Демон

Мне было шестнадцать. И делать мне было совершенно нечего. Особенно по вечерам. На дворе стояла промозглая и стылая осень, заливавшая дождями узкие вонючие улочки. Назавтра дороги снова развезёт так, что придётся утопать по колено в грязи, расхаживая по рынку и выпрашивая у торговцев подгнившие овощи и фрукты. Но даже это было гораздо веселее, чем лежать на давно нетопленой печи, кутаясь в мамину изъеденную молью шаль. Пару лет назад у меня ещё получалось подобрать под себя ноги так, чтобы не торчали пятки — согреться было немного проще. Но сейчас, когда за последний год я вытянулся на целых пол-локтя, мне это никак не удавалось, как бы отчаянно я ни старался проделать старый трюк. Иногда мне казалось, что внутри нашей старой лачуги было холоднее, чем снаружи. Я бы с удовольствием отправился прочь, за порог, но тьма уже окутала город. К тому же, единственная пара когда-то крепких чувяков в скором времени грозила развалиться под напором моего большого пальца — где я возьму тогда новую? Где мы возьмём тогда новую? Пожалуй, вопрос о новой паре башмаков волновал меня больше всего. В семье нас было шестеро детей. Я старший, и это значило, что у всех остальных нога была меньше. А поскольку в доме отродясь не водилось денег, нам приходилось всё делить на шестерых. И если с одеждой — пусть прохудившейся и разлезшейся местами — дела обстояли не так плохо, с башмаками была совсем беда. У нас была всего одна пара на всех. Вон она, стояла у порога. Коричневые — вернее, такого цвета они были около года назад, когда мать принесла их с ярмарки, сейчас серо-бурые от въевшейся грязи. Тогда нам невероятно повезло. Какая-то богачка купила себе новые, а эти тут же отбросила в сторону, прямо под ноги проходившей мимо матери. А ведь они были почти новыми. Только носок чуть стёрся и не хватало одного гвоздика, подбивавшего подошву. Сейчас гвоздей осталась ровно половина — я считал время от времени, когда решал помыть их в чистой луже. Пятка левого ботинка поднялась на дыбы, о хлястиках приходилось вспоминать с тоской — их не стало почти сразу. Когда на улице было тепло, мы бегали босиком, но с наступлением холодов нам приходилось всё больше времени проводить в доме, поочерёдно надевая башмаки, чтобы погулять немного. Я вёл строгий учёт, чтобы никто не нарушал очередь, но кто-нибудь время от времени наглел, и тогда в доме поднимался шум. Если дома была только мать, то она попросту охаживала нас метлой и дело с концом, а вот если глупые мелкие начинали рыдать в присутствии отца… Тут уж каждый сам за себя — уворачивайся и прячься, если шкура дорога. Всё потому, что сидеть в четырёх стенах было невыносимо тоскливо. Нам оставалось травить друг другу истории, рассказывать, что приключилось за день, сдабривая настоящее сущей чепухой, но даже так было лучше, чем часами напролёт лежать пластом, пялясь в испещрённый трещинами потолок. Если в углу заводился паук, это было событием, которое все долго обсуждали. Есть его строго запрещалось, но Джерту и Маги, трёх и пяти лет от роду, было тяжело объяснить почему нельзя, когда желудок урчал как загулявший кот и лип к спине. Я тоскливо вздохнул, слушая бесконечную дробь дождя, тарабанившего в маленькое грязное оконце, да в проржавевший навес над порогом. За дверью послышались глухие удары. Один, второй, ещё пара быстрых сбивчивых. Что-то тяжело брякнуло по ту сторону. Скрипнули старые петли, с усилием отворилась дверь, пропуская внутрь мокрую паклю нечёсаных волос. Голова покачивалась из стороны в сторону, вот тёмные ладони уперлись в пол, подтягивая остальное тело. Чертыхаясь, внутрь ввалился отец. Я похвалил себя за то, что отставил башмаки подальше, готовый к такому случаю. — Тэг, Тэг, сукин ты сын, — загорланил он, и младшие, прикорнувшие за моей спиной, заворочались. — Где ты, морда бессовестная? Я молчал, зная, что пьяным отец не опасен. Силы покидали его, стоило приложиться к горлышку. А наутро он ничего не вспомнит, судя по тому, насколько пьян. — Тэг, черти тебя побери! Сюда, — нелепо размахивал он рукой, указывая, что я тотчас же должен был оказаться у его ног. Но поскольку ноги всё ещё вываливались наружу, а голова недалеко зависла от пола, я решил проигнорировать «просьбу».  — Эх ты, крысеныш, — шумно выдохнул он и попытался поднять лицо. Красные выпученные глаза бессмысленно уткнулись в никуда. Затем он закопошился в кармане и выбросил перед собой какой-то свёрток. — Во-от. Отнеси аптекарю, что на улице Четраб. Я привстал на локти, рассматривая свёрток с печи — небольшой, перевязанный сукном и бечёвкой, с чуть надломившимся сургучом. — А деньги? — спросил я, догадываясь, что сегодня отцу дали поручение. Оплывшая морда покачнулась при звуке моего голоса, но задрать подбородок так высоко, чтобы разглядеть меня, не сумела. — Ах ты, тварёныш, — попытался огрызнуться он, но язык не желал слушаться. Что произошло накануне, я быстро смекнул. Кто-то, наверняка не зная моего отца, дал ему поручение и заплатил. Балбес не знал, что первое, что делает отец, появись у него хоть какая-то монета в кармане, это бежит в таверну и пропивает всё дочиста. Судя по состоянию и часу, когда тот явился домой, заплатили ему щедро. Но выполнить поручение он, конечно же, не сумел. Я спрыгнул с печи, накрыл шалью тихо сопящую мелкоту, поднял свёрток и сунул во внутренний карман наброшенного на плечи плаща. Надевая башмаки, с прискорбием отметил, что плащ едва ли доходит до середины икры. И ещё больше огорчился, распахнув дверь. Ливень стоял стеной, не позволяя разглядеть ничего дальше пары шагов. Тяжело вздохнув, я ногой задвинул отца в дом, слыша проклятия, посылаемые на мою голову, и плотнее прикрыл створку. Набросил капюшон и вышел под дождь, одновременно жалея о том, что так и не зашил накануне дырки. А ведь думал же, что стоит. — Ну, Тэг, — произнёс я себе под нос, — тебе же было скучно. Так веселее, правда? Аптека на Четраб была в нескольких кварталах от нашей лачуги. Сворачивая за угол дворика, я на ходу прикидывал самую короткую и «надёжную» дорогу. В том округе, куда я торопился, были мощеные улочки, и для меня это значило меньше грязи, останавливающей ход на каждом шагу и норовящей стащить с меня бесценные башмаки. Выбрав «тропы» — а никак иначе назвать тёмные закоулки, позволявшие с лёгкостью придерживаться намеченного пути, было нельзя, я прибавил шаг. Лёгкая досада на то, что отец пропил такие нужные нам деньги коснулась груди. Хотя ничего другого ожидать от непросыхающего пьянчуги я не мог. Моя мать — служанка в доме у господ. Вышла замуж за красавца-конюха, совратившего её до совершеннолетия. Об этом мы знали из постоянных ссор, когда мать, возвращаясь домой и заставая пьяным в стельку отца, кричала почём свет стоит, виня его в беспросветной нищете и всех наших несчастьях. Она пробовала его выставить, и не раз, но он всегда возвращался. Кому он был нужен? Очень скоро молодой красавец-конюх стал закладывать за воротник вместе с дружками, пока наконец не спился — об этом мать тоже часто вопила. Места на конюшне он лишился очень быстро, перебиваясь случайными заработками. Впрочем, мы редко видели от него хоть что-нибудь, кроме тех редких случаев, когда мать была особенно зла, и тогда он, ценой каких-то невероятных усилий, приносил несколько монет в дом. Взвинченный, напряжённый, взлохмаченный — пожалуй, было лучше, когда он был пьян и отсыпался где-нибудь в углу, наплевав на всех и вся. Почва ушла из-под ног, я неуклюже перевалился на правую сторону, с трудом удерживая равновесие и в то же время пытаясь не потерять обувку. Мне удалось, и я поспешил дальше, прячась под капюшоном, и приподнимая его только оказываясь на перекрёстках и поворотах. Под широкий козырёк аптекарской я нырнул почти с облегчением, схлынувшим, как только я понял, что промок насквозь. Не дав мне опомниться ни секунды, холод стал проникать под кожу, больше не согреваемую внутренним теплом движения. Оголодавшее и чахлое тело пробила мелкая дрожь. Не став тянуть кота за хвост, я развернулся и застучал. Никто не откликнулся, и я забарабанил громче. Тишина. Только сейчас я обратил внимание, что свет на первом этаже дома не горел. Время было поздним, но аптекари часто не закрывались до глубокой ночи — работа была такая. Однако не в этом случае. Я слышал, что это место предпочитали богатеи, беднота — такая, как я — здесь не ошивалась. Да и домишко выглядел дорого — два этажа, добротный красно-коричневый кирпич. Чего только стоила резная дубовая дверь с латунной ручкой в виде изогнутого тела дракона. Зубастая пасть свешивала длинный раздвоенный язык повыше моей головы. Её я не сразу заметил. Ухватившись покрепче, снова застучал. Пусть хозяин закрыл свою лавочку, но ведь он должен был быть в доме. Владельцы небольших доходных домов всегда жили на втором этаже. Насколько я знал, аптекари ничем от них не отличались. Увы, на оглушительный стук снова никто не откликнулся. Пересиливая себя, я высунулся из-под навеса, чтобы взглянуть на окна второго этажа. Свет нигде не горел. Поспешил нырнуть обратно и задумался. Если хозяин и его семья легли, то я бы давно их уже разбудил. Возможно, никого действительно не было дома. Тогда что же мне оставалось делать? Оставить свёрток на крыльце? Я достал свёрток. Первосортное сукно, да и печать массивная — важная. Вдруг это что-то ценное. Хотя зачем бы передавать ценность через постороннего человека? Знал бы проситель моего отца, точно бы подыскал для поручения кого другого. Закусив губу, я раздумывал над тем, чтобы отправиться домой и занести свёрток на следующий день. Получалось, весь путь до аптеки и обратно я проделал зря. Досадно, особенно глядя на капли, до сих пор срывающиеся с кончиков моих волос — дырки в капюшоне нужно зашить при первой возможности. Оставить тут или всё же вернуться в другой раз? Ни один из вариантов мне не нравился. Пожалуй, если бы я смог припрятать свёрток не на виду, то мог бы спокойно уйти, а заодно быть уверенным, что поручение, за которое кто-то отдал деньги, будет выполнено. За отца я не волновался, но вдруг кто-то предъявит счёт матери. Такое уже случалось и не однажды. Если пораскинуть мозгами, такое вполне могло произойти. Снова набросив капюшон, я выскользнул из-под козырька, решив обогнуть дом, благо никаких заборов и решёток вокруг не возвышалось. Первым делом я старался отыскать взглядом свет в окнах. Но здесь меня не ждало ничего кроме разочарования. Приметив узкую дверь, на полшага поднимавшуюся над землёй, я попытал счастье. Дверь не подалась под моими потугами. Я стучал, но с тем же успехом. Позади были створки хода, ведущего в подвал. За одну из ручек я схватился без всякой надежды. Не заперто! Замерев всего лишь на пару мгновений, я нырнул внутрь. Отряхнулся, спустившись на ступень, и согнулся в три погибели, чтобы рассмотреть открывшееся взгляду помещение. — Простите! — громко произнёс я. — Здесь есть кто-нибудь? Должен был быть — горел свет. Мне никто не ответил. С того места, где я стоял, мне удалось разглядеть многочисленные стеллажи и полки, заваленные всяким хламом: колбы, мензурки, весы и чаши, вперемежку со свитками, мешочками, ящичками. В глубине у стены стояли объемистые тюки. Над ними висели веники из разнотравья. Втянув воздух поглубже, я чихнул. Пахло розмарином, чертополохом и мятой. Запах стоял оглушительный и потому неприятный. Я подумал о том, чтобы просто оставить свёрток на ступенях и вернуться домой, но… Но его могли попросту не заметить, если положить в угол. А если прямо посередине, то и вовсе раздавить. Чего похуже, кто-нибудь мог споткнуться, упасть и свернуть себе шею. Если уж и оставлять свёрток, то где-нибудь на видном месте. — Эй, я принёс посылку, — снова во весь голос прокричал я, спускаясь ниже. Подвал дома оказался гораздо просторнее, чем казалось с лестницы. У противоположной, прежде невидимой стены располагались широкие столы. Вдоль них тянулись странные карусели из стекла и жестяных трубок. В них что-то пенилось и бурлило, на мелких горелках. Пар перемещался по часовой стрелке, выходя наружу через узкое отверстие ровными колечками. Заворожённый никогда невиданным прежде зрелищем, я замер у конструкции, пытаясь отыскать начало замысловатого процесса и его конец. Это было так здорово! Даже редкие игрушки не вызывали в детстве такого восторга. Хотелось смотреть и смотреть. Уже не говоря о том, что в подвале было сухо и довольно тепло. За спиной что-то щёлкнуло. Я испуганно обернулся. Извинения были готовы сорваться с моего языка, но позади никого не оказалось. — Простите, я принёс посылку, — снова повторил я, но вышло не так громко и уверенно. Приблизившись к тюкам — туда, откуда мне послышался звук, я обнаружил, что стена уходит вниз, оканчиваясь двустворчатой дверью. Простой на вид, но достаточно высокой, чтобы не принять её за дверь кладовой. К тому же сквозь щели я видел, что комната по ту сторону освещена. Может быть, аптекарь спустился глубоко в подземелья и потому не слышал меня? А свет наверху в доме, понятное дело, не горел из экономии. Вот-вот, Тэг, так оно и есть. Я мог оставить свёрток прямо здесь. Где угодно, но… но здесь было так здорово! Вот малышня обрадуется, услышав подробности. И про стекляшки и про колечки дыма. За долгое время это, пожалуй, будет самым интересным рассказом, так что, может быть, стоит посмотреть ещё немного? Когда я отыщу хозяина, чтобы вручить посылку, то сразу уйду. Но пока не выполнил то, за что было уплачено, я, наверное, мог побродить здесь ещё. В поисках хозяина, разумеется. Убедившись в собственной правоте, я стал не спеша спускаться к дверям. Толкнул створку — она оказалась незапертой, и проник в проход, освещённый факелами. Они висели вдоль серой каменной кладки, уходившей под углом вниз. Проход заворачивал в сторону, что было дальше — не понять. Желая разобраться, я сделал два осторожных шага вперёд. — Извините, — тихо произнёс я, чувствуя волнение. — Я принёс посылку. «Шёл бы ты домой, Тэг» — говорил я себе, но ноги не желали поворачивать обратно. Я не чувствовал права и достаточно храбрости идти вперёд, но повернуть вот так, на самом интересном месте! Детвора бы мне не простила. Я бы и сам не простил себя за трусость. В конце концов, у меня было поручение, и я должен был его выполнить. Наперевес со своей правдой, я стал осторожно спускаться ниже. Колодец винтовой лестницы уходил всё глубже. Я знал, что город был достаточно старым, чтобы скрывать подземные лабиринты, но сам ни разу в них не бывал, и теперь искренне поражался, пытаясь определить, насколько же глубоко опускалась лестница. Я достиг последней ступени. Внизу было довольно прохладно. Факелы не давали тепла, да и света было едва достаточно, чтобы не споткнуться, я хотел уже было оглядеться, как вдруг сверху донёсся раскатистый скрип и удар, словно кто-то не успел придержать дверь. Раздались голоса. Несколько. Громких, недовольных. Я растерялся. Испугался. Не думая, бросился вперёд. Оказался в едва освещённой комнате с низкими потолками. Вдоль двух стен стояли узкие столы, накрытые длинными чёрными треугольниками скатертей. Не найдя укрытия получше, я нырнул под одну из них, надеясь, что худой и мелкий останусь не замечен. Немногим позже, поджидая спускавшихся вниз, я понял, что лучшего укрытия в комнате всё равно не было, кроме этих столов. Напротив стоял почти пустой книжный шкаф, сбоку от него сгрудилось несколько стульев — вот и вся обстановка. Сердце набирало обороты по мере того, как голоса всё приближались, пока не стали достаточно отчётливыми, чтобы я разобрал разговор. Который мне ох как не понравился. — Да что ж, ты, тварь такая. Ноги переставляй! — Пни сильнее, — посоветовал другой. — Осторожней, господа, он опасен. — Он был опасен, — пробубнил первый басом. — Пока скрутили, не одного нашего положил. — Зато висюлька какая-то его успокоила, — презрительно фыркнул другой. — Иди давай, нечисть! В проходе замелькали тени. В комнату ввалились четверо. Первый, высокий и статный, суетился вокруг остальной компании. В своей чёрной, будто сутана, мантии, он напоминал комара, кружившего со всех сторон одновременно вместе с надоедливыми замечаниями. Двое других от него то и дело отмахивались. Реши они пустить в ход кулаки, оставили бы от первого мокрое место на стене. Особенно тот, что басил. Косая сажень в плечах, заросший, только глаза поблёскивали, как у головореза с дороги. Надо сказать, что и одежда на нём была подходящая. Высокие сапоги, кожаные штаны и плащ, висевший на плечах. Его товарищ казался хоть и не таким великаном, но, кажется, знал, как следует держать меч в бою. К примеру такой, который висел у него и его друга на поясе. Я как-то сразу понял, что они одного поля ягоды. — Сюда, господа, — продолжал жужжать Комар. — Ведите его сюда. Четвёртый в отличие от остальных, был явно не рад компании. Он не шёл, его тащили, а когда не тащили, то пинали. Буян — тот, что самый здоровый — пнул его сапогом в спину, и тот впечатался в стену. Сползти ему не дали. Второй развернул его и, схватив за руки, снял кандалы, но только затем, чтобы пристегнуть к железным оковам, закреплённым в стене. Буян всё это время наставлял на него свой обоюдоострый меч. — Не бойтесь, господа. Пока на его шее амулет, он совершенно не опасен. — А кто боится-то? — рявкнул Буян. — О, я конечно не это имел в виду, — поспешил загладить оплошность Комар. — Лучше веди к столу, старик. Мы три дня с ним бились, и голодны, как звери. — Конечно-конечно, господа, — деловито зажужжал Комар. — Мои кладовые к вашим услугам. — И выпивку не забудь. — Да-да, — кивал тот, пока парочка поднималась наверх. Перед тем, как последовать за ними, Комар вдруг в мгновение ока оказался перед пленником. — Как только я доберусь до тебя… — начал он, потирая руки, и на лице его расползлась до того мерзкая улыбка, что я постарался тише дышать. Пусть на вид он был просто стариком, иметь с ним дело совсем не хотелось. — Алхимик! — гаркнул бас с верхней ступени лестницы — парочка давно исчезла из виду. — Поторапливайся! — Бегу, господа! — так же громко ответил он. — У меня как раз есть замечательное вино. Да и ядов неопробованных достаточно, — произнёс он уже тише, так что только я и мог его расслышать. От чужих слов кровь застыла в жилах. Неужели он действительно собирался их отравить?! Комар взвился вверх по лестнице. Сверху раздались щелчки — это ключ повернулся в замочной скважине. Похоже, моё любопытство может мне дорого обойтись. Буду сидеть здесь, пока не появится возможность улизнуть незамеченным. Я осторожно нагнулся, высунув нос из-под угла скатерти, чтобы посмотреть на четвёртого. От его вида мне стало ещё хуже. Руки, вздёрнутые над головой, обнажены до локтя. И по локоть в запекшейся крови. Сбитые костяшки, свезённые до чёрных струпьев. Волосы, чёрные сосульки, присобранные сзади, ошмётками спадали на лицо. Парень уронил голову, как если бы находился в отключке. Я старательно прислушивался к дыханию, но ничего толком не мог расслышать. Однако, он, похоже, и правда был без сознания. И неудивительно. Только посмотреть на его разорванную одежду! Дыры-разрезы, окаймлённые чёрным — похоже, что тоже кровь. Носки его добротных, но грязных сапог касались земли, пока пятки разваливались в стороны. Он точно отрубился, повиснув на цепях. Если я попал в переделку, то он угодил похлеще. И навозная куча была далеко не самым подходящим сравнением. Ноги к этому времени основательно затекли, спина ломила, ныла шея. Стараясь не издать ни звука, я оперся на руки и сел на пятую точку, решив не высовываться и надеясь, что моё присутствие так и останется никем не обнаруженным. Прятаться я умел, просидев однажды в трюме среди бочек двое суток, лишь бы матросы не нашли меня. Тех, кто воровал рыбу в порту, секли плёткой. Но моя спина оставалась пока цела. — Не стесняйся, я знаю, что ты здесь, — раздался вдруг охрипший голос, и я приник к стене, чувствуя как в миг встрепенулось сердце. Это он мне? Я снова осторожно высунул нос. Пленник слегка приподнял подбородок и теперь глядел на меня из-под грязных косм. Вот же, гад, заметил. И как только? — Не выдавайте меня, пожалуйста, добрый господин, — пролепетал я, строя из себя всеми обиженного и убогого, как делал всегда, рассчитывая на чужую доброту. Я не мог разглядеть его лицо, только два огонька отраженного огня факелов тлели там, где должны были располагаться глаза. — Не выдам. Если ты мне поможешь. — Я? Но что я могу? У меня нет ключей. — Это и не требуется. — Но что же тогда? — шёпотом спросил я, надеясь, что те, кто остался наверху, нас не услышат. — На моей шее цепочка. Сними её, — произнёс пленник, не отрывая от меня взгляда. Я сглотнул. — Я бы лучше остался здесь, — я, конечно же, мог выполнить просьбу, вот только я не забыл, о чём говорили те, кто приволок его сюда. А говорили они о том, что он опасен и положил много людей до того, как его поймали. Товарищ Буяна сказал, что его утихомирила «висюлька». Уж не о цепочке ли он говорил? — Давай, парень. Не теряй времени. Когда он вернётся, я скажу, где ты прячешься. Эх ты, влип! — Ну и говорите. Я успею сбежать. — Ты не смотри, что он стар на вид. С него станет отловить одного подростка. А если и сбежишь на этот раз, то он отыщет тебя. Поверь, это он умеет. Буян назвал его алхимиком. Если это было так, то у меня действительно неприятности. Об алхимиках ходила очень дурная слава. И поговаривали, что они действительно могли вытворять невероятные вещи. Что если Комар и вправду меня найдёт? — Какое ему до меня дело? — Ты видел, чем он тут занимается. Поверь, он не слишком обрадуется, обнаружив здесь незваного гостя. Свидетели ему не нужны. — Я мелкий оборванец. Кто мне поверит? — Верно. Но зачем ему проверять это на деле? — Пленник неожиданно закашлялся и наш разговор затих. Помянув всех чертей по очереди, я нырнул обратно под стол, крепко задумавшись. В чужих словах был резон. Комар, каким бы безобидным ни казался на вид, пугал. Связываться с ним не хотелось. Но и приближаться к Пленнику тоже. Я хоть и мало что понял, но, кажется, этот парень, пристёгнутый к стене, тоже был не прост. Иначе как объяснить то, что с ним долго не могли справиться головорезы, но успокоила цепочка. Пленник мог тоже быть горазд на фокусы. — Эй ты, чего притих? Надеешься, я о тебе забуду? — Лучше б ты тихо помер на цепях, — вздохнул я и полез наружу. Пленник глухо и коротко засмеялся, а потом снова закашлялся — силы ему изменили. — Это вряд ли. Давай не будем понапрасну тратить время. Сними с меня цепочку и можешь бежать или прятаться — мне всё равно. Я забуду о твоём существовании. Можно ли было ему верить? С одной стороны, ну какая от меня угроза? Да и я ведь помогу. — Что если ты тоже не захочешь свидетелей, если, конечно, осилишь цепи, после того как я сниму с тебя эту штуку? — кивнул я на золотой медальон с зелёным камнем, висевший у того на груди. — На вид ты не болтливый. — Так и есть, — заверил я. — И с памятью у меня плохо. Понятия не имею, что делал вчера. — Вот и отлично. Мы друг друга поняли, — Пленник мне, кажется, подмигнул. — Так что давай закончим бесполезные разговоры. Расстегни цепочку и проваливай. А я разберусь со стариком. — А те двое? — Не думаю, что они ещё живы. Ты разве не слышал про яд? Я поверить не мог, что вляпался по самые уши! — Так он не шутил? — Шутить такие как он не умеют. — Он вправду алхимик? Пленник кивнул. — А ты кто такой? Пленник продолжал смотреть не мигая. Только сейчас я понял, что он не моргает. Или просто не заметил? — Ты действительно хочешь знать? — Пожалуй, нет, — стушевался я. Наверху раздался лёгкий шорох. — Поторопись, — настойчивее произнёс Пленник, глядя на меня с напором. Так, Тэг. Ладно. Ему плохо, он ослаб, так что ты должен успеть унести ноги, пока он станет разбираться со стариком. Даже если после решит тебя поймать, в таком состоянии не сумеет. Это на случай, если он всё же врёт. А так, ты же поможешь ему, и твоим словам действительно никто не поверит. Выдать же ему тебя ничего не мешает. Я бы так и сделал на его месте, хотя бы чтобы отомстить напоследок. — Дай слово, что не тронешь меня. — Слово, — без промедления ответил он. Ключ поворачивался в замке. — Ни сейчас, ни потом. — Слово. В отдалении послышались шаги. Я нырнул к Пленнику за спину, отыскал замок и расстегнул цепочку. Комар должен был войти в комнату в следующий миг, но я был достаточно прытким — жизнь научила, чтобы снова нырнуть в своё укрытие до того, как это произойдёт. — Заждался? — прожужжал старик, стоило ему оказаться в комнате. Пленник продолжал всё так же безвольно висеть на цепях. Как же он собирался освободиться? — Не представляешь как, — с не меньшим удовольствием вдруг ответил Пленник, выпрямившись. Он отвечал на вопрос старика, но мне вдруг на миг почудилось, что мне. В следующий момент он попросту выдернул крепления из потолка. — Что?! — встрепенулся алхимик, отскочив на шаг назад. Он тут же выловил из пол* мантии нечто и швырнул в Пленника. Едкий дым окутал фигуру, но стоило дыму рассеяться, как оба мы поняли, что там где только что находился человек, больше никого не было. — Снова дешёвые фокусы? Алхимик вздрогнул, резко обернувшись на голос. Я уставился туда же. Позади него, возвышаясь на полголовы, замер Пленник. Я понятия не имел как ему так быстро и так незаметно удалось окружить старика! Даже я, пожалуй, на такое не был способен. Комар снова попытался вынуть нечто из плаща, но Пленник ему не позволил, перехватив за горло и оторвав от пола. Тот беспомощно забился, стараясь освободиться. Бесполезно — Пленник обладал невероятной силой! Он вдруг отшвырнул от себя старика, и как сам ранее, позволил тому влететь в стену. И всё же я слишком рано решил, что тот проиграл. Старик извернулся мигом позже и снова умудрился вытащить склянку, на этот раз из рукава, и запустить ею в обратном направлении. Тот зашипел и выругался, никуда не исчезая на этот раз. Я намеренно не отводил взгляд, стараясь разгадать, как он проделал трюк впервые, как вдруг мне почудилось, что очертания его начинают меняться. Когда новая волна дыма улетучилась, на месте, где стоял Пленник, очутился некто, кто являлся в самых страшных кошмарах. Существо, бледнее смерти, носило на голове длинные изогнутые назад рога. Те росли прямо изо лба! От самой кромки длинных чёрных волос, доходивших до пояса. Руки, крупные и такие бледные, украшали звериные когти. Оно зарычало — кажется, алхимику не удалось осуществить задуманное. Но с меня было достаточно. Я опрометью бросился из-под стола к лестнице, ошалело надеясь на удачу. Не знаю, что случилось за моей спиной, но до лестницы я добрался. Взметнулся вверх, а дальше через всю комнату к двери, через которую проник в дом. Под дождём я нёсся не сбавляя ход. Матерь моя родная! Демон! Самый настоящий демон! И я его освободил! Разговаривал с ним! Помог! Твою ж за ногу! — костерил я себя за глупость. Алхимик дело, конечно, плохое, но Демон! Демон по сравнению с ним просто жуть! — не переставал думать я, пока бежал вприпрыжку вдоль пустых улиц. Оказавшись дома, я с шумом захлопнул дверь, не заботясь о том, чтобы кого-то разбудить. Отец только всхрапнул в грязном углу. Дети на холодной печи заворочались, но видя, что это всего лишь я, затихли. Я поспешил сбросить с себя мокрые вещи, надел сухие штаны и рубаху, и торопливо забрался к остальным. Прижался к малышам, чувствуя, как заполошно колотится сердце. — Тэг, ты давишь, — прохрипела Бьянка, отодвигаясь от моей груди. — Что это у тебя? — сонно спросила сестрица. — Наши новые башмаки. По паре каждому, — шепнул я ей, чтобы никого не разбудить. — Ну и врун ты, — не поверила десятилетка, устраиваясь поудобнее, чтобы больше ей ничего не мешало. Но я не лгал. Сняв цепочку с Пленника, я повесил её себе на шею. Камень чуть меньше моего кулака должен был стоить целое состояние! Поэтому я все же решил рискнуть и освободить Пленника. Поэтому заговаривал ему зубы, прося дать ненужные обещания — я тянул время, давая алхимику приблизиться вплотную. Как я и рассчитывал, Пленник сосредоточил на нём всё своё внимание, уже не говоря о том, что никто — кроме меня, конечно — не вспомнил о побрякушке, и тут я дал дёру. Не уверен, что смыться тихонько получилось, но всё же я жив. И завтра всем нам куплю по паре новой обуви. А демон… что ж, может, мне всё это просто почудилось? Я толком не ел последние месяцы, и ночь стояла поздняя. В казематах было темно. Да, мне точно показалось. Должно быть, надышался той гадости, что швырял алхимик. Пусть земля ему будет пухом. _____________ * пола - нижний край каждой из половин распахивающейся спереди одежды.