Погребенные заживо

Каждый раз, когда, забывшись, она вдыхает глубже спертый воздух комнаты, наполненный сочетанием запахов медикаментов, отсыревших бумаг и нетронутой за день еды, ее незамедлительно начинает мутить. Эбби кривится, закашливается, пока на глазах не проступают слезы, но не чувствует в себе сил отодвинуть подальше источник проблем. Ей нужно решиться сделать это наконец, скрываться ото всех вечно не выйдет. Не в этом случае. И все же, каждый раз, когда она тянется к краю стола, рука начинает предательски дрожать, и Эбби резко отшатывается, вновь заходясь в мучительном кашле. - Все в порядке? Ты не пришла на ужин. Маркус появляется за ее спиной неслышно, привычно заставляя чуть вздрогнуть и поднять глаза от заполняемых бумаг. Взгляд сразу натыкается на проклятую тарелку и Эбби нервно сглатывает, поспешно оборачиваясь на его голос. И тут же снова кривится, не в силах обуздать отвращение. Впрочем, от него она давно ничего не скрывает. В руках Маркуса зажата точно такая же чаша, наполненная свежей вечерней порцией похлебки. И Эбби едва сдерживает рвотный спазм, дыша часто и прерывисто. Его взгляд скользит по столу, натыкается на серебристый металл с остывшим варевом и все сразу же встает на свои места. В отличии от нее, он не морщится от одного только вида еды. Не пристает с ненужными вопросами. Просто опускается рядом, хороня дрожащие тонкие пальцы в коконе теплых ладоней. Позволяя себе лишь задумчиво, с нотками озабоченности, озвучить мысль, что беспокоит его прежде всего: -Тебе нужны силы, Эбби. И это тихое признание в беспокойстве лишь о ней при любых обстоятельствах разрядом тока проходит по натянутым нервам. Словно, выказывая слабость, Эбби предает его, готового ради нее на все. Даже выжить любой ценой. - Знаю. Но я просто не могу, - давясь слюной и слезами, комом подступающими к горлу, она кривится и с бессильной ненавистью взирает на тарелку, как на самого злейшего врага. - Пытаюсь весь день себя заставить, но тщетно. Впрочем, ему объяснять ничего и не требуется. И какое-то время Маркус просто обнимает ее, позволяя выплакать накопившиеся слезы. Пока она сама не приходит к неизбежному осознанию и не вскидывает на него потемневшие глаза, кажущиеся почти черными из-за расширившихся от скудного освещения зрачков. Задавая вопросы, она в первую очередь не удовлетворяет любопытство, а невольно пытается выторговать у самой себя еще одну крохотную отсрочку, прежде чем воплотить в жизнь задуманное. - А как остальные? - Не скажу, что хоть кого-то обрадовала перспектива подобного питания на ближайшее время, но большинство справилось легче, чем ожидалось. У остальных постепенно тоже войдет в привычку и не будет даваться каждый раз так тяжело. Чтобы жить, нужно есть - простой, пусть и беспощадный, закон жизни. Перефразируя, он все же невольно цитирует кусок из ее позавчерашнего обращения, направленного к обитателям бункера, и Эбби, закусывая дрожащие губы, утыкается лбом в его плечо. - И кто я после этого? Воскресшие в памяти обрывки собственной речи, уверяющей остальных в том, что у них просто нет иного выбора, настойчиво звенят в ушах. Действуя угнетающе, давяще. Стыдя. И Эбби, рывком отняв руки, отстраняется и резко пододвигает к себе тарелку, отставленную Маркусом. Словно бы собираясь отчаянным кавалеристским наскоком захватить непреступную ранее крепость. - Все в порядке, Эбби, - он опускает ладонь на ее колено, чуть сжимая. Смотрит понимающе. И ее накрывает теплой волной от поддержки, передаваемой его прикосновениями, взглядами. Тихими словами, дающими ей очередную крошечную отсрочку. - Тебе не обязательно делать это сейчас, у меня запасено еще немного галет. - Нет. Ты сам должен есть. Только на похлебке ты быстро ослабеешь, - она трясет головой и бросает на него благодарный и одновременно беспомощный взгляд. - Я никогда к этому не приду сама. Но, когда ты рядом, решиться кажется проще. - Хорошо. Тогда я буду здесь, сколько нужно. Она зачерпывает полную ложку и сует ее в рот с такой скоростью, что кажется, чуть ошибись с траекторией движения руки, и зубы окажутся раздроблены мягким металлом. Отвлекая ее, Маркус что-то ободряюще бормочет о курятине и прочих вкусовых ассоциациях, но это слабо помогает. Эбби искренне старается прожевать варево, но уже на втором подходе челюсти сводит спазмом и она поспешно проглатывает похлебку, давясь кусочками мяса. Стараясь не смотреть в тарелку. Не дышать, чтобы не чувствовать заранее представляющегося мерзостным послевкусия. Вдох, другой, третий. Главное не думать о лишнем, не вспоминать. Сосредоточиться лишь на механике действий челюстей и руке Маркуса, сжимающей ее колено. Однако домыслы оказываются сильнее, и, реагируя на картины, проплывающие перед внутренним взором, желудок также отзывается спазмом. Всхлипнув, Эбби бросается к раковине, прощаясь с жалкими крохами пищи, раздражающими пищевод. Рвотные позывы, подпитываемые все тем же проклятым воображением, еще долго не стихают, выталкивая из нее скудные остатки желудочного сока. Слезы сами собой текут по щекам, пока она заходится в хриплом кашле. Маркус рядом. Она все время чувствует на плечах его руку, пока вторая осторожно удерживает ее заметно отросшие за эти годы волосы. - Все в порядке Эбби, ты в этом не первая, - он привлекает ее, трясущуюся все сильнее, к себе. Попутно умудряясь наполнить стакан водой из-под крана. - Вот, выпей. Тебе станет легче. Она точно знает, что мотивируя стражников, находящихся у него в непосредственном подчинении, он раз за разом съедал проклятое варево до последней капли. Без гримас отвращения, без ненужным комментариев, не позволяя себе отвлекаться на внутренние терзания или гадания о том, кто же послужил основным ингредиентом сегодня. И ее захлестывает чувством стыда и злости на саму себя. - Как ты смог? Как это получается? Пусть голос слаб и дрожит, но она действительно хочет понять. Ей необходимо отыскать способ справиться с этим, хотя бы ради того, чтобы не видеть страданий, явственно проступающих на его лице, когда ее в очередной раз скручивает приступом отторжения пищи. - За время, проведенное на земле, мне доводилось есть вещи и похуже на вкус, - он старается хоть немного отвлечь ее шуткой, но, встречая измученный, просящий взгляд, притягивает еще ближе. Вынуждая уткнуться лицом в себе в грудь и баюкая, словно расстроенного ребенка. Голос его звучит глухо и впервые напряженно хрипло. - Ты верно подметила - если я не буду есть, то ослабею и не смогу больше контролировать людей. А с ослаблением контроля возобновятся и распри. А, значит, есть вероятность, что я не смогу защитить тебя, когда ты снова пойдешь против ужесточения законов Октавии. Он целует растрепанную макушку Эбби, сам не замечая, как от обличения в слова самых черных перспектив их будущего, все сильнее стискивает ее в объятиях. - Этого допустить я не могу. И, даже если каннибализм не самое худшее, что еще ждет нас, пусть так. И не на то пойду, чтобы мы оба протянули это чертовы пять лет, пока Беллами не вернется. Она молча кивает, на какой-то миг полностью забывая о себе. О непроходящей усталости и слабости от недоедания и изматывающих головных болей. Об отвращении, что неизменно рождает в ней мысль о том, что необходимо прожить, продержать еще один день, которого она вовсе не хотела. Но, в опровержение ее мнимому желанию сдаться, от его слов сердце начинает биться чаще. Он любит ее. Она нужна ему, чтобы выдержать это. И, что скрывать, ничуть не меньше, чем он ей. И именно Маркус, беззащитный в своей искренности и желании жить ради того, чтобы жила она, вдруг выходит на первый план, что-то резко сбивая в ее приоритетах, втаптывая в пыль все устаревшие моральные принципы. Его любовь, о которой он больше не заявляет вслух, как в первое время, год от года не становится меньше. Не меняется по мере того, как они все лучше узнают друг друга. Словно ее слабости, кажущиеся ей самой столь непростительными, не имеют для него никакого значения. И это невольно делает ее сильнее. Эбби в последний раз всхлипывает и, оторвавшись от его груди, вновь возвращается к столу, стискивая пальцами отброшенную ранее ложку. - Я смогу Маркус. Клянусь, мы выберемся из этого вместе.