ПРОЛОГ
В О С П О М И Н А Н И Я
Август, 2014 г. Особняк Кхета, Юг Он вспомнил. Будучи в стельку пьяным, выходя из местного самозваного «бара», он кое-как пытается доползти до особняка, где он мог бы переночевать, чтоб наутро выслушивать осуждающие речи в стиле того, как отец был бы недоволен его пьянством; осознавая это всё — он вспомнил. Розовые обои. Розовые брюки. Розовая кофточка с белым павлином на ней. Белая колыбельная. Белое солнце. Бетонная стена, под которой лежит детское тело. А над ним, по всей бетонной стене, целым «букетом» всевозможных оттенков кроваво-бордового, возвышается огромное пятно из крови, плоти, остатка мозгов и зубов и небольшие кусочки детского черепа, разнесенного из револьвера. Он предпочел бы провалиться в сон прямо на улице, под дождем, где его обнимет холод и грязь; может быть, дождь смоет с него ту грязь, которую он ощущает по всему своему телу. Лонгин часто цитировал ему священные писания и поэзию, так или иначе связанную с ним. С последней их встречи у него в голове застряло: «Тут больно? — ищет. — Тут? А тут?/В находке каждой — торжество/Растет он в муках, а она/Лишь молодеет оттого». По какой-то причине, сейчас это звучало невероятно жутко. Он торопился, пока ещё мог идти. У него была бы надежда, вера, что эту уродливую картину ещё можно было скрыть за тяжелыми шторами возвышенного особняка. Тот стоял во тьме, изливая свет из окон, будучи единственным его источником, словно маяк. Единственный ориентир для заблудшей овцы. Аджай вваливается в дом, где его уже ждал Сабал. Он крутился вокруг стола, на котором лежала карта, что-то отмечая, записывая координаты. Скорее всего, это было для охоты на медведей, что пройдёт на следующей неделе. Аджай нуждался в утешении, сам того не ведая. Но вместо этого, взбушевавшиеся эмоции заставляли Аджая походить на Амиту с её порой истеричными порывами. Аджай был не на шутку разговорчив, фразы отныне не оканчивались на «Успокойся» или «Ладно». Он хотел сказать всё, высказаться старому другу. Сказать о том, что тот, кому Сабал практически поклоняется, сделал что-то отвратительное. Притом настолько, что Аджай вспомнил об этом только сейчас. Точнее, мозг позволил ему это вспомнить только сейчас. Если бы он не был военнослужащим, или вовсе никогда не попал в Кират повторно, он не был бы готов узнать об этом. Хотя даже на ряду со столькими смертями, что он посеял и лицезрел, это было ударом. Но лишь для него, судя по тому, как Сабал называет его «пьянью», ругается, даёт леща при упоминании ребенка и откровенно ему не верит. Он садит Аджая на стул, говорит, что у него галлюцинации от его постоянного пьянства, а само их содержание результат пошатнувшейся веры из-за постоянного контакта Аджая с Пэйганом по рации. – У Пэйгана зуб на всех нас. Естественно, он хочет переманить тебя — нашу силу и веру в будущее — на свою сторону. Это змей-искуситель, да простит меня Кира за такое сравнение. Он собьет тебя с пути, отравив твой разум, — пальцы Сабала протиснулись между пальцами и ладонью Аджая, сжимающими бутылку с шангри-лагером, цена за которое явно не соответствовала качеству. Он отбирает ее и ставит на пол. — И твой развивающийся алкоголизм ему лишь на руку. Скажи мне, ты хочешь быть слабым? Ты хочешь проиграть? Аджай говорит, что он не алкоголик; что он не понимает, что происходит; что воспоминания так просто подменить нельзя. Он и сам не знает, что ему сказать. – Ох, друг, поверь мне — очень даже легкое это дело. Пэйган умеет дергать за нужные ниточки. Он знает, что способно пошатнуть твою веру. И не забывай — возможно, сама Кира сейчас проверяет тебя на прочность. Сам Мохан смотрит на тебя и… Разочаровывается. Ты же не хочешь, чтобы он… Аджай отталкивает Сабала и резко встает со стула. Тот возмущен и говорит, что если Аджая так это ранит, почему он потакает собственным прихотям, которые его губят? Пусть он перестанет это делать, заменит рацию, перестанет посещать бар в каждом чёртовом городе и займется делом. Аджай выходит наружу подальше от этого дома, от этих слов и проблем. Его ноги подкашиваются, и он практически с порога падает на сырую землю, где его омывает дождь. Тем не менее, он всё равно чувствовал себя грязным. Он грязный, ибо давно не мылся — не было времени. Он мало ест, плохо спит, под его ногтями ошметки чужой кожи, а в складках между фалангами пальцев засохшая кровь. Во рту постоянный привкус дешевого алкоголя, в который явно подмешивают что-то веселящее — по-другому этот спирт, разбавленный водичкой, не помогал бы никак. Аджай понимал, что так продолжаться не может. Но он же сын Мохана Гейла, он «должен Кирату». Должен Кирату… Вот только сам он больше не знал, чего эта земля хочет от него. Аджай проснулся в местной клинике, служащей не столько больницей, сколько лежбищем для больных и раненых, которым не хватило места в больнице получше, или же они не могут туда добраться по самым разным причинам. Ну, и для тех, у кого вовсе нет дома. Город маленький, было где переночевать. Он и Сабал остановились здесь на ночевку по пути в Банапур. Видимо, он не стал вновь поднимать Аджая с земли и тащить его в дом, именно потому он проснулся в госпитале. Гейл мог это понять. Встав с кровати, он первым делом отметил, насколько эта попойка далась ему легко. Что сейчас голова не трещит по швам, словно его мозг пытается вылезти наружу через ухо в полном своем размере. Сейчас и тело не так болит, и на душе легче. Он не слишком помнил, что вчера было, но не сомневался, что успел наговорить гадостей своему другу. И то воспоминание, навеянное вчерашними галлюцинациями… С этим нужно было что-то делать, вот только что?.. Выйдя на улицу, он наталкивается на двоих медсестер, покуривающих около ветхого здания, которые, лишь завидев его, умилительно захихикали. Одна шепнула второй, что это «тот самый, о котором она ей говорила», а вторая улыбнулась еще шире. Аджай спросил ее, что их так заинтересовало, и одна не стала ничего скрывать. – Да ты плакал ночью! Мы сидели с Ашурой, утешали тебя. Только потом поняли, что ты спал, оказывается. Плакал через сон. Это было так очаровательно! – Хей, а что вообще у тебя стряслось, парень? — подключилась вторая. – Ам, ничего, дамы, успокойтесь. – Хе-е-ей, ну расскажи! Мы же волнуемся! – Да. Если сам Гейл плачет, значит, у Золотого пути неплохие такие проблемы, да? – Я же сказал, оставьте меня! Аджай отошёл от пылких дам. Те смотрели на того в недоумении секунд пять, а после, фыркнув, разом двинулись в сторону импровизированной клиники, где и исчезли, захлопнув за собой дверь. Аджай не понимал, почему это он должен перед кем-то отчитываться. И еще больше не понимал самого себя, который плакал вчера во сне. Ему даже ничего не снилось. Наверное, те воспоминания оказались чересчур тяжкими. Травмирующими… Да… Его отец, застреливший ребенка. Это было очень странное видение. Это произошло в его детстве, и этого он не хотел вспоминать. Старые эмоции настигли его лишь сейчас. Он боялся того ощущения, которое проходило сквозь его кожу, когда он думал об этом. Аджай не понимал, почему, и боялся того, чего не понимал. Что это вообще было? Кто же знал, что такая вещь способна быть такой противоречивой, и сломать его разум ко всем чертям на две части — одна спокойна, вторая в постоянном напряжении и размышлениях. Аджаю стало интересно, кем была эта девочка. Хотя, он… В принципе мало что помнит об этой ночи. А спал ли он вообще? И откуда этим было знать, что он спал? Возможно, они ошиблись. Интересно. Не прошло и минуты, как по рации с Аджаем связался его союзник. – Аджай, послушай. Ты там как? Протрезвел? – Да. – Хорошо. Рядом с тобой, в метрах двухсот на север, находится аванпост. Мы атаковали его вчера ночью, очень хорошо его ослабили, но они продержались. Тем не менее, оружие к ним еще не прибыло, солдаты тоже, ибо тревогу они так и не смогли поднять — мы снесли эти столбы с сиренами. Направляйся туда и добей их. – Понял. – И не расслабляйся! У меня еще пара заданий для тебя есть. Аджай выдохнул, размял руки и плечи, настроился. К чёрту воспоминания — страдают невинные люди, и он должен их защитить.КОНЕЦ ПРОЛОГА