину хмурым взглядом.

***

— Э-э, Андрей, тормозни, — Карина слегка сжала руки на моих плечах, но я, увлёкшись, пропустил её слова мимо ушей, поэтому она повторила просьбу более настойчиво: — Андрей, стоп! Тпру! Приём, майор!       Я удивлённо моргнул, глядя на неё, и, наконец, остановился и отпустил подругу. Она недовольно цокнула языком и всем своим нахохлившимся видом продемонстрировала раздражение. — Я не знаю, где ты сейчас летаешь, Андрей, но это, — она показала широким жестом руки на меня и выдохнула: — ужасно. — Ну, спасибо, подруга ещё называется, — со стоном буркнул я, закатив глаза. Внутри разрасталось чувство собственной никчёмности. — Ты знаешь, что моя дружба здесь ни причём, — фыркнула Карина, смешно сморщившись, словно ёж. Миша улыбнулся, но смотрел на нас серьёзно и внимательно. — Так, ты словно на себе зациклился, ты слишком широко шагал, из-за этого я не успевала. А ещё твоя поддержка была словно у первоклассника, и спину ты согнул. Может, у тебя что-то болит?       Получив отрицательный ответ, Карина продолжила, не без тени самодовольства перечисляя конкретные ошибки в элементах. С каждым её словом я невольно больше и больше хмурился и всё сильнее сжимал кулаки. Карина всё говорила и говорила, а моя самооценка падала с каждым брошенным ей словом. — Эй, Андрей, — она щёлкнула пальцами у меня перед носом и нахмурилась.— Ты меня слушал? О чём ты думаешь? — О том, куда ты покатишься вместе со своими советами, если не замолчишь сейчас же, — рыкнул я, и Карина отшатнулась, широко распахнув глаза.       Миша тут же заслонил собой свою партнёршу, а моих остатков благоразумия хватило только на то, чтобы не полезть в драку. Я развернулся на пятках и поднял взгляд на зеркало: в отражении на лице Карины я видел такую обиду, что тут же испытал чувство стыда.       Она ведь не виновата в том, что я плохой танцор. Гнев затих так же быстро, как появился, но после себя оставил лишь звенящую тишину. Карина в зеркале растрёпанная и ошарашенная, и я впервые заметил, как колоссальна наша с ней разница в росте. Карина едва доставала мне до плеча, а ведь когда-то я мечтал быть выше неё. Но вместо радости от приятного осознания, я чувствовал, как трещало и ломалось самообладание.       Перед глазами только безэмоциональное лицо Англии.

***

***       Летняя жара добивала окончательно — я никогда не был любителем высоких температур. Евгения Викторовна хлопнула в ладоши, отбивая ритм по привычке, появившейся из-за работы с младшей группой. Кажется, ей доставляло удовольствие заставлять меня танцевать партию девочки. Пётр Алексеевич, так благородно взявший на себя обязанность моего партнёра, гонял меня, не жалея. — Господи, Андрей, — Евгения Викторовна устало потёрла переносицу. — Ты так напряжён, что выглядишь деревянным. Я столько лет тебя тренирую! Как полудохлый медведь двигаешься. Ты ведомый, так что не пытайся перетянуть на себя роль партнёра, расслабься и следуй.       Я закатил глаза и цокнул языком. В голове одна мысль: «следуй, следуй, следуй». Она монотонно била по сознанию, но на каждое движение Петра нутро отзывалось недовольством. Следовать никак не выходило. — Всё, перерыв, хватит убивать мои глаза, — бросила Евгения Викторовна, и я почти улетел в тёмный уголок к бутылке с водой. Несмотря на то, что кондиционер починили, мне казалось, что в студии невыносимо душно. — Сложно, да? — Пётр подошёл ко мне, протянув моё полотенце, оставленное на стуле. В отличие от меня, он уставшим не выглядел. Глаза его высокомерно улыбались, я смотрел на него косо, забрал полотенце и кивнул. — Ты такой тяжелый, моя рука чуть не отвалилась. Жаловался он, играючи, и потирал предплечье. Пётр навис надо мной, из-за чего я нахмурился, но отходить оказалось некуда. — Ну, ты хоть чувствовал, что я вёл? — он насмешливо выгнул брови, я задумался и отрицательно мотнул головой. — Боже, парень, не знай я, что ты уже семь лет танцуешь, подумал бы, что ты нуб. Ты либо непроходимый тюфяк, либо у тебя был дерьмовый тренер в началке.       Он рассмеялся, и я почти готов был послать его подальше, несмотря на разницу в росте и возрасте, и наплевав на обещание Евгении Викторовне. Его слова царапали по уверенности, которая и так оказалась на уровне плинтуса. Последнее время все, кому не лень, оскорбляли меня, моё поведение и мой танец. Выглядело как дурной розыгрыш. — Ну-ну, парень, не кипятись, — Пётр выставил руки в примиряющем жесте, но глаза его были всё ещё прищурены от спрятанной улыбки. — Мне тоже не в кайф с тобой танцевать, из-за тебя болит рука. Но я обещал Евгении, так что сделаю всё, что от меня зависит. Но из-за того, что ты не чувствуешь, как я веду, то, пожалуй, покажу тебе плохого партнёра.       Я нервно усмехнулся, ощущая в словах угрозу. — Играем в злого-доброго полицейского? — Я не фанат ролевых игр, пацан, — неопределённо пожал он плечами.       Когда перерыв закончился, Евгения Викторовна включила музыку. Пётр не двигался пару секунд, я напрягся всем телом, но ничего, кроме уставшей шеи, не чувствовал. Потом он резко шагнул в сторону, и я, опаздывая, двинулся следом. Следующие полторы минуты он дёргал меня по паркету, как куклу. На вращении у меня начала кружиться голова, и я чувствовал, как терял остатки баланса. Я начинал ненавидеть Петра всем сердцем, но Евгения Викторовна и не собиралась нас останавливать. Когда музыка затихла, я почти выпал из его рук, Пётр неровно выдохнул, я ухмыльнулся со злорадством и заметил испарину на его лбе, он вывернул и растирал себе руки. — Ну как тебе, малец? — фыркнул Пётр, запуская ладонь себе в чёрные вихры. — Понравилось? — Скажи, что ты почувствовал? — спросила Евгения Викторовна. Я мялся пару секунд, подбирая слова. — Ничего, я совсем не мог понять, куда он потащит меня.       Пётр ощетинился в ухмылке и сказал: — Прошлый раз ты тоже ничего не чувствовал… — он сделал драматичную паузу, и я закатил глаза. — Но этот раз ведь отличался?       Я замер осознавая свою ошибку и медленно кивну. В первый раз я чувствовал, куда Пётр собирался шагнуть. — Я надеюсь, что ты, наконец, понял разницу, Андрей, — Евгения Викторовна положила руку мне на плечо. — Я занимаюсь с тобой уже пять лет, и знаю, что ты хороший танцор. Я должна была раньше объяснить суть партнёрства, но прежде ты… вёл достаточно хорошо, чтобы я и судьи могли закрыть глаза на… некую стену между тобой и твоей партнёршей. Я рада, что ты сам дошёл до осознания того, что пора меняться. Но, кажется, ты пошёл немного не в том направлении, и в тот раз, когда Англия сказала тебе те слова, я ни в коем случае её не оправдываю, ты танцевал именно так, как танцевал сейчас Пётр. У Англии были причины, чтобы разозлиться на тебя.       Я открыл рот, чтобы спросить какие именно причины, но тут же закрыл. Евгения Викторовна вряд ли дала бы мне ответ. — У тебя никогда не было хорошей партнёрши, поэтому ты счёл чуткость Англии за минус, но ты должен понять: следовать за тобой очень сложно. Но у Англии это хорошо получается. Помни: бальные танцы, настоящие бальные танцы — это не только фигуры и шаги, но и взаимодействие партнёров. Тебе следует поговорить с ней лично, Андрей.

***

      Я чувствовал себя дураком. Англия крутая партнёрша, а я никакой партнёр. Мы снова начали тренироваться в паре, мы извинились друг перед другом, но о самой проблеме так и не говорили. Я пытался смотреть на ситуацию с её стороны, но мы слишком разные, к тому же почти незнакомцы. Танцуя, я пытался вести, но при этом вести её мягче, но вскоре понял, что баланса в паре нет. Приближался турнир и я начинал волноваться, но ни Англия, ни Евгения Викторовна меня не торопили и не ругали. Я был признателен им так сильно, что совсем перестал задираться. — Хоть какой-то плюс в твоём «кризисе», — смеялась Евгения после тренировки, я лишь невнятно буркнул что-то в ответ, смутившись.       Я делал ошибку на ошибке, забывал связки, сбивался с ритма и даже наступил Англии на ногу, чувствуя себя полнейшим идиотом и тормозом. Она тихонечко пискнула, но больше ничего не сказала. — Всё хорошо, — кивнула она мне, подходя после тренировки. Взгляд у неё снова был холодный и безразличный. — Так даже лучше, я чувствую, что ты ведёшь… поэтому…. Я могу танцевать. Ведь быть ведомой — единственное, что я умею.       Она поджала губы и выдавила из себя самую жалкую улыбку, которую я видел в своей жизни. Мне стало противно. От себя. Я прокрутил её слова в голове сотню раз, но всё равно не понимал, что она чувствовала.       Всё это неправильно. Ведь если танцы это взаимодействие партнёров, то полное подчинение одного из них другому — плохо. Ведь так? Так почему Англия самостоятельно отступилась. Англия тоже чувствовала. Чувствовала ведь? Да? Почему же тогда её устраивала роль ведомой. Почему она выглядела такой несчастной? Я её не понимал. И раздражался из-за собственной слабости.       Реальность смазывалась в размытое пятно. Я тренировался усерднее, чем когда-либо, и даже жара меня не останавливала. Не останавливала и Карина: я ловил на себе её взволнованные взгляды, но игнорировал их. Она помогала мне с тренировками. Мы как бы пребывали всё ещё в ссоре, но выражение её лица говорило само за себя. Она нервничала. Переживала. Но всё равно помогала. — Эй, тебе стоит отдохнуть, — она схватила меня под локоть, не давая мне упасть, когда я споткнулся о собственную ногу. В глазах расплывалось от жары и усталости, но я упрямо отдёрнул руку и продолжил танцевать. — Ты так навредишь себе!       В голосе её мольба, но я оставался глух. И сухо попросил её не останавливаться и танцевать. Она подчинилась мне впервые.       Я тренировался в ведении с Кариной и Полиной, когда они свободны, и с Петром учился быть ведомым. Он говорил, что если мне отрастить волосы, то я стал бы симпатичной партнёршей, но со временем вместе с умением следовать, я учился игнорировать его издевки.       Приближался конец лета, а вместе с ним важный турнир. Первый турнир с Англией. — Тебе это нравится? — обратился я к Англии прямо посреди танца. Она вздёрнула брови и спросила: — Что именно? Твоё ведение? Сейчас за тобой легче следовать, — я облегчённо вздохнул.       Но на самом деле мы вернулись к началу.

***

— Волнуешься? — Англия покосилась на меня, параллельно накрашивая ресницы. В этом жесте я заметил нервное возбуждение. Через час первый этап турнира. — Нет, — ответил я. Это ложь, но я надеялся, что моя уверенность успокоит Англию. — А ты, видимо, нервничаешь?       Она поджала губы, но продолжила краситься. Просто чтобы не смотреть на меня, понял я. — Да, это мой первый турнир за долгое время, — я заметил в этих словах возможность понять Англию и попытался завести игру с огнём. — Почему? — помедлив, негромко добавил: — Это связано с твоим бывшим партнёром?       Англия побледнела, но кивнула. Глядя на выражение её лица, я начал жалеть, что решился завести этот разговор. — Да. Ты же знаешь, он умер… погиб в аварии, — она запнулась, словно до сих пор не смирилась с его смертью. — Найти нового партнёра было сложно. Я танцевала с Юрой в паре, сколько себя помню. Мне кажется, у меня и другого партнёра никогда не было…       Она сделала паузу, и я неосознанно задержал дыхание, напрягаясь. Я думал, что Англия сейчас скажет, как скучает по нему, как жалеет, что ей достался такой партнёр, как я, но она сказала совершенно иное. И я в сотый раз убедился, что совсем не понимаю эту странную девочку. — Но его смерть меня совсем не тронула… я ужасна, не так ли? Мы с ним с детского садика вместе, но я ни капельки не расстроилась, только подумала, главное, что могу танцевать…       Она замолчала, опустив глаза. Её слова осели где-то в груди тяжёлым камнем, и я не нашёлся, что ответить. Между нами разлилось напряжённое молчание. Англия продолжила краситься, сделав вид, словно разговора вовсе не было. Но напряжение никуда не делось.       Англия выглядела невозмутимой, и я почти поверил в её искренность. Почти. До тех пор, пока она не бросила на меня быстрый взгляд. И я понял, что так было всегда. Что Англия всегда скрывала свои настоящие чувства, что всегда молчала, не потому что хотела, а потому что боялась быть непонятой, и танцевала скованно, потому что чувствовала вину перед бывшим партнёром. Я вскочил на ноги, исполненный необъяснимой решимостью, моё прошлое поведение показалось мне нелепым, ошибочные выводы глупыми. Но вместо вины — желание всё исправить. — Со мной ты можешь танцевать всегда, слышишь? — Англия медленно подняла на меня свои блеклые серые глаза, и мои щёки тут же предательски вспыхнули. — Все говорили, что из меня ужасный партнёр, и вестись за мной сложно. Но… у тебя неплохо получается танцевать со мной.       Она смотрела на меня пристально, словно желала разглядеть на моём лице следы насмешки. — Но тебе ведь не нравится, как я танцую, — она говорила спокойно, и на губах её расцвело какое-то подобие улыбки. Натянутой и печальной. — Ты никогда не улыбаешься, когда танцуешь со мной. Не стоит жертвовать своим удовольствием ради меня. Найти партнёршу не так сложно.       Я размышлял о тех пропущенных месяцах, когда метался между партнёршами и понял, что устал от этого. Англию отпускать не хотелось. — И ничего не легче! — протестовал я. — И вообще, ты тоже не улыбаешься!       Я повысил голос вовсе не из-за злости, скорее из-за переполняющих меня эмоций, и тут же испуганно огляделся по сторонам. Пары вокруг перешептывались, и я заметил насмешку в чужих голосах. Они видели в этом только ссору, но это совершенно другое, не так, как в первый раз. Это откровение. Я понизил голос и продолжил: — Ты вроде бы танцуешь, следуешь, но словно летаешь где-то, словно тебе не нравится танцевать со мной, — я сделал ударение на последнем слове, и Англия вскинула голову, с изумлением глядя на меня. — Мне сказали, что в паре главное баланс, мне очень жаль, что я первый начал рушить его, но сейчас, когда я уже понимаю, какая ты офигительная партнёрша, я не чувствую от тебя никакой отдачи, словно ты всё ещё с ним.       Обида проскользнула в голосе против моего желания, но Англия лишь печально улыбнулась на мои слова. — Я словно танцую один…. А… я с тобой хочу… танцевать.       Последние слова я выдохнул совсем тихо, стыдливо опустив голову. Сердце с бешеной скоростью билось в моей груди, кровь прилила в голову, стало душно, и закружилась голова. Я отступил, пытаясь удержать равновесие, развернулся и трусливо ретировался в коридор. Вслед мне донеслось еле слышное «спасибо».

***

      Евгения Викторовна от меня и Англии ничего не ждала, это было не удивительно, ведь мы только начали станцовываться, поэтому, сказав нам пару базовых фраз, по типу «выложитесь на полную», «чувствуйте и танцуйте», она пошла промывать голову Мише и Карине. Но сам я поставил себе цель выиграть этот турнир и показать Англии, что я хороший партнёр.       Но изменить свой танец за пять минут не получится, как бы ни хотелось. И мы с Англией, боясь всё испортить, станцевали так, как тренировались, с трепетом держа в мыслях слова друг друга. — Юрий был очень хорошим танцором, — рассказывала Англия, между заходами. У нас не так много времени, и любое слово было способно сломать то хрупкое взаимопонимание, которое мы с таким трудом построили, но я не останавливал её и пытался успокоить свою скулящую гордость. — Он очень хорошо вёл, но танцевать не любил. Заниматься его заставляли родители, но он всё равно пропускал тренировки, поэтому мне приходилось тренироваться с новичками или с теми, у кого партнёр заболел. Мне приходилось подстраиваться под каждого, и через какое-то время я совсем перестала танцевать для себя. Юра сказал, что, когда я так чутко следую, танцевать легче. Тренер говорил, что баланс очень хороший, и все выглядит так, словно мы с полуслова друг друга понимаем. Но понимала только я.       Она замолчала и подняла на меня глаза, в которых я ясно видел, кроме горечи и привычного безразличия, искорку восхищения. И после чего моё сердце забилось в бешеном ритме, выбивая из легких воздух. — Всё это — моё следование всем нравилось… — она сделала паузу, и глаза её вспыхнули как две серебряных монетки. — Всем. Кроме тебя…       Англия ожидала от меня ответа, но все мысли вылетели из головы. Я улыбнулся ей и хлопнул по плечу. — Я буду вести тебя так, чтобы сделать из тебя самую лучшую партнёршу, — голова отдавалась тупой болью и тяжестью, и я с трудом заставил себя продолжать улыбаться.       Приход Карины с Мишей позволил мне ретироваться в туалет. Там я умылся и попытался успокоить сильно колотящееся в груди сердце, но понял, что оно бьётся так быстро совсем не из-за волнения. Я смотрел на себя в зеркало, разглядывая своё резко побледневшее лицо.       С большим трудом я снова натянул улыбку и протёр слегка дрожащие руки. — Сейчас всё пройдет, — сказал я, вздыхая, и вышел в коридор.       Когда я вернулся, Англия ожидала меня уже около паркета. Я ощущал смутную неловкость, приглушённую моим состоянием. Англия несмело улыбалась уголками губ, видимо, вдохновлённая моими словами. Когда мы вышли на восьмой танец, она расправила мне номер на спине и взволнованно всмотрелась в лицо. — Ты всё ещё напряжен. Всё хорошо? — я улыбнулся и кивнул.       Но посередине танца всё же забыл связку. Я в последний момент, попав в темп, сделал самое базовое движение, заученное уже до автоматизма. Англия слегка сжала мои пальцы и вопросительно скосилась на меня. — Прости, — едва шевеля губами, прошептал я, чувствуя, как пол начал уходить из-под ног.       Следующее движение снова импровизация, Англия следовала за мной идеально, но я почувствовал, как она напряглась. На виске я почти потерял равновесия, но Англия прижалась ближе, поддержав. Я с трудом взял себя в руки, на мгновение закрыв глаза, чтобы прогнать красные точки.       Мы точно провалимся. Провалимся, и Англия не захочет больше со мной танцевать. Эта мысль подстегивала меня, и остаток музыки я умудрился протанцевать, как ни в чём не бывало. Англия следовала за мной, словно мы танцевали давно отрепетированную связку, а не импровизацию на скорую руку, и я невольно восхитился ей.       Но силы покинули меня, как только музыка затихла, и я почти тут же осел в руках Англии. Она помогла мне добраться до бортика, и, когда я оказался за пределами паркета, опустился на пол. Меня мелко трясёт, и Англия испуганно нависла надо мной. — Что случилось? Тебе плохо? — она начала засыпать меня вопросами, но не успел я и рта открыть, как к нам подлетела Карина. Она схватила меня за плечи, и на её лице смешалось переживание с праведным гневом. — Что, доигрался? А я говорила тебе, не изводи себя тренировками, — я передёрнул плечами и искривился от её звонкого режущего уши голоса. Я поднял взгляд и встретился с Англией глазами: она стояла чуть в стороне, сжав в руках подол своего сиреневого платья так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Сейчас всё пройдет, — на выдохе сказал я, облизав пересохшие губы. — Просто пить хочу… — Да ты, кажется, летнюю лихорадку поймал, — встрял Миша. — Посмотрите, он весь красный.       Карина тут же прижала свою ладонь к моему лбу и почти тут же отдёрнула, негромко сказав: «и правда горячий». Она убежала к своей сумке и через пятнадцать секунд запихнула мне в рот таблетку. Англия тут же протянула мне бутылку с водой. — В каком вы заходе? — Карина обратилась к Англии, и та ответила непривычно высоким голосом: — В третьем. — Отлично, мы тоже, и у нас есть ещё семь минут, может, и таблетка успеет подействовать.       Миша помог мне добраться до стены, чтобы никому не мешал на проходе. — Ну, что, Каринка, у нас минус один соперник, — улыбнулся Миша. Карина насмешливо изогнула брови. — Вот ещё, мне не нужна победа с подачки этого хиляка, — фыркнула она.       Я негромко рассмеялся, больше желая показать, что со мной всё в порядке. Рассмеялся и Миша, причем настолько наигранно, что Карина бросила на него испепеляющий взгляд. Я почувствовал безграничную благодарность. Они понимали всю важность этого турнира для меня. Англия оставалась рядом, не отходя ни на шаг, взгляд ее оставался недвижно напряжённым, казалось, что она вот-вот просверлит во мне дырку.       Карина и Миша ушли на третий заход фокстрота. Перед нашим выходом на венский вальс оставалось три с половиной минуты. Таблетка подействовала почти сразу: жар отступил, и я почувствовал, как липкий болезненный пот остыл, вытягивая тепло. Я прикрыл глаза, ощущая почти непреодолимое желание уснуть, но тут же отдёрнул себя. Необходимо было вернуть концентрацию. — Ты как? — Англия спросила так тихо, что я с трудом различил её голос. Он терялся в фоновых звуках: разговорах, шагах, музыке. — Всё в порядке, — сказал я. — Не волнуйся, я смогу тебя вести. Тем более, разве я не самый крутой партнёр? Она улыбнулась и кивнула. — Самый крутой.

***

      Действие таблетки отдалось слабостью в теле, но спавшая температура дала возможность спокойно мыслить. Оставался последний танец, и я почувствовал себя новичком, первый раз пришедшим на турнир. Перед самым выходом на паркет к нам подошла Карина с Мишей. Парень положил руку мне на плечо и слегка сжал пальцы. — Ты уж продержись, немного осталось. Я кивнул, вкладывая всю уверенность и стремление в это простое движение. Я должен постараться, чтобы Англия почувствовала себя на паркете свободной, чтобы она не испытывала вину или обязательства перед кем-то, чтобы не была скованной невидимыми цепями собственного альтруизма. Чтобы она могла насладиться танцами на полную.       Я вспомнил фокстрот, когда Англия, почувствовав моё состояние, помогла мне не потерять равновесие, поддержала и следовала за моими движениями, словно всё так и должно быть. Внутри меня разлилось приятное тепло.       Я бросил взгляд в сторону, глядя на Англию: она стояла как всегда прямая, тоненькая как веточка, очень похожая на диснеевскую принцессу в своём платье. Худенькая, как новорождённый жеребёнок.       Карина перехватила руку Англию, когда мы уже собирались выйти на паркет, и увела в сторону шага на два. — Помоги ему, — прошептала она и поджала губы. Англия дёргано кивнула. — Мы же пара, — сказала она, и лицо Карины облегчённо разгладилось. — Вот и славненько, — Карина почти мурчала, протянув эти слова. Она схватила Мишу за руку, и они вышли на паркет первыми. — Но победу мы вам не уступим.       Когда начала играть музыка, я забыл обо всём. И о слабости, и о проблемах, о старых ссорах, обидах, собственном страхе. Англия в моих руках снова легкая, как перышко. И я понимал, баланс — идеальный. Не потому что Англия отдавала все силы, чтобы следовать за мной, не потому что я взял всё на себя, словно играя в перетягивание каната, а потому что, наверное, первый раз в жизни мы танцевали неподдельно.       Я вёл Англию, смешивая отработанные связки с импровизацией, и лицо непроизвольно растянулось в довольной улыбке. Я позабыл о слабости, хотя некая охватившая ноги ватность придавала скованность движениям. Первого места нам не стоило ожидать ещё с прошлого танца, но в ту минуту я не думал ни о самом турнире, ни о призовых местах. Внутри меня бушевали новые чувства, я ощущал самый настоящий азарт и восторг от этой упругой покорности Англии. Она следовала так же легко и умело, как обычно, но одновременно совершенно иначе. Я чувствовал её напряжение, волнение, трепет. На этот раз она по-настоящему наслаждалась, словно она, наконец, отпустила призраков прошлого. Когда мы уходили с паркета, ни я, ни Англия не могли убрать улыбки с лиц.       На награждении мы оказались на четвёртом месте, но, когда Англии вручили награду, как лучшей партнёрше, она не смогла сдержать слёз.