Собирая тебя по осколкам

— Так, подушка, одеяло, простынь… — Арс методично достает из шкафа постельное белье и передает Антону; тот с покорным (равнодушным) видом принимает постельные принадлежности, уже скопившиеся в его руках неровной грудой, и качает головой — не так он планировал провести этот день: признаться честно, он его проводить вообще не планировал. Однако теперь, когда в его планы нагло вмешались, а он это допустил, возмущаться поздно. — Если захочешь переодеться, в шкафу полно одежды — можешь взять, что захочешь. — Арсений спохватывается: — Сейчас принесу тебе плед из спальни — в этой комнате тепло, но иногда бывают сквозняки… Антон категорично мотает головой. — Мне одеяла вполне хватит, плед пусть у вас останется. — Он кладет все вещи на диван. Арс смотрит на него неуверенно — не хочется уступать этому парню, не хочется соглашаться с ним, потому что добра себе Антон не желает явно, — и все-таки спрашивает: — Ты уверен? — и добавляет поспешно — успел уже понять, что Антона его покровительство только злит: — Не хочу себя виноватым чувствовать, если ты вдруг заболеешь. — Ну, на крышу под дождь не вы меня потащили, так что можете расслабиться. — Антон мрачно хмыкает, и Арсений морщится, словно съел что-то кислое. — К тому же, я уже согрелся. Арс вздыхает и сдается. — Ну, хорошо. — Он с минуту смотрит то на постельное белье, то на Антона, не зная, что ему предпринять. Теперь, когда Антон согласился остаться, а страх, что он покончит с собой, понемногу начал исчезать, стала возвращаться прежняя неловкость. — Помочь тебе застелить диван, или… — Я справлюсь сам, — резко отчеканивает Антон, хватая с дивана простынь. — Пожалуйста, хватит за меня так беспокоиться, это лишнее. С этим Арс поспорил бы, но ссориться с мальчишкой — последнее, чего он сейчас хочет (он все еще немного опасается, что Антон уйдет), поэтому Арсений покорно кивает. — Что ж, ну тогда спокойной ночи. — Ага, и вам. — Антон кивает, не оборачиваясь и продолжая возиться с пододеяльником, так что Арсу остается лишь вздохнуть и уйти к себе в спальню, по пути тревожно думая о том, что ему делать со всем этим днем. Однако стоит ему упасть на кровать и залезть под одеяло, как на тело начинает наваливаться приятная тяжесть; последнее, что Арсений слышит перед тем, как заснуть — едва различимый шорох постельного белья, доносящийся из гостиной, и щелчок выключателя. О том, что это — сон, Арс догадывается мгновенно. Они находятся на съемочной площадке — ошибиться невозможно, потому что Арс как-то был на съемках, еще по молодости, и, в общем-то, знает, что представляет из себя рабочая студия. Яркие декорации с подсвеченными стенами, куча людей в одинаковых футболках, снующих с аппаратурой и стремянками по сцене; собственно, сама сцена — небольшая, но стильная, с углублением в центре. Арс бы мог еще засомневаться, если бы не камеры, расставленные по углам (даже летающий «паук»), и, наконец, зрители — огромное количество людей в разноцветных футболках, рассаженных в весьма удобных на вид бордовых креслах. Сам Арсений сидит на коричневом пуфике, что находится на сцене — всего их четыре. Он поворачивает голову и видит, что рядом с ним сидит невысокий мужчина в очках, которого Арсений не узнает, а за ним — Сережа Матвиенко. Заметив Серегу, Арс испытывает облегчение; Матвиенко, с которым они дружат уже много лет — единственное здесь знакомое лицо, Арс даже собирается шепнуть ему незаметно, мол, Серег, а че происходит, где мы? — но вдруг его взгляд натыкается на того, кто сидит на дальнем пуфике. Брови Арса моментально ползут вверх. Антон — сомнений в том, что это именно Антон, быть не может, — сидит с таким видом, будто всю свою жизнь посвятил сцене, и находиться в этой студии — самое естественное, что могло бы с ним произойти. Губы, которые Арсу помнятся печально опущенными или поджатыми, сейчас растянуты в широкой, сияющей улыбке, а глаза… Арсений ни за что не думал, что они могут смотреть так беззаботно. Арс еще какую-то минуту смотрит на него как завороженный — потрясенный этой резкой переменой, — как вдруг на сцену выбегает ведущий; Попову смутно кажется, что его он где-то видел, впрочем, может, он по телеку мелькал: — Друзья, а следующая наша импровизация называется «Меняй», и в ней участвуют… Арсений Попов и Антон Шастун! Это похоже на магию, но как только Арс слышит собственное имя, все происходящее резко обретает смысл. Он знакомым движением вылетает на сцену, ослепительно улыбаясь зрителям — откуда-то зная, что именно нужно делать, — и смотрит на Антона. Тот выбегает на сцену следом; он окидывает Арса дружелюбным взглядом, улыбается солнечно и кивает — мол, сработаемся. Арс снова удивляется этой перемене в поведении и облике Антона, но, улыбнувшись в ответ, тоже чуть кивает — заговорщески так, мол, отыграем на пять с плюсом, не боись. А еще отмечает про себя, что у Антона, оказывается, удивительно красивая и теплая улыбка, а еще взгляд такой, что можно на хлеб вместо масла намазывать — ласковый и мягкий, совершенно не похожий на тот, который Арс видел до этого. Антон улыбается шире, отвечая на повышенное внимание к нему со стороны Арсения, потом смотрит на ведущего, и тот, наконец, объявляет: — Ребят, ситуация такая: девушка записалась в дорогой фитнес-клуб, но не довольна результатами и приходит к своему фитнес-тренеру, чтобы разобраться. Шастунишка, — Антон с готовностью чуть задирает голову, — ты у нас, как обычно, девушка, Арс, ты — тренер. Импровизация «Меняй». Поехали! Вероятно, то, что происходит следом — еще одна странная особенность его сна, но как только они начинают отыгрывать сценку, Арсений словно входит в привычную ему роль. Вот они набрасывают шутки, раскручивая ситуацию — так, словно делали это тысячу раз, — и у Арса возникает чувство, будто они с Антоном знакомы сто лет, а то и больше; они подхватывают заходы друг друга один за другим, удивительно тонко чувствуя, что нужно сказать, чтобы шутка выстрелила, и распаляются настолько, что уже через несколько минут публика готова чуть ли не рыдать от смеха — они сами чуть не давятся хохотом при каждой удачной реплике. — О каком результате за три недели вы говорите, де-вуш-ка? — манерничает Арс, тряся рукой. — Вы посмотрите на себя — да у вас жопа как муравейник! — Меняй! — командует ведущий. Арс подхватывает моментально. — Как мешок с овсянкой — всё аж вон сыпется из нее! — Меня-я-яй, Арс! — Такая, что прямо… у-ух! — На этой реплике Арс легонько шлепает Антона по заднице, игриво улыбаясь, и Шастун подхватывает шутку, живо перевоплощаясь в смущенную барышню: — Ой, ну вы скажете тоже — обычная дыньковидная… — Еще хотим, меняй! — Обычная рязанская!.. — Меняй! — Неплохая, в целом, но с вашей, уж конечно, не сравнить! Сценка в самом разгаре — зрители скулят, вытирают слезы, ведущий смеется, не сдерживаясь — откровенно кайфует, хватаясь за тумбу и громко хлопая, а Арсений чувствует себя совершенно окрыленным; такое ощущение, что он делал это прежде — все как-то на удивление легко выходит, — и за каких-то пару секунд и студия, и зал, и парень рядом с ним становятся настолько родными, привычными, что он сам удивляется, почему смутился в первые секунды; сейчас он словно вспоминает все, что ненадолго забыл, и ощущает себя полностью в своей стихии. Когда очередной взрыв хохота на особенно бомбезную шутку в зале смолкает, и зрители немного подуспокаиваются, Шастун поднимает в воздух невидимую бутылку. — Слушайте, а давайте-ка мы с вами выпьем по такому случаю… — Меня-я-яй, Шаст. — А давайте мы с вами автомобильными номерами поменяемся — ну вдруг там чего… — Меняй! — А давайте мы с вами обнимемся! — Антон разводит руки в стороны, и зрители, кажется, в полнейшем восторге. Ведущий тоже. — Оооо, а вот обнимашки хотим, давайте! Не меняйте ничего! Арсений — единственный, кто отвечает на это легкой растерянностью, но Антон так и стоит с раскинутыми в стороны руками, улыбаясь, и Арс, повинуясь всеобщим аплодисментам и команде ведущего, делает шаг к нему и, привстав на цыпочки, осторожно обнимает обеими руками. В тот самый момент, когда его руки касаются худого тела и когда сам Антон обнимает его поперек спины, прижимая к себе, время словно застывает — по крайней мере, Арсу так кажется, — а студия вместе со зрительным залом отплывают чуть назад, отходят на второй план. Единственное, что чувствует Арс необыкновенно остро — теплые руки на своей спине и какое-то чересчур осторожное, деликатное похлопывание в области лопаток. Он так и стоит, застыв в этой странной позе, и прислушивается к собственным ощущениям, позволяя себе принимать чужое тепло и отзываться на него точно таким же, и в какой-то момент вдруг осознает, что не дышит — будто вдохнуть боится, двинуться элементарно. Объятие затягивается — публика смолкает, наблюдая за этой немой сценой, — и они, наконец, отпускают друг друга. Доигрывают сценку все так же непринужденно, но когда в студии раздается команда «стоп, снято, перерыв!», камеры выключаются, а они с Антоном возвращаются обратно на свои места, чтобы дать гримершам выполнить свою работу, Арс еще чувствует обжигающе приятное тепло чужих ладоней на своей спине и непонятно откуда взявшуюся дрожь в области затылка. И вдруг… Бум. Глухой, тяжелый звук — словно что-то упало. У Арса ровно секунда уходит на то, чтобы проснуться — и еще одна на то, чтобы понять: это ему точно не приснилось. Все внутри холодеет. Он подрывается с кровати и, распахнув дверь, несется прямо в кухню — туда, откуда послышался грохот. Страх обдает внутренности ушатом ледяной воды, скручивает желудок, и больше всего на свете Арсению хочется согнуться пополам или вернуться в спальню, чтобы никогда не выходить наружу, потому что худшее опасение уже успело проникнуть в сознание и теперь стучит прямо в черепной коробке отравляющей мыслью: Что ты, блять, сделал с собой? —  Антон! — он врывается в кухню, не помня себя… и устало проводит рукой по лицу, прислоняясь к стене затылком. Антон стоит на балконе, повернувшись к нему спиной, и выдыхает сигаретный дым в открытое окно. Когда его окликают, он даже не вздрагивает — оборачивается через плечо, глядя на Арсения с убийственно спокойным видом, и за этот его взгляд Попову очень хочется мальчишку придушить. Однако в то же время он испытывает такое облегчение, что желание убить Антона перебивается другим, не менее сильным — желанием обнять. — Твою мать, — наконец, изрекает Арсений, неровно выдыхая, в ответ на что брови Антона моментально ползут вверх. «Что?» — спрашивает его взгляд. Арс качает головой, пытаясь восстановить сердцебиение — хорошо еще, что рядом нет Сереги, который обязательно пошутил бы, что в возрасте Арсения так бегать опасно для здоровья. Есть только Антон, который смотрит на него все с тем же недоумением, явно ожидая объяснения. И Арс рад его предоставить: — Какого черта ты тут делаешь? Антон растерянно моргает и бестолково смотрит на свою почти докуренную сигарету. — Курю. — Он поднимает взгляд на Арсения и, видимо, как-то по-своему истолковывает его взволнованную бледность, потому что выражение его лица мгновенно делается виноватым, и Арсению заранее хочется фыркнуть: — Ой, или на балконе нельзя у вас? Простите, не подумал — вниз могу спуститься… Нет уж, думает Арсений, вспоминая, как Антон всего пару часов назад порывался сбежать. — Кури себе спокойно, — разрешает устало, запуская пятерню в волосы. — А что это был за шум минуту назад? На лице Антона в первую секунду возникает замешательство, но потом он понимает: — А, да я это… — Он шмыгает носом. — Табуретку уронил. Разбудил вас? — снова виновато. — Извините… — Перестань ты извиняться. — Арсений опускается на стул и давит пальцами себе на веки, прислоняясь затылком к стене. Сердце все еще колотится как заведенное, и он делает еще один глубокий вздох, лишь теперь осознавая, как по-идиотски себя повел — и с чего он только взял, что Антон попытается сделать нечто подобное в его квартире? А откуда мне было знать? Я лишь среагировал. Антон смотрит на него с минуту, сведя брови вместе и совершенно позабыв о сигарете — пытаясь понять, почему у Арсения такой взволнованный вид. — А вы чего прибежали-то? — Спрашивает — и вдруг заметно мрачнеет; выбрасывает бычок в окно, снова отворачиваясь от Арсения. — Ясно. Уже хотели из петли меня вытаскивать? Думали, это я упал? — Голос язвительно-колкий, и Арс распознает в нем угрожающие нотки — словно его просят не приближаться. Антон напоминает насекомое, которое случайно напоролось на иголку и теперь отчаянно пытается с нее сорваться; он снова замыкается в себе, и разглядеть его становится невозможно: Арсений искренне старается, но все, что он видит — глухо заколоченные ставни. Пожалуйста, впусти меня. — Была у меня такая мысль, — признается Арс. — А что, беспочвенно? — Он поднимается со стула и выходит на балкон. Антон предупреждающе качает головой. — Не пытайтесь в другой раз, я этого не очень стою. — Он снова лезет в карман за сигаретной пачкой, а Арсений впервые про себя отмечает, что на нем — его черная футболка и джоггеры, взятые из шкафа. Хорошо, что хоть надеть не постеснялся, думает он про себя. Он отворачивает голову к окну и смотрит вверх. Над Питером висит грязновато-пасмурное небо — в ноябре всегда такое, думает Арс. Серое. Безжизненное. Он тяжело вздыхает и облокачивается о перила, скрещивая перед собой руки и опираясь о них подбородком; смотрит искоса на Антона — на то, как длинные пальцы выуживают из пачки сигарету, отправляя ту в рот; как губы зажимают фильтр, а голова чуть наклоняется вперед, чтобы было проще прикурить; как щелкает зажигалка, опаляя кончик сигареты и отравляя воздух первой струйкой дыма. У Арса пересыхает в горле. — Дай мне сигарету. Шастун глубоко, со вкусом затягивается, щурит глаза и переводит на Попова удивленный взгляд. — Вы же не курите. — Ты-то откуда знаешь? — беззлобно фыркает Арсений. Тоже мне, Шерлок Холмс. — Оттуда. — Антон мрачно стряхивает пепел. — У вас пепельницы нет. — Арсений изгибает брови. — И на вашем месте я не стал бы — возраст, сами понимаете. Ничего хорошего, в общем. Арсений смеряет его ледяным взглядом. — Поговори мне тут еще, — сухо осаживает он, в ответ на что Шастун вяло пожимает плечами. — В моем возрасте я могу даже в «Танцах» участвовать, и ничего мне не будет. — Как знаете. — Снова пожав плечами, Антон кладет на перила пачку с зажигалкой, по-прежнему задумчиво глядя в окно. Арсений с наслаждением закуривает и выпускает в воздух токсичное облачко — такое же серое, как и само небо, мгновенно сливающееся с мутным воздухом. Какое-то время они оба молча курят, пока Антон не нарушает тишину: — Сколько сейчас времени? Арсений смотрит на часы. — Час дня. Антон кивает. — Час дня, — повторяет медленно, прежде чем еще раз затянуться. — На работу вам, значит, не надо? Арсений поворачивает голову. — Да я вроде как в отпуске. — Он гасит бычок. — И… сегодня у нас что, среда? Я по средам не работаю. — Почему вдруг? — Не для работы она создана — среда. Антон фыркает. — Так про любой день можно сказать, если работать не хочется. — Или жить, — отзывается Арсений глухо, обращая на Антона внимательный взгляд.   Воздух между ними словно замерзает — наполняется напряжением, становясь таким густым, что можно резать ножом. Шастун медленно гасит сигарету, поднимая на Арса бесцветный, совершенно мертвый взгляд, и Арс очень сильно жалеет о том, что вовремя не прикусил язык. — Давайте не будем об этом, идет? — Его слова звучат не как вопрос — как утверждение. Я не собираюсь говорить об этом с вами. — Ночью я проспорил, потому и согласился рассказать вам, но теперь я выполнил условия и ничем вам больше не обязан. — Как ни неприятно Арсению это признавать, но Антон прав — условия спора выполнены, и требовать от парня чего-то еще он не имеет права. В конце концов, Арсения дела Антона не касаются. — Если так хотите знать, мне помогло. Немного. Спасибо. — Он замолкает, снова отворачивается к окну, и Арсений отворачивается тоже. — А вообще.. что мы все время обо мне да обо мне? Нечестно как-то получается. Давайте лучше о вас поговорим, раз вы так поболтать любите. Арсений моргает. — Обо мне? — О вас, — подтверждает Антон. — Вот вы чем по жизни занимаетесь? Надеюсь, вы не мозгоправ, а то я лишних денег с собой не взял, чтобы за ночной сеанс заплатить… Арсений хмыкает и качает головой. — Нет. Мне говорили, что из меня мог бы получиться неплохой психолог, но на деле я веду корпоративы. Антон округляет глаза. — Ведете корпоративы? Вы? — Он произносит это таким тоном, что Арс не выдерживает и фыркает. — Да, я. А чему ты так удивляешься? Что, я не подхожу для этого, по-твоему? Антон качает головой. — Да нет, подходите, наверно, просто вы как-то совсем не выглядите… — Он трясет головой. — Ой, забудьте. Это я так. Арс хмурится. — Ну, я не всегда корпоративы вел, — и добавляет, заметив вопросительный взгляд Антона: — Раньше, например играл в театре. И футболки продавал — пару лет назад. На лице Антона снова возникает замешательство. — Футболки продавали? Это как? — Он отворачивается от окна и облокачивается поясницей о перила. — В смысле, в магазине работали? — В смысле, владел своей фирмой — небольшой, правда, — объясняет Арс. — Вау, — тянет Антон. — Покажете? Арс моргает. — Что? Фирму? Антон отвечает ему скептичным взглядом. — Футболку. — Ой. — Арсений улыбается. — Да вон она на тебе. — Правда, что ли? — Антон опускает взгляд и чуть оттягивает край своей футболки, рассматривая. Арс задерживает дыхание и внимательно смотрит на его лицо, пытаясь угадать реакцию. Продажей футболок он не занимается уже давно, но знать чужое мнение по-прежнему волнительно. — Должен сказать, неплохо. — Арс выдыхает про себя. — А надпись откуда взяли? — Надпись? — Арсений смотрит на слова, написанные на футболке — «Я перестал волноваться» — и морщит лоб, пытаясь вспомнить. — Да само как-то придумалось пару лет назад, или я услышал где-то. — Он улыбается. — Уже и сам не помню, честно говоря.  Антон кивает. — А перестали почему? — Что перестал? — Футболки продавать. — Он неодобрительно качает головой. — Нет, вам точно курить не стоит. Арсений закатывает глаза. — Захотелось чего-то другого от жизни, вот и все — по специальности-то я вообще актер. Антон хмыкает. — Да уж, по специальности — актер, поэтому взялись вести корпоративы… — Ну, а ты? — спешит Арсений перевести тему. — Что, я? — Занимаешься чем? Антон замолкает, но, подумав, отвечает: — Уже ничем, — тон становится сухим, а сам он поджимает губы, и Арсений хмурится, не совсем понимая. — Уже — в смысле… — В смысле, уволился буквально пару дней назад, — раздраженно выпаливает Антон, сжимая руки в кулаки. Арсений с тревогой наблюдает за ним, но не решается прервать или сменить тему — в конце концов, он сам его спросил, да и поздно теперь идти на попятную: Антон уже разозлился: — У меня, видите ли, как-то не было в планах здесь торчать у вас. Думал, все проблемы решу, и на работу больше никогда не выйду. Арсений морщится. — Антон… Антон не дает ему сказать: — Знаете, что, Арсений… — последнее слово он особенно выделяет, и собственное имя впервые кажется Арсу чуть ли не ругательством, — как вас там по отчеству? Впрочем, неважно. Я пойду, пожалуй, в комнату, а то что-то замерз. Вы как уходить будете, дверь за собой прикройте, пожалуйста, а то сквознячок залетит, все такое. И стул не сшибите, он у вас тут прямо у двери стоит, хрен заметишь. — Антон свирепо проносится мимо него, решительно шагая к выходу из кухни, и оборачивается уже на пороге: — А футболку со штанами я верну, не переживайте — извините, что без спросу взял. «Не надо возвращать», хочется ответить Арсу, но он не успевает. Антон уходит, и Арсений остается на балконе в одиночестве. Когда он возвращается обратно в комнату, Антон сидит в гостиной на диване, подтянув к груди колени, и пустым взглядом смотрит прямо перед собой. В углу дивана аккуратной стопкой сложено постельное белье, рядом — его белая футболка и штаны. Арсений останавливается в дверях. — Антон, я чего спросить хотел, — Антон переводит на него ничего не выражающий взгляд, — ты завтракать будешь? Ну, или уже обедать… Обедать завтраком, — пытается Арсений пошутить. Антон на его шутку никак не отвечает — снова отворачивается. — Нет, я не хочу, спасибо. Арсений хмурится. — Ты голодать собрался? Предупреждаю, что не выйдет. — Аппетита нет, — вяло отзывается Антон. — Может, позже. — Ладно, а чем тогда займешься? — Антон обращает на него выразительный взгляд, который — Арс уже знает — ничего хорошего не предвещает. — Спланирую попытку совершить самоубийство, а потом дождусь, когда вы выйдете из дома, и повешусь в вашей ванной. — Заметив прохладный взгляд Арсения, Антон разочарованно вздыхает, снова отводит глаза. — Расслабьтесь, я не совсем еще псих, чтобы вам такую свинью подкидывать. Но лучше я, пожалуй, перестану говорить об этом, а иначе вы точно в дурку позвоните. — В дурку не позвоню, но вот камеры, пожалуй, в квартире расставлю, — отвечает Арс совершенно серьезно. — Расставляйте, все равно мне скоро уходить. — Антон пожимает плечами, и Арсений закусывает щеку изнутри: он совсем забыл, что Антон пообещал остаться лишь до вечера. Несколько минут оба молчат; Антон нервно теребит пальцами кольца, глядя в стену, Арс — так же нервно наблюдает за ним, не зная, что сказать. Когда ему в голову внезапно приходит идея, он мгновенно за нее цепляется: — О, а, может, фильм посмотрим? Антон хмурится. — Какой еще фильм? — А какой захочешь, — отзывается Арсений. — Вот есть у тебя такой фильм, который ты давно хотел посмотреть, но времени никак не было? — Нет, — отвечает Антон презрительно. — Я фильмы вообще не особо люблю — неправдоподобные они все. Видно, что актеры играют, и проблемы чаще всего надуманные и гиперболизированные. Арсений не собирается так просто сдаться. — А мы такой найдем, который твое мнение изменит, — предлагает он. — Давай? Антон равнодушно пожимает плечами. — Как хотите, я не против, в принципе. — Отлично. — Только чур фильм выбираете вы, — предупреждает Антон. Арсений с воодушевлением кивает. — Договорились.