Раскадровка

Среда, 21 ноября 2013 года Лондон       Машина вкатилась под мост и замедлила ход. Норин Джойс подняла голову и оглянулась. Снаружи, затемненный тонировкой стекла, расползался промозглый вечер. В соседней полосе толкались автомобили, под металлическим сводом рокот их двигателей и поскрипывание тормозов сливались в одно гулкое эхо. По узкому тротуару вдоль кирпичной стены торопливо шагали прохожие, стряхивали с зонтов и капюшонов влагу, вздергивали вверх воротники, кутались в шарфы и зарывались носами в горловины свитеров. Водитель опустил переднее левое окно и, перегнувшись над рычагом коробки передач и пассажирским сидением что-то недовольно крякнул наружу. Одним резким толчком машина остановилась, поравнявшийся с ней темный силуэт коротко наклонился, вглядываясь внутрь, а затем открыл левую заднюю дверцу. В салон дунуло пронизывающей влагой и удушливым выхлопом. Норин Джойс поежилась и инстинктивно подтянула к себе ноги. Голая бледная кожа вздыбилась пупырышками. В тщетной попытке укрыться, она одернула узкую юбку, но та едва доставала до колен.       — Привет, Эн! — выдохнул силуэт, упавший на заднее сидение рядом с Норин. — Как сама?       — Привет, Бетти! Отлично. Как ты?       — Не жалуюсь, — ответила Бетти, захлопывая дверь и швыряя себе под ноги зонт. Машина плавно покатилась вслед за автобусом. Внутри снова стало тихо; почти заглушая внешний шум зашелестели решетки кондиционера, выдувая в стремительно остывший салон теплый воздух.       Норин скрестила ноги и обхватила себя руками. Больше всего в вечер вроде сегодняшнего ей хотелось укутаться в плед, заварить большую кружку черного чая с молоком и песочным печеньем, и улечься поперек кровати с книгой, а не ехать в тонком коктейльном платье и тяжелом слое макияжа на съемки телепередачи. Внизу живота неприятно тянуло и хватало острым спазмом. Действие болеутоляющей таблетки медленно улетучивалось и менструальная боль неотступно и уверенно возвращалась. Норин подхватила бутылку воды и выловила болтающуюся на дне подстаканника упаковку новой растворимой таблетки. Бетти хмуро покосилась на неё и, с пониманием кивнув, предложила:       — Скажешь, когда будешь готова.       Норин переломила широкую таблетку в пальцах и протиснула в узкое горлышко бутылки. Изнутри возмущенно зашипел, растворяясь, препарат.       — Я готова, — ответила она. Публицист* смерила её сочувственным взглядом и разблокировала лежащий на коленях планшет. Тот вспыхнул ярким холодным свечением, искажая и преломляя грубые черты лица Бетти.       Между Норин и её помощницей по работе с прессой и социальными сетями было почти десять лет разницы. Бетти приближалась к сорока, Норин едва перешагнула через двадцать семь, но вместе им работалось комфортно. Бетти была цепкой и исполнительной, настойчивой, внимательной, тактичной и даже несколько отстраненной, требовательной, но обходительной, и всем этим очень импонировала Норин. Ей нравилось, что Бетти не влезала за пределы рабочих отношений, была приветливой и дружелюбной, придумала для подопечной короткое прозвище — называла её просто по первой букве её имени — Н — и даже выработала для них несколько внутренних, только им двоим понятных шуток, но дальше этого не заходила. Она преобразовала их рабочее общение так, что оно больше походило на теплые встречи двух добрых приятельниц, но в сути своей всегда оставалось только рабочим.       — Итак, Грэм Нортон**… — задумчиво протянула Бетти, пролистывая в планшете несколько документов. Отыскав нужный, прищурилась, вглядываясь в строчки, и продолжила: — В хронологическом порядке… Во-первых, понятное дело, «Эффект массы» — по накатанной: синопсис сюжета, история твоего персонажа, физическая подготовка к роли. Премьера в Британии когда?       — Когда? — рассеянным эхом отозвалась Норин, взболтав содержимое бутылки.       — В следующий четверг, двадцать девятого. Сегодняшняя запись программы выйдет как раз в четверг. Поэтому ты говоришь что?       — Что премьера сегодня, — ответила Норин и жадно приложилась к бутылке. Вода в ней стала солоновато-горькой, мутной, с несколькими острыми гранулами, не успевшими раствориться.       — Верно. Дальше, — продолжала Бетти. — В связке с промо фильма история знакомства с Арми Хаммером.*** Затем твое первое театральное представление в школе, твоя учеба в Калифорнии и твоя первая роль. Ну и, конечно, Грэм не может не поковыряться в личном. Придется поговорить о Марко.       Бетти оглянулась на Норин, пытаясь перехватить её взгляд, но та торопливо пила, прячась за бутылкой. Личное находилось за границами позволительного к обсуждению из-за самого Марко.       Во-первых, он избегал публичности, и хоть сам задолго до встречи с Норин периодически оказывался под прицелом внимания прессы, все же предпочитал избегать появлений в газетах, журналах и Интернете. С завидным постоянством имя Марко Манкузо замещалось титулом мультимиллиардера и возникало в списках самых богатых итальянцев, самых богатых европейцев, одних из богатейших мужчин до сорока лет, одних из богатейших холостяков и прочих мыслимых и немыслимых топ-10, 50 и 100 в СМИ неоднородных габаритов и репутации. В этих публикациях часто приводилось фото, размещенное на официальном сайте его банка и снимки с экономических и финансовых форумов, где Марко в строгом костюме стоял за трибуной или хмурился в бумаги перед собой. Информация приводилась сухо и относительно точно: сооснователь, держатель контрольного пакета акций и председатель совета директоров «Тедеско Холдинг», агломерации компаний, вмещающей в себя второй в Италии по рыночной капитализации банк «Банко Тедеско», энергетическую компанию по разработке возобновляемых источников энергии «Тедеско Энерджи» и предприятие по производству гражданских вертолетов «Аугуста Тедеско». В подобных сборных статьях обо всех сразу и ни о ком конкретно часто любили указывать навскидку подсчитанный собственный капитал. Марко не любил, когда его деньги пытались сосчитать посторонние, и никогда не относил себя ни к одному из тех перечней, к которым часто был приписан журналистами, не был в восторге от такого внимания, но научился с ним — ненавязчивым и отстраненным — мириться.       Но в мае 2012 в ресторане в Каннах он познакомился с Норин, и почти мгновенно всё то, чего он хотел бы избежать, стало преследовать его в повседневной жизни. Статьи, выпуски развлекательных новостей, запросы на интервью и фотосессию, а самое отвратительное — назойливые папарацци у ресторанов, на причалах, порогах отелей и взлетно-посадочных полосах аэропортов, парковках и пляжах — всё это обрушилось на Марко, бесследно сметая былую спокойную неприкосновенность его личной жизни. Он уставал, раздражался, злился; ограждался от вспышек камер черными очками, охранниками и затонированными стеклами быстрых автомобилей; порой капризно настаивал на встречах с Норин только у кого-то из них дома и неизменно всегда решительно отказывался сопровождать её на мероприятия.       Джойс его понимала. Публичность всегда тяготила её, а порой даже пугала, но была неотъемлемой частью её работы. От её популярности напрямую зависел её заработок: чем интереснее к обсуждению, а так — чаще упоминаемой, Норин была в прессе, тем известнее становилась среди зрителей, тем большую аудиторию привлекала к своим фильмам, тем более окупаемыми оказывались проекты — и более оплачиваемой оказывалась сама Норин, а вместе с тем — более востребованной для работы над новыми картинами, и так по вечному, непрерывному кругу. И если не стремиться — и, следовательно, не быть — в центре внимания она не могла себе позволить, то могла хотя бы не оказывать лишнего давления на Марко, которому для успешности в бизнесе вовсе не требовалась толпа, выкрикивающая на улицах его имя.       Во-вторых, — и порой Норин честно признавалась себе, что эта причина была куда важнее первой, возможно, даже единственной настоящей — она испытывала какой-то нерациональный наполовину бунтарский, наполовину тщеславный стыд. Она добивалась всего сама: вопреки родителям, комплексам и страхам, превозмогая неудачи и отчаяние; собственным талантом, трудом и неотступностью. И Норин вовсе не хотелось, чтобы кто-то истолковывал её первый несмелый успех последних двух лет результатом исключительно протектората и лоббизма со стороны её богатого возлюбленного.       Напротив — и Норин испытывала по этому поводу непрерывно трепещущую внутри неё горячую обиду — Марко Манкузо не проявлял ни малейшего интереса к деятельности Норин. Он не видел её фильмов, никогда не посещал театральные постановки с её участием и банально не интересовался подробностями её профессиональной жизни. Он не понимал ценности и важности её успехов, признаний, даже номинаций и пока немногочисленных и малокалиберных, но вдохновляющих побед. И в то же время двулико и беспардонно выставлял Норин на показ перед друзьями, коллегами и партнерами, словно она служила голливудской приманкой для банальных и недалеких смертных, падких на нерациональное желание за светским ужином лично познакомиться с восходящей кинематографической звездой.       Норин сильно сжала челюсти, невнимательно прикусив рельефное пластиковое горлышко бутылки. Бетти всё ещё поглядывала на неё в ожидании утвердительного ответа, а она была не в настроении его дать. Усталость последних насыщенных предпремьерных недель, боль и нестабильность гормонов, тяжесть затаённой обиды и злость на себя саму смешались в один густой и раскаленный водоворот смертоносной смолы. Джойс сделала последний глоток и была вынуждена опустить бутылку. Та больше не могла служить укрытием.       — О чем именно придется говорить? — негромко, стараясь удержать клокочущую бурю внутри, уточнила Норин.       — Мы сошлись на коротком обсуждении культурных и национальных различий, — ответила Бетти и прищурилась, готовясь отстаивать необходимость поднять эту тему на ток-шоу, но это было лишним. Возвращая опустевшую бутылку в подстаканник, Норин коротко утвердительно кивнула. ***       Заткнутые за тугой воротник рубашки бумажные салфетки неприятно царапали кожу. Том просунул палец в узел галстука и попробовал его послабить.       В гримерке было пустынно и тихо, на стене выразительно щелкали секундной стрелкой часы, в коридоре за прикрытой дверью слышались шаги; где-то далеко и приглушенно звучал чей-то искривленный громкоговорителем голос. Лампы вокруг большинства зеркал были погашены, на зажатой в угол металлической перекладине в шеренге тонких вешалок одиноко висело пальто Тома, на пухлом кожаном диване бесформенной грудой был скомкан плед. На тесно заставленном столе среди массива разномастных баночек всех оттенков телесного и вмещающих десятки кистей бочонков затерялась парующая чашка чая. Под верхнее крепление зеркала был заткнут лист бумаги. Он висел чуть выше уровня глаз Тома, и подставляя лицо под торопливые пальцы визажистки, он снова и снова скашивал на него взгляд и бесцельно перечитывал напечатанное:       «21.11.2013 — эфир 29.11.2013. Список приглашенных гостей в порядке рассадки:       Флорэнс Уэлч (Florence and the Machine) — гримерка 1 — после выступления! — визажист не требуется, требуется настройка звука       Сэмюель Л Джексон — гримерка 2       Норин Джойс — гримерка 3, визажист не требуется       Том Хиддлстон — гримерка 2»       Визажистка стукнула большой пушистой кистью по ребру собственной ладони и в воздухе повисло сизое мерцающее облако пыли. В приоткрытой двери возникла голова, обхваченная наушниками и расчерченная напополам микрофоном.       — Ну что тут у нас? Том, Вы как, готовы?       — Готовы, — ответила визажистка, в последний раз проведя кистью по переносице Тома и отступая назад. Хиддлстон коротко ей улыбнулся и обернулся к двери.       — Да, готов. А что, нужно торопиться?       Ассистент в двери поправил свисающий на одно ухо наушник и покачал головой.       — Нет, нет, — ответил он, коротко скашивая глаза обратно в коридор. Там, за его спиной, сгущалось движение. — Никакой спешки. Вам что-нибудь нужно?       — Спасибо за беспокойство, ничего.       Работник съемочной площадки кивнул и исчез, прикрывая за собой дверь. По другую её сторону немного приглушенно, но весьма отчетливо и узнаваемо раздалось протяжное:       — О-о!       Следом за ним вспышка преувеличено громкого смеха, а затем снова восторженное:       — О-о! Сэмюель! Рад встрече! Как сам? — голос Грэма постепенно приближался, достиг максимальной громкости, когда силуэт ведущего в рубашке и поддерживаемых подтяжками брюках мелькнул в узкой дверной щели, и начал постепенно отдаляться. — Как добрался? Лондон встретил тебя весьма приветливой слякотью, разве не мило с его стороны?       В ответ послышалась вспышка хриплого смеха и едва различимая вибрация голоса.       Том поднялся с кресла, одергивая брюки на бедрах и разравнивая залом стрелки на коленях. Он покосился в зеркало и выдернул надоедающие салфетки из-за воротника. Визажистка протянула за ними руку, и Том опустил на её ладонь комок тонкой бумаги, добавив с улыбой:       — Большое спасибо, мисс! Теперь я настоящий красавчик!       Молодая и невысокая визажистка коротко хохотнула и ответила сдавленно:       — Вы и так красавчик… — Её щеки смущенно вспыхнули румянцем, она опустила голову, пряча взгляд и едва слышно добавила: — Не за что.       Том поймал край сбившегося набок галстука и усмехнулся. В такой реакции посторонних на него было, конечно, что-то вдохновляющее и лестное, но одновременно требующее соответствия этому восприятию и оттого несколько пугающее и давящее страхом ошибки. Том торопливо облизнул пересохшие под слоем нанесенной на него пудры губы, коротко и невесомо опустил руку на плечо визажистки и произнес:       — Это очень мило с Вашей стороны. Спасибо.       Визажистка покраснела ещё гуще, опуская голову ниже и почти упираясь подбородком в собственную грудь. В коридоре раздалось очередное:       — О-о-о!       Дверь распахнулась, в неё один за другим вошли двое мужчин и женщина. Первый нес в руках спрятанный в плотный чехол смокинг и объемный пакет, проступающий прямыми линиями и острыми углами обувной коробки, двое других торопливо что-то строчили в мобильных телефонах.       — Добрый вечер, — обратился к ним Том, но трое новоприбывших лишь рассеяно молча кивнули ему в ответ.       — О-о! — послышалось отчетливо и громко. — Мисс Норин Джойс, юная прекрасная леди! Здравствуй, здравствуй!       В гримерке, еще минуту назад тихой и почти неподвижно спокойной, началась суматоха. Защелкали включатели света вокруг зеркал, скрипнули колесики выдвигаемых кресел, звякнул металл перекладины с вешалками, в руках одного из помощников Сэмюеля Л Джексона завибрировал телефон. Том шагнул к выходу.       — Прекрасно выглядишь, дорогая, — восторженно ворковал ведущий где-то сразу за дверью.       — Спасибо, Грэм. Вы тоже великолепно выглядите! Благодарна за такой радушный приём!       Том вышел в коридор, не находя применения собственным рукам, а потому бесцельно одергивал из-под пиджака рукава рубашки. Он прибыл на съемку один и теперь чувствовал себя из ряда вон выходящим, чужим, несоответствующим в неожиданно поднявшемся вихре суматохи. Нелюдимые и почти по-хамски красноречиво занятые помощники именитого актера, неестественно громкий в своей напускной радости ведущий, вышедший встречать гостей, но не уделивший того же внимания самому Тому, — всё это отдавало неприятной горечью собственной второстепенности, неважности.       Дверь гримерки, распахнутая поперек коридора, резко качнулась и толкнула Тома в плечо. Из-за стукнувшей его двери показалась низкорослая женщина с угольными волосами и по-мужски широкими чертами лица. Она растянула губы в подобие пристыженной полуулыбки и торопливо сказала:       — Ой, простите, простите, сэр! — Протяжно выдохнула, добавила: — Добрый вечер, — и пружинистым шагом двинулась выше по коридору к двери с табличкой «Гримерка №3», ниже немного наискосок был приклеен файл и на воткнутом в него листе значилось «только для Норин Джойс и её команды».       Том рефлекторно сжал плечо, хотя удар был несильным и боли не вызвал, отступил в сторону и на всякий случай закрыл перегораживающую проход дверь, отрезая суматоху гримерки от спешки коридора. Мимо навстречу друг другу пробежало двое работников площадки с наушниками на головах и торчащими перед лицами микрофонами; в конце коридора справа, у ряда ярких фотографий гостей передачи былых лет возвышался темный силуэт Сэмюеля Л Джексона, облаченного в длинное черное пальто и низко опущенную на глаза кепи, он разговаривал с зажавшимся между ним и стеной мужчиной, удерживающим в руках два телефона, стопку бумаг и высокий картонный стаканчик со сдвинутой набок крышкой. Слева, сразу рядом с дверью второй гримерки, оказался Грэм Нортон. Он запустил большие пальцы под резинки подтяжек, где те обхватывали плечи, сминая под собой белоснежную рубашку, и едва заметно кивал головой в такт слов своей собеседницы.       Норин Джойс стройной высокой фигурой балансировала на черных шпильках. Кожа обнаженных ног была молочно-бледной и словно отсвечивающей холодным лунным мерцанием, она рельефно обхватывала изгиб подтянутых икр и поблескивала гладкостью острых колен. Платье было узким, плотно прилегающим к округлости выразительных бедер, бескомпромиссно тесно обхватывающим талию, огибающим едва различимую выпуклость груди и обнажающим тонкость ключиц, гибкость шеи и грациозность рук. Глубина темно-зеленого цвета платья оттеняла густые и блестящие локоны каштановых волос, рассыпавшихся по плечам и норовящим сползти на лицо. Профиль был интригующим: прямой лоб, высокие брови, нос с небольшой горбинкой, пухлые губы накрашены насыщенной красной помадой, верхняя губа вздернута и оттого казалась больше нижней; острый подбородок и четко очерченная прямой линией челюсть, резкий угол которой то прятался под волнами волос, то появлялся; между прядей проглядывалась белоснежная мочка уха.       Под тонкой кожей шеи едва различимо двигались мышцы и пульсировала вена, Норин низким бархатистым голосом что-то тихо говорила, подкрепляя свои слова плавными движениями руки. У неё была узкая бледная ладонь и тонкие покрасневшие пальцы с черными прямоугольниками ногтей. Вокруг указательного пальца замкнулась причудливая вязь рельефного золотого кольца.       — Ну… — задумчиво произнес, едва заметно кивая Грэм. — Да, да. Конечно, нет!       Он коротко скосил взгляд в сторону, заметил стоящего рядом с ними Тома и, резко повернувшись в его сторону, расплылся в улыбке.       — Кто тут у нас! Мистер Том Хиддлстон! Как всегда пунктуален и безупречен! Добрый вечер! Рад видеть!       Норин Джойс коротко хохотнула этой реакции телеведущего и обернулась к Тому. На него взглянули два больших карих глаза, в которых отсвечивали яркие янтарные вкрапления и плескался веселый, околдовывающий блеск.       — Норин, знакомься, это Том Хиддлстон, — торопливо, глотая половину звуков, затараторил Грэм Нортон. — Том, это Норин Джойс.       — Добрый вечер, — улыбнулся Том и протянул ей навстречу руку. Она ответила коротким:       — Добрый, — и вложила в предложенную ладонь свои покрасневшие холодные пальцы. Пожатие получилось слабым и невнятным, Норин быстро одернула руку, а затем, не дав Тому опомниться, шагнула к нему и заключила в легком, но теплом объятии.       — Очень — очень! — рада знакомству, — проговорила она ему в ухо, опуская ладони ему на спину. Тома окутал химически-сладкий, цветочно-фруктовый аромат её волос и едва уловимая кисловато-травяная нотка парфюма. Он закрыл глаза, вдыхая этот запах и осторожно обвивая тонкую фигуру Норин руками. На каблуках она была почти с него ростом, казалась очень хрупкой в своей худобе и бледности, но очаровывающей глубиной своих глаз и мягкой хрипотцой голоса.       Норин разомкнула объятия и отступила назад, перехватывая руки Тома и сжимая его пальцы в своих — холодных и решительных.       — Я такой фанат Ваших работ! — сообщила Норин, заглядывая ему прямо в глаза и обезоруживающе искренне улыбаясь. — Особенно фильма «Выживут только любовники». Подсмотрела его на конкурсном показе в Каннах этой весной и сразу влюбилась! С тех пор пересмотрела ещё два раза. В списке моих самых любимых, однозначно.       — Это очень… — сбивчиво и едва слышно пробормотал Том, безотчетно перехватывая руки Норин так, чтобы накрыть её пальцы и согреть в собственных ладонях. — Спасибо…       — Просто феноменальная работа! Режиссура, музыкальное сопровождение, Тильда Суинтон — вне всяких сомнений, непревзойденная.       — Да, да… Она…       — Но Вы — Вы, Том — просто гениальны! Глубина и последовательность Вашего персонажа, тонкость передачи его эмоций, лишенная преувеличенной трагичности меланхоличность, пронзительность и скука его взгляда. А пальцы! Пальцы!       — Спасибо, я…       — В первой сцене, где Вы пьете крохотную порцию крови, Ваша рука, так мягко и так жадно в одночасье сжимающая хрупкий бокал… Я готова пересматривать эти кадры на повторе бесконечное количество раз. Браво!       Том на мгновенье уронил голову, смущенно и растерянно улыбаясь, пытаясь отыскать правильные слова благодарности. Всё сказанное Норин и сама её физическая близость вытеснили из него внезапно вспыхнувшую неприязнь, заместили раздражение восторгом, настолько неподдельно искренним и сильным, что мысли спутались и растерялись, а на поверхности сознания осталась только приятно щекочущая уютная пустота.       — Спасибо, — произнес Том, вскинул голову и заставил себя посмотреть в лицо Норин Джойс. Она встретила его взгляд янтарным переливом глаз и широкой алой улыбкой. — Спасибо, правда… Я… услышать похвалу от такой актрисы как Вы…       Он пытался отыскать в памяти названия фильмов. Он не был уверен, видел ли хоть что-то с участием Норин, но её лицо, имя и несколько работ точно знал — вот только даже эти поверхностные знания не мог сейчас выловить. Том снова смущенно спрятал взгляд.       — Для меня это высочайшая похвала, Норин. Спасибо. Спасибо!       — Вам спасибо, Том, — ответила она, хрипло посмеиваясь. — За «Любовников» и за то, что согрели мне руки.       Он быстро поднял на неё взгляд, на долю секунды затерявшись в непонимании, затем посмотрел на собственные ладони, обхватившие в плотный замок пальцы Норин, снова посмотрел ей в лицо и засмеялся, чувствуя, что краснеет. ***       За кулисами съемочной площадки было темно, тесно и многолюдно. Кто-то, кого в полумраке Норин не могла толком рассмотреть, приделывал сзади к её платью передатчик петлички. Сам микрофон на тонком проводе невесомо повис, перекинутый через плечо, и болтался возле живота. Бетти стояла вплотную к Норин и, вскинув голову к её уху, пыталась говорить тихо, но различимо на фоне окружающего их шума: в яркой разноцветной студии Грэм Нортон уже начал запись приветствия и аудитория встречала его оглушительным смехом и аплодисментами; за кулисами кто-то громко раздавал невнятные указания; рядом с Бетти возник один из ассистентов с наушником, микрофоном и планшетом в руке и коротко сообщил:       — Готовность — минута.       — Угу, — ответила Бетти и продолжила, уцепившись пальцами в кисть Норин и пытаясь наклонить её к себе. — Шути. Можно по-черному и пошло — это же Грэм! Ни слова о второй части. Если он вдруг спросит, первый «Эффект массы» отснят и выпущен, о продолжении тебе ничего не известно.       Норин кивнула. Бетти сделала короткую паузу и спросила:       — Ну как ты себя чувствуешь?       — Отлично.       — Врунья, — скривилась Бетти и улыбнулась.       — Как я выгляжу? — поинтересовалась Норин, наблюдая, как над её плечом протянулась чья-то рука и подхватила провод микрофона.       — Отлично, — ответила публицист.       — Врунья! — заявила Норин, направляя палец в Бетти. Они в унисон наигранно засмеялись.       — Хорошо, — подытожила публицист. — Напоследок: когда премьера?       — Сегодня.       — Правильно. Всё, я пошла в зал. Удачи! — Бетти отпустила руку Норин и отступила в сторону, сразу почти растворяясь в темноте.       — Смейся над моими шутками, — бросила ей вдогонку Норин.       — Не проболтайся насчет Брэда Питта! — донеслось из сумрака, и оттуда же послышался зычный мужской голос:       — Что насчет Брэда Питта?       Из ярко освещенной студии, отделенной плотными темными кулисами, все же просачивалось немного света, и в его неясных бликах Норин смогла рассмотреть приближающегося к ней Сэмюеля Л Джексона. Впереди него вышагивал деловито насупленный работник сцены. Он уныло буркнул:       — Готовность — десять секунд, — и подхватив Сэмюеля под локоть, подвел вплотную к кулисе. Рядом с ней на шатком стенде висел экран, на котором взятый крупным планом Грэм Нортон уже говорил:       — Вау-вау! О! Что же, позвольте представить наших сегодняшних невероятных гостей…       — Нет, ну мне правда интересно, — обернувшись к Норин, произнес Сэмюель.       — Долгая история, — улыбаясь, отмахнулась Норин. В телевизоре рядом с ней уже прозвучало имя Джексона, и ассистент, разведя кулисы рукой, подтолкнул актера наружу.       Норин протяжно выдохнула и глубоко вдохнула. Она одернула платье, смахивая с ткани несуществующие там пылинки, провела руками вдоль боковых швов и до характерного хруста суставов прогнула спину, отводя плечи назад. Внизу живота тупыми толчками напоминала о себе боль, она ощущалась распирающим изнутри твердым шаром и из-за этого ощущения надутости вынуждала Норин безотчетно втягивать живот, отчего интенсивность боли усиливалась. За плотной тканью кулис постепенно стихали аплодисменты, и поверх них снова послышался усиленный динамиками голос Грэма Нортона:       — Наша следующая гостья известна по ролям в таких фильмах, как «Судьбы и фурии», «Ржавая вода», «Виктория», и новой космической саге «Эффект массы». Прошу любить и жаловать, юное британское дарование, номинантку на премию Оскар, очаровательную мисс Норин Джойс!       Кто-то подтолкнул Норин в поясницу. Темное полотно кулисы дрогнуло и отвернулось, и из-за него ослепительной и оглушительной волной в Норин ударил яркий свет и шквал аплодисментов. Опустив голову и прищурившись, пытаясь сконцентрировать взгляд глаз, перед которыми поплыли разноцветные пятна, на собственных ногах и ступеньках, Норин порывисто и нетвердо зашагала вперед.       В поле её временно нарушившегося зрения возникли небольшие пухлые ладошки Грэма Нортона. Он подхватил руки Норин и, притянув к себе, коротко поцеловал в обе щеки.       — Добро пожаловать, добро пожаловать! — перекрикивая громкую неспокойную аудиторию, произнес ведущий.       — Привет, — заглядывая ему в лицо и оборачиваясь к зрителям, ответила Норин. Она широко улыбнулась и расслабленно махнула рукой. — Привет! Спасибо за приглашение!       — Прошу. Прошу, присаживайся, — Грэм указал на изогнутый красный диван. Между ним и низким зеркальным столиком, вмещающем на себе два бокала шампанского и стакан воды посередине, стоя аплодировал Сэмюель Л Джексон. Высокий, в отблескивающем пиджаке с серым принтом и бархатными лацканами, в очках и сдвинутой немного набок кепи, он улыбнулся Норин и протянул к ней руки.       До начала записи — кроме кратчайшего обмена репликами сразу за кулисами — Норин Джойс не выдалось познакомиться и поговорить с выдающимся актером, а потому она, отвечая на предложенное объятие, негромко произнесла:       — Здравствуйте, Сэмюель. Безумно рада встрече!       — Я тоже, я тоже, — похлопывая её по спине и хрипло посмеиваясь, ответил тот.       Тающая в полумраке за прожекторами, ярко освещающими сцену, аудитория, едва начав затихать, снова стала наращивать громкость. Грэм Нортон объявлял следующего гостя:       — И, наконец, третий, кто сегодня присоединится к нам на этом диване… Он сыграл музыканта-вампира в новой драме Джима Джармуша «Выживут только любовники» и исполнил роль Локи в двух фильмах о Торе и «Мстителях». Встречайте: талантливый и неповторимый Том Хиддлстон!       Студия заполнилась оглушительными аплодисментами, криками и свистом. Под этот аккомпанемент Том появился из-за тени декораций и, широко улыбаясь, большими летящими шагами взбежал по ступенькам. Сдержанно обнявшись и пожав руку Грэму, Том Хиддлстон помахал зрителям и обернулся к дивану. Он протянул руку Сэмюелю, а затем наклонился к Норин и коротко прижался к её щеке в подобии приветственного поцелуя. От его тонкой заключенной в белоснежный воротник шеи и лица, кажущегося немного пыльным из-за щедро нанесенной пудры, одним свежим дуновением повеяло ментолово-сосновым ароматом туалетной воды.       — Что же, присаживайтесь, — почти теряясь в продолжающихся аплодисментах, прозвучал голос Грэма Нортона. — Присаживайтесь!       Все втроем они почти одновременно опустились на диван. Сэмюель потянулся к своему бокалу, Том поправил норовящий выбиться из-под пиджака галстук, Норин одернула края платья и, скрестив ноги, заговорила. Бетти настаивала на том, чтобы Джойс всегда старалась переманивать на себя максимальное внимание, и за год работы с собственным публицистом, Норин выработала несколько безболезненных стратегий.       Пока Грэм вглядывался в содержимое первой карточки с текстом, дожидаясь полного затихания аудитории, Норин произнесла:       — Перед тем, как мы начнем…       Аплодисменты оборвались почти сразу, ведущий вскинул на Норин взгляд, Сэмюель и Том обернулись к ней, умащиваясь на диване так, чтобы быть повернутыми к ней туловищами. Джойс улыбнулась и повторила в почти полной тишине:       — Перед тем, как мы начнем, я бы хотела поблагодарить Грэма за то, что так великодушно использовал слово «юная», представляя меня. Это очень приятно.       Нортон осклабился и истерично хихикнул, Сэмюель Л Джексон коротко кашлянул и спросил:       — А сколько тебе лет?       Справа от Норин в свою очередь прокашлялся Том, а во вращающемся кресле застонал Грэм:       — О, нет, Сэмюель, не-ет…       — Такие вопросы женщинам лучше не задавать, — параллельно заговорил Хиддлстон. В зале возникло несколько разрозненных вспышек смеха. Том добавил: — Даже очень юным.       Сэмюель Л Джексон растерянно крякнул и спрятался за высоким узким бокалом игристого, Норин скосила на него взгляд и коротко засмеялась. Она опустила ладонь на колено Тома, острое и тесно обтянутое темно-синей тканью брюк, и, склонив голову, произнесла:       — Спасибо, Том. Ты настоящий джентльмен. Но…       Захвативший студию смех почти поглотил её реплику, и Норин выдержала короткую паузу, дожидаясь просвета.       — Но! — она вскинула вверх руку, призывая к вниманию. — Во-первых, Том, иногда очень юным девушкам такой вопрос всё же задавать стоит — чтобы убедиться, что они совершеннолетние. Иначе, знаешь ли… Чревато.       Последние слова снова утонули в смехе. Том тоже хохотнул, роняя лицо в ладонь. Грэм Нортон откинулся на спинку своего кресла и, спрятавшись за карточками с текстом, сотрясался и всхлипывал. Норин оглянулась на Джексона, возвращавшего свой бокал на столик, и продолжила:       — Впрочем, Сэмюель, это не та ситуация. И во-вторых, мне двадцать семь.       Сидеть на низком диване, имеющем короткую и неудобную спинку, было болезненно. Сил держать спину прямо у Норин почти не было, а облокотиться, чтобы расслабить мышцы живота и тем самым немного уменьшить боль, не было возможности. Студийный свет раскалял воздух и тот становился жарким и словно жидким. Дышать было тяжело. Узкое платье, ещё туже затянувшееся вокруг талии из-за повисшего на ткани тяжелого приемника, сдавливало по бокам и медленно подтягивалось к шее. Норин быстрым движением одернула его и потянулась к стакану воды.       — В том-то и дело, — заговорил слева Сэмюель. Аудитория затихала и зычный голос актера заполнял студию. — В двадцать семь ты, Норин, как раз таки юная. ***       — Понимаешь ли… — не унимался американец, и Грэму Нортону пришлось несколько раз окликнуть его по имени, всё повышая и повышая голос, пока студия заполнялась всё усиливающимся смехом аудитории.       Ситуация складывалась странная, необъяснимо неуютная и обещающая заметно растянуть временные рамки съемок. Том высказал своё мнение, которое искренне считал правильным, но теперь предпочел отстраниться. Он опустил голову, изображая искреннюю заинтересованность в собственном пиджаке, расстегнул его пуговицы и откинул назад полы; одернул галстук, внимательно следя за тем, чтобы с него не слетел микрофон-петличка; затем расправил видимую часть рубашки, поддернул её рукава и ладонями разгладил несколько едва заметных складок на брюках.       — Хватит об этом, Сэмюель, хватит! — с каменной улыбкой и резким скрипом в голосе произнес Грэм Нортон.       — Ладно, — сдался Джексон. — Одна последняя бестактность с моей стороны!       — Сэмюе-ель…       — За кулисами я случайно подслушал беседу Норин с… — упрямо продолжал тот. Том поднял голову и, откинувшись на низкую спинку дивана, упершись в неё локтем, за узкой, решительно выпрямленной спиной Норин Джойс покосился на темнокожего актера. — Я так полагаю, с её помощницей.       Хиддлстон поднял взгляд на её затылок. По нему блестящей гладью струились каштановые волосы. Норин кивнула и подсказала:       — Верно, с моим публицистом.       — И речь зашла о Брэде Питте?       — О-у-у! — отозвался Грэм и, заинтересовавшись, подался вперед, откладывая за спину карточки с заготовленным текстом.       — Верно, — снова кивнула, нерешительно растягивая это слово, Норин. — То есть нет… Не совсем. Отчасти. Боже!       Она говорила сбивчиво, перебивая саму себя и смущенно подрагивая голосом. Аудитория отозвалась нестройным гулом, и Джойс стыдливо усмехнулась и пугливо отвернула голову, но когда по Тому скользнул её спрятанный от камер взгляд, глаза смотрели твердо и собранно. Всё происходящее — включая, вероятно, препирания касательно «юности» Норин и даже последовавший балаган — было следствием правильного расчета. Хиддлстон рефлекторно потянулся к галстуку и снова бесцельно его поправил. Рассматривая профиль Джойс, кажущийся на фоне ослепительно ярких прожекторов четко обрисованной рельефной тенью, он вдруг ясно осознал, что и ему самому нужен публицист. Те ребята, которых к нему приставляли киностудии во время продвижения фильмов, работали суматошно и поверхностно, набрасывали скудный перечень необходимых к озвучиванию тезисов и вовсе не беспокоились об образе Тома в целом, не отслеживали статистику его упоминаний в прессе и не могли — не должны были и не были способны — помочь с построением целостной и выигрышной репутации. Норин же весьма очевидно знала, что делает, понимала, как это выглядит со стороны, и главное — осознавала производимый этим эффект.       — Там какая-то длинная история… — подначивал Сэмюель, и Норин, продолжая тщательную игру, на долю секунды спряталась за ладонью, затем откинула с лица волосы и, вскинув голову, заговорила:       — Фух! Хорошо, ладно. Придется рассказать. Во-первых, — она вытянула шею и оглянулась, выглядывая кого-то среди зрителей. — Моя публицист, Бетти, сегодня в студии. Где ты, Бет? Подними руку, чтобы я тебя рассмотрела.             Том постарался различить однородно безликие ряды по другую сторону ослепительного освещения, но безуспешно. Он перевел взгляд на монитор, установленный на краю попадающих в кадр декораций и обернутый к дивану. Оператору, похоже, было заранее известно, на кого в зрительном зале наводить объектив, и на экране показалась вскинувшая вверх руку женщина. Она смущенно улыбалась, то скашивая взгляд в камеру, то поглядывая вперед — на сцену. Грубые черты её лица показались Тому смутно знакомыми. Кажется, именно она толкнула его дверью гримерки тридцатью минутами раньше.       — Ах вон ты где! — хохотнула Норин и взмахнула рукой в ответ. — Ты уволена, Бетти. Хватит ставить меня в такое неловкое положение!       — У-о-у! — только и успел протянуть Грэм.       — Ну, а во-вторых, на самом деле нет никакой длинной истории про Брэда Питта, — продолжила Джойс, и Сэмюель, к которому она обернулась на этих словах, раздосадовано цокнул языком. — Его имя просто возникло однажды в контексте какой-то шутки и непонятным мне образом стало в нашем общении с Бетти… нарицательным… символичным. Фраза «не проболтайся насчет Брэда Питта» служит для нас своеобразным… талисманом перед пресс-конференциями и интервью. Но вообще лишена какой-либо смысловой нагрузки.       Том наблюдал за ней, расслабленно откинувшись на локте и почти растворяясь в звучании её голоса. Бархатисто-низкий, слегка похрипывающий, он окутывал своей мелодичностью, а речь обволакивала своей стройностью и ритмичностью. И даже паузы замешательства и смущения, неискренние, но не очевидно наигранные, встраивались весьма гармонично. Джойс вдохновляла своей старательно отработанной легкостью.       Хиддлстону мерещился выразительный контраст между тем, как держалась Норин сейчас перед камерами, и тем, как разговаривала с ним в коридорах закулисья. Ему хотелось верить, что её бесконечно лестное мнение о его работе в фильме «Выживут только любовники» было неподдельным, её приветливость и смешливость были искренними, а блеск в глазах не был натренированным. Норин нравилась Тому. Теперь он знал точно, что не смотрел ни одного из названых Грэмом Нортоном фильмов с участием Джойс, но отчетливо видел её профессионализм и пытался отчасти его перенять.       — Бетти! — оттолкнувшись локтем и подавшись вперед, обратился он к зрителям. — Если Норин Вас всё же уволит, имейте в виду: я нахожусь в активном поиске публициста для долгосрочного сотрудничества и очень хотел бы услышать правдивую историю о Брэде Питте. Кажется мне, юная мисс Джойс что-то не договаривает.       Смех Норин был первым, который он различил. Вероятно, потому что по-настоящему слушал только её. Он ощутил мягкость её прикосновения к своему колену и едва различимую пульсацию, когда Норин, не отнимая руки, запрокинула голову и зашлась заливистым хохотом. Он и сам засмеялся над собственной спонтанной смелостью вступить в разыгранную Норин партию и поймал себя на том, что бесстыдно наслаждался этим сомнительным кратковременным успехом.       — Итак, Том Хиддлстон! — подхватывая с кресла шпаргалку, заговорил Грэм Нортон. — Том сегодня здесь, чтобы представить новый фильм, «Тор 2: Царство тьмы». В Британии премьера состоится 8 декабря, верно?       Неосознанно одернув полы пиджака и коротко прочистив горло, Том кивнул.       — Это, получается, уже третий фильм с участием Тома в качестве Локи.       — Да.       — И что происходит в новой части?       Он коротко зажмурился, пытаясь визуализировать пресловутую схему допремьерного обсуждения фильма. В той было много ограничений и мало полезной информации.       — Ну… хронологически происходящее во втором «Торе» идет после событий первых «Мстителей», вышедших год назад. И… в этом фильме Локи… некоторым образом отбывает наказание за нанесенные в «Мстителях» разрушения Нью-Йорка, но оказывается… довольно полезным в противостоянии его сводного брата, Тора, против новой опасности, нависшей над Землей.       — Очень туманно, Том, очень! — скривился Грэм и коротко хохотнул собственной реплике. Норин подхватила это мнение и добавила:       — Это самый лексически стройный и самый малоинформативный синопсис сюжета, который я когда-либо слышала. Браво!       Она дважды демонстративно хлопнула в ладоши и, улыбнувшись, подмигнула Тому. Он кивнул ей в знак благодарности за высокую оценку своих стараний и отвернулся. Сегодняшнее его участие в записи программы имело под собой одну весьма простую в формулировке цель — продать фильм как можно большему количеству зрителей. В выполнении эта задача была нелегкой, и в моменты максимальной строгости к себе Хиддлстон весьма честно осознавал, насколько безуспешно он это делал. Все три киноленты от «Марвел», в которых он был задействован, были самыми кассово удачными в его фильмографии и принесшими ему настоящую долгожданную известность, но его заслуги в том не было. Он честно отрабатывал предусмотренные контрактом промо-туры и серии интервью, встречи с фанатами и фестивали, но едва ли делал какой-то по-настоящему ощутимый вклад в продажу фильма. Все три картины: две о Торе и «Мстители» — принесли Хиддлстону наибольшие гонорары, но случалось это исключительно потому, что другие задействованные в главных ролях актеры были заметно более именитыми и занимались продвижением намного качественней. Следовательно, фильмы получали большую популярность, долго показывались в кинотеатрах по всему миру, зарабатывали этим большие деньги, а студия, в свою очередь, делилась частью прибыли с актерами.       Те фильмы, в которых главное бремя продвижения лежало в большей степени — или единолично — на Томе, оказывались неизменными кассовыми провалами. Даже получив благосклонный отзыв от критиков и завоевав расположение самых искушенных зрителей картины вроде «Выживут только любовники» едва окупали собственные затраты.       Хиддлстон отчетливо видел, что не справляется, но не понимал, — как бы отчаянно ни пытался — как это исправить. Что он делал не так? Был слишком дотошным и кропотливым или недостаточно внимательным к нужным деталям; слишком откровенным или слишком замкнутым, недостаточно веселым, недостаточно душа-на-распашку-своим-в-доску-парнем? Генерировал вокруг себя слишком мало шума или барахтался впустую?       Он исподтишка наблюдал за сидящей рядом с ним Норин Джойс, и — хоть не видел её в роли — наметанным глазом замечал: в каких бы фильмах она ни снималась, продавать их она умела. Это было видно по спокойствию её опущенных на собственные колени рук, по прямоте её выпрямленной спины, по неподвижности тесно скрещенных ног, по отсутствию попыток спрятаться за стаканом воды и постоянному перетягиванию внимания на себя. Норин вела себя уверенно и естественно, и в этом Том замечал их главное различие. Сам он очевидно для постороннего взгляда нервничал. Постоянно касался собственной одежды, пытаясь занять руки, спутывал пальцы, посмеивался натужно и порой неуместно, ерзал на диване и избегал продолжительного зрительного контакта. Отвечая на вопрос, он перебегал взглядом с ведущего, на экран, на тонущие в полумраке силуэты зрителей и остроугольные очертания нацеленных в него камер.       — Студия, должно быть, очень тобой довольна, Том, — сказал с улыбкой Грэм Нортон. — Говорил много, на самом деле так ничего и не сказав.       — Ну… — выдохнул Том и засмеялся, опуская голову. Студия была довольна его игрой и исполнительностью, но очевидно недовольной его работой за пределами съемочной площадки. Впрочем, этого, конечно, вслух говорить он не собирался. А потому лишь смущенно потупил взгляд и улыбался.       — Честно говоря, описание весьма интригующее, — пришла ему на выручку Норин. — Очень завлекает посмотреть не только нового «Тора», но ещё и «Мстителей». Мне прямо очень интересно, что там Локи наделал с Нью-Йорком…       — Весьма забавно, — встревая в её слова, заговорил Грэм, — что ты так говоришь, Норин Джойс, ведь ты в новом фильме — «Эффект массы» — играешь персонажа, который является некоторой противоположностью Локи в «Мстителях» и чем-то похожа на него в «Торе: Царстве тьмы». Ты спасаешь Землю.       — Я… хм, да. Я бы не стала так категорично проводить параллель между «Эффектом массы» и «Тором». В этих фильмах есть некоторый схожий лейтмотив, но «Эффект массы», на моё сугубо скромное мнение, настоящий тяжеловес именно… космической фантастики. Это про звездолеты, скафандры, космические станции, негуманоидные инопланетные расы, межгалактические конфликты… В таком духе.       Том поймал себя на том, что замер, слушая Норин. Он заставил себя зашевелиться и щелкнул пальцами.       — Вот это, — смахивая рукой в сторону Джойс, сказал он. — Вот это по-настоящему захватывающее описание фильма!       — Звучит как «Звездные войны», — отозвался со своего места Сэмюель Л Джексон.       Короткий смешок Норин смешался с волной хохота в зрительских рядах и спрятал под собой её короткое, едва различимое замешательство. Когда аудитория начала затихать, её голос звучал так же ровно и мягко:       — Потому что краткие синопсисы всех космических фильмов звучат как «Звездные войны» или как «Чужой», но… «Эффект массы» основан на одноименной трилогии компьютерных игр****, которая по частям выходила в 2007-м, 2010-м и 2012-м годах. Это история становления и поистине титанических подвигов солдата Джона Шепарда, которого играет непревзойденный Кристиан Бейл*****. Я же исполняю роль Эшли Уильямс. Она… космопехотинец, которая в ходе одной из операций сталкивается с Шепардом, в результате некоторых обстоятельств оказывается в отряде под его командованием, и постепенно становится не только очень ценным бойцом и надежным соратником на поле боя, но и душевной и… скажем так, физической отдушиной для Джона Шепарда.       — Я повторюсь, — вскинув вверх руку, словно привлекая внимание преподавателя в школьном классе, встрял Хиддлстон. — Это шикарное описание фильма!       — О, Том… — Норин обернулась и широко улыбнулась ему. Белизна стройного ряда зубов, оттененная багровостью её помады, ослепила Тома. Глаза Норин взблеснули уже знакомым янтарным переливом, и ему показалось, что это была искренняя улыбка. Та, которой она уже награждала его за кулисами — неподдельная и оттого очень теплая.       — Большое тебе спасибо, — продолжила Джойс, — это очень лестно!       Она снова уронила невесомое прикосновение на его колено, и Тому пришлось одернуть себя, чтобы не потянуться и не схватить её ладонь, удерживая на своей ноге. Её пальцы опять казались покрасневшими от холода, и Тому очень захотелось сжать их и согреть, как в коридоре у гримерок. Он заставил себя поднять взгляд и, натолкнувшись на обернутую к нему улыбку Норин, и сам смущенно усмехнулся.