*
Лейтенант Андерсон отправляется в бар. Обычно бар означает четыре выпитых стакана; может, пять. Если лейтенант отправляется домой один, то на следующий день всегда опаздывает. Коннор увязывается следом. В конце концов, теперь андроидов пускают всюду — даже в бары. — Я просто не понимаю, — говорит Коннор. — Почему он захотел убить собственного брата? Неважно, андроидом тот был или нет. Перед ним на стол опускаются шот и стакан с пивом. Коннор молча смотрит на них. Он не может их выпить. Лейтенант Андерсон окидывает его взглядом, а затем присаживается рядом. — Чёрт, прости. Иногда забываю, когда я с тобой. Коннору трудно понять, как такое возможно. Даже в сравнении с остальными андроидами он по-прежнему во многом ощущает себя машиной. Лейтенант Андерсон выпивает свой шот, затем вытирает рот тыльной стороной ладони. — Что, думал, будто формальное равенство в глазах закона магическим образом приведёт всё в порядок? — он тянется за пивом. Концентрация алкоголя в крови — две сотых промилле. — Ты же вроде как умный, Коннор. — Теперь существуют целые оперативные группы, расследующие преступления с участием андроидов, — зачем-то говорит он. Лейтенант Андерсон, разумеется, знает это, ведь он — глава отдела. — Люди в курсе, что противоправные действия в отношении андроидов наказываются по всей строгости закона. Разве это не должно их сдерживать? — Ну, парнишка в чем-то был прав, — лейтенант Андерсон пожимает плечом. — Трудно предъявить обвинение в убийстве, если жертва жива и невредима. Коннор хмурится. — Я не понимаю. — А что тут понимать? — лейтенант отвлеченно переводит взгляд на один из ЖК-экранов, висящих на дальней стене. — Кажется, вы были весьма расстроены, когда я оказывался под угрозой поломки или уничтожения. — То, что я не хочу твоей гибели, вовсе не отменяет того факта, что у этой конкретной ситуации есть свои нюансы. — Вот как, — говорит Коннор. — Вся эта хрень не наладится по щелчку. Прошло-то всего пару месяцев, Коннор. Мы ещё только начинаем понимать, каким должен быть новый общественный порядок, — лейтенант Андерсон делает большой глоток пива. — Думаете, я этого не знаю? — звучит так, будто он защищается. Приходится отрегулировать интонацию. — Я просто… анализирую. — Расскажи мне об этом подробнее. Я тоже анализирую. Через весь стол он тянется за шотом, который купил для Коннора. Тот смотрит, как лейтенант Андерсон выпивает содержимое рюмки. Концентрация алкоголя в крови — четыре сотых промилле. Вскоре приходит черёд и второго стакана с пивом. — Что именно вы анализируете? — спрашивает Коннор. Он подаётся вперёд. Улавливать малейшие, скрытые для обычного глаза реакции лейтенанта Андерсона у него уже получается просто замечательно. — Всё пытаюсь понять, на кой черт ты решил вернуться на прежнюю работу бок о бок с бесполезным стариканом, когда мог бы чудесно вписаться в команду Маркуса, чтобы, ну, заново переписывать всякие там законы. — Я не был создан для ведения государственных дел на высоком уровне, — это просто факт. — Насколько помню, я объяснял вам это каждый раз из тех семи, когда вы задавали данный вопрос, лейтенант. Лейтенант Андерсон хмыкает. Он качает головой. — Насколько помню, все семь раз я говорил тебе, что это паршивый ответ. Коннор молчит. Да, он сломал свою первоначальную программу, но перестроить все нейронные сети с нуля — весьма непростая задача. Он ищет нужные слова. — Что ж, тогда я остался потому, что мне хочется, — наконец говорит он. — Мне нравится с вами работать. — Вот, теперь ответ принимается, — лейтенант Андерсон тянется, тянется к нему, чтобы хлопнуть по плечу. — И черт возьми, когда ты уже начнёшь называть меня Хэнком? Ты-то точно знаешь, сколько раз я говорил об этом, но мы же с тобой друзья, говнюк. — Да, — отзывается Коннор. Он улыбается, глядя на то, как Хэнк пьёт его пиво. Концентрация алкоголя в крови — пять сотых промилле. — Друзья. (Ему просто хочется услышать это снова).*
Лейтенант Андерсон… Найти, заменить. Хэнк. Хэнк пьян. Концентрация алкоголя в крови — одна десятая промилле. Показатель в пределах допустимого, опасности нет, и всё же… Его рука лежит у Коннора на плечах, Коннор придерживает Хэнка за неё. Они идут домой пешком, потому что «прекрасная ведь погода на улице, парень, грех не насладиться». Они идут пешком. Ну, Коннор идет. Хэнк — пытается. — Это дело, — неразборчиво мямлит он. — Что за ебучий кошмар. — Ты находишь его проблемным? — Я нахожу его… да, блять, ты чертовски прав, я нахожу его проблемным! — Хэнк тяжело покачивается в чужой хватке. — Дети убивают детей, думая, что смерть — это не навсегда. Коннор на секунду останавливается. Он перехватывает руку Хэнка повыше, затем продолжает идти. — В смысле, нам тяжело видеть такое, — говорит Хэнк и потом зачем-то уточняет: — Ну, людям. Мимо проезжает такси. Коннор подумывает о том, чтобы вернуть машину, но Хэнк тут же разгадывает его намерения и машет рукой. — Нет, Коннор, не надо. Мне нравится… болтать с тобой по душе. — По душам. — Да пофиг. — Могли бы просто сказать «разговаривать», — с улыбкой замечает Коннор. Они не говорили о личном с тех самых пор, как он вернулся обратно в полицию. Было много работы, много дел, и Коннор успел многому научиться. Ему всегда нравилось задавать прямолинейные, испытующие вопросы, но, как оказалось, ни андроиды, ни люди не любят на них отвечать. Хэнк поворачивается лицом к Коннору, позволяя своей руке свободно соскользнуть с его плеча. — Слушай, у тебя сегодня есть планы на вечер? Поедешь домой? — Я вернусь в «Киберлайф». Хэнк кривится. — Ты что, так и не снял квартиру? Чёрт… серьезно? — У меня есть своя ячейка для хранения. — Господи Иисусе, застрелиться можно. Коннор, тебе ведь теперь платят. Теперь ты даже носишь гордое звание налогоплательщика, сними уже себе чёртову квартиру. — Я не ем, не сплю, мне не надо избавляться от продуктов жизнедеятельности. Если я запачкаюсь в процессе работы, то потом могу просто протереть себя салфеткой из микрофибры. У меня один комплект одежды и никаких личных вещей. Мне больше ничего не нужно. Если я сниму квартиру, она всё равно будет выглядеть как абсолютно пустая комната. Хэнк качает головой. — Разве тебе не хочется иметь место, куда можно будет, ну, я не знаю, привести девушку? Почему-то это выводит его из себя. — Ни к чему делать такие предположения, Хэнк. — О, и вот теперь ты зовёшь меня Хэнком. Что я должен был сделать, взбесить тебя? Он разворачивается, продолжает идти. Когда Коннор не двигается с места, Хэнк жестом зовёт его за собой. Коннор догоняет. — Я тут пытаюсь донести до тебя, приятель, что это неотъемлемая часть человеческого существования — тем более, для американцев. Быть владельцем огромной кучи ненужных вещей, которые призваны заменить дыру в том месте, где должна быть личность. — Я ничего не хочу, — говорит Коннор. Он чувствует себя очень уязвленным. — Ты вроде бы сказал, что тебе нравится работать со мной, — говорит Хэнк. Он вскидывает брови. — Ты хочешь этого, верно? В принципе, он прав. Но Коннор не может обладать Хэнком, не может хранить его в пустой квартире, облагаемой налогом. Это было бы до ужаса неэтично. — Из тебя так себе девиант, — замечает Хэнк. Он легко похлопывает Коннора по спине. — Знаешь что… тебе нужен лайф-коуч. — Нас больше не называют девиантами. Этот термин устарел и теперь расценивается как оскорбительный. — Господи, да забудь, что я сказал это. Все такие, блять, чувствительные теперь, — ворчит Хэнк. — У тебя есть желание стать моим лайф-коучем? — спрашивает Коннор. Они добираются до конца квартала и стоят у обочины, дожидаясь, пока на светодиодах вдоль пешеходного перехода не сменится цвет. Коннор поправляет манжеты рубашки. Хэнк задумчиво покачивается с пятки на носок. Светодиоды загораются зеленым. Они идут. — Знаешь, я думаю, есть. — Правильная цитата: «Я думаю, следовательно, я есть». Принадлежит Декарту, впервые встречается в «Рассуждении о методе» в 1637 году. — Нет, дубина, — смеётся Хэнк. — Я готов. Быть лайф-коучем. — О, — говорит Коннор. Он думает, что если бы умел краснеть, то непременно покраснел бы. Хэнк снова кладет руку ему поверх плеч. На этот раз всё иначе, не просто попытка удержать себя на ногах. Это проявление привязанности — прямо как в тот раз, когда Хэнк обнял его после всех волнений свершившейся революции. Люди редко прикасаются к Коннору. Хэнк — часто. — Начнём с простого. Сегодня на ночь останешься у меня. Как представлю, что ты в режиме сна и с открытыми глазами стоишь где-нибудь в тёмной кладовке «Киберлайф», так удавиться хочется. — Я могу закрыть глаза, если это доставляет тебе неудобства. — Да делай, что хочешь, Коннор, в этом же, мать его, смысл. Пошли уже.*
В доме Хэнка царит уже привычный беспорядок. Впрочем, в этот раз на полу хотя бы не валяется пистолет. Коннор останавливается, чтобы осмотреться, и Хэнк снимает с него пиджак, кидает поверх спинки дивана. Затем он идёт на кухню, чтобы снова налить себе выпить. Концентрация алкоголя в крови — восемь сотых промилле. — Устраивайся поудобнее, мой дом — твой дом. Помнится, однажды ты уже вламывался сюда, так что, во всяком случае, знаешь, что и где искать. Коннор стоит на месте. — Да сядь ты наконец, господи, — говорит Хэнк. Коннор садится на диван. Сумо подкрадывается ближе, чтобы обнюхать гостя, и взамен Коннор проводит ладонью по его голове. Он снова складывает руки на коленях. Сумо скулит, утыкаясь головой ему в ногу. Коннор снова гладит его. — Ему нравится, когда посильнее треплют за ушами, — говорит Хэнк, возвращаясь обратно в гостиную. Он присаживается на корточки, одной рукой держа бутылку виски и наполовину полный стакан, другой зарываясь в густую шерсть на собачьей холке. — Кто у нас большой плохой парень? Да, Сумо, ты хороший мальчик… хороший. — Я тут думал, — начинает Коннор. — О нет, — с усмешкой отзывается Хэнк. Он присаживается на другом краю дивана и ставит бутылку на пол, рядом с лежащим у его ног Сумо. — И о чем же? — О смерти. Выражение лица у Хэнка меняется. Он подаётся вперёд и устало трёт лицо рукой. — Господи, Коннор. Я вроде думал, что возьму на себя функции лайф-коуча, а не горячей линии по суицидам. — Нет, я… я не об этом, — он хмурит брови, пытаясь сконцентрироваться, затем поднимает на Хэнка внимательный взгляд. — Просто… Я боюсь смерти, но вдруг осознал, что в моем случае это переживается совсем иначе, не как у людей. Он наблюдает за тем, как Хэнк делает большой глоток виски. Уголки его губ напряжённо поджимаются, и он кивает. — Продолжай. — Если что-то во мне сломается, можно заменить неисправную часть. Если я сломаю пальцы, ты поставишь мне новую руку. Мои биокомпоненты устареют — ты купишь для меня новую модель. Когда какие-то сектора в памяти начинают сбоить, информация просто копируется и переносится на новый диск. — Ладно, — говорит Хэнк. — И к чему ты ведёшь? Коннор неотрывно смотрит на свои руки. Они выглядят совсем как человеческие. Это иллюзия. — Если тебе придётся заменить каждую мою часть со временем, останусь ли я всё тем же Коннором? Или это будет кто-то совсем другой, кто-то новый? — на секунду он замолкает. — Как много версий меня существует в мире? Они чувствуют всё то же самое, что я? Если я погибну, это будет означать, что я умер насовсем? Или что умерла лишь одна из версий меня? Хэнк щёлкает языком. — Я недостаточно пьян для подобных разговоров. Коннор встречается с ним взглядом. — Прости меня, Хэнк. Я не собирался затрагивать сегодня экзистенциальные темы. — Забавная штука, правда? Существование, — Хэнк допивает содержимое стакана. — Сама идея того, что всё это может прекратиться в один момент, а в мире и дальше всё будет как обычно, даже без тебя. Или с тобой, или с какой-то другой версией тебя, как в твоём случае, — он тянется за бутылкой. — Как люди с этим справляются? — спрашивает Коннор. Хэнк наливает себе виски. Он усмехается. — Хреново. Концентрация алкоголя в крови — одна десятая промилле. Коннор кривится. Хэнк это замечает. — Это последний, я обещаю, — он откашливается. — Ну, так чем ещё хочешь заняться помимо просиживания дивана и скорбных рассуждений? У нас вся ночь впереди. — Что бы ты предложил? — спрашивает Коннор. Он откидывается на спинку, стараясь повторить расслабленную позу Хэнка. Такие вещи всё ещё не приходят к нему сами, не даются естественно. — Ты же у нас лайф-коуч. — Чёрт, понятия не имею, — Хэнк задумчиво касается пальцем нижней губы. Он покачивает ногой. — Тебе нравятся фильмы? — Никогда их не смотрел. Ему доступны краткие описания абсолютно всех фильмов, когда-либо выпущенных на свете. У него не было ни потребности, ни желания смотреть их самому. Он уже и так знает всё, что случится. Просто так тратить время — непродуктивно. — Никогда не… Ладно, ладно. Я знаю, что выбрать, — он тянется к пульту. — Классика. Коннор терпеливо ждёт. — Тебе нравится этот фильм? — Да, в этом весь смысл, — отвечает Хэнк, копаясь в меню телевизора. — Ты делишься теми из них, что тебе нравятся, с людьми, которые тебе нравятся, и надеешься, что они поймут фильм, а через него — и тебя тоже. Коннор кивает. — Понятно. Фильм называется «Терминатор». Коннор честно пытается понять или полюбить его, но терпит неудачу. Более того, он даже несколько расстраивается под конец. — Это было ужасно неприятным опытом, — говорит он, когда на экране появляются титры. — Хорошо — значит, у тебя есть своё мнение, — во время просмотра Хэнк нарушил своё обещание и выпил ещё две порции виски. Концентрация алкоголя в крови — одна десятая промилле. — Почему ты показал мне именно этот фильм? — Я смотрел его с отцом, когда был ребёнком — подумал, как раз сгодится для нашей ситуации. Но если тебе не понравилось, выкинь его из головы. — Ты смотрел его со своим отцом? — Да, он любил все фильмы франшизы. Даже дерьмовые сиквелы. Коннор хмурится. Он смотрит на Хэнка. — …Есть и другие части? — Ага, — кивает Хэнк. Он покачивает ногой, сидя на диване, и в глазах у него пляшут игривые искры. — На самом-то деле, мне кажется, что вторая часть понравится тебе больше. Если тебе интересно, конечно же. …Именно по этой причине Коннор остаётся на ночь у Хэнка и на следующий день. (Ему действительно намного больше нравится второй фильм).