***
После того, как Наташа конкретно промывает им всем мозги и объясняет правила проживания в доме, они наконец распределяют песни и принимаются за работу. На репетициях с Леной Коляденко всё проходит относительно тихо. Алан усмехается: ребята ещё просто боятся показывать характер. Выполняют все её требования, разучивают базовые движения. Она их проверяет, и пока они поддаются. Кроме Макса. Снова он. Валяется на лавочке. Скептично смотрит на то, как танцовщики балета работают с ребятами. Качает головой и выходит из зала. А это уже интересно. Через пару дней он созревает с идеями для постановок и собирает всех в зале. Назначает отдельное время для каждого. Вопреки ожиданиям, Макс приходит. И ещё один парень, с которым они должны выступать вместе. Алан сверяется со списками номеров. Его зовут Денисом. — Значит, концепт такой… — начинает достаточно уверенно и сразу же натыкается на недовольный взгляд. — Тебя что-то не устраивает? Пацан выгибает бровь и отвечает: — Да, не устраивает. Денис таращится в недоумении, но воздерживается от комментариев. — Мне не нравится песня. — Я не имею никакого отношения к песням, моё дело — ставить номера. — Какой смысл репетировать, если я даже не знаю, как буду это петь? У Алана внутри поднимается волна негодования. И он цедит ядовито: — Какой смысл мне вообще напрягаться, если ты опять проваляешься на лавке полрепетиции, а потом свалишь? Макса это приводит в чувство, и он сидит мирно до конца отведённого на обсуждение времени. Вечером Алан курит одну сигарету за другой, не понимая, чем его так зацепил этот пацан. На следующий день Макс подходит сам. Подыскивает подходящий момент и выпаливает: — Я хотел бы извиниться. Ты ни в чём не виноват, просто меня не слышат, и это будто разговаривать со стеной. А я нервничаю, потому что не знаю, как буду петь материал, в котором я чувствую себя максимально некомфортно. Он тараторит, не зная, куда деть глаза. Не решается посмотреть прямо. Чёрт. А ему и правда стыдно за своё поведение. Алан ловит себя на мысли, что на него невозможно злиться. Он едва не краснеет от смущения, и это чрезвычайно забавно. Он ещё такой ребёнок. — Всё нормально, — на этих словах Макс слегка улыбается, а у него самого какая-то странная щекотка пробегает меж рёбер. Барских уже собирается уходить, как он осторожно перехватывает его локоть и предлагает: — Слушай, если тебе что-то не нравится и хочется это изменить, обращайся ко мне, может, и получится что-то придумать. Он кивает, сияя, как начищенный пятак. Аккуратно убирает руку. И уходит едва ли не вприпрыжку. Чудной. Макс не заставляет себя долго ждать. Он приходит после первого прямого эфира и сообщает о том, что хочет петь свою авторскую песню. На вопрос о том, давно ли он пишет, Макс отвечает: — С четырнадцати лет, чуть-чуть. Алан по-прежнему заинтересован в нём. Он не понимает, откуда это чувство, этот странный трепет и внутренний голос, шепчущий ему: «Тебе нужно это». Он слушает его до глубокой ночи. На «чуть-чуть» уходит пять часов. И пяти часов оказывается достаточно, чтобы осознание обрушилось на него, как снег на голову. Он начинает влюбляться. — Ну как тебе? — Макс смотрит смущённо, с надеждой. Он нервничает, перебирает пальцами, не зная, куда себя деть. И это подкупает. Ему важно его мнение. Алан давит в себе желание прикоснуться к его руке, успокоить. Он улыбается и отвечает со всей искренностью, на которую способен: — Я поговорю с Наташей, но ничего обещать не могу. Он радуется лишь тому, что доделал всю работу до посиделок с Максом, потому что он никак не выходит у него из головы. Наташа даёт добро. Они знакомы слишком долго, а потому ей хватает его уверенности в своих действиях. Проект набирает обороты, рейтинги растут, напряжение усиливается. Конфликты происходят всё чаще, а продюсеры шоу начинают давить. Наташа зовёт его к себе, и по голосу он понимает, что разговор будет не из приятных. — Вы ведь подружились с Максом, Алан? — она так выделяет слово «подружились», что у него не остаётся сомнений: она догадывается. Быть может, не на сто процентов, но чувствует. — Да. — Он не устраивает руководство. Чересчур своенравный, чересчур бунтарь, но при этом не поддерживающий игру, в которую вынуждены играть почти все участники. Он выделяется, и это не к добру. — Сколько? — он не считает необходимым уточнять. — Несколько эфиров, наверное. До финала ему дойти не дадут, пусть он и пользуется популярностью, девчонки от него без ума. Я не могу сказать точно. — Ясно. Могилевская качает головой, и на её лице читается сожаление. — Мне жаль. Он не знает, что ответить ей, поэтому уходит, чтобы разобраться в нахлынувших чувствах. Курит снова. Когда практически бросил. Не может удержаться. Пальцы дрожат, а грудину распирает вязкое отвращение. Давит на рёбра, сжимает лёгкие. Он ведь мечтал попасть на этот проект. Такой простор для фантазии, такая классная возможность реализовать себя, попробовать что-то новое. И теперь он готов бросить всё, потому что они несправедливы к Максу. Потому что он не желает с этим мириться, но лишён розовых очков — он ничего не сможет исправить. Они не уступят. Максу он ничего не говорит, потому что и без того ощущает нарастающее давление. Ему максимально некомфортно, а к опротивевшим интригам и сплетням добавляется слишком пылкий интерес Макса к номеру со Светой Лободой. На репетициях Барских бодр, пышет энергией, что совершенно на него не похоже. Не настолько. Он невзначай расспрашивает, какая Света в реальной жизни, зная, что Алан с ней знаком не первый год. Он отделывается общими фразами, проглатывая ревность. Жанна звонит ему всё реже. Их брак переживает не лучшие времена, и что-то подсказывает ему, что они не смогут долго протянуть в таком режиме «от звонка до звонка». Когда всё изменилось? Сложно сказать. У него свои проекты, у Жанны — стремление реализовать себя после рождения Лолиты, а у них в целом — угасшие чувства, разжечь которые крайне трудно. Она всегда поддержит его, он уверен, и как раз в такие моменты ему кажется, что он её абсолютно не достоин. Подготовка к номеру с Лободой превращается в сущий ад. Макс в неё влюблён. Влюблён слепой любовью, как фанат в кумира. Такая влюблённость быстротечна, она проходит молниеносно. И Алан бы мог смириться, но Макс перестал к нему заходить по вечерам. Они почти не разговаривают в последнее время. И это словно лишить его кислорода. Он пытается намекнуть. Пытается звучать исключительно профессионально. — Макс, тебе стоит умерить пыл. Со Светой. Это не красиво, не этично, в конце концов. Он молчит, а после взрывается и шипит: — Какое тебе дело… Алан усмехается. И правда, какое ему дело. Он всего лишь по уши. Он всего лишь наступает на те же грабли. Снова.***
Алан ждал его в парке уже двадцать минут. Убеждал себя, что обстоятельства могут быть разные, что могло произойти всё, что угодно. Запрещал себе думать, что Руслану плевать. — Привет, — он появился как всегда неожиданно. Поцеловал его в губы. Присел рядом, закурил. Красивый. В светлых волосах, что отливали серебром, ютились солнечные зайчики. На обычно светлой коже рассыпались веснушки. И лишь взгляд остался не тронут теплом. Холодные голубые радужки скорее отталкивали, чем притягивали. Но он был слишком очарован, слишком влюблён. — Я уеду на выходные, — поставил Руслан его перед фактом. — Куда? — он знал, какой ответ получит, и всё же спросил. — Какое тебе дело? — обернулся, и, казалось, о его взгляд можно порезаться. Алан проглотил обиду. Коснулся плеча и пробормотал: — Прости, это не столь важно. Он не отстранился, позволяя себя трогать. Всегда снисходительность, всегда разрешение. Вот только не важной была ни поездка Руслана, ни его пункт назначения. Не важным был он сам. С самого начала.***
Номер проходит на ура. Приставания Макса к Свете все расценивают как часть постановки, а она, надо отдать ей должное, не теряется и делает вид, словно так и надо. Алан смотрит. Смотрит, не может оторваться. По рёбрам глухо тарабанит отчаянье, спотыкаясь о кипучую ревность, и он понимает, что не готов встретиться с Максом сейчас. Не готов к восторгам, к его безмерному счастью, к восхищению, которое направлено не на него. И даже улыбки последние несколько дней — не ему. Это ударяет сильнее, чем он только мог себе вообразить. Его находит не Макс. Света. — Прости, что всё вышло из-под контроля, — получается грустно, слишком печально, чтобы это укрылось от её внимания. — Пожалуй, с таким я сталкиваюсь впервые, но не критично, — она садится рядом на диван и смотрит пристально. — Зачем извиняться за то, что совсем от тебя не зависит? Его взгляд явно говорит всё за себя, и притворяться сейчас ему хочется меньше всего. — Да ладно… — она выдыхает с изумлением. — Хотя мне стоило догадаться, учитывая, как ты смотрел на него на репетиции. Слушай, всё наладится. — Ты не злишься? — Он ещё перерастёт, вот увидишь. Я уже говорила, Алан, мне не из-за чего злиться. Почему-то после разговора с ней ему не становится ни капельки легче. Он забывается тревожным сном, игнорируя предчувствие, царапающее внутренности. Чутьё его не подводит. Выходка Макса не остаётся незамеченной, и это окончательно настраивает продюсеров против него. Он не совсем разбирается, как это работает. Грязь позволено разводить только согласно заготовленному сценарию? Восхитительно. Грёбаные лицемеры. Макс, впрочем, недолго витает в облаках. Наташа сама разъясняет ему дальнейшие перспективы. Он врывается в его кабинет, будто ураган. Злющий, раздражённый. — Ты знал?! — и, посмотрев на него пару секунд, добавляет: — Ты знал. Он подходит всё ближе. Опирается на стол руками и цедит: — Какого хрена ты не сказал?! Я думал, мы друзья. Какого хрена, Алан?! Он и сам не понимает, какого хрена. Какого хрена происходит, потому что эмоции, столь тщательно запираемые им, прорываются, и он не успевает осознать, притормозить, сделать хоть что-то. Он подаётся вперёд через стол и дёргает Макса на себя. Целует. И едва не сходит с ума. Господи боже. Крышу уже не вернуть обратно. Она повернулась на этом пацане, который цепляется за его плечи. Замирает испуганно и от неожиданности приоткрывает рот. Алан раздвигает языком его губы и умирает. Всего на несколько секунд позволяет себе это. Позволяет свихнуться. Макс отрывается от него, и на его лице смесь из недоумения и ещё чего-то совершенно нечитаемого. Алан надеется изо всех сил, что это не отвращение и не презрение. — Вот почему. И выходит первым. Руководство проекта добирается и до него. Полощет мозг умело, с чувством, с толком, с расстановкой, мучительно долго, хотя в целом они могли бы уложиться в одно предложение. «Если продолжишь его защищать, тебе тоже тут не будут рады». Он выслушивает это с глубочайшим похуизмом и для себя решает, что не будет плясать под ничью дудку. План рождается моментально. И срабатывает. Сказать в прямом эфире, что режиссёры проекта требуют того, чтобы Макс выступал. Устроить переполох. Насладиться их растерянностью. И уйти, предупредив только Наташу. Наверное, это трусость, но прощаться с Максом — слишком. Он и так потакал своей слабости. Слабости, которой этот мальчишка стал удивительно быстро. Он смотрит следующий эфир. И не верит своим глазам, когда слышит его уверенную речь: — На прошлой неделе из проекта ушли близкие мне люди, — сердце падает в пятки. — Ушёл Алан Бадоев… …а дальше он просто не слышит. Он не слышит ничего, кроме грохота своего сердца. Кроме слов, от которых внутри всё перевернулось. Он достаёт диски с сырыми наработками Макса. Слушает «Суку-любовь», вспоминая его горящий взгляд, его завязанные руки. Чувствует, как возбуждение разгоняет кровь всего за пару секунд. Он так его хочет. Он так ему нужен. Он засыпает только под утро, послушав всё по несколько раз. А утром его будит звонок. У него сосуды разрываются, и горячая кровь топит всё внутри, когда Наташа говорит, что он порезал себе вены. — Алан, с ним всё в порядке. Это была нелепая попытка привлечь внимание. С ним всё нормально. А у него на подкорке бьётся одна мысль. Он мог его потерять. И его, чёрт возьми, не было рядом. Он мог его потерять. Он ему до безумия нужен.