Сделай вдох

      — Сделай глубокий вдох, Мэри.       Мужской голос делает долгую паузу, чтобы я наконец сделала этот чертов вдох, который не выходил никак. Я потерла вспотевшие ладошки и заерзала на стуле, потрясенно осознавая, что я безропотно его послушалась. Многих ли я врачей слушала? Абсолютно никого из них. И, может быть, я даже хотела это сделать, но у меня просто не выходило, как будто внутри меня стоит сложный механизм, запрещающий слушать и подчиняться словам даже самых милых и хороших на вид врачей. В докторе Бальмере есть что-то, что может повелевать мною даже телепатически.       — Итак… — Бальмер задумчиво рассматривает в руках чистый белый лист, который он вручил мне на той неделе. Он делает это так долго, что я начинаю сомневаться в том, что он действительно чист. Но он быстро убеждает меня в обратном.       — Вы объясните, Мэри-Кейт, почему мне дали чистый лист? Я просил написать в нем то, что выражает Вас. — Наконец, он откладывает лист на стол и поднимает на меня глаза.       Я вспыхиваю.       Неужели он не понимает, что я не написала ничего в листе только лишь потому, что мне нечего туда писать? Я ведь пуста, прозрачна, бессмысленна.       Меня начинает трясти, когда я понимаю, что не могу опуститься под стол и спрятаться там. На этот раз стол закрытый, туда даже ноги не убрать. Я усиленно тру себя руками и пытаюсь подумать о солнечном, теплом дне. Или… может быть, лучше подумать о кленовом сиропе? Ах, как я его обожаю. Все бы сейчас отдала ради того, чтобы попробовать его именно сегодня.       — Мисс Мартин? — Его голос звучит так угрожающе, что я вздрагиваю всем телом и замираю, боясь пошевелиться. — Мне нужно, чтобы Вы говорили со мной, иначе я не смогу понять, чего вы хотите.       Чего хочу я?       А какая, собственно, разница, если врач здесь не для того, чтобы исполнять мои прихоти.       Доктор Бальмер молча достает ручку из кармашка своего пиджака, пододвигает к себе совершенный лист, символизирующий меня, и что-то аккуратно пишет в нем. Он сводит брови, хмурится, но выводит буквы идеальным почерком, затем его взгляд переключается на меня.       Я снова вспыхиваю.       У меня возникает стойкое ощущение, словно эти идеальные буквы прожглись на моем теле, где-то в районе спины.       Он пододвигает ко мне листок и ручку, внимательно меня изучая. Если бы его взгляд мог физически прикасаться ко мне, каким бы он был? Ласковым, строгим или нежным?       В мое сознание тихо вторгается слово «красивая», но я слабо понимаю, откуда оно возникло? Прихожу в себя из мыслей и тут же вижу это слово на моем белом листе. Я поднимаю взгляд на доктора и впервые замечаю на его лице какие-то эмоции. Он тоже человек?       — Ну вот… — начинает он, хрипло откашливаясь, — я положил начало твоему личному делу. Теперь все будут знать, что ты красивая. Как ты на это смотришь?       Он мягко мне улыбается, а у меня внутри все переворачивается. Словно разбивается на миллион осколков то, что я смогла в себе по кусочкам собрать.       Я вскакиваю с места и начинаю быстро дышать, боясь задохнуться. Мне нужно отвадить это ненавистное слово от меня подальше, чтобы оно не прилипло ко мне намертво.       — Мэри, что случилось? — врач тоже поднимается и порывается направиться ко мне, но в этот момент, чтобы обезопасить себя, я кричу во все горло. Кричу так сильно, что есть силы.       А дальше…       Я смутно помню, что произошло потом, но я и так точно знаю, что должно за этим последовать — дежурные врачи (обязательно в количестве нескольких штук) «обезвредят» меня, а за этим последует кратковременная колющая боль, говорящая о том, что сейчас все станет хорошо. Мир перестанет быть таким злым, а я снова окажусь в том солнечном дне, когда я покидаю это место.