Погребенные заживо

В мерцающем, пронзительно красном свете прерывистое дыхание звучит как-то особенно тяжело и затрудненно. Словно свет помогает воздуху иссякать быстрее, и попытки захватить его в легкие оказываются заведомо обречены. Пот крупным каплями стекает по телу и лицу. Путается, замедляется на тонких волосках. Трепещет от сбитого дыхания, оседая на губах. Скрюченные пальцы суетно мнут ткань простыни, безжалостно рвут, когда наваливается очередная волна паники. Беззвучный внутренний крик, внешне обличенный лишь в разрозненные хрипы, захлебывается тонкой тканью, давящей на лицо. Ножом режущим светом. Стягивающей губы солью. Маркус пробуждается от собственного хриплого кашля. И первые минуты со сна, плохо понимая, что происходит, ошалело водит глазами по комнате. На соседней койке стонет, ловя широко открытым ртом воздух, Миллер. Угрюмо медитирует, стараясь выровнять дыхание, только вернувшийся с дежурства Джексон. Тревожный красный свет, лишенный со временем звукового сопровождения, заливает комнаты и коридоры, и какие-либо вопросы излишни. Второй год заточения в бункере почему-то выдался богаче всего на поломку систем. Чаще прочих подводит система жизнеобеспечения. Измотанные инженеры сбиваются с ног, порой по несколько дней без сна и отдыха посменно латают отказывающие механизмы. Это всегда требует времени. Слишком много времени. Потому все они уже практически привыкли просыпаться взмокшими от пота, с гудящими головами, отчаянно втягивая разряженный воздух. Жителям Ковчега перебои с системами даются проще, тогда как легкие землян, взращенных на достатке свежего воздуха, непрестанно горят. Однако сложнее всего эти пробуждения даются Эбби, которая раз за разом вынужденно переживает кошмар заточения в погибающем от многочисленных сбоев из-за отстыковки корабля исхода Ковчеге. Прочих, дождавшихся помощи в той душегубке, до бункера просто не дошло. Да и о ее муках, кроме Маркуса и ее соседей по комнате, мало кто догадывается. Лишь чрезмерная бледность, губы, сжатые в тонкую нить, да трясущимися еще пару дней руки могут выдать неладное. Она слишком привыкла не подпускать никого близко. Никого, кроме него. Озаренный вспышкой понимания, разрывая в лохмотья вяжущие путы сна, Кейн рывком подрывается с места, напрочь забывая обуться и на ходу натягивая футболку. Спать наполовину одетым для быстроты реагирования на сигналы тревоги он научился еще на Ковчеге. И хоть этот сигнал не входит в рамки его компетенции, Маркус значительно обгоняет вяло бредущих к сменщикам механиков. В комнате Эбби также царят сдавленный кашель да сиплые ругательства. Которые лишь усиливаются, когда его сильные руки внезапно сдергивают с кровати ошалелую со сна Луизу, мастера гидрофермы, в последствии вышвыривая ее за пределы помещения. - Какого хрена, Кейн! Опять! - Бессильная что-либо изменить, рычит она, измотанная недавно закончившейся сменой и всем этим дурдомом. Осатанело пинает дверь, прежде чем обессиленно стечь по ней же на пол. - Эта комната не только для твоей принцессы! Но это так, скорее для проформы. Все это тоже не в первый раз. Найла же, как всегда все понимающая, отшатывается от койки Эбби, снимая руку с взмокшего лба подруги, и поспешно выходит сама. Кары, встающей вечною преградой на пути, к счастью на месте нет. Она как раз возглавляет заступивший на смену отряд инженеров и механиков, выискивающих причину очередной аварии. Вслед за этим они обе покидают затянутый полутьмою коридор, отправляясь досыпать в его комнату. Его соседи к этому также привыкли. Кейн, подтянувшись на руках, беспрепятственно взбирается на верхнюю койку. Тонкая, словно иссохшая за эти месяцы фигурка Эбби лежит скрючившись, вцепившись побелевшими пальцами в простыню. Дыхание учащенное, рваное. Взгляд - невменяемый, больной. Заволоченные приступом паники глаза хаотично и бессистемно мечутся по комнате, всматриваясь во что-то творящееся только у нее в мозгу. Когда Маркус опускается рядом, устраиваясь на узкой койке, Эбби изначально противится. Не узнавая, вздрагивает, судорожно отталкивая его ладонями, спутанными обрывками простыни. И лишь после, вслушавшись в тихий настойчивый шепот, так же судорожно хватается бережно высвобожденными из ткани пальцами за его футболку. Хрипит, силясь вымолвить что-то. О чем-то предупредить. Уберечь. С его приходом приступ ожидаемо не исчезает подобно дымке. И Маркус еще долгое время лежит рядом, укрывая от целого мира собственным телом, готовый к любому повороту событий, к каждому рывку или вскрику. Обнимает, каждой частицей себя передавая тепло и чувство покоя ее измученному телу. Целует спутанные волосы на затылке, нашептывая что-то глубоко личное, чему никогда бы не позволил вырваться при свете дня. Каждый раз протекает по-разному. И Маркус, баюкая ее, настороженно следит за тем, как постепенно ослабевает хватка и выравнивается дыхание. Пока Эбби не проваливается, измотанная, в тяжелый сон без сновидений. После чего удобнее устраивает ее у себя на груди, изможденно опрокидываясь на спину и пытаясь не сомкнуть больше глаз, постепенно становящихся под стать тревожному мерцающему свету. Пока, по утру, вновь не пробуждается рывком, растревоженный. Вырванный из навалившегося на плечи свинцовым пологом сна уже не слезами, которые чувствует натянутыми жилами даже за дестяки метров от нее, а пока еще нерешительным, благодарным касанием чуть разъеденных солью губ.