***
Разговор с Русланом выматывает его до такой степени, что он не думает о том, чтобы позвонить Максу или хотя бы написать сообщение, хоть как-нибудь дать ему знать о себе. Он спит беспокойно, забывается тревожным сном, прерываемым непрошеными воспоминаниями. Ощущениями, что он гнал не один год. Его власть, превосходство и чувство беспомощности, сковывающее, заставляющее цепенеть перед ним. Своего рода эмоциональный откат. Утром он просыпается разбитым. Не может собраться толком, суетится, постоянно возвращается в спальню, будто что-то забыл, будто не хватает чего-то. Телефон. А ведь он так и не объяснил ему, что теперь всё наладится, что Руслан исчезнет, что он наконец свободен, и мысли о прошлом не причиняют ему боли, потому что раны затягиваются. С Максом от них скоро не останется и следа. Благодаря ему больше не страшно. Он мчится в офис, и там — вопреки его ожиданиям — Макса нет. Он набирает нервно номер, заставляя внутренний голос помолчать хоть секунду. Не сейчас. Накрутить себя он всегда успеет. Макс не отвечает. Обиделся. Любой бы не выдержал, чёрт возьми. Он же вёл себя как полный мудак: сперва молчал, не открывался, отталкивал, а когда всё же решился, судьба нанесла неожиданный удар. Максу тоже нужно переварить, осмыслить. Работа занимает всё время, и как назло связаться с Максом не выходит. Ему банально некогда. Его переживания уступают хаотичному пересмотру отснятого материала, разработкам новых клипов, ведь сроки горят, а они, мягко говоря, зашиваются. И что бы ни происходило у него, бросать девочек на растерзание недовольным и капризным клиентам нет ни малейшего желания. Когда он более-менее приходит в себя, он звонит Максу. Абонент недоступен. Проклятье. Он изо всех сил приказывает себе не разводить панику, не надумывать не пойми чего, не поддаваться мнительности, которая всегда была его отличительной чертой. Узнаёт у ребят в команде, надолго ли Макс пропал. Они объясняют, что он попросил ненадолго отдых. Буквально на недельку. Всё логично: они уже разобрались с объёмом материала, запланированного на ближайшее время к выходу, так что он может позволить себе отдых. В конце концов, он трудился, как пчёлка, наравне со всеми. Надо как-то дозвониться ему. Поговорить. Потому что он не отпустит, он не сможет, когда так нужен, когда он так… Пока он обдумывает, как бы всё это провернуть, решение приходит само: ему звонит Наташа. — Где Макс? — спрашивает вместо приветствия. — И тебе привет, — она смеётся громко. — Он уехал к родителям, разве не сказал тебе? Алан выдыхает. Он с семьёй. Он просто захотел увидеть родных. — Что у вас там произошло? — Наташа, по всей видимости, правильно толкует его молчание. — Пожалуйста, не говори мне, что вы разбежались. Он мотает головой, и, понимая, что она не видит его, говорит: — Нет-нет, насчёт этого не переживай. — Он приезжает послезавтра. Не злись на него, он наверняка замотался и забыл проверить телефон. Ты же знаешь его. — Мне достаточно того, что с ним всё в порядке. — Я чего звонила-то… — Да? — Есть одно мероприятие, довольно громкое, которое будет освещаться в СМИ, подумала, что тебе стоит взглянуть. Кину на почту, ладно? — Да, конечно. — Пока. — Подожди, Наташ. — Да? — Спасибо тебе. — Не за что. Только, Алан, умоляю, не упусти его. Алан завершает вызов с улыбкой. Никогда. Ни за что теперь.***
За оставшиеся два дня до приезда Макса Алан немного успокаивается. Больше не мается от неопределённости, не сходит с ума от неизвестности. Принимает как факт то, что без Макса в квартире слишком пусто и тихо. Оказывается, за то недолгое время, что он пробыл здесь, когда лечил его, когда делал чай, готовил кушать и укутывал заботой, точно пледом, он успел оставить свой след.*
— Почему подушки разбросаны? — приподнимает бровь и ждёт каких-то объяснений. — Потому что так хоть немного похоже, что здесь кто-то живёт. Он лежит на диване, завернувшийся в одеяло, как в кокон. Забавный. — Или просто кто-то любит бардак. Макс ворчит полусонно: — Скорее кто-то невыносимый зануда. А губы сами растягиваются в улыбке. Ещё секунда — и в него летит подушка. — Это ещё за что? — Чтобы не умничал!*
Они дрались подушками, как дети, а Алан хохотал заливисто, забывая обо всём: о завалах на работе, о том, что запрещал себе подпускать его близко, о том, что ничем хорошим это не закончится. И ведь убедил себя, что это непременно конец. Но что если это может стать отличным началом?*
— Сдавайся! — запыхавшись, просит Макс. — Ещё чего… И вдруг… Его щиколотки касаются горячие пальцы, ведут легонько вверх. Он дёргается. Щекотно. Макс не спешит убирать руку, будто наслаждается происходящим. И тут же начинает щекотать его нарочно. — Это нечестно, нечестно… — повторяет, уже смирившись с поражением. — Ты не умеешь проигрывать, — выдыхает у уха.*
А в голове тогда промелькнула мысль: Макс прав. Он проиграл. И пусть разум всё пытается карабкаться, сердце не заставишь чувствовать по-другому. И сейчас его сердце скучает. Оно тоскует по Максу. Ему кроме Макса ничего больше не надо.***
Утро начинается с неожиданного сюрприза: Макс звонит ему сам. Он принимает вызов, всё ещё не веря. — Алан? Это камень с души — слышать его голос и убедиться, что не спит, что Макс действительно с ним говорит. — Да. — Встретишь меня на вокзале? — и тут же добавляет торопливо: — Я приезжаю через полчаса. — Конечно. — Спасибо.***
Видеть его волнительно. Алан здоровается, стараясь протолкнуть ком в горле. Попытки завязать разговор в машине не заканчиваются успехом. Макс сам отмалчивается, на вопрос о том, как съездил, ограничивается сухим «нормально». Расстояние до подъезда Макса кажется слишком коротким. Макс собирается выходить, как Алан не выдерживает. Порывисто накрывает его руку своей. Как же он скучал. Невозможно. Макс не отстраняется. Напротив, сжимает руку крепче и просит тихо-тихо: — Мне нужно отдохнуть, устал. Давай не сегодня. Алан кивает. Макс ждал, а значит, он тоже сможет.***
Он ёжится от порывов ветра. Алан невольно улыбается. Мерзляк. И тут же ощущает, как счастье щекочется меж рёбер. Пришёл. Он пришёл. Несмотря на все недосказанности, на сложности и заморочки, он всё же не стал бежать, не стал рвать. Совсем мальчишка ещё, а оказался куда более честным, открытым. Макс отряхивает шарф от скопившегося снега, чуть раздражённо и радостно одновременно — как в детстве, когда зима ассоциируется с чем-то приятным, уютным. Вскидывает взгляд на него и замирает. Алан теряет дар речи, лишается всякой способности соображать. Как можно, когда он смотрит так? И надо быть идиотом, чтобы отрицать, упрямиться и полагать, что всё это пройдёт. Как можно, когда он не сводит влюблённого взгляда, нежного до умопомрачения, до мурашек. — Ты думал, что я не приду. — В его тоне не сомнение, а железная уверенность. Поразительно, что он читает его, словно открытую книгу. Сканирует в два счёта и улавливает малейшие намёки, полутона и настроения, малейшие оттенки эмоций. — Я настолько предсказуем? — Просто я знаю, что ты не перестанешь заморачиваться. То, что было в прошлом, не проходит бесследно, — отвечает мягко и смотрит вокруг чуть рассеянно. Безмерно мудрый для своего возраста, или, быть может, достаточно проницателен в том, что касается непосредственно его. До Алана доходит: Макс видит его насквозь, потому что он сам позволяет это. Потому что хочет, чтобы кто-то понимал с полуслова, с полувздоха. Потому что если кому и разрешать, то только ему. Смелому мальчику, который не боится обжечься, который не боится, что отдаст слишком много. И это восхищает. Алан вспоминает всё, что было у них. Как познакомились, как внутри что-то заскребло: мой, мой, мой. Если нет, то станет однажды. Как заупрямился, искренне верил в то, что не будет повторять ошибок. Только Макс не ошибка и никогда ею не станет. Алан вздыхает. Господи, какой же идиот. Утопал в прошлом, цеплялся за развалившееся, изошедшее трещинами как за оправдание трусости, иррационального страха привязываться снова, снова чувствовать что-то, не понимая, что Макс — не Руслан, он не тянет вниз, и с ним выйдет лишь ввысь, к звёздам. С ним крылья не сломлены. А он молчал, дурак. Когда нужно было говорить, говорить ему постоянно. Алан подходит ближе. Делает шаг и ещё один, и ещё. Ладонью ведёт по лицу Макса. И отпускает все страхи, когда произносит: — Я люблю тебя. И за один его взгляд можно отдать всё на свете. За то, как меняется в лице и улыбается так тепло, что не получается больше бежать, что хочется привязать его к себе насовсем. И не отпускать. Никогда-никогда. — Я тоже, Алан, — шепчет, не в силах стереть улыбку с лица. Целует и подхватывает его, чтобы закружить. — Перестань… — возмущаться не получается. Макс вдруг меняет игривый тон на серьёзный и будто бы неуверенный: — Пообещай, что мы будем счастливы. Мальчишка же. Влюблённый в него до безумия. И ему тоже страшно, как бы ни храбрился, как бы ни старался быть смелым за них двоих. — Обещаю.