Тридцать шесть вопросов

Жизнь состоит из деталей, маленьких моментов, составляющих большую историю, и порой крайне удивительно наблюдать, как какой-то маленький паззл, капля яркой краски на холсте может изменить и внутренне преобразить человека. Даже глаза, кажется, открываются шире, взгляд становится зорче, а сердце открывается для всех чудес, которые только можно найти. Раньше Маша не любила ездить на поездах, слушать этот противный стук колес, трястись по рельсам, но сейчас, именно в этот час, она чувствовала в этом свою особую романтику. За окном мелькали реки и леса, заброшенные часовни и церкви, мосты и старые вокзалы — и все это почему-то казалось ей каким-то игрушечным, стеклянным, ненастоящим, но в то же время таким сказочным. Усмехается, поудобнее устраиваясь на нижней полке, и тут же опускает взгляд в небольшую книжку, давно ждущую своей очереди быть прочитанной. С того момента на крыше, воспоминания о котором каждый раз вызывали на губах наиглупейшую улыбку, прошло около двадцати дней. Саша, как и предупреждал тогда, уехал, а на календаре тем временем наступило пресловутое лето. Только вот Маша не могла понять последовали ли эти перемены в погоде или в её собственном сердце. Хотя, наверное, ответ и здесь будет положительным. Куда уехал молодой человек, Маша хоть и было безумно интересно, но докучать вопросами она не решилась. Может быть, это что-то важное. Но, если честно, она уже безумно скучала. Всё ещё не могла ответить на горький вопрос «А кто же они друг другу?», но… она не хотела думать. Сейчас ей было хорошо, и даже их постоянные переписки до двух часов ночи стали уже чем-то привычным и таким необходимым. Наверное, расставание — не самый лучший способ начать отношения, поэтому девушка старалась не обращать на это никакого внимания, впрочем… Сомнения все равно пробирались в её голову, цепляясь своими тонкими щупальцами за тревожные мысли. Не могла она принять и смириться с этими постоянными тайнами, которые их окутывали. Они ведь даже не поговорили о том, кто они друг для друга. То ли Саша считал, что тема эта не подходит для разговоров по телефону, то ли думал, что здесь все понятно без всяких объяснений. «Друзья не целуются», — из недр сознания тут же всплывает знакомый голос, вызывающий жжение где-то в районе груди. Что ж, по крайней мере, они не друзья. В любом случае, здесь, вдали от шумной Москвы, вдали от телефонных вышек и связи, Маше хотелось лишь одного — спокойствия и полного отсутствия мыслей об этом парне. Он позвонит ей вечером, обещал же. И от осознания этого неловкая улыбка опять пробежала по её лицу. — Что же там такого в книгах пишут? — рядом звучит мягкий голос старенькой женщины, смотрящей на неё с непомерно теплым взглядом. По соседству от старушки пристроился дедушка, чьи некогда темные волосы уже давно сменились старческой сединой. Он потрогал свои усы, медленно переводя взгляд на, предположительно, жену, а позже кинул взгляд на девушку, открываясь от своей газеты. — Цветет, как майская роза, — тут же добавила женщина, улыбнувшись уголками губ. — Так небось о босяке каком-нибудь думает, — тут же вторил мужчина, несколько смущая посерьёзневшую Завьялову. — Ты уж на нас не серчай. Старые стали, что видим, то и говорим… Вон бабка моя… такой же розой цвела, когда меня видела. Красотка такая в молодости была, ух. Все парни на деревне бегали, а выбрала меня. Босяка, о котором ничего не знала! Абсолютно. — Да ничего, — Маша только отмахнулась, но улыбка на её лице становилась только шире. — Видимо, это был хороший выбор. — Самый лучший, — вторила женщина, чье сухое лицо было полностью изрезано мелкими морщинками. Случайные попутчики — лучшие разговоры. Люди, с которыми мы встретимся случайно, которые не знают нас, нашу подноготную. Такие, с которыми можно поговорить обо всем и не бояться, что позже волна слухов накроет родной город. Была в этом какая-то своя… магия подобных случайных встреч. Своего рода лотерея, ведь простым выбором билета ты определяешь не только направление, но и людей, рядом с которыми будешь преодолевать свой путь. — А о чем книжка-то, дочка? — вновь подала голос старушка, протягивая своему мужу чашку чая на подставке. — Пей, старый. Смотри только, чтобы зубы не вывалились, — Маша улыбнулась так искренне и так тепло, будто знала эту супружескую пару уже пару сотен столетий. И плевать, что столько не живут. — Да и ежу понятно, что о любви! — мужчина хрипло засмеялся, поднимая чашку так, будто это бокал с дорогим алкоголем. — О чем ещё барышни читают? Девушка только улыбнулась, перелистывая очередную страницу. Слегка качает головой, но ничего не говорит. Удивительно, но почему-то подобное её сейчас совершенно не раздражает. — Лермонтова читаю, «Героя нашего времени», — и каждый раз для себя что-то новое нахожу… — Ну вот, говорю же: о любви! — Хрыщ ты старый, не о любви этот роман вовсе! — Вот те на! А о чем же? — О Печорине, говорю тебе! Я в школе читала! — Так ты школу полвека назад закончила, старая! — дед так смешно рассмеялся, толкнув свою бабку, что Маше становилось как-то даже не совсем уютно находиться рядом с ними. — Вот, внучка, прочти строчку, которую сейчас первую увидишь перед глазами? — Женщины любят только тех, которых не знают, — покорно повиновалась Маша, читая первую попавшуюся строчку. — Вот! — дед вскрикнул так, что едва не пробил головой верхнюю полку. — О чем же ещё, кроме как не о любви?! Они спорили ещё несколько минут, но у Маши перед глазами, словно на суфлере, вылетала одна единственная фраза, написанная великим классиком в такие уже давние времена:

«Женщины любят только тех, которых не знают» .

А может, не так и далеко от истины? *** Родной город и родные улицы всегда кажутся чем-то непомерно близким после долгого расставания. Бывает, идешь вдоль какой-то аллеи, бросишь ничего не значащий взгляд на какую-нибудь лавочку или мимо проходящую бабушку Нину, а в голове куча воспоминаний и, словно в замедленной кинопленке, выплывают какие-то счастливые моменты. Воздух здесь пропитан историей. Её собственной историей, и Маша не могла этим не наслаждаться. Быть может, там, в квартире, её ждет не самый теплый прием и радостная встреча, но… домой от этого не хотелось меньше. Пусть даже на несколько дней. Обшарпанный панельный дом угрюмо выглядывал поверх зеленой завесы. Здесь, кажется, не изменилось ровным счетом ничего: даже объявления на подъезде висели те же, что она видела здесь в последний раз под Новый год. Серый асфальт был полностью в ямах, а машинами были заставлены всевозможные просторы рядом с подъездом. Несколько старушек, будто по всем канонам, собирали сплетни рядом с подъездом. Маша им лишь тихо кивнула. — Ой, Машутка, — вскричала одна из них, буквально вынуждая девушку остановиться и выслушать. — У меня что-то давление взыгрывается под вечер, не скажешь, что делать? Завьяловой оставалось только устало кивнуть. — В поликлинику сходите, Жанна Ивановна, — она лишь устало улыбнулась. — Я ведь физиотерапевт… Давление немного не мой профиль. — Бог с тобой, — девушка была весьма удивлена таким быстрым освобождением, поэтому достаточно быстро ретировалась, не желая навешивать на себя кандалы. Подъездные лестницы она преодолела весьма быстро, и через какое-то мгновенье она вновь стоит перед такой знакомой железной дверью, по какой-то причине боясь войти. Яркие золотистые цифры «17» теперь почему-то казались её особенно издевательскими. Действительно ведь, высшая степень непонимания — это входить со стуком и звонком в собственную квартиру, знакомую с детства. Мгновения с момента звонка до того, как за дверью послышатся шаги, длятся во вселенной Маши целую вечность. Но эта вечность сменяется искренней радостью при появлении на пороге высокого и сухопарого мальчугана, которого девушка называла своим братом. Он сонно трет глаза, зевая, и лицо его, необычно бледное и светлое от рождения, сейчас лучится неподдельным восторгом. Он округляет серые глаза, тут же притягивая старшую к себе. — Какими судьбами в нашем Голливуде? — улыбаясь, спросил он, отойдя от шока и пропуская девушку в квартиру. — У нас, конечно, срач, но я думаю, ты привыкла… Он идет впереди, держа путь на кухню, Маша же устало плетется позади, оглядываясь в поиске хоть каких-то источников жизни. — А где? — фразу она не заканчивает, прекрасно зная, что семнадцатилетний подросток в состоянии понять ее и без всяких уточнений. — Мать на работе, Павел тоже делает вид… — усмехается, но улыбка его невероятно грустная. — Чай будешь? — Маша только неуверенно кивает, замечая, как парень хозяйничает на их маленькой, ничтожно маленькой кухне. — Они тебе не ждали, если честно, — ещё одна грустная улыбка, которую Маша старается игнорировать, пожимая плечами. Как будто она и сама об этом не знала. — А ты почему спишь ещё? Всегда думала, что спортсменам, — Маша сказала это слово с плохо скрываемой издевкой, но Миша — а именно так звали парня — на это совершенно не реагировал. — Не принято так рано вставать. — У меня сегодня игра, — кинул парень, присаживаясь на табуретку рядом. Предмет мебели невольно заскрипел под натиском молодого человека. — Поэтому тренировки и нет, — он хитро прищурился, будто бы замышляя что-то неладно, и, ей-богу, Маша понимала, что значит этот взгляд. — Не хочешь поддержать? На городском стадионе в два часа. Трибуны там, правда, уже разваливаются, но я могу посадить тебя на поле. Будешь вратаря отвлекать. — Очень смешно, малой, — Маша, честно говоря, хотела отказаться, но она настолько соскучилась по этому парню, что чисто физически не могла этого сделать. В противном случае она сможет позалипать в телефон, попереписываться с Сашей, который к подобному, слава Богу, отношения не имеет, и радоваться, греясь под летним солнышком. — Это, конечно, бессмысленно, и я это, разумеется, ненавижу, но ради тебя, крошка, — она хитро прищурилась, показывая ему жест глаза в глаза. — Я готова сделать исключение, — Михаил, безусловно, забавно нахмурился, но позволил себе короткую улыбку. Точно такую же, как у Машки. — Что ещё из планов на день? — Не знаю, — подросток неопределенно пожал плечами. — Сегодня Чемпионат Мира стартует, наши играют. Глянешь? — Ни за что. — Ну, Мааань… — Не Манькай тут… Иди лучше, посуду помой. — Дал Бог сестру злюку, — он только отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Есть будешь, ведьма? — Я ела в поезде, — как заученный для школьного утренника стишок, оттарабанила Маша, закатывая глаза. — Ну, ты же врешь? И в глубине души он знает ответ. — Нет. Да. *** После того, как брат, наконец, свалил к себе на стадион, взяв клятвенное обещание с девушки, что та, разумеется, успеет прийти вовремя, Маша чувствовала умиротворение. Ей нравилось бродить по квартире, разглядывать собственные вещи, позволяя воскрешать памяти определенные воспоминания. А знаете, что ей ещё нравилось? Одиночество. Здесь она одна, и ей почему-то становилось странно хорошо и неловко одновременно. В прошлый раз, когда она оставалась одна в комнате, они болтали с Сашей по видеосвязи, и выглядело это весьма… интересно. По крайней мере, сейчас, пока она медленно собиралась к своему выходу, девушка думала именно об этом. Воспоминания молотом ударили в сознание, и она не могла более сдерживать пресловутые обрывки того вечера. — Да, именно так, — вещал с экрана Саша, умудряясь ещё и тыкнуть в неё пальцем. — Вот приеду и накажу, — наградой на эту фразу стал истерический смех как самой Маши, так и Чалова, лежавшего на соседской койке. — А меня ты накажешь? — с видом знатока спросил Федор, и надежды в его голосе было больше, чем воды в деревенском колодце в самое засушливое лето. Саша же лишь посмотрел на него так, будто уже убил его мысленно раз двадцать пять тысяч, а то и больше. — Чем занимаетесь? — Маша спрашивала больше для проформы, дурацкое клише, потому что, Боже, она просто не знала, что её можно узнать. — Готовимся к важному событию, — Саша пожал плечами. Он не соврал, но и не сказал правду. Грань достаточно тонка, но молодому человеку удавалось на ней балансировать. А вот Чалов от такого диалога едва ли с кровати не упал. Он кинул странный взгляд на соседа, но тот лишь послал ему многобещающий взор. Маша это, кстати, тоже заметила. — А герб у тебя на груди для чего? — Патриотические мотивы, — после небольшой паузы добавил Саша, отчего-то став невероятно серьёзным. Молодой человек нахмурился, и между его бровей пролегла небольшая складка. Выглядит так, будто именно сейчас, именно в этот момент, он напряженно о чем-то думает, размышляя и пытаясь перебороть себя самого. Маша нахмурилась ровно таким же образом, но возникать и выпытывать информацию у молодого человека не стала. — А это мы… вдруг напьемся, чтобы все знали, куда нас вести! — воодушевленно возвещал Чалов за кадром. Позже он решил, что голос за камерой никогда не заменит живого актера, и тут же ворвался в телевизионное пространство Машиного телефона. Головин же был недоволен, но смиренно пододвинулся. Ему, к слову, ничего и не оставалось. Несколько секунд Федя просто всматривался в экран, а потом, будто не подумав, выдал такое привычное и терзающее: — Она что, правда не знает? — Саша удивленно поднял брови, но взгляд в сторону Чалова бросил такой, что он, кажется, понял все и без дальнейшего ответа. — Что я не знаю? — нет, это был вполне закономерный вопрос, и любой здравомыслящий человек бы его задал. — Действительно, что? — Саша сказал следующую фразу таким тоном, что Маше показалось, будто ещё немного, и он просто отключит трансляцию — настолько он выглядел разозленным такой безобидной фразой друга. И это настораживало ещё сильнее. Федя задумался, а потом выдал такое приветливое и веселое: — Саша планирует выиграть наш местный шахматный турнир, — ничего лучше за долю секунды Чалов, к сожалению, придумать был не в состоянии. Маша только удивленно посмотрела на лицо Головина, но ему ничего, кроме простого кивка и готового плана убийства, делать не оставалось. Девушка, конечно, не поверила, но сделала вид, как будто не обратила на этот инцидент никакого внимания, что, впрочем, не было правдой, а лишь ещё одним толчком для прорастания таких ненужных сомнений. Маша чувствовала, что этот парень, наверное, не тот, за кого себя выдает, и с каждой секундой их разговоров, в которые то и дело врывался кто-то посторонний, становилось все тревожнее. Нельзя сказать, что её это не волновало. Вовсе нет. Дерево сомнений прорастало, пуская корни, и с ним уже ничего нельзя было сделать. А знаете, что чувствовал в этот момент сам виновник всех этих сомнений? Вину. Саша впервые в жизни мог признаться себе в том, что он струсил, боясь потерять то, что по каким-то странным причинам становится для него важным. Это было в новинку, ведь обычно фраза «Я футболист ЦСКА» вызывала у людей яркие эмоции и мгновенный прилив лести в его сторону, любовь и ещё хрен знает что… Скажи он так Маше… Ну, он не был уверен, что в его сторону не прилетит ничего серьёзного. Он прекрасно понимал, что его молчание лишь усугубляет ситуацию. Понимал, но изменить ничего не решался. Шаткое счастливое мгновение могло быть разрушено, и Саша ужасно боялся стать причиной этого. Хотя, в глубине души, он осознавал, что какой бы далекой от футбола особой Маша себя не считала, узнать она может буквально в любой момент. Но в глубине души Саня надеялся, что этот момент не настанет. Правда, совершенно в это не верил. — Голова, ты че, серьёзно? — в тот день на сборах, когда телефон Саши погас, округленные глаза Чалова могли быть еще одним источником освещения комнаты. Головин только неопределенно пожал плечами, показательно делая вид, будто ничего предосудительного в этом не видит. — И сколько ты собираешься врать? — Я не вру, — Саша как будто все сильнее убеждал себя, хотя и сам не был в восторге от этой ситуации. — Если она спросит прямо — я отвечу… — Но со своей стороны ты сделаешь все, чтобы этого вопроса не прозвучало, — понимающе добавил Чалов и усмехнулся, падая на свою кровать. Саша его усмешку скопировал, но сделал это даже несколько обреченно. Словно и выбора другого не было. — Ну и вляпался ты, Сань. Интересоваться девушкой, которая ненавидит то, что ты любишь больше всего на свете, — Федор зевнул, но больше ничего говорить не решился, лишь махнул на него рукой: сами как-нибудь разберутся. Кажется, он хотел сказать слово «втрескался», но мгновенно остановил себя. Всё же Федя немного сомневался в том, что интерес Саши заходит настолько далеко, но, с другой стороны, разве это не было правдой? Вполне возможно. — Ребят, — в комнату зашел представитель штаба сборной, — не хотите подурачиться для нашего канала? Парни переглянулись между собой и, не сговариваясь, ответили согласием. Возвращаясь к предыдущему вопросу: можно. Но пока слишком громко. *** На футбол Мария все же сходила. Скрепя сердце и с горем пополам, но все же и эти пару часов кошмара она пережила: изредка поднимала взгляд на поле, иногда морщилась, когда её брата ударяли по ногам или кто-то ещё падал, как подрубленная березка, однако увиденное её не впечатлило. Девушка, конечно, с приторным восхищением отвечала Мише, хвалила его, но если уж говорить откровенно, то брат неискренность этих слов слышал и чувствовал, впрочем, Маша её не скрывала. Просто парень был рад тому, что хоть кто-то из семьи ломает себя, чтобы быть рядом с ним в такие моменты. Хотя бы кто-то. Сейчас же Маша вновь осталась одна, лежа на кровати и слушая пресловутую музыку, пространственно смотря в потолок. Она знала, что и Миша, и отчим сейчас смотрят свой футбол, слышала, как сквозь панельную стенку, разделяющие комнаты, до нее доносились громогласные крики, но не могла их разделить. Кажется, наши забили уже несколько раз. Что ж, теперь у всех парней и мужчин страны будет повод бухать, не просыхая. От этой мысли она почему-то презрительно скривилась, чувствуя даже некоторую горечь на языке как послевкусие от подобных мыслей. Пить хотелось неимоверно, и Маша, не снимая наушников, прошествовала на кухню. Там же, решив все же от проводов избавиться, долго и упорно ищет пустой стакан — после перестановки это стало какой-то непосильной задачей. — Желтая карточка! — на кухне голос комментатора все же слышен, и даже вполне разборчиво. Маша невольно смотрит на часы — скоро конец, и эта мысль её искренне радует. — Головин зарабатывает сейчас штрафной в опасной близости от ворот. Желтая карточка возникает в руках у Нестора Петаны… — от произносимой фамилии Маша вздрагивает, невольно оглянувшись назад, но, к сожалению или к счастью для нее, отсюда увидеть экран телевизора не представлялось возможным. Отмахивается от собственных мыслей, хотя сомнения в данный момент начинают настоящую бурю в её спокойном море. — Кто будет бить? Черышев, я смотрю, идет в штрафную, а Головин будет с правой ноги на силу пробить по воротам… Метра двадцать два до ворот, и, наверное, такой удар проходит… Я так смотрю, Головин с Самедовым… — вздрагивать от этой фамилии Маша не перестает, но искренне убеждает себя в том, что это только совпадение. Холодная вода, тем временем, уже наполняет стакан до краев, переливаясь. Отпивает немного, но не может сдержать в себе странного желания глянуть на того распрекраснейшего однофамильца. — И сейчас Головин будет сам пробивать по воротам! Мы помним, какой гол он забил лондонскому «Арсеналу»… И девушка медленно переступает порог комнаты, прислоняясь к дверному косяку. Пальцы крепко сжимают стакан, сердце почему-то колотится, как сумасшедшее, но на экране лишь дальний план, где десяток человек разговаривают о чем-то между собой. Комментаторы без умолку болтают, а режиссер не уводит фокус со спин, одна из которых, с семнадцатым номером, кажется ей смутно знакомой. А потом крупный план, сосредоточенное лицо, и сердце падает в пятки, обрываясь. Из руки выскальзывает стакан, летит вдребезги на пол так же, как что-то ломается внутри девушки. — Давай, забивай, забивай, Саша, — человек в красном разбегается, а у Маши просто не хватает кислорода, чтобы дышать и осознавать то, что она сейчас видит. Мгновение — мяч в сетке. Родственники кричат, а один из главных людей в её жизни просто вскидывает вверх руки. — Гоооооооооол! — разносится хор комментаторских голосов, и только это, более или менее, отрезвляет девушку. — Гооловиин! Шикарный мяч и две голевые передачи на счету Александра Головина! На экране телевизора радость: партнеры по команды обнимают молодого человека, который, кажется, даже сейчас выглядит преувеличенно радостно. Комментаторы кричат, Миша прыгает так, будто у него пружины в ногах, и только в этот гребанный момент приходит осознание: он врал ей каждую минуту, а она безропотно верила. И за одну секунду становится так отчаянно ужасно, что даже не описать словами. Внутри какие-то ниточки души обрываются, перерезанные беспощадной сталью ножа. Ледяная вода, разлитая по полу, касается голых стоп, и девушка смотрит на неё стеклянным, абсолютно пустым взглядом с расфокусированным зрачками. Тут же убегает за тряпкой и совком, пока этого никто не заметил в пылу празднований, а сама, честно говоря, совершенно не знает, что делать. Ей нужно подумать. *** Как надо действовать в такой ситуации Маша не знала хотя бы просто потому, что даже гипотетически себе ничего подобного представить не могла. Сразу же, как только она возвращается в свою комнату, девушка хватается за телефон, вбивая в поисковике уже знакомые имя и фамилию. В глубине души надеется, что ей почудилось, и это просто феерическое совпадение, но в то же время она понимает, что подобного не бывает. И тонкие ниточки, удерживающие сердце, обрываются ещё раз. Александр Головин, ЦСКА. Спортивные сайты наперебой обсуждают его трансфер, но Маша не решает даже открывать что-то подобное, игнорируя. В ряду всплывают множество фотографий с его вечно обиженным лицом, а в графе родной город значиться так часто всплывающий в их разговорах Калтан. В глазах предательски защипало. Наряду с ссылками на различные спортивные сайты в поисковике проскакивает и его страница в инстаграме. Не задумываясь, заходит туда, хотя и не понимает, что хочет там увидеть. Футбол. Бесконечный футбол — это всё, что там есть. Руки сильно трясутся, а пелена слез, взявшихся непонятно откуда, застилает экран телефона, отчего девушка не сразу заприметила оповещение о пришедшем смс-сообщении от Саши. И ей казалось, что она сейчас взорвется. «Я безумно уставший, но счастливый. Как прошел твой день?» — коротко, но емко, только Маше от этого легче не становилось. Хотелось истерически засмеяться. Ответ она придумывала долго, то набирая, то стирая буквы. Ей хотелось верить в то, что он и по подписке в этой социальной сети догадался о полетевшей в трубу конспирации, но в то же время ясно отдавала себе отчет в том, что скорее всего он этого даже не заметил. Эмоций было слишком много, и сказать ей сейчас хотелось настолько много, что девушка максимально боялась ляпнуть что-то ненужное. Вновь пишет что-то и вновь стирает. Может, ему сейчас вообще не до нее? «Я, знаешь, концовку шахматной партии смотрела. Классный ты мат поставил в конце», — и это все, на что её в итоге хватило. И, знаете, пресловутые бабочки в животе сейчас вовсе не щекотали ребра, а беспощадно резали изнутри все внутренности. И крылья их, до того легкие и воздушные, сейчас казались Маше острее любого ножа.