АКТ I
ОБОЖЖЕННЫЕ ЯЗЫКИ
«Аджай, сын мой…»
«...Моя последняя просьба…»
« В е р н и м е н я н а з а д к Л а к ш м а н е ».
Укрытие Аджая рухнуло в тот самый момент, когда его, весьма больно, клюнул в голову птенец ласточки. Аванпост находился на открытой местности, — в поле, проще говоря, — и в одном из деревьев, окружавших его, находилось дупло с гнездом этих шустрых надоедливых птиц. Было обидно и смешно до такой степени, что Аджай вскрикнул от боли. Правда, эта боль и в подметки не годилась той, что причиняли ему солдаты Армии Короля практически ежедневно, но всё равно была заметной, а противники в свою очередь уже медлить не стали. Обнаружив чужака, они начали стрелять по камню, за которым тот прятался. Между перезарядками у Аджая появилась возможность кинуть гранату, «дабы к чертям собачьим подорвать этих уродов в один присест» — так он думал, но этим мечтам не суждено сбыться: взамен этому погиб всего лишь один из них, остальные же разбежались по укрытиям. С другой стороны, это тоже было неплохим результатом. Аджай, под градом пуль, пробежал от своего укрытия до небольшой постройки, проскочил внутрь, где встретил двоих солдат, которые, впрочем, как и Гейл, встрече были не рады. Они сразу же открыли по нему огонь, — один из простенькой штурмовой винтовки, а второй из игрушки посерьезнее, пулемета, — на что Аджай отреагировал тем же, прострелив первому из них голову. Но пока у второго был пулемет, а у Гейла инстинкт самосохранения, последний проскочил за ящики в дальнем углу комнаты, в то время как второй перезаряжался. Отдышка настигла Аджая резко и без промедления, с частотой сердцебиения, стала сжимать и разжимать его лёгкие в своих когтистых лапах. Вместо помощи, которую тело ожидало получить, это стало серьезной проблемой: перед глазами все стало слегка мутным и немного двоилось, так что шансы на то, чтоб завалить того «здоровяка» с одной обоймы сводились к четверти от ста процентов из двухсот возможных. Проще говоря, это было практически невозможно. А не подпалить себе при этом самые нежные и грубые места и подавно. Рация, что в тот же миг издала неприятный писк с секундными помехами, дело облегчать явно не собиралась. – Аджай, мальчик мой, ты там как? Я от тебя вечность ничего не слышал… Аджаю еще никогда до этого не хотелось так сильно заткнуть кому-нибудь рот. Все тело ныло от ран, царапин, ушибов и свежих синяков, зрение подводило его, а говорить так и вовсе было почти что невозможно из-за отдышки. Верхний ящик над его головой буквально разнесло в щепки, которые тут же покрыли плечи и куртку Аджая, а также запутались в волосах. Пэйган же и не думал умолкать: – У меня сейчас нет доступа к биноклю, но, как я слышу, ты вновь отправился сеять демократию на поля Кирата? Воистину американское воспитание, — он звучал как-то спокойно. Наверное, он просто устал. Вот только сейчас полдень, в это время голова и тело обычно работают лучше всего, им незнакома усталость. Откуда же нечто подобное у великолепного короля Пэйгана Мина? Впрочем, думать над этим было сейчас не лучшей затеей для Аджая. — Молчишь. Как обычно. Как… Скучно. Тем временем Гейла вид того, что осталось от коробки, привёл в абсолютно чистое сознание. К примеру, он только сейчас заметил перед собой широкое окно, что вело на улицу. – Ответь мне, хоть сейчас, Аджай: тебе самому эта скука не надоела? Схватившись за подоконник, — если эту ободранную доску можно было так назвать, — он в считанные секунды исчез за ним с глаз вражеского солдата. Который, впрочем, тоже не растерялся, двинувшись к выходу. Аджай выскочил из-за угла здания на середину основной дороги аванпоста, где, прямо за заграждением, что было перед ним, сидели те двое солдат, что заметили его ранее, и которые еще не пришли в себя от неожиданного появления Гейла. Тот не преминул этим воспользоваться: недавно он приобрел в одном магазине гранаты с липкой поверхностью, которые, хоть ты их об столб кинь, прилипнут так, что не отдерешь. В отличии от крови и конечностей врагов, что попадают под ее взрывную волну. Аджай выдернул чеку и кинул гранату прямо в ящики, к которым она тут же намертво пристала. Гейл успел скрыться за соседним зданием, перед тем как произошел взрыв. Те двое солдат были либо идиотами, либо скрытыми поклонниками Золотого пути, раз так легко позволили себя ликвидировать. А вот тот «здоровяк» из прошлого дома явно был лютым патриотом. Таким, каким его видел Уиллис Хантли — то есть, мерзким козлом. На сей раз «здоровяк» патронов зазря не тратил, а лишь медленно вышагивал навстречу к соседнему дому, к тому, за которым и прятался Аджай. Смышлёный мерзкий козёл. – Аджай, ты меня слышал вообще? Неприлично молчать, когда с тобой разговаривают. Я повторяю: тебе не надоела эта скука? Может, хоть раз, хоть сейчас, ты совсем немного уважишь меня и промямлишь что-то в трубку в ответ? Просто пробубнишь, неважно что. Главное, что это будет тем, что именно ты сочтешь уместным сказать в данной ситуации. Лично мне. Сам факт того, что ты сочтешь уместным сказать хоть что-то. Брюнету действительно хотелось кое-что сказать — кое-что такое, на что всех символов мира не хватило бы для цензурирования. При слове «цензура» возникли ассоциации с телевидением и радио, которые привели к одной интересной мысли. На какое-то время Аджай даже задумался над ней: возможно ли, что Пэйган куда-то транслирует их разговоры? Или что их прослушивает кто-то другой? Или целая группа людей, которые отслеживают всё это? Где-то это кажется верной правдой, но всё то, о чем Мин говорит… Вряд ли бы это стали прослушивать. Хотя бы потому что говорит только Пэйган, Аджай же обычно просто молчит. Зачем что-то подобное хранить на записи? Пришедшая мысль о том, что эти разговоры — исключительно индивидуальная инициатива Пэйгана, вдруг показалась такой интимной, такой запретно-интригующей, что на долю секунды он немного даже смутился этих мыслей, хотя сразу после в его глазах промелькнула искра поистине детского интереса. Но она погасла, словно потухшая звезда, как только вторая граната вырвалась из рук Аджая и прилетела прямо рядышком с ногой здоровяка с пулеметом. Идея потухла окончательно, и, как и положено потухшей звезде, она оставила после себя холодный мертвый камень. Детский интерес… Война убивает в тебе ребенка. И если дети — маленькие зверята, то взрослые на войне — животные. С острыми клыками и мертвыми идеями. Давно уже мертвыми, надо сказать. Неповоротливость несоразмерной телу брони здоровяка не позволила ему далеко уйти от угрожающе пищащей гранаты, и та сначала оторвала ему ноги, а после разорвала броню, кожный покров на спине, разнеся позвоночник и вырвав немного мяса из тела. Он умер на месте от болевого шока. И несмотря даже на очевидность этого, Аджаю понадобилось еще пять выстрелов по медленно остывающему телу, прежде чем он успокоился, и, откинув оружие в сторону, лег бы на землю. Это был последний. Остальных воин Золотого пути убил без внимания посторонних. Он медленно дышал, успокаивая взбалмошное сердце. Его мышцы расслаблялись. Его чувства постепенно приобретали отчетливый окрас, приходили в норму, возвращаясь к здравому рассудку. Но когда они до него добрались тот, вместо хвальбы за проделанную работу, выдал вопрос и сам же дал на него ответ: «Зачем я пять раз выстрелил в того солдата, который бы и так и десяти секунд не прожил бы? Я хотел защиты? Может, но, это было на втором плане. Хотел побыстрее со всем закончить? Возможно, но, нет. Не то. Я что, испугался?» — он пытался отдышаться. Испугался. Как звучит это слово для военного. Так… Глухо. Будто это знакомо лишь молодым сержантам, обычным солдатам, которых берут порой просто с улицы, но никак не им, опытным воякам. И одновременно с тем это звучит так чертовски оскорбительно! И ведь это было именно тем: сработал инстинкт самосохранения, страх овладел телом и разумом, пять отверстий от пуль на трупе тому подтверждение. Аджай испугался. Просто как какой-то… Ребёнок. В его итак напряженную голову пришло воспоминание об утреннем диалоге с медсёстрами. И о том, как он плакал там, в больнице, ночью, пьяный до потери сознания прямо на улице, на грязных простынях, в одной комнате с больными и немощными людьми, которым итак недолго осталось, и бравый воин Золотого пути не выдержал. Его мышцы вновь напряглись, когда он подскочил на ноги, лицо исказила боль во всем теле, но она была ничтожной по сравнению с его непониманием и гневом. Он ненавидел и медсестер, и здоровяка, и себя, и Сабала, — хотя, нет, Сабала он как-раз-таки сейчас понимал, как нельзя лучше, осознавая, насколько размяк в последнее время, но это не мешало Аджаю ненавидеть сам факт осознания его правоты. А значит, правоты и в тех случаях, когда он называл Гейла пьяницей, алкоголиком и слабым духом человеком… Ох, Аджая просто трясло. Он задавался лишь одним вопросом: «Да что, чёрт тебя возьми, со мной происходит?!» Он был в чистом гневе, и даже температура его поднялась так, что жаркое солнце стало просто невыносимым. Он скрылся в тени деревьев, где, еле сдерживая себя от грубостей, связался с Сабалом и доложил обстановку. – Молодец! — ответил тот. — Очень хорошо. Еще один шаг по глотке Пэйгана! – Что еще? – Ничего особенного. Последние два аванпоста мы захватим позже, сейчас нужно сосредоточится на защите этого… А ты пока что отправляйся к горе Шамун-Аяна, там растут такие розовые цветы, из них можно сделать медикаменты. Одной капли из бутона хватит на один сильный инъектор! Собери как можно больше, но заскочи в Банапур перед этим — Амита выдаст тебе снаряжение и парочку подручных. И надолго не пропадай, есть еще одно дело. Конец связи. – Понял. Конец связи. Сбор трав под тенью гор Кирата — лучшего отдыха и не найти. Там можно расслабиться, не думать ни о чем, или наоборот — спокойно подумать и разложить все по полочкам, используя разум, а не изменчивые эмоции. А Аджай этого хотел. Он хотел понять, что с ним творилось и что так сбивало его сегодня. Рация вновь неприятно запищала, и Гейл сжал ее так, словно хотел придушить неодушевленный пластиковый предмет. – Знаешь, что самое забавное? — Пэйган звучал раздраженно и тон его стал повышаться от слова к слову. — Теперь у меня есть дела! Самая скучная и притом самая эффектная работа в мире — расхаживать по больным в госпиталях и притворяться, что мне интересна их жизнь! Телевизор в этой стране есть у четверти населения, радио у половины, кто об этом вообще узнает? Об этом «благородном поступке со стороны короля»… Уволю своего менеджера к чёртовой матери! Он отключился. Это прозвучало так забавно, что Аджай, сам не ожидая того, разразился смехом. Это длилось всего несколько секунд, простой смех, не заливистый, но и не тихий смешок. Смех очистил голову от ненужного мусора и успокоил нервы. Когда его отпустило это неожиданное наваждение, он заметил, как сильно сжал рацию по бокам от резкого приступа. На осознание много времени не понадобилось, и Аджай, резко совсем затихнув, убрал палец с кнопки связи. День подходил к концу, но до заката было еще два часа. Вышка к северо-западу от Турша, на которую указал Сабал, никем не охранялась. Ну, как сказать, «никем»: когда Аджай добрался до склона горы, на которой стоял, от него до земли было где-то метров десять. Колокольня была напротив и Аджай сразу же вытащил фотоаппарат дабы разведать обстановку. И увидел что-то, что одновременно напугало его до чёртиков и заворожило до глубины души; всей его тихой, незатейливой души. Это было что-то красивое, что-то настолько прекрасное, что он не сразу понял, что это и почему это что-то движется как-то рвано: то дрожит, то резко пропадает из поля зрения, а после вновь возвращается всё также из неоткуда. Понадобилось несколько минут чтобы узнать в этом животном тигра, который доселе лишь угрожал своей жертве, отгоняя от колокольни, а теперь повалил ее на землю и рвал на куски шею незваного гостя. Нетрудно догадаться, что незваными гостями были как-раз-таки солдаты Армии Короля, притом в количестве трех штук: двое других уже лежали на земле неподалеку от горы, на которой сидел Аджай. Они совсем недавно приехали сюда, судя по машине у колокольни. Тигр разорвал кожный покров шеи, стал кусать и раскусывать артерии и капилляры, что были под ним, из-за чего кровь литрами выливалась на мех животного, окрашивая его морду в светло-бордовый цвет. Он не первый раз лицезреет подобное, но каждый раз это впечатляло его: будто ожившая картина танцевала перед ним. Одновременно с тем это было настолько опасным и угрожающим, что Аджай вспоминал фрагмент тханка, висящей в доме его родителей. Тигр из Шангри-Ла, только в обличии гораздо более приземлённом к ним, людям. Далеко не настолько святым воинам, как Калинаг. Аджай с упоением наблюдал, как переливался светло-рыжий в черную полоску мех на спине хищника, как белый превращался в алый, как резко, но в чем-то плавно, двигался он, изничтожая того, чей вид однажды был объявлен умнее всякого другого. Самопровозглашение не сделает тебя королем, природа решила сама, отчего люди будут погибать, будь это когти и клыки другого животного; яд или удушье, подобно тому, как это делают змеи или питоны. Достаточно просто подвернуться под какого-нибудь слона, который растопчет тебя, переломав все кости и разорвав сухожилья. Иногда ему на ум приходила одна мысль: «Мы такие хрупкие. Всё, чем мы можем защищаться это огнестрел, или и того смешнее — ножик. Мы даже не можем использовать собственные зубы, ведь мы на это не решимся. А ведь ими вполне возможно прокусить чью-то кожу…» Размышления подобного рода привели Аджая к идее: сможет ли он когда-нибудь, если «припечет», действительно использовать свои зубы, чтобы ранить врага? Вгрызться в шею, начать рвать ее. Глотать вязкую кровь, от которой будет тошнить, но иного выхода не будет — иначе просто не выйдет его убить, ты захлебнешься этой отвратительной жижей. Аджай думал и пришел к выводу, что он, возможно, уже достаточно взрослый для такого. Уже достаточно повидавший. Достаточно, чтобы понимать, что он никогда не сможет иметь семью. Воспитывать ребёнка. Быть любимым. Человек, упивающийся простым животным убийством, словно оно было неким священным ритуалом, не может стать никому любимым. Только настолько же… Такому, как он, в общем. Только человек, который знает обо всем, что происходило в его семье, способен без какого-либо ужаса смотреть на Аджая, считая его не неблагополучным ребёнком, а нормальным человеком, на которого много чего навалилось. Не считая его опасным, не страшась ложиться с ним в одну постель, нащупывая под подушкой глок. Даже сам Аджай не знает всей истории его семьи, и даже так он ужасается тому немалому, что знает. Он не хочет об этом думать, но понимает… Когда-нибудь с него за это спросится. Аджай попытался отвлечься, убедив себя, что на этом они закончили. Он и его рассудок. К чёрту эти рассуждения. Как-будто они что-то изменят… Гейл спустился по склону вниз, аккуратно, чтобы штаны пострадали как можно меньше. Хищник заметил его сразу и зарычал. Зарычал так, как подобает дикому животному: не теряя ни секунды, он рванул с места прямиком к противнику, но ряд пуль прямиком в голову, которые тут же пробили череп и проникли в мозг, вмиг убив его, остановили животное. Величественно, но отчасти как-то жалко, тигр упал на землю, завалившись набок, а Гейл, избавившись от лишних мыслей окончательно, двинулся к колокольне. Она была очень высокой, этажей в семь. Войдя внутрь, Аджай поднялся на второй этаж по лестнице, откуда, через дыру в стене, вышел на крышу и свернул за угол. Забираясь на четвертый этаж, он задумался над тем, чтобы вытащить из рации батарейки, дабы ему никто не мешал, но что-то его остановило. Гейл впервые мог объяснить свои поступки просто как «не хочу». Не хочу оставаться один, не хочу быть одним в этих бескрайних лесах и полях, где кишат дикие звери и вражеские солдаты, не хо-чу. Хочу иметь возможность хоть с кем-нибудь поговорить. «…Даже если я больше никогда не нажму на кнопку связи», — подумал он. Наверху виднелось отличное место для «кошки». Аджай кинул ее как можно выше, и это сработало — она тут же зацепилась. Он отскочил от пола, крепко держа веревку в руках, и, опираясь ногами о стену, стал ползти наверх. Ходить по стенам… В этом есть что-то фантастическое. Аджаю сразу вспоминается Человек-паук. Его «прогнивший западной культурой потребителя» мозг, как бы выразился Пэйган, находил в этом что-то забавное. Гейл представил, как Мин смотрит на него в этот самый момент и возмущается, как обычно, в своей вычурной и замысловатой манере. Единственное развлечение сейчас — представлять всё это. Добравшись до шестого этажа, Аджай, перед тем как лезть на следующий, достал фотоаппарат и начал осматривать местность. Никого не было видно, даже аванпостов здесь не наблюдалось. Разве что крепость де Плёра неподалеку располагалась, но он вряд ли тут объявится, у того были свои заботы. Гейла в этой ситуации интересовало лишь одно: какого чёрта Пэйган отправляет сторожить достаточно важные стратегические объекты всего троих солдат? Это же практически ничего, их расстрелять раз плюнуть! Тигр, леопард или медведь, — да тот же ястреб, — им ничего не стоит их поубивать. Так почему же это? Халтура? Не в интересах Мина, нет. Тут что-то другое. Направляясь на седьмой этаж по лестнице, Аджай полностью погрузился в раздумья. Из них его вырвал лишь отвратительный писк отключения трансляции. Лишь когда передатчик был устранен и радиоэфир на ближайшие десять километров был чист от пропаганды, Аджай смог вернуться к своим рассуждениям и пришел к выводу, что Пэйган попросту не боится их: ни Золотого пути, ни Сабала или Амиту, ни самого Аджая. Он их не боится и не станет бояться, ибо, наверняка, у него есть на это основания. Или их нет, и Аджай просто накручивает себя. Возможно, Пэйган имеет при себе достаточно ресурсов и солдат, чтобы изничтожить весь Золотой путь за один раз, но, по каким-либо причинам, этого не делает. Или Пэйган идиот. Второе смотрелось лестней, но звучало нереалистично. И всё-таки хотелось в это верить. Аджай вздохнул. Почему он обязан об этом думать? Круглосуточно забивать себе голову каким-то мужеподобным метросексуалом, который, на фоне местных женщин, кажется не жутким тщеславным королем, а прекрасной принцессой. Взрослой принцессой. Мужеподобной взрослой метросексуальной принцессой. Хотя, Аджай всё еще воспринимал его исключительно как мужчину и в чем-то даже уважал. Но предыдущая фраза развеселила его достаточно сильно, чтобы забыть о всяком уважении… Или даже страхе. «Я сражаюсь в войне, о которой даже не слышал до сегодняшнего момента. Меня просто впихнули в нее. «Ты обязан Кирату», — почему? Потому что ваш лидер, так уж вышло, был моим отцом? Какой он мне к чёрту отец, если я его никогда не знал? У меня к Сабалу и Амите больше тёплых чувств…» Аджай раздосадовано вздохнул и сел на ветхий пол колокольни, рядом со сломанным передатчиком. Ну вот, снова грустно. И скучно. Рука невольно тянется к рации. Он крутит рацию в руках, жмет на все кнопки. Он всё ещё не особо понимает, как ею пользоваться. Обычно он просто жмет на кнопку справа и говорит с кем надо. Или его самого вызывают. А ведь тут еще и линии можно переключать. Надо сначала найти эту кнопку… Гейл насчитал уже четыре линии, по которым с ним связываются. Линию «5GH» он узнал достаточно быстро — именно по ней с ним с завидной регулярностью связывался Пэйган. Детский интерес вновь загорелся в глазах взрослого мужчины. Он недолго ломался. Допустим, просто допустим, что у Аджая хватит смелости намерено сообщить Пэйгану о том, что он перенастроил еще одну вышку, притом так, чтобы Мин всерьёз поверил, будто Гейл просто перепутал линии, когда на самом деле хотел связаться с Сабалом. Просто допустим. И ведь тогда он наверняка раздраконится, начнет в учтивой и вежливой манере насмехаться над Аджаем, притом будет видно, как Мин нервничает из-за него, Гейла, и его поступка. Ну разве не прекрасно будет увидеть растерянного Пэйгана? Растерянного короля Кирата, не знающего, что ответить «какому-то там грязному западному оборванцу, который, видимо, душу дьяволу продал, чтобы обладать этой чёртовой способностью иметь мне мозги» — да, именно так он будет называть Аджая. Гейл нажал на кнопку связи с линией «5GH». – Сабал, ты как? — главное не торопиться. — Я закончил с вышкой на северо-западе от Турша, сейчас, думаю, направлюсь ко второй, — и не нервничать, иначе Пэйган что-то заподозрит, если он… А он вообще слушает это? — Охрана тут никудышная, люди Пэйгана, судя по всему, совсем обленились. Их перебил несчастный тигр. Один-единственный несчастный тигр. Он отключился. Ответ не заставил себя долго ждать. – Почему тебе нужно делать из себя клоуна, чтобы просто поговорить со мной? Как гром в пяти метрах и молния, прошедшая сквозь тело, прозвучали эти слова. Мин говорил снисходительно-уставшим тоном. Он будто дико устал, но все еще держал планку качества своей язвительности. Аджая забросало то в жар, то в холод. Ему стало жутко стыдно. – Ну, чего молчишь? Ты, правда, думаешь, что я поверю в то, что ты, мой умный мальчик, перепутал линию «5GH» и «1CK»? Боже, какого же ужасного ты обо мне мнения, честное слово. «Насмешка. То же мне, клоун». – Ну вот и чего ты сейчас-то молчишь? Давай посмеемся? Заливисто так, с долей нервозности и счастья! Прямо как ты сегодня днем! Щёки Аджая загорелись, пока он, не находя себя от смущения, которое вызвало и гнев, выстрелил в потолок колокольни, истратив на это три пули. Будь здесь хоть один враг, Аджай не сомневался — он был бы уже давным-давно мертв и истерзан при помощи кукри. – Чего ты там пули тратишь? Ты же всё зачистил вроде, нет? Звучит забавно: хотел меня выбесить, да? А в итоге? Поскользнулся на собственной лжи и теперь не можешь выбраться из этого болота… Впрочем, забудем. Только ради сохранности твоих нервных клеток, Аджай, так-то я могу продолжать весь день! «О, ну спасибо огромное, мудила!» Аджай вздохнул и вновь сел на пол. Чёрт бы побрал это любопытство. Почему он вообще решил, что играться с Пэйганом — хорошая затея? Интересно, Мин теперь вообще когда-нибудь забудет об этом? Хотя… На памяти Аджая Пэйган никогда особо долго его не доставал. И вообще… Не то чтобы особо доставал. В отличии от истерик Амиты или злорадства Сабала. Вот с ними он бы никогда ничего подобного не провернул. Злить их — дело скучное и бесполезное. Всю жизнь потом помнить будут. С Мином всё было проще. – Ну не молчи, Аджай. Зачем-то же ты связался именно со мной. О, о, хочешь, я расскажу тебе забавную историю? Только ответь сам. Забавную историю. Забавная история в понимании Мина — это зарезать повара и всю его семью за неправильно приготовленный рангун. Так что… Не особо хочется. «Или… Хочется? Боже, да что со мной такое в последнее время?» — Аджай дотронулся до своего лица. Пальцы приятно покалывали волоски отросшей бороды. – Аджай? Ты тут? Так мне рассказывать тебе историю? Или ты там… Уже в мусорку рацию выкинул что ли? Агх, а ведь интересно. У Пэйгана всегда истории… Своеобразные. Может, действительно будет что-то забавное. – Так, что тут со связью… — пробубнил Пэйган в трубку. Непонятно – наиграно или нет. – Мг, — пробубнил Аджай в трубку. – А? Что? Таки хочешь? Ох, замечательно, момент единения, семейного досуга! Прямо как писала Эшли в том письме для Нур… Нур… Аджай вспомнил о ней и внутри что-то сжалось. Интересно, ее хоть похоронили? Хотя, кто похоронит самоубийцу. И какой, к чёрту, семейный досуг? У Пэйгана какой-то особый пунктик на это? «Мы даже не родственники. Он так пытается показать нашу схожесть? Переманить на свою сторону? Но зачем ему я? Или я всё-таки… Чего-то не знаю о своей семье? В глобальном плане?» «В глобальном плане», — тьфу ты. Понабрался красноречия от Пэйгана. Воистину, Мин учит тому, чему родной отец не научил. – Так, готов слушать? Ох, боже, как не припомню — всегда смешно! — Пэйган засмеялся и усталость в его голосе как рукой сняло. — В общем, разговор пойдёт о де Плёре…