Он вспомнил то, что предпочел бы забыть

Скрюченные пальцы проходятся по потной спине, усыпанной шрамами. Они сжимают кожу, оставляя на ней синяки и мелкие царапины, снимая слои грязи. Сабал был здесь не впервые. Он возвращался сюда год за годом, в это место, удушающее своим пространством и ослепляющее светом своих свечей. Чал Джама был всем, чем не должно было быть священное место — возможно, именно поэтому мать Сабала когда-то оставила его здесь. Иногда он думал об этом: что если мать оставила его не из-за бедности или боязни осуждения, а из-за того, что видела в нём ту тьму, которую все пропустили? Тьма, что несёт за собою слабость. Слабость естественна. Слабость может быть в матери, вынашивающей плод — она может быть элегантной; может быть в воине, вернувшимся домой с поля боя, лежащим на щите — она может быть благородной; может быть в партнёре, утратившим любовь всей своей жизни — она может быть трагической. У неё много обличий, но ни одно из них будто бы не подходит мужчине — так думали многие киратцы, и Сабал не был исключением. Сабал боялся тьмы — в её объятиях он становился самим собой. Именно поэтому он никогда не приходил сюда вместе с кем-то, особенно — с Аджаем. Сначала он просто не считал его достойным, а сейчас перестал считать достойным себя его одобрения. Чем больше он узнавал Гейла, тем меньше ему хотелось показывать себя настоящего, даже самому себе. В темноте храма раздаются тихие молитвы. Они такие тихие, что складывается впечатление будто это грешник пытался замолить собственные деяния. Его шепот прерывают только шаги, раздающиеся где-то из глубины коридора, постепенно приближающиеся к нему. Её лицо было тяжело разглядеть, с учётом того, что вокруг светили лишь свечи, но по шелесту длинной юбки и бряканью висящего на ремне оружия можно было понять, что это была Жюстина. Сабала много кто навещал, но с того момента, как Жюстина прибыла на Юг в качестве связного между Путём и еретиками, он встречался с ней намного чаще кого бы то ни было. — Как ты? — спрашивает она, снимая оружие и откладывая его в сторону, на деревянную подставку у стены. Он останавливает молитву и какое-то время молчит, давая повисшему в воздухе напряжению развеяться, а после выпрямляется и начинает завязывать волосы обратно в конский хвост, параллельно собираясь с мыслями. — Мне передавали, что сегодня ночью тебе было особенно плохо, — она провела рукой по его плечу и после с отвращением вытерла её об одежду. — Ты весь мокрый. — Очищение не может проходить спокойно. — Ломка, правильно? — она вздохнула. — Я не понимаю… Тебя ведь пересадили с того эликсира, что тебе давали культисты, на ту смесь из зеленого и красного листа. Она должна была облегчить лечение. Или ты забыл принять её? — Я не забыл — это было моим решением. — Ага, естественно… — она обходит его и берёт со стола ступку с пестиком. — Переставай упрямится. Давай я намешаю что-то из листа? Должно помочь. — С одной дряни пересесть на другую? Это не лечение. — Зато у тебя мозг не расплавится от нее. Сначала на эту пересядешь, потом и вовсе очистишься. Или есть предложения поумнее? Он считал, что слабость — это плохо, ведь любое её проявление подвергает человека опасности, как и подвергает опасности других. — Наркотики дурманят разум. Мне не нравится это ощущение. Инструмент демонов, открывающий им двери в твой разум… — Я намешивала нашему ложному королю ещё когда мне было шестнадцать. Двери это открывало только падшим женщинами и мужчинам. — Не напоминай мне о нём! — он резко повышает тон, и она вздрагивает, удивлённо смотря на него. После этого в воздухе повисает тишина. Девушка лишь молча продолжает месить, оглядывая помещение изнутри. Она любуется внутренним убранством и в конце концов произносит: — Чал Джама… Мне всегда хотелось посмотреть на то, откуда ты пришёл. Это место… Сколько поколений Тарун Матар оно воспитало? Сколько королей проходили тут коронацию? А для тебя это дом. — Я бываю здесь не так часто. — Дом — это не всегда хорошее место. Это просто то, откуда ты — место, которое напоминает, кем ты являешься. Или ты воспринимаешь другое место своим домом? Жюстина опускает руку к его руке и высыпает не неё почерневшую гущу высушенного листа. — Ты потратил столько лет служению в храме, а демоны всё равно завладели твоим рассудком. Чал Джама не справится с ними — тебе нужно в Джаленду. — Прекрати! — он взмахивает руками, ступка вылетает из её хватки, падает и катится по полу в сторону. — Джаленду не место ни для моих сомнений, ни для твоих суеверий. — Это не суеверия! — Культ Андро мёртв, его почитатели сгинули в безызвестности, а каноны — забыты. — Бред! Пока мой род жив — культ тоже живёт. И тебе ли это говорить? У еретиков каноны Тарун Матары отличаются от твоих! — Они в этом ничего не понимают. Смена традиций вызывает хаос, а в хаосе — только смерть. — Первыми традиции поменяли те, кто забыл истинную суть Таруны Матары! Сабал, там женщины ходят с оружием и трясут им мужикам в лицо! Они режут косы воздавая траур умершей сестре Напак. Они работают ради своих семей наравне со всеми — и знаешь, ни у кого вопросов не возникает. Спокойно живут себе уже полвека. И ведь это мы, я и они, потомки тех киратцев, что когда-то помогли воздвигнуть Джаленду из пепла, чтобы там Банашур вознёс первую Тарун Матару… Лишь потом пришли англичане, а после них и эта безбожная тварь, окропившая святое место кровью невинных, переписав каноны. Но будь уверен, мы вернём себе святыню. Там меня благословили, там я выйду замуж, туда я буду водить своих детей… и там я исцелю тебя! — она хватает его за руку, но он лишь отбивает её. — Я не чувствую, что болен, — он отходит, разводит руками — я чувствую, что прозрел. Она вздыхает и мотает головой, опуская голову к полу. — Ты меня просто не слушаешь… — Даже в ломке моя голова остаётся чистой — я такого не ощущал… Никогда. — Сабал, принимай, что дают, эта ломка может тебя убить! — Из-за этих смесей я вижу странные сны… — Меня не волнует! — Только одно я не могу выкинуть из головы… Нашего друга Аджая Гейла. Услышав это Жюстина фыркает и закатывает глаза. Она выглядит оскорблённой. Скрещивая руки на груди, она ходит по комнате взад-вперед. — И снова извечная тема. Аджай то, Аджай это… Иногда мне кажется, что я и не уходила из дворца. Вне всяких сомнений, Пэйган — демон, проникающий в чужие умы и захватывающий их, но у него самого для разговора всегда была одна тема: Аджай Гейл. Есть Аджай Гейл и ничего больше не надо. Ровно также, как с тобой и доброй половины Юга и Севера. Порой я сомневаюсь, у кого из вас троих больше влияния. И да помогут нам боги, если у Гейла… — Не говори так о нём. Ты не знаешь его так, как знаю я. — Я наблюдала за ним последние месяцы. Его слава велика, но деяния не сходятся со статусом. Аджай ведёт такую же грешную жизнь, как и Пэйган: бесконечные попойки, убийства, мужчины… И каким-то образом он всё равно умудряется перетащить общественную симпатию на свою сторону. Он плохо влияет и на народ, и на тебя. — Он использует своё обаяние во благо. Сколько раз он помогал своему народу? У него широкое сердце. Если бы Аджай был здесь, он бы знал, что делать. — Говорю, если не очевидно: Золотой путь, в случае чего, выстоит и без одного человека. Не беспокойся. — Нет, это личное. Она останавливается и садится рядом с ним. Сабал выглядит подавленным — и это не только из-за ломки. Жюстине не часто приходилось видеть его таким. Вид у него был откровенно жалкий. — Переживаешь за него, да? — Да… — произносит он тихо, словно признается в чем-то постыдном. — Не стоит. У Пэйгана к нему особенное отношение. Ты в курсе, что солдатам было запрещено намеренно его убивать? — …Не знал, но сейчас уже, — он вздыхает, — не удивлён. — Так и чего ты переживаешь? — Пэйган может повлиять на него. — Аджай сам принял решение пойти туда. Может быть, жизнь при тиране научит его чему-нибудь. — Почему тебе он так не нравится? Из-за Аджая мы поменяли мнение насчёт еретиков, благодаря ему ты здесь, а твои люди — живы! Жюстина смотрит на него несколько секунд своими темно-карими глазами, а затем снимает убранство с головы, демонстрируя обстриженные локоны. — Из-за Аджая Напак Эсмэйл мертва. Вы можете сколько угодно показывать мне то видео с Юмой, но мы все знаем, что он был с ней тем днём и оставил её одну, на растерзание Лау. — Значит, вот как ты считаешь… — Верно. А ещё я считаю, что Напак не просто так первоочередно пошла к нему. Она нашла что-то, с чем не могла обратиться ни к кому другому, кроме него. Но он ведь ничего вам не рассказал, так? — Рассказал. Он говорил о своей матери, об отце… — И что же он сказал? — Что его мать была подстилкой для ложного короля, а Мохан провинился не меньше её. Вот только… — Не сказал, чем, верно? — Он скажет, как придёт время, — огрызается он. — Мне достаточно и того, чем он со мной поделился. Это непростой шаг — открыть такие жуткие тайны… — В таком случае, верно полагать, к Пэйгану он пошёл по этой же причине. Сабал ощутил, как внутри больно кольнуло. — Почему тебя так это гнетёт? Пусть ощутит вкус жизни с ним и вернётся. А он вернётся, поверь мне — рядом с Пэйганом люди надолго не задерживаются, как бы хорошо он к ним не относился. У него специфичное отношение ко всем, кто хоть сколько-то ему дорог. — Я… Я душой чувствую, что… он страдает. Может быть, Банашур связал нас особым образом. Кто знает, может, я встречал его в прошлых жизнях… — Не неси чуши! Из прошлых жизней встречают только супругов. Это мы бы могли встретиться, но вы — нет. Может, вернувшись от Мина он поумнеет и наконец-то женится? — У Аджая никогда не будет такой судьбы. Он… другой, — одухотворённо, — не такой, как мы. Словно небожитель… Таким, как он, пристало гулять в сопровождении интеллигентной свиты и жить во дворцах. Это даже я осознаю, и принимаю эту правду, потому не прошу вернуться. Пусть и здесь, на земле, мне порой его сильно не хватает… — Ах! А что? На Аджая твои строгие запреты не распространяются? Как Бхадре ходить в джинсах, так она провоцирует мужчин вокруг, потому что они «облегают её ноги»… — Жюстина, хватит! — …А как Аджай спит с мужиками, так это «не его судьба»! Потрясающе! — Раз ты так ратуешь за традиции, так закрой свой рот и не смей открывать его в моём присутствии! — Раз ты так ратуешь за традиции, то хочу напомнить тебе, что по всем традициям Аджай должен встретить достойную женщину, женится и завести детей — это его первостепенный долг и боги обязаны привести его к нему! Так и написано в канонах: «Да созданы мы будем из одной глины, да вылеплены разными мастерами, обожжены разными невзгодами, украшены разными радостями, но даст Банашур нам встречу и друг с другом будем неразлучны отныне». Смерть Уткарша тоже на его вине — это он втянул его во грех и потому их обоих наказали. И ты знаешь, что я права. Просто боишься посмотреть в глаза правде. Он ничего ей не отвечает и даже не смотрит в её сторону. Она ревностно крутит в руке карманный нож. В молчании они проводят несколько часов, а после Сабал всё-таки подаёт голос: — Я просто… надеюсь, что он цел. Ничего больше мне не надо. Этот Пэйган… Готов поспорить, за всю свою ничтожную жизнь ни разу этот подонок не слышал слова «нет». Стоит ему зайти в деревню, как мужчины бросаются целовать его ноги, а их жены поднимают юбки. Где бы он ни был — всё пытается подстроить под себя. А Аджай не из тех, кто будет сидеть спокойно и выслушивать оскорбления в свой адрес. — Пэйган из тех, что наводят порядки и дают строгие правила. Аджай из тех, кто сеет хаос. Как Ялунг, куда бы он ни направился — боль и смерть всегда следуют за ним, отпечатываясь в кровавых следах, что он оставляет после себя на пепле сожженной земли. Они оба способны влиять на людей особым образом. Разница лишь в том, что Аджай вряд ли осознаёт свои таланты. На твоём месте я бы переживала за себя. Из коридора доносятся шаги. Жюстина поднимается с места и направляется к выходу. — Ладно. Полагаю, мне стоит дать тебе отдохнуть. Я пойду. Она уходит как раз тогда, когда внезапный посетитель проходит в комнату, провожая её взглядом. Это был высокий мужчина типичной киратской наружности в форме Золотого пути, покуривавший на ходу сигару. — Отличная задница, — произносит он будто сам себе и поворачивается к Сабалу. — Я не про тебя. Тем временем Сабал уже стоит на ногах и завязывает волосы на голове в хвост: — Почему ты не в патруле? Тот подходит к нему в вразвалочку, достаёт сигарету из рта и машет ей в сторону выхода: — Весточка от твоей любимки. — В курьеры заделался, Бхат? — немного нервно отвечает он. — От кого? — Ясно, от кого. От Гейла. Услышав это Сабал замирает и на несколько секунд теряет дар речи. Он оглядывается на портреты богов, изображенных на стенах, так, будто это они стали причиной этой доброй вести. — Что передают? — О-о-о, как глаза засветились, — он ухмыляется. — Подставной передаёт Раби Рею отчёт от Гейла прямо сейчас, под диктовку. Они заканчивают, так что можешь собирать манатки и поедем к нему. Предупреждаю — сучка уже там. «Сучкой» командир Даршит Бхат ласково называл Амиту. Дорога к бункеру Раби Рея заняла не так много времени, как ожидалось — учитывая то, что Даршит постоянно срезал дорогу, чуть не вылетая с трассы на поворотах — что-то, чего следует ожидать от командира, который лично выходит на патруль, а не весь день занимается бухгалтерией где-то в Банапуре. Как только они подъезжают к непримечательному домику на холме, Сабал первым же выскакивает из машины и быстрым шагом направляется к помещению. — Как по-бе-жал, как пос-ка-кал, — Даршит только и успел, что вылезти из машины, как тот уже зашёл внутрь, — как горный козёл за козой! Внутри уже находился выбившийся из сил Раби Рей и Амита, внимательно следящая за тем, что он писал. Заметив появление Сабала она никак на это не реагирует, да и он сам с ней не здоровается. Появление Бхата не заметить было сложнее — зайдя он громко хлопает дверью, чем сбивает Раби Рея и заставляет его ругнуться. Амита оглядывается на него и кивает, приветствуя. — Даршит. — Босс, — он жмёт ей руку и изображает боль на лице. — Ай, больно! Подкачалась после хождения на костылях? — Как идёт дело? Как наши по ту сторону моста? — она не реагирует на его шутки, так что он немного сбавляет обороты. — Мои приживаются, пока спокойно. Мин не лютует, так что они в подвалах отсиживаются и нормально себя ощущают. Уж не знаю, что там за магия у Гейла, но он, видимо, лишнего не болтает. Так и что наша Золушка передаёт? — Что вы — мудаки, — обиженно отвечает Раби Рей, — и забираете у меня эфирное время. Один взгляд Амиты в его сторону заставляют его мигом заткнуться и учтиво протянуть ей всё записанное. Она берёт бумаги и трясёт ими в воздухе. — Всё здесь. Отвезу в Банапур и там подробно ознакомлюсь. — Стой… — Сабал вступает в разговор, но та мгновенно его отрезает: — Хочешь прочитать — подожди в очереди. — Почему ты считаешь, что должна получать от него всё первой? — Потому, что я рискую своими людьми ради этого. Не всё в жизни легко достаётся. На этом она ставит точку и выходит. Бхат также провожает её взглядом и, когда она покидает помещение, опирается на стол Раби Рея и говорит: — Итак, теперь, когда остались реальные солдаты — выкладывай. Что передаёт Гейл? — Я ебал предоставлять вам свою аппаратуру! Сейчас весь Кират ко мне съедется, а вместе с ними придёт Юма и всковырнет мне розетку! — Ебал я твои переживания! — отмахивает тот. — А если Гейл будет в опасности? Или ты только про буфера Амиты можешь думать? — Не только! — Тогда выдавай, что сказали, или мне придется навестить твою мать, — он приспускает солнцезащитные очки, — второй раз за день. — Ага, привет передавай, — Раби встаёт с места и отходит от стола. — Подождите, дайте хоть поссать… Как только он уходит Сабал опирается о стол и говорит Бхату: — Ты ведёшь себя мерзко. — Мерзко — видеть разорванную мочку этой психованной, — он кивает в сторону выхода. — Хоть бы волосами прикрыла… Как ты свой третий глаз. — Больно языкастым стал, как вернулся с Севера. Начинаю вспоминать, почему мы отправили туда именно тебя. — Всё-всё, босс, успокаиваюсь, — он вновь поворачивается к радиожурналисту. — Так мы будем смотреть сегодня нашу Санту-Барбару или как? Из соседней комнаты доносится громкое: «Да подожди ты, громила!», а затем какой-то шум. Судя по всему, гнилые доски таки пали под грузом ответственности и банками дешманского шампуня, обвалившись прямо на журналиста. — Пусть я и не вхожу в ваш мини-фанклуб гейловской тусовки, но мне ведь тоже интересно. Я хочу всю эту тему услышать быстрее, чем этот журналюга продаст историю недописателям из лавочек под ареной. Кто-нибудь читал ту книжку «Твердость его кукри»? Главный герой как с Гейла списан. — Ты можешь помолчать? — Вот только член в двадцать сантиментов… Сабал потирает переносицу, пытаясь унять головную боль. — …Даже мой батя такой на меня не клал. Неясно, сколько ещё этот поток глубоких мыслей продолжался бы, если бы Раби Рей не вернулся. Рей сел за стол и тут же начал переписывать всё по памяти в сжатом изложении. — Так, посмотрим… — он проверяет конечный итог и внимательно присматривается к написанному. — Давай, парень, напряги извилины и выдай нам историю. — …Он особо не пишет ничего конкретного. Разве что передаёт внутреннее убранство дворца, упоминает пару слуг, что-то про Мина… Без конкретики. Ничего революционного или интересного, я по этой херне даже материал не напишу. Я ожидал минимум один золотой унитаз, а он пишет про каких-то там девок из прачечной. — Нда… из этого даже шуток лишних не придумаешь. — Юморист из тебя и без того никудышный, — фыркает Сабал. — Ну-у-у, это как посмотреть! Я, конечно, не хвастаюсь, но кто из троих здесь присутствующих пять годиков назад написал «Пэйгей» на стене Королевской крепости? Я клянусь — этот пидор до сих пор с этого бесится. — Бхат, ты очень много говоришь и не по делу. — Меня мать не любила, что я сделаю? Надо же как-то компенсировать. — Меня тоже, кстати, — Рей пожимает плечами. — Я всегда говорил, что самый богатый человек в Кирате — это семейный психолог, — он хмыкает, а затем переводит взгляд на Сабала. — Тебя-то вообще выкинули. После этих слов выражение лица Сабала меняется — он хватает Бхата за шиворот и с размаху бьет спиной о стену. Тот поднимает руки вверх и нервно улыбается. — Всё-всё-всё, я успокоился! Не надо, начальник! Пошутили и хватит! — Ты не уважаешь никого, кроме себя, Бхат. Если хочешь, я тебя заставлю, — он толкает его ещё раз и отпускает. Не дожидаясь, пока он оклемается, Сабал забирает записи Раби Рея и покидает помещение. Даршит неловко перекидывается двумя словами с журналистом, прощается и выходит, следуя за Сабалом. Только в машине он осмеливается заговорить с ним снова: — Раньше ты на такое даже не реагировал. Тебя каждый второй называл сыном шлюхи, когда ты только пришёл в Золотой путь, и у тебя ни один мускул лица не дёргался. Теряешь хватку. Не то чтобы я не понимал причин: напряженная ситуация на Севере, уход Гейла, к тому же у тебя ломка… Я в курсе. Это реально не просто. — Меня просто не надо провоцировать. — Но проблемы, так-то, не исчезают. Они прибавляются. И Гейл из них не самая насущная. Уверен, с ним всё в порядке. Не веришь мне — можем съездить к тому, кто там тоже жил, и спросить у них, каково им было во дворце. И я не про твою большезадую красотку — она наглухо отбитая. Замечая косой взгляд, он тут же поясняет сказанное: — Сабал, она рассказывает всем, что Пэйган «читает мысли». Будем честны — она сумасшедшая. Ну или… слишком впечатлительная, если хочешь. — Она пошла в мать. Вот и всё, — произносит Сабал в ответ и на этом разговор кончается. На половине пути Даршит внезапно сворачивает дорогу, ведущую вдаль от Банапура. Сабал косится на него и тот объясняется: — Поедем к Неру. Она была там, сможет что-то рассказать, заодно тебя успокоит. — Неру… Не знал, что она жила во дворце. — Ещё когда служила. Помнишь тот неудачный налёт, когда отряд повязали и только я успел сбежать? С оставшимися работал этот урод Гэри, королевский сосунец. Думаешь, такую красотку, как наша Неру, не приткнули бы где-то во дворце — изображать часть интерьера? В памяти отражалось что-то подобное, но лишь фрагментарно. Сабал плохо помнил эти события. — Она пробыла там не так долго. — Зато она не поехавшая. И у неё хорошая память. Вскоре они уже оказались у её дома. Они застали её внутри за кормлением сына. Завидев их на пороге, она обратилась к Кире, игравшей у её ног с нитками и попросила поиграть в другой комнате. Как только та ушла она сказала, обращаясь к Даршиту: — Сигарету выкинь. — Сиськи спрячь, — мгновенно ответил он. — Если что-то не нравится, придется подождать, пока я закончу, снаружи, — он обворачивает рукав блузы вокруг головы Вишну так, чтобы она закрывала ему уши. — Или смирится и перестать выебываться. Даршит смеется, и она бросает на него взгляд. — Ты теперь в моём доме, Бхат. Ты должен целовать мне ноги только за то, что я позволяю тебе здесь находится. — О-о-о, Падмавати внезапно отрастила себе яйца и перестала быть терпилой. У-у-у, как стра… — он замечает также неодобрительный взгляд Сабала и немного сбивает спесь, — как уважаю, в смысле, — он театрально поклоняется и выкидывает сигарету из окна. — Сделал. Теперь будешь говорить? Намджи сняла браслет с руки и начала махать им над головою сына. Вишну отчаянно махал ручками и кряхтел, но всё никак не мог ухватиться за блестящий предмет. — Я успел забыть, что ты была в плену Гвардии, — произносит Сабал. — Это было слишком давно. Ещё до того, как я обвенчалась. Да и пара месяцев — невесть какой срок. — Тем не менее, за него ты успела побывать во дворце. Что ты можешь сказать насчёт этого… Гэри? — У него даже имя как у отсталого, — фыркает Даршит. — Гэри… — она хмурится, размышляя. — Помощник короны. Жесткий и твёрдый, как железная балка. Умереть готов за корону, но и с ним можно договорится, если предложить ему взаимовыгодный обмен. Вот только стоит учитывать, что выгоду он делит с Пэйганом исключительно всегда. Не такой плохой мужик, на самом деле — он допрашивал меня очень гуманно. А ещё он угощал меня пивом. — Ну просто само очарование. — Аджай — хороший мальчик. Он сможет с ним договориться. — Допустим, — Сабал отмахивается. — Он также пишет про какую-то Матрику. — Её не знаю. Он ведь недавно поменял прислугу, так? — Если это та Матрика, о которой я думаю, то я что-то по ней слышал… Бхат задумчиво чешет подбородок. — Мы с ребятами иногда останавливались в её деревне. Кажется, и у меня в отряде кто-то даже был с ней помолвлен. Северянка, в детстве путешествовала с отцом, осела в родной деревне, была несколько раз помолвлена. Этот несчастный, которого она бросила, говорил, что она «отличается красотой и остроумием». Первое Пэйгану должно было понравится, второе — нет. В любом случае он её имеет, в этом я уверен. — Мин не спит с прислугой. Ну, обычно. Он считает их «нечистыми». Во всех смыслах. — Она дочь шерпы. Ты сама знаешь, чем разъезжие девки зарабатывают на жизнь. — Не её вина. — Уверен, она ещё принесёт проблем. Такие как она соблазняют мужчин и тянут их в пропасть блуда. — При всём уважении к нашему любимому мальчику, но Аджаю такое не страшно, — она улыбается и прикладывает руку к груди. — …Да. Ему такое не страшно, — вздыхает Сабал и обходит её со спины. — И всё-таки… Что же по Пэйгану? Какой он? Она вздыхает и поднимет взгляд к потолку, вспоминая о чём-то своём. — Тиран и обманщик. Такой же недолюбленый, как и Бхат. — Я бы разозлился на тебя, если бы… — Мне плевать на твои «остроумные» замечания, Даршит. — …это не было правдой. Ей, дай мне хотя бы пошутить! — Это тебе не игра. Здесь не всегда должно быть весело, — шикает она и встаёт, поправляя блузу. Вишну что-то недовольно мычит и махает кулачками, пока она укладывает его обратно в корзину. — Но он тоже умеет быть джентльменом. Аджай с ним справится, будь уверен. Подобно снежному барсу, противостоящему снежной лавине, он ловко обойдет его острейшие углы, чтобы в итоге оказаться на вершине… или какое-то такое дерьмо. А теперь попрошу меня оставить — у кое-кого из нас есть работа… Вскоре они оставляют её одну. По пути до машины Даршит нагоняет Сабала и приободрительно хлопает его по спине: — Я лишний раз стараюсь с этой мразью не пересекаться, но ты меня вынудил. Это всё было к тому, что не развалится твой Гейл. У него талант находить себе неприятности, но талант выпутываться из них всё-таки как-то превозмогает. После он обгоняет его и Сабал долго думает над его последней фразой. Вздыхая полной грудью, он отвечает, словно сам себе: — Подумать только, а ведь два года назад я поднимал его из луж и называл алкоголиком. Лучше бы он продолжал по ним барахтаться, но был здесь… Стоит лишь надеяться, что он цел и здоров. Из панорамного окна было видно сад, потому было довольно легко наблюдать за тем, что творилось снаружи: например, можно было заметить, как сменялся патруль, или как редкие птицы прыгали туда-сюда в низкой траве. Или как этих же самых птиц прогоняли гвардейские ротвейлеры — все пятьдесят килограмм преданности короне с обрезанными хвостами и ушами. Именно после этих тварей Аджай перестал любить собак, а из кошек в Кирате оставались только ирбисы, которые сами были не против попрогонять Аджая. Он бы ещё долго наблюдал за тем, что происходило во дворе, но продолжаться так больше не могло — стоило выйти и заняться делом. Этим утром Аджай проявил неслыханное любопытство и открыл для себя мир туалетного столика в его комнате, скромно стоящего в углу и особо не отсвечивающего. Там лежали гели для душа, шампуни, кондиционеры, крема и всё это добро он толком не знал, как использовать. В его жизни до этого существовало разве что мыло и одноразовые флакончики, которые он воровал из отелей, в которых подрабатывал уборщиком номеров. Этого мало, но ему хватало, чтобы выглядеть прилично и не пахнуть. Как ему было использовать всё это свалившееся на него счастье? Любопытство воина было вызвано в первую очередь тем, что ему давно пора было бы как следует постричься: за время пребывания в Кирате его волосы немного испортились. Даже борода, которая никогда не требовала особого ухода, казалось, стала выглядеть хуже. Пусть сама ситуация была неприятной, но для темы на разговор неплохо подходила. Он, может, и не заморачивался бы, если бы не эта нужда: без этого Гейл толком не знал, о чём ему говорить с Пэйганом. Вернее, с Пэйганом Мином. «Императором, ебать его с присвистом», как сказала однажды Мэри, успевшая сбежать от этого кошмара. Сейчас он понимал, о чём говорили две сестры. Аджай действительно видел, к чему они вели. Пусть их слова были просто угрозами и издевательскими шутками, где-то они отбивались эхом в его сознании. Пэйган был королём, был его врагом, был его другом, внезапно, даже был ему практически приёмным отцом — в том мире, который они делили с Ишвари когда-то. Аджай не помнил Пэйгана таким, каким он был тогда, но он, несомненно, помнил маму, и оттого не сомневался: если у неё получилось найти в нём что-то особенное, за что его можно было бы любить и хотеть прожить с ним всю жизнь, значит и Аджай сможет найти что-то, — что-угодно, — о чём с этим человеком можно было хотя бы поговорить. Даже если это была такая глупая и невзрачная тема. Он ведь называл его своим другом. Нужно было только попробовать. В дверь постучались и Аджай повернулся. Из-за двери выглянула служанка, она быстро пролепетала приглашение и тут же убежала: — Король хочет вас видеть. Он находится в переговорной комнате. Аджай не стал терять времени и тут же вышел за ней. Найти Пэйгана не составило труда: он обнаружил его сидящим за столом, эмоционально переговаривающегося с какими-то людьми азиатской внешности. По тону невозможно было определить, ругался он с ними или нет, но это явно не были его друзья — видимо, какие-то деловые партнёры, может быть, такие же наркобароны. Он тут же про себя дал им клички: мистер Розовый, мистер Оранжевый и так далее, и таким образом развлекался ещё пять минут, пока ждал, пока поток красноречия Пэйгана и его гостей не иссякнет. Самому Аджаю Пэйган подал знак: мол, «Подожди». Его присутствие не напрягало никого: все здраво судили, исходя из его внешности, что гость не понимал ровным счётом ни единого слова. Единственный раз, когда на него обратили внимание, это когда азиат, приближенный к Пэйгану, в странном красном галстуке в фиолетовую полоску, указал на него и спросил у Мина: — Jiāhuo. Wǒ yǐqián zài zhèlǐ jiànguò tā. Pú rén (Пер. трад. кит.: «Парень. Я видел его здесь раньше. Слуга?».)? Тот окинул взглядом на Аджая, оценил его внешний вид, пожал плечами и ответил: — Jiētóu xiǎohái (Пер. трад. кит. — «беспризорник».). — О-о-о… — сочувствующе протянул тот. — Zài jiē shàng jiē tā (Пер. трад. кит.: «Подобрал его на улице».). — Zhǔ shì réncí de (Пер. трад. кит.: «Господин милостив!».)! — Xièxiè, xièxiè (Пер. трад. кит. — «спасибо».)… — Wǒ gàosù tāmen — nǐ bùyào hé zhèyàng de dàocǎorén shuìjiào (Пер. трад. кит.: «А я им говорил — ты не стал бы спать с таким пугалом».). Они оба гадко засмеялись и тот хлопнул его по плечу. Аджай мысленно сделал себе заметку — на другой такой случай у него должен быть готов какой-нибудь онлайн-переводчик, с которым он мог бы влиться в этот мир, в котором Пэйган существовал отдельно от него. Зато, когда Пэйган перешёл на английский, ему удалось оценить, как сместился его акцент. До этого он никогда не замечал, что он у Пэйгана вообще есть — настолько хорошо он говорил на английском. Оказывается, было довольно-таки интересно наблюдать за этим человеком тогда, когда он не концентрировался на тебе целиком и полностью. — Привет от меня Тао, — он любезно улыбнулся им, встал и прошёл к выходу. Аджай уступил ему дорогу и вышел за ним, сопровождаемый отчего-то радостными воплями китайцев. — Не обращай на них внимания, просто старые знакомые приехали разобраться с некоторыми вопросами. — Ты хотел меня видеть? — сразу спросил он. — Да-да-да, пойдём, — Пэйган приобнял его за плечи и повёл за собой по коридору. Он выглядел немного задумчивым, но не переставал улыбаться, пока они шли. — Я как раз собирался тебя искать. — Ты меня искал? — он посмотрел на него и приложил руку к груди. — Какой ты милый, Аджай. — У меня есть пара вопросов… — Изумительно, я в восторге, — перебил он его, — послушай, солнце моё, у меня для тебя есть парочка… м-м-м, дел. Пойдём, я тебе покажу. Пэйган доводит его до поворота, после чего обходит его и берёт за руки. — Мальчик мой, не обижайся, но за столом тебя называли пугалом… Аджай смущается и немного краснеет. — Не нужно так смущаться, ты выглядишь не так уж и плохо. Поверь, на их мнение мне плевать. Они? Пф! Как будто я запомню, как их зовут. Дело не в них, а в том… «Что-то новенькое». — …что я с ними полностью согласен. «А. Естественно». — Но у нас с тобой есть шанс исправить это досадное обстоятельство. Мы можем подчеркнуть не только твою внутреннюю, но и внешнюю красоту… Он доводит его до места и отпускает. — Вперёд. Пэйган указывал на дверь. Аджай молча стоял напротив, не слишком понимая, что от него требуется. — …Что за дверью? — тот с подозрением на него покосился. — Комната. Аджай смотрит на него несколько секунд, прежде чем замечает, что к нему за спиной подошло два охранника. Он косится на них, затем снова на дверь. — Тебе понравится, я обещаю! Он тянется к ручкам и открывает тяжелые двери. Внутри видит стеллажи с одеждой и несколько служанок. Одна из них уже обвесилась тканями. Осознание мгновенно ударяет в голову — это была гардеробная. Поняв это Аджай мгновенно пятится, но охрана хватает его под руки и тащит внутрь. — Пэйган, не надо. — Ты даже не представляешь, насколько тебе это надо. Он оглядывается на него и тянется, но тот уклоняется. — Умоляю, просто отправь меня в Дургеш… — Легко не отделаешься. Новоприбывшую жертву тащат на стул, где с него снимают обувь. После одной унизительной процедуры переходят сразу к следующей, не давая наёмнику опомниться: его вытаскивают на подъём и несколько служанок, около пяти, — Аджай не мог их подсчитать, учитывая количество рук, тянущихся к нему, — стали тут же стаскивать с него верхнюю одежду, попутно перешёптываясь на смеси киратского и английского. — Воу-воу-воу, дамы, полегче! — он пытается удержаться на ногах и при этом как-то отбиваться, но получается так себе. — Брюки ему пойдут… — Я не ношу… — он не успевает договорить, как с него снимают куртку, — брюки. — Ну так будете, — утвердительно говорит одна из них и ещё несколько хихикают. Служанки стаскивают с него рубашку, а затем, поддерживая дезориентированную жертву со спины. — Пожалуйста, хотя бы штаны оставьте! — Они — часть проблемы. — Тогда давайте я сам сниму! — Это что? Аджай вздрагивает, выпрямляется, девушки расступаются. Пэйган указывал на шрам на боку. — Он отвратительный! Кто делал тебе шов? — Не помню, это было слишком давно. — Ох, выглядит так, будто кто-то вылил кислоту на ванильное пирожное. И много таких у тебя? — Типа того. Пэйган вздрагивает отвращении и отворачивается. — Тогда мне не интересно. — П-подожди, не оставляй меня с ними! — Нет-нет-нет, ты сам сказал, что мужское внимание — не твое, а я не хочу смущать своего гостя, — перед выходом он поворачивается и взмахивает рукой в его сторону. — Он весь ваш. Развлекайтесь, «мистер Гейл». Служанки снова хихикают, прикрывая рты и поправляя съехавшие из-за активного сопротивления Аджая сари. Тот уже готовиться спасаться через окно. Ведущее на задний двор дворца, но через дверь, прямо перед Пэйганом, приходит Матрика, неся на руках какую-то одежду. Тот провожает её взглядом и задерживается в проходе. — А ну разошлись, шлюхи, — шепчет она, проходя мимо подруг. — Мы здесь работать пришли. — Привет, — Аджай неловко здоровается. — Доброе утро, как спалось? — она произносит это язвительно и улыбается, а после улыбка резко покидает её лицо. Она передаёт одежду стоящей рядом служанке, становится на одну плаху с ним, обматывает его измерительной лентой вокруг талии и меряет что-то. — Вы набрали немного веса… Два килограмма пятьсот грамм, если быть совсем точной. Костюм должен подойди, но воротник рубашки может давить. — А… окей. «Костюм?» — одна мысль об этом вызывала в Аджае истинный ужас. Не давая жертве опомниться Матрика обходит его со спины и вновь что-то меряет, растягивая ленту от шеи к бедрам. — Так и не выросли за это время? Мальчика плохо кормят? — она шепчет это, так, чтобы слышал только он, и это вызывает в нём… странные чувства. — Что за напряжение? Расслабьтесь, — она легонько хлопает ему по спине, а после пробегается по ней кулачками. Аджаю щекотно, так что он начинает посмеиваться, а после оглядывается на дверь и прокашливается. Вскоре она уходит, а на Аджая накидывают лёгкий белый халат, чтобы он не замёрз, стоя посреди гардеробной. Тогда же Пэйган новь подходит к нему и улыбаясь спрашивает: — Как я раньше этого не увидел? — О чём ты? — тот сразу напрягся. — За завесой твоего бесконечного выпендрежа, который я терпел порядка двух лет, всё это время скрывался маленький миленький маменькин сыночек. Мин резко подходит к нему и уже протягивает руки, чтобы защекотать его, но Аджай исчезает из его поля зрения быстрее, чем он успевает моргнуть. Он озадаченно оглядывается и замечает его уже за своей спиной, что его слегка будоражит. — Какой ты ловкий! — Я уже оказывался в ситуации, где мне приходилось убегать голышом — не вынуждай меня оказываться в ней снова. — Серьёзно? — он поворачивается к нему, параллельно задумываясь над тем, помнил ли он сам подобные эпизоды из жизни подопечного. — Было пару моментов. Один раз у Нур, другой — от яка. Может быть ещё были, но я уже не вспомню. — Дорогуша, ты удивишься, для какого количества жителей этой планеты побег от кого-то голышом покажется уникальным, незабываемым опытом. Каким образом так вышло, что ты не вспомнишь их все? — Мой… друг, хороший, иногда подбивает меня на… интересные идеи. Их короткий разговор прерывает прибывший дизайнер. Не просто дизайнер — «Ерикс, мать его, Ши», как выразилась одна из служанок. Как и подобает дизайнеру, он лишь посмотрел на конечный результат работы, когда Аджая уже переодели в тот самый костюм, о котором говорила Матрика. Он выглядел просто и смотрелся хорошо: классические чёрные брюки, туфли, белая рубашка с тонкими, вышитыми золотом линиями на плечах, имитировавших древесные ветки. Служанка не слукавила — воротник действительно жал. В целом все ощущения были странными, но это итак было понятно — эта одежда не была такой подвижной, как его старые штаны и куртка с олимпийкой. — Как себя чувствуешь? — горделиво спросил Пэйган, любуясь результатом. — Будто на выпускном, снова, — ответил Аджай и расстегнул верхнюю пуговицу. — Ты перестанешь быть таким строптивым, когда поймёшь и примешь всё удовольствие от того, чтобы одеваться красиво. Он похлопал Аджая по плечу и отвёл дизайнера в сторону, чтобы что-то обсудить. Гейл простоял на платформе ещё какое-то время, привыкая к новому «образу», ожидая, пока Мин освободиться, но после разговора тот сразу же выходит. Аджая окликает его, но он не возвращается. «Занят», — думает он, оставаясь стоять на платформе в неудобном костюме. Вот и поговорили. С последних событий прошло несколько дней. На Рату Гадхи было шумно: в последнее время было много работы, практически вся связанна с возвращением контроля над городами, ранее подвластным Золотому пути. Также там временно держали жителей Лумтса, ныне лежащего в руинах. От всеобщего движения укрыться можно было только в тени склада, чей задний двор служил неофициальной курилкой для здешних солдат и слуг. Именно там отдыхающего Гэри находит ассистент Юмы — Ливэй. Тот не обращает на него никакого внимания, пока он напрямую не суёт ему под нос некий свёрток бумаги. Гэри хмурится и берёт его в руку. — Что это? — спрашивает он на выдохе, сигаретный дым на несколько секунд обнимает свёрток. — Из загробного мира написали. — В смысле? — тот смотрит на него. Азиат лишь поднимает руку и указывает вниз, к земле. — Снизу. Гэри призадумался. На их сленге фраза о том, что «постучались снизу» обычно относилась ко всему, что связанно с Золотым путём: например, выписывался указ, спускался ниже, превращаясь в поручения, распространялся по солдатам и так далее — конечным получателем так или иначе были «террористы» из Золотого пути. Но в таком случае это было очень странное утверждение. — Пришёл ответный отчёт. Его пытались передать сегодня, в Уткарше, через местное сопротивление. Мы полагаем, его пытались передать Гейлу, — уточнил Ливэй. — Тут какие-то странные сведения. Непонятно, кому они могут быть нужны, но Гейл странный фрукт — может, для него это важно. Гэри так на него смотрел, будто хотел спросить: «Ты угашенный?» Но вместо этого он просто развернул лист и ответил: — Какой ответный отчёт? Где ты видел, чтобы доносчики получали ответные отчёты? Ливэй работал не так давно, так что к его утверждениям всё ещё относились довольно скептически. Может, это была какая-то другая записка. Почему решили, что она именно к Гейлу? — Генеральша Лау это уже видела? — Естественно она это уже видела. — Не стоило показывать, — он вздохнул. — Почему? — Сначала надо понять, от кого, куда, кому и зачем, а уже потом делать выводы. — Она всё равно не сочла это интересным. И я её понимаю — там просто странные записи вне контекста. Сначала Гэри отмахнулся от этого: молодая кровь, ничего не умеет, не понимает — с Гейлом никогда ничего не «бред» и не «просто», но когда он вчитался в то, что там было написано, его лицо исказилось в гремучей смеси разочарования и озадаченности. Он повернулся к Ливэю, взмахнул бумажкой и спросил: — Погоди. Это всё? Ничего больше не было? — Не было, — тот пожал плечами. — Вы проверили доносчика? — Мы прослушивали канал, по которому это передавалось. Это всё, что они надиктовали. Сейчас разбираемся с доносчиком, но он вряд ли знает больше. Ливэй работал здесь не так давно, всего два года, — ничтожный срок для ассистента, — но таким озадаченным Гэри видел впервые. Тем временем во дворце проходила битва добра со злом, где на стороне добра выступал, внезапно, Пэйган, пытавшийся облегчить жизнь любимому гостю, а на стороне зла — Аджай, вовсе не позволявший облегчать для себя эту самую жизнь. — Верхняя пуговица держится на одних молитвах. Один резкий поворот, и моя грудь затмит блеск твоей золотой статуи. — Ну, этого, очевидно, мы допустить не можем и должны приложить все усилия, чтобы избежать подобного исхода событий. — Че? — тот поднял на него озадаченный взгляд. — Расстегни её и поправь ворот, «че». Ещё несколько минут Аджай страдает в безуспешных попытках привести себя в порядок, пока Пэйган не вздыхает и не повторяет: — Расстегни первую пуговицу и поправь ворот, Аджай. — Так никто не делает. — Я так делаю. — Это неправильно. Мама говорила, что все пуговицы должны быть застёгнуты… — Это если на тебе есть галстук, понимаешь? Бабочка, на худой конец. — Мама говорила… — Мама не носила рубашки! Внезапно, зазвонил телефон. Пэйган берёт трубку и через пару секунд передаёт трубку Аджаю. — М-меня? — тот слегка удивлён и берёт трубку в руки. — Ало? — Мистер Гейл, вы сейчас не заняты? — оттуда раздаётся голос Гэри. — А… нет? — Какое удачное стечение обстоятельств. Вы не могли бы прогуляться? Он озадаченно смотрит на Пэйгана, но тот, судя по заинтересованному выражению лица, тоже не в курсе причины происходящего. — Ну… можно. — Прогулка вам бы не помешала. Можете спустится к крепости, например. — …Да, наверно. — Чудесно. Удачной вам беглой прогулки. Он отключается и Аджай отдаёт телефон Мину. — Что ты так дрожишь? — его голос склизкой змеей оборачивается вокруг шеи Гейла, словно насмехаясь над ним. — Последний наш с ним разговор прошёл… не очень хорошо. — Мне даже интересно стало, что такого ты сделал на этот раз. Иди. Не бойся — никто не станет в тебя стрелять. Придешь и всё расскажешь. Не теряя ни минуты, Аджай быстро спускается к крепости, где его проводят в административный центр — штаб, проще говоря, где его уже ждёт ассистент, командир какого-то отряда и сам отряд — все их Армии короля, киратцы. Гэри приглашает Аджая присесть за рабочий стол и тот без лишних слов повинуется, стараясь не обращать внимания на напряженную тишину, повисшую в воздухе с момента его прихода. Сам Гэри и вовсе не смотрел на него, концентрируя взгляд на собственных руках, в которых что-то крутил. — Мне в руки попал один интереснейший артефакт. Признаться, я видел многое, но никогда не встречался с доносчиками, которые получают ответные доносы. Аджай внезапно чувствует, как его ноги коченеют. — Одно из лиц, а конкретнее — вот это, — он хлопает по плечу рядом стоящего мужчину, у которого было не лицо, а сплошная рана, — которые вы использовали, чтобы передать тот неудавшийся отчёт, недавно попыталось проникнуть во дворец, чтобы передать вам этот кусок бумаги. Это записка от террористической организации… — Дай! Расслышав лишь первые слова из аббревиатуры Аджай подскакивает с места, чем заставляет охрану напрячься ещё сильнее и снять оружие с предохранителей. Только эти щелчки, разнесшиеся по комнате, и заставили Гейла усидеть на месте. Впрочем, они определённо не сбавили его энтузиазма: он не помнил, когда последний раз просил кого-то о чём-то так же жалостно, как сейчас вымаливал Гэри дать ему записку от Золотого пути. — Дай мне! Ну, пожалуйста! — Само собой, мистер Гейл, — он слегка успокаивает его, только чтобы в следующий момент произнести это, — но для начала я его прочитаю сам… Он разворачивает записку, прокашливается и читает вслух: — «Рада вновь слышать от тебя вести. Твои данные нам пригодятся. Бхадра не выходит из храма, не даёт ответа по поводу статуса Тарун Матары. Намджи цела, видела Вишну — некрасивый, смотрит на всех с презрением, здоров. У нас конфликт с беженцами с Севера, связано с Кирой, описывать пока нет смысла — ничего не ясно. Хёрк вечно заходит и спрашивает, когда ты вернёшься. Дональд и Реджинальд утверждают, что с удовольствием уберутся к твоему возвращению. Я им не верю. Люди спрашивают, где ты. Бхадра хотела бы, чтобы ты вернулся к её дню рождения, но мы сказали, что это бред. Шифон заебал, Лонгина тоже, но оба ходят улыбаются — единственные из всех, кого я вижу счастливыми. Скучают по тебе. Сабал мрачный. Пытался написать тебе целый манифест, я остановила его. Я держусь. Пока всё тихо. Держись». Прочитав это, он молча сворачивает лист и сцепляет руки вместе, смотря на Аджая снисходительно. На несколько секунд воцаряется мёртвая тишина, на лицах солдат видно непонимание того, что, чёрт возьми, им только что прочитали. «Чё пялитесь?» — спрашивает Аджай про себя, косясь на них. В итоге помощник таки подаёт голос: — Когда я говорил о тёплых отношениях, поддерживаемых вами с Золотым путём, я не думал, что вы успели составить такие близкие связи со столь многими людьми… Вы правда затеяли это всё ради такой мелочи? — …Я не знал, что мне делать и решил, что это будет выходом, — Аджай не знает, что ещё ответить. Гэри смотрит на командира, стоящего рядом с ним с точно таким же озадаченным лицом, улыбается и произносит на чистом киратском: — Main aur bhee sharminda hoon ki main bahut gusse mein tha (Мне даже неловко, что я так злился). После этого они оба взрываются смехом и Аджай подскакивает на месте. За ними повторяют солдаты, и вот уже комната наполнена смехом, адресованным конкретно против самооценки Гейла. Командир и вовсе не стесняется сыпать соль на рану: — Pooree tukadee chauntees, jaise ki ek taar par, paanch poshaakon mein ek pankti mein chalatee hai, sirph isalie ki kutte ke is bete ne yahaan apane lie ek patraachaar kee vyavastha kee (Весь отряд тридцать четыре как по струнке ходит в пять нарядов подряд только потому, что этот сын собаки устроили себе тут переписку)! Под всеобщий восторг от появления причины смеяться над Гейлом тот не выдерживает и таки встаёт из-за стола, слегка сбивая пыл солдатни: — Че вы ржете? Что смешного? — он привлекает к себе внимание. — Они — моя семья! — он пихает стоящего рядом солдата в плечо. — Ты, например. Ты весть от жены не хотел бы получить? — Aur patnee kaun hai Amita ya Sabal (А кто тут жена, Амита или Сабал)? — интересуется он на киратском, так что Аджай даже не понимает, что он сказал. — Kuchh mujhe bataata hai ki yah Hark hai (Что-то мне подсказывает, что это Хёрк), — поддакивает второй. — Hark! — вмешивается ещё один где-то в толпе. — Bevakooph nahin jisane hamase judane kee koshish kee kyonki usane socha ki ham pratirodh kar rahe the (Не тот идиот, что пытался к нам записаться, потому что думал, что мы и есть сопротивление)? Под такой веселый тон встречи Гэри что-то говорит командиру, тот берёт пленника с изуродованным лицом под руки и выводит на улицу. Он следует за ним, напоследок сказав Аджаю: — Посидите здесь, я скоро вернусь. Аджай покорно ждёт их, недовольно бурча себе под нос. Его и без того плохое настроение пошатывается сильнее, когда с улицы доносятся отзвуки автоматной очереди. Он не говорит Гэри ни слова всю дорогу, пока они не оказываются у ворот, откуда их должны будут забрать патрульные на машине, чтобы спокойно довезти до дворца. Только там он позволяет стрессу взять над ним верх и выдаёт: — Тебе это доставляет какое-то удовольствие? — Лучше подождать машину, чем подниматься пешком, согласитесь. — Ха-ха. Я не об этом. Ты выставил меня на посмешище перед всей Армией и Гвардией. — Это просто результат вашего выбора. Как я могу быть виноват в том, что у вас отсутствует понимание того, как работает политика? Аджай вздыхает и опирается спиной о стену. Тот уточняет: — Они смеялись так громко, потому что у них сломался шаблон. Вы представляете, сколько о вас здесь говорят? Какая у вас репутация? Вы, конечно, не самый кровожадный боец Пути, но встреча с вами — это гарантированная смерть. И это не говоря про убийство коллаборанта Неру, которому вы предательство не простили. — Он сам на меня напал! — выкрикивает он. — Мудак бы выжил, если бы не вынудил меня прострелить ему башку. Он проходится руками по лицу пытаясь привести себя в чувства. — И что, они типа… считали меня крутым? — тот кивает в ответ. — Мы уже виделись до этого, но тогда вы были без сознания и сейчас я могу сказать, что и сам представлял вас другим. — Ну, значит, авторитет, добываемый годами, официально просран. Спасибо, — тот изображает недо-реверанс в благодарность. Гэри молча достает письмо и разворачивает его, перечитывая. — Я не думал, что вы говорили правду. Мне казалось, это было какое-то очень странное оправдание. Аджай выхватывает записку и трясёт ею у него перед лицом: — Ты убил человека за это. Убил человека, вот за это. Тебе самому с этой мыслью нормально живётся? Тот лишь хмурится и мотает головой: — Нет, это было не так. Его казнили по другой причине. — Объясни. Он снова мотает головой. — Слишком долго рассказывать. Много профессионального сленга. Аджай разводит руками. — Я сдаюсь. Строить с тобой диалог — невозможно. На этом разговор официально заканчивается. Вскоре их забирают и подвозят прямо ко дворцу. Они поднимаются, заходят на второй этаж и проходят в кабинет к Пэйгану, глаза которого при их появлении засверкали: — Наконец-то. Что случилось? Почему Гэри выглядит расслабленным? Ну, помимо того, что он закинулся викодином с утра, естественно. — С меня весь пост ржал, — Аджай кладёт записку ему на стол и отходит. — Можешь тоже посмеяться. Пэйган не церемонится с предоставленной возможностью и сразу же начинает вчитываться. Правда, так же быстро он путается: — Что это, чёрт побери? Гэри! Что эта херня значит? — Пришел ответный отчёт от друзей мистера Гейла. — Какая прелесть. А почему он… выглядит… так? — Это не совсем отчёт, скорее записка. Судя по всему, написана Амитой. У Пэйгана мгновенно загораются глаза. — Ре-ально? То есть вся эта история про поддержку связи ради друзей — это правда? Он кивает, Аджай закатывает глаза и Пэйган продолжает читать. Дочитав он выдаёт лишь снисходительное: — Го-о-осподи. И весь этот шум из-за вот этого? Пэйган поднимает взгляд на Аджая, сидящего на кушетке у стены. Вид у него был печальный, словно вся тяжесть снега с киратских гор переместилась ему на плечи. Пэйган встаёт, обходит стол и приободрительно хлопает его по плечам, произнося: — Не надо хнычить. Ты привыкнешь к этому месту. И никакие Бхадры больше не будут иметь значения… Аджай одёргивает плечо, выпрямляется и наконец-то тоже смотрит на него, только исподлобья. Затем он резко отворачивается, будто ему стало плохо. В ответ Пэйган лишь фыркает и отмахивается: — Как хочешь. Он поворачивается к Гэри и спрашивает: — Ты достал того урода, который пытался это передать? — Помощник Лау нашёл одного связного из цепи. — И? — Избавился от него. — Расстрелял за бумажку, если быть точнее, — Аджай скрещивает руки на груди. Он не знал, как ему после этого смотреть в глаза родственникам связного, который погиб из-за него. — О, мистер Гейл снова с нами! — Мин вскидывает руками в радости и вновь поворачивается к Аджаю. — Прервал обет молчания, какое счастье. Но, стоит ответить, вряд ли это было «за бумажку». Обычных лазунчиков сперва берут в плен. Садят в камеры, запугивают… Потом к ним прихожу я, элегантно дефилирую мимо, говоря что-нибудь грозное, наблюдая за тем, как эти твари вздрагивают от каждого моего шага… — И какая могла быть причина для того, чтобы тебе отказали в таком удовольствии? — тот специально кривит речь. — А ты спроси у него. Гэри! Почему убили связного? Тот вздыхает и произносит: — Он бхатёнок, босс. — А-а-а, — произносит он в ответ. — Ну, тогда нахер его. — Кто? — Аджай хмурится. — Бхатёнок, — повторяет помощник. — Работает под руководством Даршита Бхата. Вы же работали с ним? Курсируя среди воспоминаний Аджай не находит никаких воспоминаний про этого человека, разве что далёких упоминаний от Амиты и Сабала. — Не особо. Он на Севере заправлял, а я больше на Юге тусовался. Что он такого сделал? Гэри закатывает глаза и это приводит Мина в ещё больший восторг. — О! Он так делает, когда ему стыдно или неловко. — Это долгая история. — Расскажешь её попозже. — Я… да, — он даже не пытается сопротивляться неотвратимой судьбе. — Ты своё дело сделал. Можешь идти. Скоро он покидает комнату, оставляя их наедине. После его ухода Аджая ощущает себя немного лучше и даже произносит: — Он просто ублюдок, такой же, как и они. Ему в кайф было убить этого парня, вот он и это сделал. — М-м-м, — протягивает Пэйган, присаживаясь в кресло, — какой интересный анализ. — Он готов что угодно спиздеть, лишь бы самому себе казаться лучше, чем другие. — Аджай, солнце, этот мужик не умеет врать. Он может увиливать, путать, недоговаривать, но врать он не будет. По крайней мере мне. Аджай закатывает глаза и поднимается с кушетки. — Не буду мешать… — Ты никогда не мешаешь, — мурчит он в ответ, а затем внезапно выдаёт, — в отличии от твоей шевелюры. Сегодня обнаружил у себя на пиджаке несколько длинных чёрных волос. Не подскажешь, когда собираешься состричь свои локоны? Он застыл и задумался над его словами. Лицо Гейла слегка расслабилось, сам он немного «приземлился» и уже более спокойный голосом произнёс: — На самом деле, я хотел спросить об этом ещё несколько дней назад. — Так чего же не спросил? — Ты был занят, и я… не хотел мешать, типа… — Ну что за дурость у тебя в голове, Аджай?! — он поднимается с кресла и разводит руками. — Я же только что сказал — ты никогда не мешаешь. Забудь это слово, выкинь из своего лексикона! А насчёт стрижки — какое изумительное решение! Всё ждал, когда созреешь. Я даже знаю одного такого человека. Он тебе обязательно понравиться. Он обходит стол, приобнимает его за плечи и направляется к выходу из кабинета. — Пойдём. Я как раз хотел немного с тобой поболтать… Уже когда Пэйган проходит с ним до самой спальни, Аджая понимает, что этот самый человек — сам Мин. Быстро промыв голову в раковине Пэйган садит его за свой туалетный столик и без предупреждения запускает руки прямо в волосы. Аджай вздрагивает и тут же вцепляется своими руками в его — скорее рефлекс, чем страх, что за них сейчас потянут, хотя и такое случалось. Он еле сдерживается, чтоб не вырваться, но тот, несмотря на своеобразную бесцеремонность, обращается с ним очень аккуратно, так что он слегка расслабляется. — Прекрати, убери руки. Ты мешаешь мне сконцентрироваться. Гейл так и делает, и дальше лишь следит за его лицом через зеркало и замечает то, насколько сильно Пэйган оторван сейчас от реальности, пребывая где-то в своих мыслях. — Сиди ровно и не мешкай. Когда волос длинный, укладывать его труднее, — говорит он и собирает их в кучу. — У тебя твёрдый волос и очень сильный пигмент… — Это плохо? — Нет, это как раз хорошо… Он открывает шкафчик сбоку и достаёт оттуда ножницы и позолоченный гребень. При его виде у «клиента» учащается сердцебиение, отчего он вцепляется руками в стул, прекрасно осознавая, что сейчас будь больно и надо будет как-то сдержать позывы размозжить Пэйгану лицо. — Не нервничай, я буду аккуратным. Я много экспериментировал на детях, неспособных дать отпор. Аджай озадаченно хмурится, но Пэйган быстро развеивает догадки: — Имею ввиду, на Юме. Лет тридцать назад. Аджаю тяжело было представить беспомощную Юму. Подобный образ не вырисовывался даже в самых ярких фантазиях, зато её опыт отныне передался и ему. Было больно, но терпимо, и в конце концов вид его удовлетворил — Пэйган обстриг ему отросшие концы и вернул к порядку старого-доброго «ёжика», разве что пшикнул на него каким-то средством, отчего его «иголки» стали непривычно уложенными. — Ощущаю себя тигром, ухаживающим за своим подопечным, — Пэйган улыбается, опираясь о бока спинки стула. — Видишь, каким ты можешь быть? — Вижу. Спасибо, — теперь ему действительно было легче. Он получил, что хотел, ещё и Пэйган повеселел. — Вот почему нельзя было выглядеть так ещё раньше, скажи мне? — он кинул гребень обратно в ящик. — Я лажу по аванпостам, катаюсь в грязи, а не сижу на месте и любуюсь собой. Это просто… не моё. Но всё равно спасибо. Он собирается встать, но тот его останавливает и усаживает на место. — Погоди-погоди, я ещё не закончил… Повернись ко мне. Гейл выполняет просьбу и Пэйган берёт его за подбородок. Он сжимает его немного сильнее, чем требуется, и Аджай недовольно хмурится, но ничего не говорит. Мин проводит пальцем по ушибу на скуле, который всё ещё был виден, пусть уже и не так сильно. — Всё не заживает. Какая досада. Душа болит видеть, как ты мучаешься. А я ведь хочу о тебе позаботиться, ты знаешь это, верно? Он достаёт тюбик с какой-то смесью, вымазывает ею пальцы и проходится ими по ране. Слегка щиплет. Ожидая, пока он закончит, Аджай следит за его неимоверно сконцентрированным взглядом, а после опускается ниже и, к своему удивлению, замечает шрам в виде дуги у ключицы. Он был еле заметным, издалека его разглядеть было практически невозможно. Он даже кажется ему знакомым, но он не помнил, где видел такое. «Это было… где-то в больнице… возможно, когда мы с мамой ещё ходили туда. Не помню», — думает он. — Я так хочу о тебе позаботиться, ты и сам этого не знаешь. Пэйган выпрямляется, заносит руку за спину и что-то достаёт из кармана, а после протягивает предмет Аджаю. В руке у него лежит слегка потрёпанный красный галстук в фиолетовую полоску. Бровь Аджая поднимается вверх, и он тянется к галстуку, спрашивая: — Мне надеть это? Он кажется ему знакомым, вот только непонятно, откуда. Как только галстук сползает ему на руку, он застывает, ведь вспоминает, где видел его последний раз — на том противном китайце, который общался с Пэйганом несколько дней назад и называл Аджая «чучелом». Он хмуро смотрит на подарок, пытаясь осознать, к чему это было сейчас. — Как ты видишь, можно быть изящным, и при этом убивать всякого урода, что посмеет на тебя вылезти. Аджай не слишком понимает, какой реакции Пэйган ожидает. Он, типа… выиграл спор? Но этого мужика, очевидно, убили не сегодня и не вчера. Это было что-то импульсивное, что-то раннее — в стиле Пэйгана. — Я не просил тебя о такой помощи. И о совете тоже. — Не нужно сглатывать обиды, иначе ты позволяешь людям тобой пользоваться. Я не стал. — Я убил очень много людей и как-нибудь разобрался бы, если этот мужик меня бы так серьезно взбесил. Тем более, раз он водиться с тобой, вряд ли у него есть что-то ещё. — Я не говорю про рядовых солдатов или напыщенных богачей — я про твоих «друзей». Суть не в том, что его убили, — он облизывает палец и проводит им по голове Аджая, убирая на место выбившийся локон, — а в том, что это сделал я. Просто потому, как он о тебе некрасиво говорил. — Поздравляю — ты психопат. — Я твой друг, Аджай. Внезапно, он опускает руку ему на голову и взъерошивает ему волосы, сводя на нет всю кропотливо проделанную работу. Аджай резко убирает его руку и выпрямляется. Пэйган лишь улыбается в ответ. — То, как ты не ценишь то, что я делаю… Это так грубо, знаешь. Я просто пытаюсь донести до тебя вещи, пришедшее ко мне через болезненный опыт: можешь говорить, что хочешь, но друзей тоже стоит проверять на вшивость. Ты, к сожалению, тоже в этом недавно убедился. — Мне незачем никого проверять. Не поверишь, но у некоторых есть друзья, которых не хочется пришить. — А-а-ай, — протягивает он, — цепляешь за больное! Вообще-то, это ты перебил половину моих друзей. — Это были твои подданные. — Аджай, среди них были люди, чьи имена я помнил. Поверь мне, это уже что-то. Он обходит его и Аджай провожает его взглядом. Мин продолжает свою пламенную речь: — Расскажи, тебя кто-то обижал до того, что случилось на мосту? — Нет. Ничего подобного не было. — Вообще ни разу? — Сабал мне полностью верит, и он не раз спасал мне жизнь. Один раз, ещё когда шла история с перехватом груза, он зашивал меня, — Аджай вспомнил, откуда взялся тот уродливый шрам на боку, — и спрашивал о том, почему я ему доверяю. — И почему же ты веришь ему? — Не знаю. Я его просто… знаю. Он простой. Возможно поэтому я не хочу с ним общаться. Мне бы не хотелось ему врать, учитывая то, как он мне доверяет. — А вдруг он тебе тоже врёт? — …Даже если так, это должно быть чем-то оправдано. — Я буду с тобой предельно откровенен: мне доставляет особое удовольствие, что он правда, искренне верит в твою невиновность. И что он считает, что ты не убиваешь меня только из-за того, что не решаешься… Но мы-то знаем, что ты не делаешь этого по собственной воле. Эти слова ударяют Аджаю молотом в голову. Ему становиться… весело. То есть Пэйган считает, что он его не трогает исключительно из-за этого? Не потому, что Амита лично дала приказ не делать этого, пока не умрёт Юма? Эта новость его немного раззадоривает, так, что он поворачивается к нему и слегка игривым тоном спрашивает: — А ты что думаешь? Почему я тебя не убиваю? Пэйган делает вид, будто долго думает над ответом, и выдаёт: — Ну, нельзя же лишать мир такой красоты. Услышав смешок, он немного теряется и поворачивается к Гейлу. — Естественно, как иначе. Могу дать ещё несколько умных цитат, чтобы ты вписал их в моё досье и лучше ориентировался в моих мотивах, «дружище», — Аджай привстаёт, опираясь на спинку стула. — Мне не нравится жить во лжи. Я не из тех, кто способен поддерживать ложь долго и также долго себя оправдывать. Такие как я — раскалываются, в конце концов. Но это не отменяет той эйфории, которую я испытываю, когда мне всё-таки удается кого-то обмануть. Потому что все вокруг, блять, считают, что у них всё под ахуеть каким контролем, в том числе я. Но это не правда. Пэйган выслушивает его тираду и в конце хмыкает. — Знаешь, поначалу твоя спесивость меня забавляла, но сейчас она переходит все возможные рамки. Я скажу тебе то, что говорила Ишвари, когда впервые привела тебя сюда: ты привыкнешь, солнце. Привыкнешь и смиришься, что отсюда никуда не деться, и когда ты это поймешь, поверь мне — ты будешь жалеть о своих словах. Аджай отпихивает стул и выходит на середину комнаты, не переставая следить за Мином. — Плевать я хотел, о чём толдычат на крепости, и в особенности на то, о чем говоришь ты: я ни с чем мириться не собираюсь. Я пришёл сюда ради того, чтобы проститься с мамой и понять, чего хочу от жизни, но на деле не испытываю к этому месту ничего, кроме презрения. — Какая жалость, ведь ты ещё нескоро от нас всех избавишься, — он театрально разводит руками. — Придётся как-то научиться жить с этим всем, представляешь? — Кто сказал, что я здесь задержусь? — Разве ты сам мне об этом не говорил? — Когда? — Несколько дней назад за ужином. Аджай вспоминает об этом и морщится. — Я пытаюсь здесь прижиться. Но это место… — смотрит на себя, оглядывается, — …это место меня не принимает. И все, кто в нём есть — тоже. — Уважение надо заслужить, зай. Ты ведь не ожидал, что после двух лет убийств моих людей они внезапно станут тебя уважать? Услышав это Аджай легонько прикасается к своей щеке, которая ещё болела после удара. — Я не собираюсь налаживать с ними контакты. Тем более, у меня нет и шанса — Юма меня просто ненавидит. Она меня терпеть не может, — на этом моменте он смотрит ему в глаза. — …Да и тебя тоже. После этих слов что-то внутри Мина перемыкает, и он взрывается, внезапно повышая голос: — Ты ушёл от Сабал и Амиты потому, что они несли всякий бред! Ты пришёл ко мне, потому что я знаю, что делаю! — Если бы Сабал дрался со мной, я бы ушёл оттуда ещё раньше! — на этот раз Аджай не теряется. — Кто они такие, чтобы ты называл их своими друзьями? Что хорошего в твоих друзьях, что ты готов был начать параллельно врать этим, двоим по двум разным направлениям, лишь бы не лишаться с ними связи?! — Ты не поймёшь. Этот ответ выбешивает Пэйгана ещё сильнее, что заметно по тому, что он начинает говорить тише и размереннее: — Я не люблю инфантилизм. Когда думаешь, что у человека есть лишь одна сторона и что он никогда не обнажит другую… Я не могу винить тебя в этом, что тебя предали, естественно, и делать этого не собираюсь — ублюдок Неру хорошо постарался, чтобы ослепить тебя. Он не просто хотел закончить это, он хотел тебя мучать… — У него получилось. — В этом и суть! Люди не чёрные и белые, Аджай. Тебе нужно увидеть их уродливую сторону, увидеть, на что они способны, прежде чем называть их своими друзьями. Или кем бы то ни было ещё. Это жестоко, но справедливо. — Ты думаешь, что я это заслужил? — Я думаю, что ты в этом нуждался. Тем более, тебе ведь понравился результат. — Результат меня удовлетворил, но процесс мне не нравился. Эти видения преследуют меня до сих пор. — Очень плохо, что тебе не понравилось, потому что поверь мне, тебе придётся многим пожертвовать ради своей цели — в том числе уродами, что встанут у тебя на пути, которые раньше были тебе друзьям. Эти ублюдки повсюду. — Но ты откровенничаешь со мной, убиваешь стрёмных китайцев и поэтому ты другой? Пэйган злобно выдыхает, чуть не скалится. Эта фраза его чем-то задевает, это видно по выражению его лица. Аджай решает закончить это, пока всё не дошло до ещё более серьёзной ругани. Он разворачивается и направляет к выходу, оглаживая щеку. На выходе он бросает: — К твоему сведенью: удары таки ранят сильнее, чем слова. Оставшись один, Пэйган какое-то время стоит на месте, обдумывая всё, что услышал. Последнее сказанное Аджаем эхом раздается в его голове и в итоге он вытаскивает телефон, набирая номер Юмы — в конце концов, это она виновата в том, что Аджай теперь ходит с раной. «Пусть отплатит, сучка», — думает он, пока идут гудки. — Лау. В чём дело? — Я в бешенстве. — Выговорись подружке-Антону, я занята. — Этот ебаный Сабал даже здесь умудряется воровать внимание Аджая у меня! — О, боже… — Ты устала от этого также сильно, как и я. Я не позволю этому происходить боле. Думал, это произойдёт позже, но я принял решение, я созрел… — набирает воздуха. — Убей урода. — Сейчас нельзя. — В каком смысле нельзя?! — Расценится как провокация. — Кому в этой стране не срать на международное право?! — Объясняю для особо одарённых королей: если Сабал умрёт, Золотым путём будет заправлять Амита. Она деспотичная и амбиций у неё побольше, нам это не нужно. Помимо того, половина Армии и Гвардии сейчас либо на доработках в шахтах, либо получили обещанные отпускные и в стране их нет. Я не боюсь золотых, но симпатии людей на их стороне, а мы до сих пор не погасили все очаги сопротивления на Севере. «Умная нашлась». — Чего он тебе сдался именно сейчас? — Они с Аджаем как фиолетовый и зелёный цвета — по отдельности терпимо, но в сочетании раздражает. Я думал, что, забрав Аджая из этого гадюшника, я помогу ему прозреть, а этот ублюдок Сабал мешает мне добиваться его расположения даже здесь, на другой конце страны! — И ты решил добиться расположения Аджая убив его ближайшего союзника? — Я его ближайший союзник! Он просто этого пока не видит, ведь его ослепляет этот урод. Я пытаюсь отгородить его от влияния всякого встречного сброда, что намеревается сбить его с пути и мешает построить счастливую жизнь. — Если бы Аджая ты хоть чуть интересовал, он бы забыл его вмиг — ты и есть тот, кто ему мешает. Она бросает трубку, оставляя Пэйгана наедине с самим собой. Не проходит и часа с их встречи, как в комнату Аджая заглядывает служанка и просит Аджая посетить переговорную. Перед выходом из комнаты он ещё несколько минут безуспешно поправить воротник рубашки так, чтобы он его не душил. Он долго думал над тем, о чём Пэйган говорил днём. Ему казалось, что он отреагировал несколько резко, но зато его реакция была искренней — с Армией и короной в целом у него не было связано никаких позитивных воспоминаний. И чем больше он думал об этом, тем больше воспоминаний всплывали, и своеобразная меланхолия, с которой он столкнулся днём, начинала перетекать в откровенное горе. «Я обещал себе отпустить прошлое — это билет в будущее. Но меня здесь никто не уважает, я сам никого не уважаю и атмосфера просто не моя, я вряд ли смогу долго корчить из себя не пойми, что». Тем не менее, он таки встал и прошёл туда, куда просили. Антураж дворца, тени, падавшие с краёв его внутреннего убранства, оседали на плечах еле ощутимым туманом, но он уже не обращал на это никакого внимания. Открыв массивные двери, он прошёл внутрь, только чтобы увидеть помощника, сидящего за столом. Аджай раздражённо выдохнул, закрыл двери и сел рядом с ним. — Давай закончим с этим по-быстрому. Чего ты от меня хочешь? Он уже заранее ощетинился, ощущая, что разговор будет не из простых. Даже для шуток места не оставалось. — Хотелось бы вынести какое-то окончательное решение по поводу отчётов, которые вы передавали Золотому пути. — Мне казалось очевидным, что ничего такого вы не допустите, — рана со щеки ещё не сошла как следует, даже побаливала порой. — О чём вообще разговор? — Всё не так критично. Гейл прищурился и осмотрел его сверху-вниз. Заметив Гэри немного разъяснил свою мысль: — Учитывая новые обстоятельства, мы можем пересмотреть решение, принятое раньше. — Хватит издеваться, — Аджай скрещивает руки на груди. — Это никогда не будет работать. Тем более, что с Юмой я больше связываться не хочу. С тобой, если честно, тоже. — Нам необязательно быть такими критичными. — Нам? Кто такие нам? Это меня ударили. Хотя… — он покосился на забинтованную руку Гэри, — …ладно. Продолжай. — Недавно со мной связался помощник генеральши Лау — Ливэй. Он выразил свою крайнюю обеспокоенность по поводу того, что между Его Высочеством и госпожой Лау снова вспыхнули конфликты. Естественно, их причиной являются… — Я. — …Точнее, ваши неспокойные отношения с генеральшей Лау. Помимо того, что ваш с ней конфликт прямым образом отображается на их личностных отношениях, он также влияет на обстановку в дворце и даже за его пределами… Аджай вздохнул и спросил: — Что тебе нужно от меня? Скажи прямо. Тот выпрямился, не прерывая зрительного контакта. Аджай немного поёжился — опять он это делает. — Я понял, отчёты больше не буду писать. Этого ты хотел? — не выдерживая молчаливого взгляда Аджай вскидывает руки вверх и спрашивает напрямую. — Что мне делать с этими грёбанными отчётами?! Услышав это Гэри поворачивается в сторону стола, поправляет папку с документами, лежащую на нём, и опирается локтями на поверхность. Аджай, слегка озадаченный его поведением, делает также. — Вам не нужно делать ничего. Просто пишите, что считаете нужным, мы будем это фильтровать и передавать подставному лицу. Аджаю понадобиться несколько секунд на то, чтобы проанализировать услышанное и спросить: — И… всё? — Всё. — Как… нет… Подожди… — он нервно улыбается и откидывается на спинку стула. — А как же Юма? Как же всё дело с «защитой короны»? — У генеральши Лау свои методы… — он сделал вдох, словно тянул время, чтобы подыскать нужное слово, — …поиска компромисса. Жёсткие, как у военных, но довольно размытые, как это присуще религиозным людям. Нам обоим повезло, что у меня другие методы. — Я не улавливаю. — Госпожа Лау ищет лёгкие пути в делах, которые не представляют для неё персонального интереса. Подобный подход объясним её занятостью в шахтах плодовитых Гималаев, но также он не позволяет ей видеть тех благ, которые может нам принести подобное стечение обстоятельств. — Ты что, пытаешься меня подкупить? — Мы не используем здесь это слово, — выдаёт он притворно-обиженно. — А какое слово вы здесь используете? — Взаимопонимание. — Во-о-от как, да? — Верно. — Взаимопонимания ты добиваешься? — Вы абсолютно правы. В его прозорливой голове не крутилось ровно ни одной идеи, где из этого разговора был возможен какой-либо положительных исход. Из Аджай был невесть какой переговорщик, но он так соскучился по миру вне этих затхлых стен, что готов был продолжать даже этот, бессмысленный по своей природе, разговор. «Он меня ментально придавил, а теперь пытается заставить меня чувствовать себя у руля. Я знаю эти приколы, Амита так делала. Ладно, сыграем по-твоему». — Значит, ты позволишь мне поддерживать связь с друзьями? — Я могу её улучшить. — Каким образом? — У меня есть свой человек. Я ему доверяю, как самому себе. И вы тоже. Очень хороший человек. — Видимо, не очень, раз он предатель. — Предательство — размытое понятие. Вы ведь не знаете всех обстоятельств. — Даже если так, во что мне обойдётся твоё улучшение? Помимо «взаимопонимания», или как ты это назвал. — Всего лишь дружба. — Это почти синонимы. — Не совсем. Приведу пример: когда я устанавливаю правила поведения на моей территории и объясняю последствия непослушания, — он сжимает перебинтованную руку в кулак и Аджай снова ощетинивается — так, будто у него есть мех, — а вы им следуете, то это — взаимопонимание. А когда я выдвигаю условия, при которых эти правила можно обойти на взаимовыгодных началах, — он переместил руку Аджаю на плечо и похлопал по нему, — это уже дружба. Он лишь кивает в ответ — только бы побыстрее закончить с разъяснениями «дружбы». Ему совсем не хотелось снова представлять, как Гэри сворачивает ему шею. — Дружбу сложно выстроить, но, если это удается, она упрощает много моментов наших жизней. Мы оказались здесь вследствие похожих историй, при этом мы оба спасли друг друга от верной смерти когда-то, так что мы здесь по нашей общей вине и нам нужно держаться друг за друга. Аджай выдыхает и опускает глаза вниз — то ли обдумывая услышанное, то ли не выдержав взгляда собеседника. — Мистер Гейл… я ведь могу и не быть таким мрачным. Я могу быть жёстким, а могу быть и мягким. Я даже могу улыбаться. Мы начали не с той ноты… но я могу быть таким джентльменом, которым меня никто и никогда не видел. Аджай вновь смотрит на него, — запуганно, исподлобья, — и спрашивает: — …Допустим. Чего ты хочешь? — Вы должны полностью порвать все связи с Золотым путём. Конкретно, — он тыкает в документы, лежащие рядом с ним, — с Амитой, Сабалом, всеми их подчинёнными. Наёмники меня не интересуют, так что персонажи вроде… — он косит в сторону записей, — Реджинальда, Дональда, мистера Драбмана Младшего… — А последний кто? — Некий «Хёрк». «У этого придурка есть полное имя?» — Аджай только сейчас с этим подумал. Он ещё помнил, как удивился тому, что Йоги на самом деле звали «Дональд». Сам он иначе как «еблан» его не называл и даже как-то отвык от того, что может быть иначе. — …В общем, со всеми, кто не имеет к организации прямого отношения. Вы не сможете с ними общаться, но, если захотите — будете знать, что происходит в их жизни. Со всеми остальными общение продолжится. Звучало вполне вменяемо, даже в какой-то мере заманчиво, пока Аджай не осознал истинный смысл того, что ему предлагали. — Притормози, Терминатор, — он выпрямился и нахмурился, — звучит так, будто ты предлагаешь мне уйти из Золотого пути. — Полагаю, это можно назвать и таким образом. — Я не настолько тупой, чтобы согласиться на это. — Вы и вовсе не «тупой». Просто крайне пластичный. — Я здесь живу только из-за того, что моя мама хотела сюда вернуться. Единственный человек, с которым мне здесь может быть интересно общаться — это Пэйган. Всё. Я не собираюсь брататься с вашей армией людоедов. Можешь сколько угодно угрожать закопать меня в саду, но я не буду помогать Армии. Я ненавижу каждого урода, который работает против Кирата. — А я разве говорю про это? — он наклоняется к нему так резко, что Аджай вздрагивает и отстраняется. — Когда я говорю «мы» я не имею ввиду «нашу сторону фронта», со всеми солдатами, пропагандистами, продажными или просто безмозглыми патриотами. Я говорю в первую очередь про босса, себя и узкий круг специалистов, — он обводит круг на поверхности стола, — работающих со мной и на меня. Не надо быть на стороне Армии, чтобы быть на нашей. Аджай всё ещё помнил деньки, когда ему приходилось служить. Он знал порядки, которые строятся в армейских загонах, и потому прекрасно понимал, что помощник, мягко говоря, манипулирует фактами. — Думаешь, самый хитрый? Так не получится. Если ты живёшь бок-о-бок с солдатнёй, ты обязан с ними знаться. Это тебе не школьники на переменке — это фронт. Не считаешься с теми, кто держит территорию — не приживаешься на ней. — И это правда, — он отстранился. — Так и не пытайся мне зубы заговаривать. Запомни — я не собираюсь брататься с Армией. Если мне удастся наладить контакт с Пэйганом, то, может, я задумаюсь над тем, чтобы пойти на какие-то уступки, но я точно никогда не буду работать вместе с вами всеми. Гэри смотрит на стол, затем на папку с документами, а затем задумчиво произносит: — Плохая идея. — С чего бы? — Босс бывает… непредсказуемым. А ещё он талантливейший манипулятор. В случае реализации худшего сценария у вас может не оказаться поддержки под рукой. — А что может пойти «не так»? Он молча взял папку со стола, поднялся и посмотрел на гостя. — Вы помните наш разговор неделю назад? — На всю жизнь запомнил. Он поджимает губы и кивает. — Такое лучше и не забывать. Проходя мимо него, он хлопает Аджая по плечу и тот вздрагивает. Аджай оборачивается, провожая его взглядом до выхода. Через несколько секунд он осознаёт, что только что потерял, и это приводит его в ярость. Врываясь в свою комнату, он мгновенно пихает ногой стул, сваливает комод, — тот падает с такой силой и грохотом, что по полу проходит вибрация, — и чуть было не выбивает дверь, ведущую в личную ванну. Там он впервые за эти недели смотрит в зеркало: до этого его мутило от одного взгляда на человека, что там отражался, но сейчас он испытывает только всепоглощающую злость. В той же степени, что он скучал по Пути, безграничной свободе, друзьям-идиотам, попоек после миссий, — порой до них, а иногда во время, — по величественным храмам, природе, даже по ругани Сабала и Амиты и чёртовым медоедам — в той же степени, что всё это вызывало в нём неимоверно тягучую таску, он ненавидел всё, что было связано этим местом. Одежда, в которую его втянули, казалась ему не более чем заразой, которую он подхватил от этого проклятого места, что постепенно захватывала его тело и дух. Он начинает грубо стаскивать с себя рубашку, через голову — на пуговицы нет нервов. — Я никогда не буду так выглядеть! — выкрикивает он сам себе. — Никогда! Рубашка летит в ванну, Аджай наступает на отпавшую пуговицу. Двойник в зеркале преступно остаётся на своём прежнем месте — разве что теперь голый по пояс и с хорошей укладкой. Он взъерошивает себе волосы и скалится, пытаясь увидеть в отражении того человека, к которому он привык, и в котором мог бы узнать себя, но видел лишь продажного утырка, погружавшегося всё глубже в это болото. Выйдя из себя окончательно он хватает банку с каким-то кремом из тумбы и кидает её в зеркало, разбивая его в дребезги. Ему понадобиться ещё несколько секунд чтобы отдышаться и прийти в себя. Оглядываясь на испорченную рубашку, он думает: «Испортил подарок. Заебись, Аджай, этого ещё не хватало». В проходе слышится возня. Он поворачивается и видит Матрику, стоящую в нём. Не думая он выдаёт: — Тебя Гэри прислал. — Меня прислали сюда жалобы о том, что вам «воротничок давит». Она шутливо схватила себя за шею. Не церемонясь с его «эмоциональной сценой», придерживая юбку прошлась по осколкам, подошла к ванне, двумя пальцами взяла рубашку и подняла. Держа её таким образом она на глаз оценила ущерб и произнесла: — Я так понимаю, это и есть работа непревзойдённого дизайнера Ерикса Ши. — …Извини, — выдаёт Аджай после долгой паузы. — Ничего, — она вздыхает, — уверенна, он разберётся с этим. Она подходит к нему и внезапно кладёт руку ему на плечо. Аджай следит за её движениями, она сжимает его плечо и присвистывает: — Какой вы напряжённый… с чего бы это? Такому красивому мужчине незачем так поступать с зеркалами. Но ничего… Я могу поработать вместо них — оценить вас по достоинству. Она улыбается и убирает руку. — Ты тоже… ничего, — говорит он будто на автомате. — Считаете меня красивой? Она смотрела на него так, будто никто ей этого ещё не говорил, и это заставило его ощутить себя не слишком хорошо, вот только вскоре этот взгляд сменился: она ухмыльнулась и закинула рубашку себе на плечо. — Я знаю это. В родной деревне меня сватали несколько раз перед тем, как я отправилась сюда работать. Хотя, конечно, получать комплименты от унылых стариков и от вас — вещи разные… Проходится пальцами по шрамам. — Какие у вас шрамы… Я таких ещё не видела. Каждый из боя, какой-нибудь кровавой битвы, когда был на пороге смерти, но отвернул её от себя. Они так и кричат — перед тобой мужик. После этих слов она уходит, а Аджай провожает её взглядом. Через несколько минут он решает пойти за ней — так, будто его кто-то взял за руку и повёл за собой. Несмотря ни на что, Аджай всё-таки считал себя больше бисексуалом, чем геем, просто всегда находил мужчин более простыми в плане коммуникации: он знал, как к ним подступится, чего они хотят и как дать им то, чего они хотят. У него были отношения с девушками, но они были очень короткими и обычно дело доходило до одной ночи, после которой всякий интерес испарялся. Сейчас у него был хороший повод проверить на прочность свои остатки интереса к женщинам. Всё это предшествовало тому, что в конце концов он оказался здесь: на пороге пральной комнаты, смотрящий на Матрику, что сидела на корточках и искала в шкафу какие-то средства. Его появление её нисколько не смутило. Аджай не думал, что это будет проходить так. Он протянул руку и прикрыл за собой дверь, словно скрывая происходящее от глаз богов, нарисованных на стенах коридора. — Я тебе правда нравлюсь? — она протянула руки по его плечам, сцепила их вместе и повисла на его плечах. Она была лёгкой, так что Аджай устоял, хотя всё также был без малейшего понятия, что ему было делать. Он мог ощутить её тонкую статуру через одежду, и даже грудь, которая почему-то смущала его меньше, чем её самоуверенное выражение лица и лесть, что она лила ему в уши. «Ты это сделаешь. Ты лучше, чем то, как он о тебе говорил», — он вобрал в себя воздуха и ответил: — Я редко видел таких симпатичных кираток. — М-м-м, да что ты? — она засмеялась. — Это ты в моих жалких поползновениях по полу разглядел? Или в том, как я собирала посуду? — Ты очень грациозно собирала посуду. — Его Высочество моей грации не оценил. — Но ведь я — не он. — Это правда… — она выпрямилась, всё также приобнимая его за плечи одной рукой, второй оглаживая подбородок. — Ты другой. Совсем другой. Его тешило то, что она ему говорила. Она засмотрелась ему в глаза, несколько секунд, не говоря совсем ничего, а после шлепнула его по щеке и засмеялась над тем, как он встрепенулся от этого. — Не зря король держит тебя при себе — даже как часть декораций, ты всё ещё изумительно красив. Звучало как что-то, что мог сказать Пэйган. Аджай задумался над тем, не подслушала ли она это где-то, но тут же попытался избавиться от любых мыслей о Мине — он был в центре внимания достаточно долго, стоило ему посторонится. — Только… сколько тебе лет? — Двадцать два. Старенькая для замужества, но много времени на женихов не будет, когда отец — шерпа, а ты вечно колесишь с ним, бывая дома разве что по праздникам. Зато открывается целое поле для экспериментов! С этой женитьбой буквально сбежала из-под ножа — мать бы с меня три шкуры спустила, если бы узнала, что я уже «резала петуху глотку». — …Ох. — Все хотят развлекаться. Или это тебя уже не так возбуждает? Он сам не замечает, как оказывается припёртым к стенке. К своему счастью, он таки чувствует возбуждение, зарождающееся где-то в животе и внизу живота. — Нет. Всё также интересно. Служанка улыбается и проводит рукой по его груди, к прессу, оттуда к краю футболки и задирает её. — Я вижу, здесь всё тоже в порядке. Меня лично интересует только это. — Меня тоже, — он перехватывает её руку и закидывает себе плечо, что её удивляет, но это ровно до того момента, как он подхватывает её под ноги и держит так в воздухе. Она смеется и Аджаю это нравится. — Ладно, с меня достаточно уже этого. Надеюсь, ты продержишься дольше, чем тот пастух… Но учти — замуж я за тебя не пойду, — она взъерошивает его и без того беспорядочные волосы, — не буду же я отбирать королевскую игрушку насовсем, так? Только поиграюсь и… — хлопает рукой по полке, — верну на место. — Ха… — он хмыкает, — хорошо. Через несколько мгновений уже доведёт его до скромной спальни за кухней, где до этого жила бывшая повариха. Сейчас она пустовала, а у самой Матрики нашлось несколько свободных минут. Аджай ожидал, что всё начнётся с поцелуя, как и всегда, но после первой же попытки девушка сморщилась и отстранилась. — Нет, борода — это слишком для меня. Напоминаешь мне отца. Просто ложись и дай мне сделать, что нужно… Он учёл это и больше не пытался её целовать. Помимо того, ему этого не то чтобы сильно хотелось. Дело было не в Матрике — это просто ощущалось… не так. Обычно, когда он занимается сексом, он будто всегда знает, что ему нужно делать, а любые неловкости — лишь часть процесса познания партнёра, которые не сбивают настроя, а скорее наоборот, раззадоривают, но с ней всё было иначе. Он совсем не ориентировался в её теле, оно казалось ему непривычным и странным, пусть и привлекательным. Впрочем, во всём это всё равно был своеобразный шарм. Вышло так, что ведущей в процессе была Матрика, и обоих это полностью устраивало: она разложила Аджая на кровати, задрала его футболку и расстегнула штаны. Юбку с себя она решила не снимать — много мороки, лишь задрала её, завернув подол за пояс, оголив сильные ноги. У Матрики была плотная фигура и округлые бёдра, её грудь была гладкой, — на ней лишь виднелось несколько прыщей, хоть по её лицу и нельзя было сказать, что у неё была проблемная кожа, — а волосы на ногах щекотали ему руки, будучи жесткими и хорошо видными. Обычная женщина, ничего примечательного, кроме пирсинга пупка в виде золотого колечка с небольшим изумрудом, которое особенно понравилось Аджаю. Пока она стягивала с себя сари и блузку, Аджай решился провести рукой по её бёдрам, рассматривая растяжки на смуглой коже. — У тебя нет детей? — внезапно спросил он. — Нет. Будь ребёнок, был бы и муж. Так что не испытывай судьбу и вытаскивай вовремя, идёт? Аджай задумывался над тем, чтобы использовать контрацепцию, но презервативов при себе у него не было, и он не знал, как их достать, находясь здесь. Так рисковать было ему не в привычку, но ему казалось, что, чтобы ни случилось, хуже, чем в последние месяцы, ему уже не будет. Её грудь была небольшой, самой обычной, и по ней было видно, что она дышала неровно и беспокойно, в отличии от Аджая — ему казалось, будто контроль одновременно у него и не у него, странные ощущения. Он вздрагивал каждый раз, когда она прикасалась к нему. Он уже сам тянулся к паху, чтобы немного «приободрить» самого себя, когда она хлопнула его по руке. — Не дёр-р-ргайся, ты мешаешь, — прорычала она недовольно, — сбиваешь мне настрой… Девушка перекинула через него ногу и села где-то на коленях, Аджай мог ощутить то, какой горячей была её кожа. Её руки прошлись к расстёгнутой ширинке и стянули джинсы ещё ниже, к коленям, а после дошли до члена. Он напрягся. — Я хочу помять тебя в своих руках. Хочу почувствовать, как ты твердеешь… Она засунула две пальца в рот, затем прошлась ими по стволу, смазывая его. Её губы блестели от слюны. Аджай наблюдал за этим, как заворожённый, не в силах отвести глаз: то, как она смотрела на его член, — будто он был чем-то вкусным, — ему нравилось. Это заставляло его думать — выглядел ли он сам также, когда ублажал партнёров? — Что же мы будем делать с этим… досадным обстоятельством? — произносит она, ощущая, как он наливается кровью. Вскоре она привстала, переклонилась и оперлась левой рукой о его сильные плечи, правой всё ещё сжимая ствол, направляя его. Её юбка оголяла лишь правую ногу, скрывая всё остальное, и Аджай отвернул подол в сторону левой рукой, чтобы рассмотреть всё в деталях, чем помог и ей самой. Матрике было сложно сдержать голос, когда она насаживалась на него, и пусть стены здесь неплохо сдерживали звуки, им не хотелось рисковать быть услышанными. Ну, Аджаю не хотелось. Его мысль ненадолго задержалась на этой теме, и он сказал: — Ты такая властная и опытная. Ты… — он не может придумать ни одного способа, каким могу бы донести этот вопрос, — …ты спала с Пэйганом? — А ты? — раздражённо отвечает она, сверкая на него карими глазами. В этом плане секс не слишком отличался от того, что он имел с мужчинами, разве что порой он был в пассивной позиции — сторонние эффекты того, что из мужчин он выбирал только взрослых и старомодных. Матрика же была самой обычной девушкой и вовсе не походила на его обычных партнёров, но и её стараний хватило на то, чтобы у него встал, так что тот посчитал, что с ним ещё не всё было «потеряно». Матрика двигалась на нём, давя ему руками на плечи, грудь, и живот — чтоб удобнее было опираться. Она сжимала его в себе; её волосы растрепались, тело покрылось испариной, отчего грудь блестела при свете солнца, падавшего на неё из окна. Аджай тяжело дышал, проводил руками по её ногам, прижимал их к себе, когда хотел, чтобы она остановилась — всего на несколько секунд, перевела дух или просто посидела на нём, чтобы он получше прочувствовал её. Ну, или когда пугался, что они слишком громкие. — Что? — спросила на выдохе. — Что случилось? — Мне показалось… — он говорил тихо, боясь издать лишний звук. — Тебе показалось, — она хлопнула его по руке, но он не убрал её. — А теперь не шевелись. — …Мне показалось, что кто-то на кухне. — И что? — Ей. — Заткнись и дай мне порадоваться жизни… — она схватилась за его руку, он сжал её юбку. — Ты громкая, — он немного разозлился на неё, и это ей не понравилось. Матрика бросила на него такой взгляд, что он тут же притих. Затем она покосилась в сторону, встала с него и наклонилась к полу. Скоро она была на прежнем месте — оказалось, что она тянулась за скинутой на пол блузкой, которая ныне была у неё в руке, а вскоре оказалась на его рту, придавленная её ладонью, так, что он не мог издать ни одного звука. Аджай нахмурился, но не успел ничего сделать прежде чем она снова села на него. Пальцы его ног сжались, а сам он издал тихий стон. — Держи и замолкни. Тоже мне, скромник. Стеснение здесь никому выгоды не делает, так и знай, — она выдыхает, привыкая к ощущениям. — Ты просто боишься, что слуги тебя услышит. За такое тебя отсюда не вышвырнут. Он зло посмотрел на неё, но она не обратила на это внимание: всё её внимание было сосредоточенно на том, что происходило внутри неё. — Да… да… — она словно настраивала что-то, — это та часть, где мы начинаем волноваться… ох, я могу это почувствовать… вот так… Гейл схватил её за руку, но Матрика уже не собиралась останавливаться. — Ха… а возможно, ты не боишься… возможно, тебя это заводит. Скажи, когда будешь близко, — сказала она, невзирая на всю абсурдность этой фразы. Она продолжила трахать его, в каком-то смысле беспомощного, лежащего на кровати полностью обнажённым. Он не знал, как объяснит это, если их всё-таки застукают, но сама мысль об этом действительно вызывала в нём особые ощущения. Он сопротивлялся этому чувству, но это было слишком сложно. В один момент он даже выдал стон, который еле пробивался через ткань блузки — тогда она сжала его особенно сильно: — А-а-ах… — в этот момент он действительно ощутил удовольствие и всё-таки смог убрать её ослабевшую руку со своего лица. Он приподнялся на локтях, постарался сесть, обнял её и прижал к себе — ему не хотелось смотреть на её лицо. Её кожа была горячей, да и вся она горела, но это не приближало его к оргазму, в отличии от неё. — Я сейчас… — она стала вырываться из его хватки, соскальзывая с него и царапаясь, — пусти, я сейчас… Он отпустил её, она мгновенно выпрямилась, оперлась ему о грудь и продолжила. Её движения ускорились, стоны стали слегка громче, взгляд словно застелило пеленой. Вскоре она сжала зубы, сделала ещё несколько финальных движений и содрогнулась. Аджай почувствовал это даже изнутри, сразу несколько раз, для него это было совсем новым ощущением, но оно не заставило его также прийти к финишу. После этого она легла на него и пролежала так секунд тридцать. Гейл не мешал ей, спокойно лежал и пытался отдышаться, а также обдумывал произошедшее с ним только что. Возбуждение также начало спадать, хоть это и не было таким приятным, учитывая, что он так и не достиг развязки. — Ох, твою ж мать, — выдала она после, резко встала и соскочила с него, — твою ж мать, ты ведь не кончил? — А, — он выпрямился, — нет. Нет… я бы сказал, если бы… — Чёрт, слава Кире, — она хлопнула в ладони, изображая молитву, а после тут же схватила блузу с края кровати и начала её натягивать. Аджай хмыкнул. — Не любишь детей? — Люблю, почему? Просто не хочу замуж. Он тяжело вздыхает. Она замечает это и спрашивает: — Что тебя так расстраивает? — С того, во что я превратился. Это место просто показывает мне это лучше всего. Но бежать мне и правда некуда… — У меня было такое ощущение, когда я впервые пришла сюда. Это смирение говорит в тебе. Жизнь уже не будет такой, как раньше. Он следит за тем, как она поправляет одежду и продолжает болтать: — …Я бы не сказала, что в этом месте кто-либо застрял по своей воле. — Звучишь так, будто тебе тут нравится. — Мне интересно наблюдать за тем, как люди раскрываются, попадая сюда. Сразу же вылезают их самые мерзкие черты… Но о тебе я такого сказать не могу. Ты славный мужик. Хотя, может, просто не прошло достаточно времени. Она выпрямляется и хмыкает. — Ты не даешь этому места шанса. Цепляешься за прошлое, которого не вернуть. Так, как было, больше не будет. Понимаешь? Тем временем она успела быстро одеться. — Было неплохо. Займись собой сам, ‘кей? У одного из нас всё-таки есть чёртова работа. Он кивнул и она, наспех завязав распустившиеся волосы, выскочила из комнаты обратно на кухню, оставляя его одного со своими мыслями. «Всё произошло так… быстро. И легко», — звучало в какой-то мере грустно. — «Даже не ощутил ничего особо». Но это не было самым противным. Не было ничего нового в том, что кто-то не финишировал заодно с партнёром, такое случалось постоянно и было нормой — проблемой было то, что даже после этого, когда он попытался себя удовлетворить, у него не вышло. Как и два месяца назад, его желания просто не было, и выдавить его из себя было невозможно. «Может, я захожу не с той стороны?» — Аджай тяжко вздохнул от внепланового каламбура и продолжил размышлять о серьезных вещах. — «Дело не в мужчинах или женщинах, дело во мне. Со мной что-то не так. Он сделал со мной что-то… сука. Матрика даже не была так плоха!» Аджай мало что понимал в жизни, но он вполне чётко осознавал, что не хотел начинать спорить с собственным членом насчёт того, когда тому вставать, а когда нет, чем, без сомнения, занимался бы скорее Хёрк из какой-то там Монтаны, а не Великий воин Кирата, каким называли Гейла. Вот только он всё ещё избегал зеркала и не мог смотреть в них, сколько бы он не пытался убедить себя, что мерзкого в нём ничего нет. После этого внезапного секса всё стало будто… хуже. И это не было так незаметно, как он думал. Особо он, впрочем, об этом не задумывался — у него на уме были куда более интересные дела. — Может, его стоит попытаться интегрировать? — Пэйган крутил ручку в руке сидя в своём излюбленном кресле. — Тогда он увидит, что и здесь можно хорошо проводить время. В первую очередь надо разобраться с Юмой… — Полагаю, нам стоит как-то остудить её отношения с мистером Гейлом. Я могу попробовать что-то сделать, но мне надо переговорить с Ливэем, — Гэри задумчиво вытащил телефон и начал набирать сообщение парню. — Давай, вперёд. Гэри уходит и возвращается через полчаса — уже на линии с вышеупомянутым ассистентом. Из трубки слышаться чихи, а также жалобы: — Я передал твоё предложение, и она… ай… заставила меня вычесывать… кошку. Она и слышать ничего об этом не хочет. Мистер Гейл давно сидит у неё в печенках и так просто она обороты не сбавит. Гэри потирает переносицу. Пэйган злится. — Дай мне телефон. — Босс, вы уверенны? — Просто сделай это, — тот передаёт ему трубку и Пэйган тут же начинает щебетать. — Ливэй, передай трубочку Юмочке. — А… Е-естественно, мой король. Скоро телефон уже оказывается в руках Юмы, что знаменуется уставшим вздохом в трубку. Пэйган не церемонится: — Привет. — Я работаю. — Тебе придется смирится с этим. Аджай остается. — Гип-гип ура-а-а. — Смирись с этим и перестань вести себя, как последняя мразь. Он итак уже получил достаточно. Почему ты не можешь просто подружиться с ним и оставить его в покое? — Пол был его другом, и что в итоге? — Юма, у моего мальчика ссадина на пол щеки. Из-за тебя. — А из-за тебя он плачет по ночам в подушку и носит уродливые костюмы. — Они не… — он уже собирался начать новый конфликт длинною в час, но вобрал в себя воздух и ответил в своей обычно пассивно-агрессивной манере, — да что это я? Поверил, что до Юмы можно достучаться? Вот ещё. Глупый, глупый Пэйган… Знаешь, думая над тем, сколько уходит финансов на некоторые проекты… невольно в голове возникают тяжелые мысли. После этого он вешает трубку, не дожидаясь, когда это сделает она — как в предыдущий раз. Теперь уже Лау остаётся с «тяжелыми мыслями» вместе с ассистентом. Её чуйка не сулила ничего хорошо. — Что-то он совсем без настроения, — она откладывает телефон и складывает руки домком. — Когда он такой, может наделать глупостей… Она выглядела слегка подавленной. Это было объяснимо, ей только что угрожали, но на этот раз даже помощник не слишком понимал, что делать в такой ситуации и к чему была такая всепоглощающая ненависть между двумя практически родными людьми. Он молча забирает телефон и уже собирается возвращаться к Пушинке, дабы продолжить своё наказание, пока Юма не останавливает его и не спрашивает: — Знаешь, кто не делал бы таких глупостей ради одного сраного мужика? Тот призадумался. Он знал много людей, способных на такое, но она явно имела ввиду не какого-нибудь случайного командира. Он не успевает ответить, как она задаёт новый вопрос: — Ливэй, что ты думаешь насчёт Амиты? Услышав это парень резко выпрямляется и, призадумавшись, отвечает: — Она мне не нравится. Она хитрая, злая и жестокая. — Так кого угодно здесь можно описать, — она отмахивается. — Нет, — он мотает головой. — У неё нет ни сердца, ни принципов, зато есть зловредный ум. Такие, как она — опасные. — Забавно. Меня часто описывают также, — она откидывается на кресло, всё ещё задумчиво смотря куда-то в сторону. — Это всё совсем не похоже на вас. У вас есть представление о семье, традициях, наследии… — он пытается внедрить свою мысль так мягко, как это вообще возможно, — …единственная ваша слабость — это то, что вы… впечатлительная. А Амита… пользуется такими, как вы. Вернее, вашей особенностью. Она наконец-то переводит взгляд на него и это тот взгляд, который не хотел бы увидеть никто в своей жизни. Он выпрямляется, словно его ударили чем-то по спине, и добавляет: — Это не так важно, на самом деле. Я… понимаю вашу настороженность по отношению к мистеру Гейлу, он в целом не лучшая компания, но люди, которые крутятся вокруг него, ещё хуже. — С чего ты решил, что всё знаешь? — Я понимаю, что мне известно не всё, но это меня и пугает. Человеку чести скрывать нечего, понимаете? А про Амиту не известно почти ничего. — Раз не знаешь — слушайся знающих, — она отмахивается. — Вы, бесспорно, прекрасная предводительница, но вы можете быть… инфантильной, время от времени. — Ты где такое слово выучил? Гэри научил? Это Пэйган инфантильный, а я — стратег. У нас есть мост только благодаря моим стараниям. Это то, что войдёт в летописи для потомков, к чему и ты должен стремится! — она тыкает ему в грудь. — Ты же мой ученик. Учись! Он вздыхает. — Вы ведь знаете, что моей главной целью является помогать вам ориентироваться в происходящем вне вашего внимания, и я считаю это важной частью своей работы. Вокруг Аджая Гейла скопилось слишком много непредсказуемых личностей, все в одном месте. Смотрите, — он начинает считать по пальцам, — священник с подозрительными контактами в паре с эксцентричным дизайнером. Два сидельца из Британии и один дегенерат из Америки, который из-за своей глупости чуть не попал в наши ряды. Предводитель пути с религиозным фанатизмом и его хитрая, обозлённая на всех подруга. Вокруг его личности крутятся слишком много откровенных психопатов и явных мошенников, с ними нельзя иметь дел! Юма обдумывает его слова какое-то время, а затем задумчиво спрашивает: — Ну… А если я… А если я хочу? Ливэй устало вздыхает и грустно опускает взгляд. — Это не звучит как-то, что войдёт в летописи для потомков. Помимо того, боюсь, вряд ли это обстоятельство что-то меняет. После этих слов Лау привстаёт с места, опирается руками о стол и спрашивает его: — Ты правда думаешь, что мне не стоит на ней концентрироваться? — Мне хотелось бы, чтобы это работало, — он прикладывает руку к сердцу, — но любые контакты с ней непременно нанесут вам вред, вы понимаете? Она закатывает глаза. — Ты предлагаешь до конца жизни терпеть этого идиота и его «любимого мальчика»? Юма обходит стол и встаёт посреди комнаты, размышляя о чём-то. Ливэй задумывается над этим и говорит: — Вы ведь хорошо ладили до Кирата. Уверен, это ещё можно вернуть. — Нет… не выйдет. — Тогда это послужит поводом для ностальгии. Как вы проводили вечера в Гонконге? — Я не держу всякий бред на уме… — говорит она, но перед глазами уже проносятся воспоминания. Она проходит по комнате и садится в кресло у стены. В голове звучат обрывки фраз, смех, ругань, она вспоминает старых Гонконг и свою молодость. — Обычно мы напивались и… шли куда-то. Было плевать, куда идти, мы всегда находили себе развлечение. Иногда шли к его бывшим… к моим бывшим… иногда и к нынешним. Когда никого не было под рукой, дрались друг с другом. Пили… много. А ещё мы говорили — очень много и не к месту. Я никогда не была особо разговорчивой, но он как-то умудрялся меня разговорить… — Ну вот, видите? Разве это не чудесные воспоминания? — Было весело, ничего не скажу. Лау смотрит в окно, наблюдая за тем, как солнце постепенно поднимало тени всё выше и выше. Скоро оно уже будит садится. — Что думаешь, может… взять алкоголя и провести вечер с пользой? — Если вы хотите отлучится на один день недели, — он мгновенно активизируется и достаёт из кармана ежедневник, — я могу перенести некоторые дела и отлучится вместе с вами, чтобы в случае чего быть рядом. Юма тяжко вздыхает и встаёт с места. — Я делаю это только для того, чтобы этот мудак не обрезал мне бюджет. — Да-да, как скажете, так и запишем… — он учтиво закивал, уже примерно представляя, что за изумительный вечер поджидает его во дворце. Подготовка началась практически сразу же. Перед тем оставались сущие формальности: Пэйган как раз работал у себя в кабинете, когда внутрь вошёл Гэри и с загадочным видом произнёс не менее загадочную фразу: — Мне недавно поступило интересное предложение от Ливэя. К тому моменту был вечер и Пэйган уже изрядно устал. Он не слишком любил запираться в этом «чёртовом кабинете» с тёмно-зелёными обоями, словно он какой-то злодей британец из сериала на «Нетфликс», но иногда приходилось браться за дело серьёзно. Элементарно стоило согласовать важные решения по поводу Гвардии, одобрить проект или отписать гневное письмо на электронную почту Министерства социальной гармонии. В конце концов, хейтеры в Твиттере тоже сами себя не побанят — работа не ждёт. — Что он пишет? — Пэйган откидывается на спинку кресла и смотрит на Гэри уставшими глазами, в которых уже всё плыло. — Вы помните, как однажды, года полтора назад, на Юге проходил праздник Кишма, и вы поручили незаметно доставить мистеру Гейлу ящик хорошего алкоголя? — М-м-м, может и помню. Во всяком случае, охотно верю, что такое было. Чего я только для него не делал… — Мы с Ливэем думали над тем, чтобы немного охладить возникшую напряженную ситуацию, и у нас сошлись мнения на одном варианте. Может, нам пойти по пути наименьшего сопротивления и попросить служанок сварить пива? Брови Пэйгана приподнимаются, его настроение заметно приподнимается. — И ты думаешь, что это сработает? — Лишний повод провести время вместе. Мин молча кивает несколько раз, снимает очки, прокашливается и выпрямляется. Теперь он выглядит немного мрачнее. — Ты хочешь сказать, Юма придёт сюда? — Да. — И мы выпьем? — В компании Гейла, само собой. — Хм… — он мнёт рукав рубашки и прикусывает губу, усиленно обдумывая это. У Пэйгана давно вырисовалась привычка — продумывай сценарий мероприятия заранее, в том числе то, что ты будешь или не будешь говорить. Он не любил сюрпризы — они не давали подготовиться, заставали врасплох и показывали его в не самом хорошем свете. Не в том, в котором он хотел бы, чтобы его увидели. В особенности Аджай. Лучшим способ скрыть свою темную сторону всегда было выпятить её на всеобщее обозрение, но сделать это элегантно и продуманно — не так, как это делала та же Юма. — …Давно мы так не сидели. Знаешь, к чёрту — я не против, — он отмахивается. — если это мероприятие заставит Аджая натянуть его новую рубашку, я готов притащить сюда хоть Мадонну. — Не думаю, что это необходимо, — игриво отвечает помощник. Чтобы всё подготовить были необходимы сутки. На самом деле это очень быстро, как для встречи короля и генеральши: стоило выкинуть всего лишь какой-то там осмотр проекта по преодолению бедности в отдалённых деревнях и вечер оказался свободен. У Аджая же вечер наоборот, наполнился событиями: его удалось заманить в гардеробную благодаря обещаниям о том, что процедура переодевания будет «такой быстрой, что ты даже не заметишь». Это было ложью. — …Вам стоит надевать обтягивающие брюки, чтобы подчеркнуть бедра, но более свободное у икр, иначе будет смотреться колхозно. — У меня обычные бедра, — буркнул Аджай, стоя в «позе Христа» на платформе гардеробной, пока рядом крутился пижонистый дизайнер, кидавшийся сомнительными замечаниями. Также рядом стояла Матрика, которая, после произнесенной фразы, наклонилась к нему и прошептала: — Это красивый способ сказать «тебе нужно подтянуть зад штанами», — она улыбается. — Он у тебя неплохой, но, если подчеркнуть — сразишь абсолютно всех. В ответ на это Аджай хмыкает и отворачивается от неё. Он смотрит вниз, дабы избежать зрительного контакта, когда ему в глаза бросается шрам, который Пэйган не так давно публично раскритиковал. — Его так передёрнуло от этого шрама. Он правда такой некрасивый? — Ой, не обращай внимание, — она отмахивается и тут же выпрямляется, так как чуть не роняет поднос, на котором держит ткани. — Я бы в целом его поменьше слушала, но именно по этой теме он так говорит только потому, что у него самого есть точно такие же штуки, и даже ещё уродливее. — Да? — он заинтересованно косится на неё. Та довольно поджимает губы и активно кивает. — Откуда ты знаешь? — Аджай смотрит на неё сверху вниз, и они обмениваются язвительными усмешками. — От девочек, — её брови поднимаются вверх, и она переходит на шепот. — Особенно он ненавидит ту, что на правой лодыжке. — М-м-м… — Что «м-м-м»? — …Звучит интересно. Она хочет ещё что-то сказать, но в этот же момент двери открываются и Пэйган проходит внутрь, привлекая всеобщее внимание: — Аджай! Ты согласился снять повторные мерки! Какой ты молодец. Скажу откровенно — не смотря на эти страшные уродства на твоём теле, без рубашки ты выглядишь лучше. — Спасибо, — ответил он немного утомленно. — А можно я и это не буду надевать? — он указывает на штаны. — Мне не впервой ходить голым. — Не в этот раз, солнце, там будет Юма. Это уже ставит под удар твои самые сакральные места… — он поддевает пальцами ремень и рассматривает работу. — Мне бы не хотелось свести к нулю шансы появления ещё одного маленького Аджая. «Ну уж нет, ещё одного Гейла в этот мир я не потяну», — думает Аджай, — «но и в пах получить не хочется». — …Ты ведь так молод, полон сил и решимости, у тебя ещё нет старческого «сегодня я пью викодин, а значит никаких прогулок» — у тебя ещё есть шанс повеселиться на славу, — Пэйган самодовольно улыбается и мурчит. — Помню, во времена моей, хм-хм, бурной молодости, один парень, что за мной увивался, прислал мне открытый кляп и записку: «Надень это и больше ничего». Аджай хмыкает и закатывает глаза. В этот момент на помощь приходит Матрика: она подходит к Мину, всё ещё держа на руках поднос с тканями. — М? — Пэйган поворачивается к ней, и она объясняет: — Материал. На выбор. От Ерикса Ши. — А. Конечно, — он кивает в сторону Аджая, — дай мне пару минут. Нужно выбрать материал для твоих будущих костюмов… Он смазывает палец слюной и начинает перебирать. — Шелк — слишком хрупко для него, а вот это… Погружаясь в раздумья, король сосредоточенно перебирает материал, не обращая внимания на то, что происходит вокруг: тем временем Аджай гипнотизирует взглядом его лодыжки. Он думает о том, как стоит спросить, но не существует вселенной, в которой подобная просьба прозвучит здраво и уместно. «Достаточно ли я отчаянный, чтобы попробовать посмотреть самостоятельно?» -думает он. В тот же момент на пол опускаются несколько лоскутков, которые Пэйган случайно смахнул с подноса. Аджай, вспоминая уроки Хёрка, не медлит ни секунды, и, соответственно, не думает, что делает: — Я подниму, — только и говорит он, в ответ на что Пэйган бубнит нечто, похожее на благодарность. Прямо как в сказках, Гейл становиться на одно колено пред королём. Усиленно делая вид, что его интересуют эти клочки тканей, он медленно проводит руку к ноге Пэйгана. Он чувствует себя последним идиотом, но интерес всё-таки превалирует. Он не оглядывается, чтобы не привлекать внимания, и не замечает, что за ним следит Матрика. Много времени не понадобилось на то, чтобы понять, что Аджай собирается сделать. Зрачки служанки сужаются, и она учтиво пинает его в бок — не сильно, чтобы не оставить синяк, но достаточно, чтобы повалить на пол. Тот падает на бок и ударяется спинок о платформу, на которой доселе стоял. Пэйган косится на него, затем на застывшую в первобытном ужасе служанку, улыбается и указывает на лоскут синего шелка. — Вот это, пожалуй. Матрика «отмерзает», запинаясь произносит «спасибо», коротко кланяется и семенит к выходу, исчезая за массивной дверью. Пэйган же сгибает руки в локтях, опираясь ладонями о собственные бедра, и поворачивается к Аджаю, валяющимся у его ног. — Какая картина раскинулась предо мной. Словно из сладких снов и потаённых мечт, — он хмыкает. — Ведёшь себя, как неотёсанный дикарь. Не стыдно тебе смотреть под юбку служанке? Мин звучал заигрывающе, вовсе не злобно. Аджай воспринял это как хороший момент для нападения. — …Я хотел смотреть не под её юбку… — он приподнялся на локтях, — …а под твою, — он резко хватает и задирает край штанины на ноге Мина и разочарованно корчится, — блять, не та нога. Горестное осознание последующей судьбы прервал Пэйган, который пихнул его в плечо, заставив опять упасть на спину. Аджай не успевает подняться, когда тот придавливает его ступней к полу, опираясь ею ему о грудь. Дизайнер, наблюдавший за происходящим, тихо и без шума ускользнул из комнаты — меньше всего ему хотелось сейчас попадаться на глаза Его Высочеству. — Кто тебе об этом рассказал? — спрашивает он безэмоциональным тоном. — Ты же сказал, чтобы я привыкал к этому месту. Вот и обустраиваюсь, — Аджаю ничего не остаётся, как язвить в ответ. — Я хотел, чтобы ты заводил друзей среди людей, чья работа не состоит в том, чтобы натирать тебе ботинки, — он давит слегка сильнее, заставляя Аджая слегка прокашляться, — и сплетничать. Аджай язвительно улыбается, смотря ему прямо в глаза. Ему не было страшно — ему было смешно. И немного стыдно. Он хватает Пэйгана за лодыжку правой рукой и пытается немного расшатать его, но ничего не выходит — Пэйган тяжелый. В другой ситуации он мог бы применить силу, в этой же приходилось сдувать с противника пылинки. — Что, не получается? — Я могу тебя скинуть, но это включает в себя минимум один вывих… В один момент Аджай хватается за икры и ощущает, что под штанами что-то есть. Долго думать не пришлось — он понимал, что это. — Это ножны у тебя на ноге или ты просто рад меня видеть? Пэйган опирается о него на пару секунд, выдавливая из Аджая несколько обречённых хрипов, а затем убирает ногу и фыркает: — Клоун. Аджай провожает его взглядом до выхода и поднимается. Он проводит рукой по груди и усиленно думает о произошедшем. Это была достаточно глупая ситуация, даже весёлая в какой-то мере, но что-то здесь было не так. Пэйгана что-то… задело. Он редко видел его таким. Вернее… вообще никогда не видел. После того, как служанки приносят ему простую белую рубашку и помогают её надеть, — причуды богатых, — он покидает гардеробную. На выходе его уже встречает Матрика, чему он даже немного пугается. — Ты ещё здесь? — Была всё время, — она пожала плечами. — Я всё думаю: это осознанный мазохизм или обычный недостаток отцовской любви? — О чём ты? Она цокает и кивает в сторону кабинета Мина, вход в который виднелся в конце коридора. — Планы у тебя — полный отстой. — Стоило попытки, — Аджай пожимает плечами, стараясь не обращать внимания на её шутки. Она смотрит на него несколько секунд с ухмылкой, пока она не обращает внимание на что-то за его спиной. Повернувшись Аджай вздрагивает — перед ним стоял Гэри. — Что вы сделали? — мгновенно спрашивает он, без каких-либо вступлений. — Что я сделал? — испуганно спросил Аджай. — Меня позвал дизайнер. Сказал, произошёл конфликт и вас бьют ногами. Гейл выдохнул — он уже боялся, что это Пэйган отправил за ним грозного слугу. — Потому я и спрашиваю: что вы делаете? — Не видно? Снимаюсь в блокбастере. От Тарантино. — Ведёте переговоры с бандитами? — Пытаюсь рассмотреть его ногу. — Такими ножками и быть избитым не страшно, — вкидывает Матрика. Гэри перенаправляет на неё свой тяжелый взгляд, и она выпрямляется. — Что ты смотришь на меня? Не все плохие идеи во дворце исходят от меня, — он продолжает смотреть на неё. — Ладно, хорошо, эту я подкинула. Что теперь, посадишь меня? В отношении Гэри слово «посадишь» работало во всех своих значениях, так что Аджай не совсем понимал, как она могла так спокойно с ним переговариваться. Впрочем, в этот день у помощника всё равно не было времени заниматься ею — к вечеру сюда должна была прибыть Юма. Так и произошло. Ни единый запинки к этому моменту не возникло — Лау спокойно добралась и смело перешагнула порог дворца. Это был второй раз за месяц, как она навещала названого брата — это было в два раза чаще, чем за полгода до этого. — Сначала я думала прийти без повода, — произнесла она пока служанки снимали с неё пальто и обтрушивали ботинки, — но затем проверила это приложение, «календарь», и оказалось, что сегодня международный день лесбиянок. Поздравляю тебя, — она протянула руку. — Такую старую тварь, как ты, может интересовать только приложение о менопаузе, — ответил Мин и пожал её. — Значит, будем пить без повода. — Нет-нет, повод оставь. Аджая оставили ждать в комнате на первом этаже. В ней было много украшений, свечей, что стояли на полках и шкафах, а также три кресла, что ожидали своих хозяев. Внутри было слегка душно, так как не было ни одного окна, а все свечи были потушены за ненадобностью — был включен основной свет. Услышав голос Юмы, доносившийся из-за двери, что вела в коридор, он вздрогнул и встал с места, чтобы осмотреться внимательнее: может, где-то здесь был какой-нибудь потайной люк, который вёл на свободу из западни. Так он носился по комнате приблизительно минуту, свято надеясь, что в месте, где погибла целая королевская семья, найдётся способ избежать участи даже хуже смерти. Из-за двери доносились обрывки разговоров, голоса становились всё ближе: — …Это была шутка, Пэйган. Я не собираюсь пить за это. — А как же международное право и поддержка меньшинств? Вскоре двери открылись и Юма вошла внутрь, параллельно продолжая спор: — …Мой самый значительный вклад в поддержку ЛГБТ-комьюнити это признавать косвенное родство с тобой. К тому моменту Аджай уже успел метнутся к креслу и приземлится, вцепившись пальцами в кресло. — Что это ты так запыхался? Бегал что ли? — озадаченно спросил Пэйган. — Ладно, неважно. Юмасик — присаживайся. Не стесняйся. Она опускается на кресло справа от Аджая. Аджай ощущает ком в горле и решает промыть его алкоголем — может, он хотя бы немного растворится. — Наш друг сегодня получил свою долю критики на крепости, — тем времен Пэйган наливал себе вина, стоя неподалёку. — Оказалось, что всё то, что он рассказывал, это правда. — Конечно. Он ведь так любит своих друзей. — Ты жестокая, Юма. Будь у тебя твои друзья, ты бы поняла его. — А у тебя они есть? — Конечно! — Кто? Тони не считается, он просто продаёт тебе лекарства и ему не посчастливилось оставить тебе свой номер. — Ты ничего не понимаешь в людских взаимоотношениях, — он отмахивается и присаживается в кресло рядом. — Я помню, как когда ты была маленькой, от тебя все дети шарахались. — А тебя избивали. Группами. Ногами в твоё красивое лицо, — она протягивает к нему руку и проводит ею по его щеке, тот же изворачивается и отбивает её. — Напомнить, кто за тебя заступался, пока твой папаша хуи пинал? — Ты это делала только для того, чтобы самой успевать меня пинать, тварь. — Не за что. — Действительно нет за что, — он фыркает и поворачивается к Аджаю. Его лицо расцветает. — Аджай, расскажи, а какого тебе было в школе? Тот недолго раздумывает над ответом — большую часть молчания просто не может подобрать нужных слов, так как ком в горле не уходил. — Я там… не преуспевал. — Что ты хочешь от него? — Юма взмахивает рукой в его сторону. — Он в колледж не поступил. — Из нас всех колледж не закончил никто. Меня интересует не это. Как к тебе относились другие дети? У тебя были друзья? На этом он задумывается. — У меня было несколько знакомых. Но они были проблемными, и мама запрещала с ними общаться. Так что в основном я тусовался с ребятами с улицы. — О-о-о. А они хорошо к тебе относились? Аджай смотрит в потолок, пытаясь собрать мысли в кучу. — Относились также, как ко всем. Они были из таких же семей эмигрантов. У нас были мексиканцы, латинские американцы, чернокожие, индийцы, индейцы — дохера кто был. — М-м-м, ну понятно, — Пэйган неодобрительно поджимает губы — видимо, чтобы не сказать что-то лишнее, и вместо того переводит разговор на Юму. — Ты вроде встречалась с каким-то латиносом, нет? — Мы не встречались, он просто продавал мне травку. — Так вот откуда ты её брала! — он мгновенно вскипает, вскидывая руки вверх. Юма довольно хмыкает, Аджаю же в этой ситуации остаётся только недоумевать. — Она мне её толкала втридорога, — объясняет Мин и отворачивается, чтобы выпить. — Извини, Аджай, продолжай. — Ну, — тот немного отходит и вновь вспоминает своё детство, — мы в основном играли вместе, потому что они никуда не ходили по выходным. Нас местная церковь не жаловала, и за нами не слишком хорошо следили. А так — нормальные ребята. Кто-то даже на доктора пошёл учится. Но я уже давно с ними не связывался, так что не знаю, что там у них. — Почему? Ах, да… — Мы же тогда пытались избавиться от ФБР. — С ним тогда Пол поработал, я помню, да. И что же ты думаешь, дорогой? Хочешь снова с ними общаться? Аджай отпил пива, смотря в пол. — Нет. У нас с ними уже нет ничего общего. Он уже не рассчитывал, что вернётся домой в ближайшие год или даже два. Не то чтобы ему сильно хотелось возвращаться — но от этого и было грустно. Пэйган отметил это, потёр подбородок, а затем кивнул в сторону Юмы, пытаясь разбавить неловкую обстановку: — А она пыталась перевезти в Кират бывшую няньку. — Она была моей духовной наставницей, — Юма тут же вскипает, что отвлекает Гейла от высоких раздумий. — Тебе этого не понять, твоя мать тебя с рождения терпеть не могла… — Начинается, — тот закатывает глаза и закидывает ногу на ногу. — …и отца твоего. Потому и умерла. — Потрясающая детективная работа. Ты можешь объяснить, как эти события стыкуются в твоей башке? Попытка разбавить «неловкость» превратилась в ещё одну сессию перебрасывания оскорблениями. Наблюдая за руганью, в которой Аджай не знал контекста для доброй части оскорблений, — так что даже насладится их спором не представлялось возможным, — он решает выйти на время, чтобы дать им успокоится. На кухне в этот час обычно никого не бывало, так что он направился туда. Там он умывался в раковине, дабы немного привести себя в чувства. Немного придя в себя, он вытер лицо полотенцем, повернулся и увидел, что за столом посреди кухни сидел Ливэй, которого сперва не узнал. Он что-то записывал, рядом стоит кофе, но остановился, как только понял, что Аджай его заметил. Тот откинул полотенце в сторону и настороженно спросил: — Ты ещё кто? Ливэй молча отложил ручку в сторону и представился: — Я личный ассистент генеральши Юмы Лау. — Погоди… я же тебя помню, — он помнил этот голос и эту причёску. К тому же, в Кирате сложно найти много азиатов. — Это ты был на вертолёте, когда меня из него выкинули. — Это честь для меня — находится с вами в одной комнате. — Пиздишь, — отрезает тот с совершенно ровным лицом. Ливэй встаёт. — Я могу уйти, если я вам мешаю. Аджай молча подходит к нему, проходится по нему взглядом, примеряется. Парень был где-то на полголовы его ниже — ему приходилось задирать голову, чтобы доставать до Аджая. — Ты такой мелкий на её фоне. Ты точно телохранитель? — Секретарь, по большей части. — А. Ну, всё равно — ты ведь так молодо выглядишь. Сколько тебе лет? — Двадцать два года. — Не встречал здесь наёмников младше тридцати. Чувак, как тебя занесло в Гвардию? — …Я тут родился, — пожимает плечами. Аджай хмурится, недоумевая. — Ты вообще не выглядишь, как киратец. — Мои родители — наёмники из Гонконга. Мать работает в разведке, отец — средства связи. Я скорее сын наёмников, если вам будет угодно. — Н-да, офигенный набор. Ну… держись, что я могу сказать. — Работать на генеральшу Лау — честь. — Каким образом? — Она хороший человек. — Ага, лучший в мире, — он фыркает. — Это просто надо уметь разглядеть. Она хороший человек, но ей нужна причина, чтобы это показать. — Недавно она спустила собак на беззащитную женщину. Она убила её просто за то, что она выполняла задание. — Ну, — он пожал плечами, — вы с Золотым путём ведь тоже собирались так сделать. Услышав это Аджай застыл на месте, чувствуя, как ком вновь подступает к горлу. Затем он делает несколько шагов в сторону Ливэя, тот отступает, хоть и не выглядит испуганно. — Откуда ты знаешь? — спрашивает он ровным тоном, но затем в голову ударяет осознание. — А-а-а… Мать в разведке. Ну да. — Я много чего знаю, — отвечает тот. — Обязан знать. — Ну вот и знай, что мы этого так и не сделали. — Но ведь это произошло исключительно вашими усилиями. — Как будто они оправдались, — он вздыхает. — И ведь я сказал ей уходить… Надо было просто увезти её оттуда. Плевать, что мог бы и опоздать — она хотя бы не ушла… Вот так. — Вы ведь не знали, что грядет — это вовсе не ваша вина. Это уже неважно, — Ливэй положил руку ему на плечо. — В данный момент из уже имеющейся информации о том мы можем сделаем только один вывод — вы тоже хороший человек. Тот улыбается ему, Аджай хмыкает. Он не верит ни одному слову, но было приятно, как этот парень пытается его приободрить. Он скидывает его руку и отвечает: — Иди отсюда, подлиза. Посвежев он возвращается к комнате, где, судя по вымотанной служанке, что как раз покидала её, начиналась ещё одна гражданская война. — Слава Кире, вы вернулись, — говорит она проходя мимо. Проскользнув внутрь он становится свидетелем проявления культурного расцвета: Пэйган и Юма продолжали перекидываться оскорблениями, только уже на китайском. Потеряв все шансы понять, о чём шла речь, он молча проходит к своему сидению и сходу выпивает немного пива. Тогда же его возвращение замечают двое ссорящихся. — …Слава богу ты вернулся, я уже не могу с ней разговаривать, — Пэйган отворачивается от Лау. — Ты никогда не умел отстаивать своё мнение. Судя по взгляду, который Мин подарил Юме, эта провокация не оставляет его равнодушным. На этом моменте в Аджае срабатывает выработанный за эти года общения с Сабалом и Амитой инстинкт — встревать в «жаркий» разговор с какой-то совершенно отвлечённой темой. — Я встретил твоего помощника на кухне, — говорит он в сторону Юмы. — Он такой молодой. — Значит, ты встретил Ливэя, — трюк срабатывает, — он мой друг и ученик. Хороший ученик. Он хорошо знает своё дело. Порой мне кажется, что и я сама чего-нибудь у него учусь. — Вот бы он научил тебя справляться с критикой, а не подсадил на «медитации». — Ты со своим белым уголовником никогда не поймете тот уровень отношений, что между нами двоими, — шипит она в ответ. — Он знает меня лучше, чем кто-либо. Замечая то, каким взглядом Пэйган отбдал Лау, Аджай вновь активизируется, предотвращая начавшуюся бурю. — А «солнечный зайчик» Ливэй в курсе, как ты сговаривалась с М… — он перебивает Мина и говорит: — Прикольно иметь чувака, который тебе сопли вытирает. У меня тоже такой есть. — Он не считается, — она кивает на Пэйгана. — Я про Хёрка. — Это тот, что постоянно звал на помощь по каналу, пока ты не прибегал его спасать? — Ну, — он поджал губы, — мы меняемся. Иногда я ему помогаю, иногда — он мне. — Уж я наслышан о ваших «приключениях». Аджай хмыкает. — Ну… да, мы много где засветились. Но, если бы не Хёрк, вряд ли я вообще сейчас был здесь. — Ты можешь себе представить, что этот кусок белого дерьма, — Юма вновь встревает в разговор, — подорвал половину снарядов на минном поле, при этом его обстреливали с крепости, и он успешно сбежал вместе с двумя наркоманами? — Это к тебе вопросы почему он работает лучше армии. И к тебе тоже, Аджай. Не пугает тебя общаться с таким опасным человеком? Назвать Хёрка опасным… Это что-то на другом языке, который Аджай никогда не слышал. — Не знаю, как насчёт других, но он мой лучший друг. — Каким образом так вышло? — он звучит игриво-недовольно. — Он же выглядит, как неудачный костюм Леди Гаги, в который вдохнули жизнь. Меня что раньше это бесило, что сейчас. Ты не умеешь выбирать себе друзей. Аджай покачивает стаканом с выпивкой, следя за тем, как жидкость перекатывается по стеклу. Его уже порядком достала эта тема — Пэйган уже давно ему талдычит одно и то же по этой теме, а во дворце от него даже скрыться никак нельзя. Возразить сложно, не хочется снова устраивать скандал, так что он лишь недовольно бубнит: — Твои друзья ничем не лучше. Если они есть. — Конечно же они есть! — Пэйган мгновенно активизируется. — У меня всегда были друзья. — Назови хоть одного, — язвительно спрашивает он. На это Пэйган внезапно выравнивается лице и отвечает: — Твой отец. На этом моменте Юма поперхнулась выпивкой и закашлялась — видимо, хотела засмеяться. Аджай косится на неё, затем смотрит на Пэйгана и отставляет стакан в сторону. Когда Аджай отставляет пиво на пьянке — значит, дело серьезно. Он скрещивает руки на груди и добавляет: — Был, пока ты его не предал. — Меня тоже много кто предавал, и что теперь? — Это такое оправдание? — Мне не перед кем оправдываться. Попрошу уважаемого «мистера Гейла» вспомнить, что у меня также был близкий друг де Плёр, пока он его не убил. — Тот Пол, от которого он тебя спас? На этом моменте оба замолкают, смотря друг другу в глаза. Аджай сдается первым — он здесь не для того, чтобы снова устраивать ссоры. Поэтому он сжимает зубы и произносит: — Ладно, я забираю свои слова назад. Доволен? — Очень, — развесёлый Пэйган откидывается на спинку кресла. — Но, всё-таки, раз мы уже упомянули эту проклятую личность… — он поворачивается к Юме, — Всегда хотел спросить — ты ведь помнишь, как когда мы только прибыли сюда, буквально в первые недели, Мохан произносил речь на застолье в Джаленду? — Примерно, — та пожимает плечами. — Он любил языком чесать. К чему это? — Аджай, — он привлек его внимание, — дело в том, что, когда я услышал его речь впервые, я мгновенно понял, почему Ишвари вышла за него — у него был потрясающий язык. — Закро-о-ойся, — Юма фыркает. — Почему? — Он бы никогда не взял у неё в рот. — Я не об этом, мать твою, — отвечает он презрительно. — Я говорю о том, что он был потрясающим оратором. Юма выставляет перед собой средний и указательный пальцы, а затем проводит языком между. Пэйган вздрагивает и встаёт с кресла, Юма издаёт нечто похожее на человеческий смех. Аджаю не слишком приятно за этим наблюдать, но его радует, что они хоть немного отвлеклись от ругани. Уж лучше пусть унижают его отца, чем друг друга. — Быдло. Так, к чему это я? Ах да! Аджай, мне так жаль, что ты этого не унаследовал. Кто знает, к каким высотам можно было дойти с твоей внешностью, ещё и с подвешенным языком… — Чего ты ко мне пододвигаешься? — Юма отстраняется от Пэйгана, но тот уже стоит за её спиной, приобнимая её за плечи. — Например, заболтать Юму и сбежать отсюда к чёртовой матери. Да, Юмасик? Она смотрит на него слегка озадаченно. — Давно мы с тобой не вспоминали про Даршита Бхата, да? Юма выворачивается из его объятий, как кошка, которую пытаются поднять на руки. — Так вот к чему эта речь. Это был такой словесный оборот, чтобы меня унизить. — Мало того, что ты просрала его тогда и затем так и не достала на Севере, так недавно ещё и оказалось, что его человек был среди связных. Как это произошло, можешь мне объяснить, подружка? — Ты привёл сюда Аджая Гейла вот так, — она щелкает пальцами, — не посоветовавшись ни с кем, и ожидаешь, что я услежу за всеми его дружками? Он сам их привёл тебе под нос. Ты бы заметил это, не будь ты так ослеплён своими желаниями. — Да мне плевать, кого он приведёт — я дал тебе чёткое задание: «Истребить Бхата и всех его людей». В итоге, я занимаюсь этим сам. В комнате затаивается тишина — он нависает над ней, смотря ей в глаза, а она ядовито усмехается. Аджай сконцентрироанно следит за ними, готовый подорваться в любой момент. Между ними было слишком много напряжения — в случае чего ему, возможно, придётся предотвращать убийство. — Теперь я понимаю, — Юма первой подаёт голос. — Тебе плевать на Гейла. Ты просто используешь его, чтобы оправдать то, как ты со мной обращаешься. — Можно вопрос? — нервно спрашивает Аджай, стараясь перевести внимание на себя. — Конечно, солнце, — Пэйган тут же отстаёт от неё и выпрямляется. Он выглядит намного более собранным и уверенным в себе. — Что такое? — Я с-спрашивал у Гэри, но он мне не объяснил, — он слегка запинается на этом моменте. — Что Бхат такого сделал, за что его человека расстреляли буквально на месте? За что Юме надо было… Охотиться на него? Оба смотрят на него слегка озадаченно. — Ты совсем-совсем ничего о нём не знаешь? — Ну, нет, — он пожимает плечами. — Мы почти не виделись, и я ничего о нём не слышал. Только то, что он патрулировал Север. — Тогда пускай Юма тебе и расскажет. Пэйган победно садится обратно в кресло, пока Юма раздраженно закатывает глаза и поясняет: — Мы убили его солдата исключительно потому, что он работал на Бхата. Нас не интересуют конкретные жетоны. Жетоны — это солдаты, если что. Нас интересуют только те, под кем они работают. Если мы узнаём, что жетон под Бхатом — в заложники не берём. Его люди неадекватные: он воспитывает своих подчинённых, как я своих собак — после их нападений остаются лишь изуродованные тела и ни одного заложника. Порой телам не достаёт ушей, рук, внутренних органов… Иногда даже есть следы сексуального насилия. Аджая слегка передёргивает. Звучит как выдуманный бред, но Юма не из тех, кто будет откровенно врать о чём-то — особенно не в такой обстановке и после пары выпитых пинт. — Он мотивирует это тем, что солдаты Армии занимаются тем же в отношении киратского народа или какое-то такое дерьмо. — А мне кажется, ему просто нравится это, — добавляет Мин. — Тебе не кажется. — И всё-таки, чем Бхат вам так насолил? — Это хорошая история, — Пэйган улыбается. — Конец так себе, — Юма продолжает. — Середина, впрочем, тоже. История такая: дело было давно, он был в отряде Сиддхарта Шанкара. Он считается первым, кто поднял сопротивление на Севере, когда пришла наша власть. Потом уже его заменил сам Бхат. — Ага, да, очень интересно, но не забывай главного, — Пэйган хлопает её по плечу. — Шанкар был образцовым бунтарём, но никудышным лидером. Он не мог повести за собой людей. Жетоны были под ним чисто номинально, по сути отрядом занималась Тайга Шила. — Ты про ту самую Тайгу? — Аджай вспомнил эту несчастную женщину, что пропала несколько месяцев тому назад. — Ты должен её знать, она сотрудничала с вами. По совместительству была родственницей бывшей здешней служанки, Жюстины. В то время официально женщинам ещё не разрешали служить, так что я не удивлена, что ты так реагируешь. — И что он сделал? — Я даже вспоминать не хочу. — Как-то раз, — Пэйган, видимо, очень даже хотел вспоминать, — Юма взяла часть их отряда где-то под Джаленду, Она также курировала допрос, и он её знатно выбесил. Юма стискивает зубы и продолжает: — Бхат не слишком хороший боец, не очень умный командир, зато клоун из него отменный: весь допрос заговаривал мне зубы и рассказывал мне про то, что святой Калинаг был… — она пытается перефразировать, — мужеложцем. — Конкретно, по его мнению, он мужеложствовал с королём, который его и отправил в путешествие, — Мин был неимоверно доволен тому, что заставил её это произнести. — Отправил, потому что жена узнала об их необычной «духовной связи». Не буду врать, мне понравилась его версия… — Значит, когда я это с тобой обсуждаю, то ты «не запоминаешь суеверия», а как я пытаюсь объясниться… — Это всё не так важно, — он отмахнулся от неё. — Важно лишь знать, что в итоге эта дура обнажила ножи… как фильм был, недавно, «Достать ножи», но это не к теме. Она достала нож, он смог его отобрать, проделать в её печени пару дополнительных отверстии, и в итоге вырваться, чтобы напасть на меня. — А что ты там делал? Аджай не мог представить причины, по которой Пэйган мог бы позволить себе лично пройтись по месту, в котором удерживали «грязных обезьян» в лице несчастных заложников. — Всмысле? Забыл? Я же прибыл чтобы по традиции гордо пройтись меж заложниками, кидаясь угрозами и наслаждаясь мольбами о прощении. — Ах… ну, да, — теперь мог. — Твоё любое хобби. — Да, правильно, — он захихикал, как молодая девушка, которой сделали комплимент. «Что если тот шрам на ноге у него от Бхата?» — задумался Аджай. — «Тогда то, что он ему не нравится, имеет смысл». — Ему удалось сбежать, по итогу, — процедила Юма. — Бросил всех своих «друзей» у нас и просто сбежал. Бестактно, даже для террориста. Мы посчитали, что нам нужно хотя бы немного попинать его, и потому заменили одного заложника другим — оккупировали родную деревню и взяли его мать. Она работала здесь поварихой, сидела на цепи несколько лет подряд, пока Жюстина не помогла ей отправится в пекло… — Это был лучший исход для неё, Аджай, поверь мне, — добавил Мин. — …Сына-корзина и не шевелился, чтобы её освободить. Гнилой человечек, в общем. — Крайне неприятная личность, — фыркает Пэйган. — Сферический мудила, — подытоживает Аджай. — Я посмотрю, Гейл, как всегда, мистер Элегантность. Аджай хмыкает, а Пэйган внезапно задумывается и спрашивает: — Господи, как же давно это всё было… Кто ещё был под ней? Под Тайгой, имею ввиду. Я уже и подзабыл… — Было десять человек, — она загибает пальцы, смотря на него. — Даршит Бхат, Прабху Раджеш, Нила Рави, Мохан Нарендра… — она косится на Аджая и уточняет, — это другой Мохан. — Да я понял, — тот прыскает. — А не она, случаем? Юма сощуривается, пытаясь понять, кого Мин имеет ввиду. — Ты что, заставишь меня вспоминать? Ну, телеэфир, — он вскидывает руки вверх. — Снайперша. — …А-а-а, — протягивает Юма и улыбается. — Ты про «Попрыгунчика». На этом моменте настроение Лау заметно улучшается, чего не скажешь про Пэйгана. Аджай же вновь чувствует себя вне разговора — он понятия не имеет, какое событие может носить такое название. — Я поняла, про кого ты. Падмавати. — Да, её. Намджи Падмавати. Или как там её сейчас? — Неру, — произносят Аджай и Юма в один голос. — Неру? Серьезно? — Аджай сам удивляется тому, что угадал. — Она тоже была военной? Она не говорила об этом. — О-о-о, так ты знаком с ней, — Пэйган хитро улыбается. — Я думал, вы не пересекались. Аджай даже не смотрит в его сторону. Он не собирается выходить из себя из-за этой колкости, только произносит: — Мы прекрасно общаемся. — Неужели? Ну, я с ней тоже хорошо пообщался. И Гэри тоже. Учитывая, что Намджи, видимо, когда-то была в плену, он не мог себе и представить, каким пыткам её могли поддавать. Имеет смысл — то, что она в итоге ушла из Пути. — А почему вы называете её Падмавати? — Девичья. — И что она вам сделала? Помимо того, что работала с Тайгой. Теперь уже Пэйган вздыхает. Юма пихает его. — Давай, вперёд. Опозорил меня — теперь твоя очередь. — Это долгая история. — Не особо. Сейчас расскажу… — Нет, — он отпихивает её, на что она гадко улыбается. — Она служила снайпершей. Во время одного телеэфира прострелила мне ногу. Тогда мы ещё записывали их наживую, и весь Кират мог наблюдать, как я изящно валюсь с трибуны, — он поворачивается к ней и произносит. — Что ты улыбаешься, как отсталая? Пока Юма хихикает, Аджай пытается обработать полученную информацию. На сей раз логическое мышление выигрывает бой с алкоголем. — Ты поэтому не любишь телевиденье? — Ну, отчасти. Но она сделала это только за счёт хорошей винтовки, и никто не переубедит меня в этом. Тем более, что ничем кроме этого она не отличилась. После этого он тяжко вздыхает и встаёт с места. Шаг у него не слишком твёрдый, да и сам он слегка побледнел. — Я, кажется, переволновался… Мне нужен моё лекарство, — он проходит к двери и прежде, чем выйти, произносит, — скоро вернусь. Гэри. Гэри! Он оставляет их одних. На несколько секунд в комнате воцаряется тишина, и то напряжение, что он испытал во время ожидания их прибытия, ударило с новой силой. Особенно он ощутил это тогда, когда Юма молча отставила стакан в сторону и произнесла: — Я читала ту записку, что тебе передали. Аджай тяжко вздохнул, смотря в пол. — Посмеялась хоть? — Я подозревала, что это была не твоя идея. Амита любит промышлять таким. Мы тоже, только, — она пробегается по нему взглядом, — не так нагло. Он закатывает глаза. По крайней мере он сказал об этом сразу, а не корчил из себя дурачка. — Я даже удивлена, что она договорилась именно с тобой. Ты не слишком надёжный. Впрочем, могу предположить, что ты — единственный, кому она может довериться после того, что случилось после захвата моста. Их с Сабалом союз — полнейшее разочарование, которое только и ждало того, чтобы ударить в самый опасный момент. У него не находится слов, чтобы ответить, так что он просто кивает. Здесь он был полностью согласен с ней. — Не буду врать — когда это всё только началось, мы напряглись. С твоим приходом их дела улучшились, а если бы им удалось объединиться — кто знает, до чего они могли бы дойти. Но этого не случилось. Аджай ещё помнил, как впервые застал их за поцелуем прямо у себя дома. Тогда не он знал, как реагировать, и что вообще происходило между ними. «Как же давно это было. Я тогда еще пил, как проклятый и Пэйган на коленях ползал чтобы я пришёл к нему», — он посмотрел на стакан с пивом, который держал в руке. — «Мне нельзя снова скатиться в это. Я не позволю себе». — …Амита, с другой стороны, всё также амбициозна. Перед тем, как напасть на мост, я следовала по её шагам, пытаясь узнать о её прошлом. Как тогда, когда я взяла Сабала в плен и пытала, чтобы вытащить из него её настоящую фамилию. Естественно он её знал — он слишком переживает о том, что подумают другие, чтобы не вытянуть из неё фамилию мужа, а она слишком хитра, чтобы скрывать от него это. У нас так действуют гейши: дают тебе то, чего ты хочешь, но так, чтобы ты остался после этого голодным и пришёл за добавкой. Она может поделится чем-то личным и позволить тебе думать, что теперь-то ты её лучший друг, но её доверие не более чем незаряженное оружие. Она не доверяется — лишь создаёт такую иллюзию. Это неплохо. — В плане? — Пэйган своего рода делает также. Этот… — вздыхает, — человек не слишком уверенный в себе, и ещё меньше уверенный других. Он боится людей. Ему легче использовать их страхи и желания против них, чтобы контролировать их со всех сторон. Он знает, что сказать, чтобы я вышла из себя, и знает, как убить мой авторитет перед другими. К тому же, я у него на крючке ещё и финансово. Здесь она поднимает на него взгляд и Гейл застывает. Ему не нравится смотреть ей в глаза — это словно что-то неприродное. Он не понимает, откуда у него возникает это жуткое ощущение. Это ли видел Сабал, когда она начинала его пытать? — Послушай. У Пэйгана шарики за ролики из-за того, что я тебя ударила. Мне не нужны проблемы. Раз ты здесь остаешься… — Это ещё не решено. — …Он мне так сказал. Так вот — я хочу прояснить тебе пару деталей. Она поднимается с места и начинает ходить по комнате. Аджай сосредоточенно следит за её действиями. — Так вышло, что по характеру ты напоминаешь мне мангуста: отлавливаешь змей у норы, защищая свою территорию и родных. Ты готов лгать, предавать и убивать ради них, ведь больше ничего у тебя не осталось. В том числе тебя самого. Но дело в том, что я — змея, которая сидит у себя в гнезде и занимается своими делами, а Пэйган наш ебучий владелец, который оплачивает весь этот зоопарк: он садит нас в одну клетку и ожидает, что мы подружимся, но этого не будет. Это природа и от неё не сбежишь — мангуст всегда будет охотится на змею, а змея всегда будет отравлять жизнь мангусту. Раз мы не можем переступить через неё, я предлагаю примирится с обстоятельствами и пытаться как-то сосуществовать в тех условиях, в которых мы оказались. Аджай внимательно её выслушивает, молчит несколько секунд, обрабатывая информацию. Ему на ум приходит недавний разговор с помощником, после чего он хитро улыбается и игриво водит плечами: — Предлагаешь мне… дружбу? Юма щурится. — Имею ввиду, — поясняет он, — сосуществование на взаимовыгодных условиях? — Я вижу, американец тебя уже обрабатывал. — Ага. Но я не согласился. Она обходит своё кресло и опирается руками о его спинку. — Правильно сделал. Ты никогда здесь не приживешься. Это просто не твои люди. Вряд ли даже Пэйгана можно назвать твоим другом — я сама с трудом могу назвать его своим. После всего, что мы пережили, я не чувствую, что все наши труды были «взаимовыгодными». Не советую с ним расслабляться. — Честно говоря, я не думал, что у вас такие плохие отношения. Лау лишь отмахивается. — Мы были близки, когда-то. Так близки, что это сложно описать словами. — Вы ведь не кровные? — он морщится. — Нас связывает большее, чем кровь. Кровь гуще вод материнской утробы — мы с Пэйганом семья. Так или иначе, но мы связаны. Я вынуждена терпеть его бред, даже если он мне не нравится, но мне бы не хотелось, чтобы он умер. По разным причинам. У тебя, я уверенна, ситуация такая же. Но ты не часть этой семьи и никогда ею не будешь. Это немного задевает его по непонятным ему причинам. Он вспоминает о Ливэе — вернее, о том, как нелестно Пэйган о нём отзывается. — Ты говоришь о своём помощнике очень доброжелательно. Кто он тебе, если не часть семьи? — Пэйган его не признаёт, но я доверяю ему как себе. Он часть моей семьи. Так тоже бывает. — А я — часть семьи Пэйгана. Что в этом такого? Я не требую твоей дружбы, как бы вы это здесь не называли — мне она не нужна. Ты меня итак не перевариваешь. — У этого есть причины. Однажды Пэйган уже попытался привести в нашу семью людей — тебя, Ишвари, Лакшману… Ничего хорошего из этого не вышло. Их упоминание вызывает в нём странные, неоднозначные чувства. Хотя теперь картина мира глазами Лау становиться ему яснее — впрочем, его озадачивает то, как она пытается совместить её с тем, как он сам видит произошедшее. — Я всегда хотел спросить… Мама… Какие у вас с ней были отношения? Ты её просто ненавидишь, хотя она… Она ведь не сделала ничего плохого. Она просто… — мысль ускользает от него, подавляемая печалью, — жертва. Его внимание привлекает то, что Юма в ответ на это только хмыкает: — Знаешь, как говорится: честной личности нет нужды скрывать что-либо. Можно ли в таком случае назвать твою мать честной? — У неё были свои причины скрывать от меня всё это, — отрезает Аджай. Юма обходит кресло и присаживается в него. Она выглядит более раскованной, когда рядом нет Пэйгана. — Вся эта тема с семьей, друзьями… Я думала об этом. На деле я не то чтобы этого не понимала, почему это так важно для многих — я уважаю общность. Когда люди собираются вместе и говорят: «Мы верны друг другу, мы помогаем друг другу и любим друг друга», — я уважаю это. Я неспособна испытывать любовь, но порой я привязываюсь к некоторым существам и делаю их важной частью своей жизни. Вроде собак. У меня и кошка есть. Был барс, до того, как Пэйган не пустил его на мех после того, как он обоссал ему штаны… Аджай изо всех сдерживает глупую улыбку, которая так и лезет ему на лицо. — …Я вполне могла бы заключить брак, если бы мои избранники были умны, шли на компромиссы и были симпатичны в какой-то мере. Так, чтобы их можно было поставить в угол и любоваться ими. Но сила мне нравится больше. Сила позволяет тебе помогать себе и тем, кто за тебя. Я ведь росла в приёмной семье и научилась уважать подобный строй. Живя так ты чувствуешь себя частью чего-то большего, больше, чем ты сам, и тебе нужно трудиться, чтобы тебя высоко оценили те, кого ты действительно уважаешь — тех, кто реально достоин уважения. Также ты учишься идти на компромиссы, закрывать глаза на худшее в человеке, чтобы иметь силы находить в нем только лучшее. Потому я никогда не понимала Мина с его вечными перепалками с отцом, думала: «Почему ты не можешь просто делать то, что тебе говорят?». Это было единственное, что меня в нём раздражало. Он ещё находил наглость отвечать: «Я — не тот, кого он хочет видеть». Так стань им. В чем проблема? — С папашей были проблемы, я погляжу. — Они ненавидели друг друга. Пэйган ещё и постоянно втягивал меня в их споры… Мне некуда было деваться от этого, потому я научилась видеть в них двоих только лучшее. И они оба этим воспользовались. Это был неплохой симбиоз, он работал… но потом отец умер, пришла твоя мать. Пришла «жертва», как ты её назвал, и разрушила всё, к чему мы шли. К чему я шла. Она привела за собой тебя, и эту… Мелкую. И всё покатилось в пропасть. Она немного отпивает, дабы просушить горло. Аджай смотрит куда-то в сторону, пытаясь сформулировать какой-нибудь достойный ответ, но в голову приходят только вопросы. — Какой была Лакшмана? — Ха… — она задумчиво чешет подбородок. — Милой. Типа, как щенок или котенок. Она называла меня «Уа», — она хмыкает, но затем вздыхает. — Её смерть не была мне в радость. Я и не думала, что Мохан решиться убить её. Надо было предугадать. Пусть лучше бы убил Ишвари, к чему тут мелкая? — она переводит взгляд на него. — Понимаешь, Лакшмана мне не родная, но она как бы была… частью моей жизни. Стаи, можешь называть это так. Она вошла в нее по праву рождения, пусть по молодости я не могла её принять… но она всё равно была этой частью. А потом ее оторвали. Её смерть не моя вина, я так не считаю… но, если бы Ишвари не была проворнее нас с Пэйганом, уверяю — твой отец застал бы вендетты за неё от моей руки. Просто потому, что это моя обязанность, а я свои обязанности выполняю. На этом моменте она вновь смотрит прямо на него, хмурится и подытоживает: — Я это к чему… я никогда не буду тебе «подругой», но я физически не могу позволить себе содержать вражду с тобой. Не суйся ко мне и больше не обнаружишь ни одной царапины на своём красивом лице. Понял? Аджай смотрит на неё пару мгновений, затем ухмыляется и произносит: — Удар у тебя девчачий. Через мгновение он пожалеет о сказанной шутке, когда Лау уже возвышается над ним, вжатым в кресло, угрожающе нависая над его вышеупомянутым «красивым лицом». — С каких пор это оскорбление? — пишет она. — Твоя рана, я посмотрю, не заживает. Это лучшее доказательство твоей неправоты, не находишь? — Тупая шутка, согласен, — он поднял руки перед собой, чтобы защититься в случае чего. — Как и все твои шутки. Он опирается руками о подлокотники и слегка приподнимается, недовольно бурча: — Поэтому я и отказал этому Гэри — я знал, что ни с тобой, ни с ним у меня никогда не выйдет «подружиться». — Наконец-то умная мысль постигла твою башку. — Как минимум потому, что вы оба можете распускать руки в мою сторону. Он поднимает на неё взгляд и замечает, что глаза Лау будто бы почернели. Это не предвещало ничего хорошего. — Хочешь мне вломить? Глаз за глаз? — Нет, — Аджай активно мотает головой. Может, ему бы и хотелось испытать это, но точно не в такой обстановке. Юма отходит от него, следя за движениями, очевидно, наслаждаясь его страхом и своей безнаказанностью. Но затем её голову посещает мысль: на самом деле, Пэйган в первую очередь злился на неё именно за то, что она ударила Гейла. Если бы он ударил её в ответ, это бы, как максимум, отняло бы у него один аргумент в пользу урезания её бюджета, а как минимум развеселило бы его. Она долго смотрит на него, не моргая, обдумывая всё это. Это заставляет Аджая вжаться с сиденье и даже немного протрезветь перед лицом неминуемой опасности. Настолько, что, когда Юма резко сходит с места, Аджай чуть не подскакивает на месте. — Мне нравится твоя идея, Гейл, — процеживает она. — Действительно это… несправедливо. Она берёт его за руку и дёргает на себя. Он поднимается и чуть не валится на пол, пытаясь удержать равновесие. — Ударь меня. — Я… — язык не слушается, руки тоже, — передумал. Я не хочу. — Я сказала ударь меня. Она отпускает его руку и он, стоя напротив, смотря ей просто в глаза, старается хоть немного собраться с мыслями. Зачем ей это? Чего она хочет? Что ему за это будет? — Д-давай я тебе лучше пинок дам, — произносит он в неплодотворной попытке избежать всего этого. — Нет, — она мотает головой. — Теперь даже мне стало интересно. Бей. — Тогда м-моргай хотя бы… «Я не могу ударить её первым, но она ведь не отстанет. Надо её спровоцировать. Исходя из того, как её провоцирует Пэйган, я знаю, что стоит сделать», — он прокашливается и выдаёт первое, что приходит на ум: — Я читал миф про Калинага, — она хмурится, не понимая, к чему он ведёт. — Он ещё и животных «любил». Тактика Гейла, как и всегда, срабатывает «на ура»: скоро Юма замахивается, чтобы выбить из него всё дерьмо, но Аджай уклоняется и толкает её в сторону. Она влетает головой кофейный столик, что стоял у кресла Пэйгана, и вместе с ним валится на пол. С него также валится бокал с вином, который разбивается, а вино пачкает ковёр. На шум прибегает прислуга, а за ними подтягиваются Гэри, Пэйган и Ливэй. Всё закручивается так быстро, что Аджай кое-как успевает следить за событиями: вот он неловко стоит возле Гэри, который сверлит его взглядом, пока Пэйган восторженно наблюдает за тем, как Ливэй с многострадальным выражением лица держит Юму на руках и вытирает платком кровь, что идёт у неё из носа. В то же время рядом крутится прислуга, убирающая последствия «драки». — Какой кошмар! — причитал ассистент. — Вам больно?! — Нет, мне приятно, блять, — выругивается Юма. — А мне как приятно! — встревает Пэйган. Очаровательная процессия этого циркового тандема сдвигается с комнаты отдыха и передвигается по коридору к выходу из дворца. Для Юмы вечер окончен — для неё начинается ночь, в которую похищенные медики будут стараться вправить ей сломанный нос. Оба ассистента это понимали и тихо возмущались, следуя где-то в конце: — …Организовывать всё сутки, сдвигать расписание, впрягать прислугу в выходной готовить и всё ради того, чтобы генеральше Лау сломали нос, — недовольно произносит Ливэй. — Зато какое ахеренное пиво получилось, — произносит Матрика, выглянувшая из коридора, ведущего в кухню. Судя по её речи, она уже успела его попробовать. — Ты на ночном дежурстве, — только и говорит ей Гэри. — Окей-окей, без проблем, босс, — она закатывает глаза и исчезает в коридоре, пока ей не накинули ещё лишней работы. У выхода оба прислужника тяжко вздыхают и Гри протягивает Ливэю руку: — Ну, мы пытались. — Да, — тот её пожимает. — Честно говоря, потраченного времени жаль. — Ещё будет, Гэр, ещё будет… Вскоре Ливэй уже выводил Лау из дворца, периодически нежно протирая ей нос, в то время как Аджай пытается отчитаться перед Гэри, пока Пэйган держит его за руки и осыпает комплиментами: — Ты такой молодец! — Это не я, мы просто начали ссорится и толкнули друг друга… — Надеюсь, ей было очень больно! — Мы нормально говорили до этого. «Дружбы» не будет, но она отстанет от меня и… — Пусть эта мразь почувствует твою боль! «Не закапывай меня ещё сильнее», — Аджаю многого стоит не произнести это вслух. — Гэри, я клянусь, так и было… — Я верю, верю, — тот обманчиво кивает и затем указывает в сторону Юмы, — идите, поговорите с помощником. Аджай мгновенно выдёргивает руки из хватки Пэйгана и бежит в их сторону, пока тот начинает что-то бурно обсуждать с собственным ассистентом. — А ты нормальный мужик, Гейл, — говорит Юма, чей нос полностью перепачкан в крови. — Вломил так вломил. — Я не мог ударить тебя сам, ты бы меня убила, — отвечает он. — И я не привык драться с женщинами. — Почему? Слабее, типа? — Вас обычно не учат тому, как драться. Это нечестно. Мама бы меня за такое закопала… Внезапно, в ответ раздаются сдавленные смешки. Аджаю приходится немного собраться с мыслями, чтобы понять, что они — от Юмы. — Вот, кстати, мать у тебя была как раз-таки не из слабых. Помню, как только её встретила, относилась с уважением. Не знаю, отчего, она сама по себе его вызывала. Но когда она переместилась сюда… как же мы с ней дрались. — Дрались? — Когда Гана рядом не было. Вырвала ей каждый седой волос. Быстро перестали, правда, потому что билась она больно… Подумать только, прошло двадцать пять лет, и вот она я, снова получаю от Гейла… нихера себе рекурсия. На этом Ливэй закрывает дверь машины и смотрит на Аджая с осуждением. Тот тут же спохватывается и, запинаясь, произносит: — Я… ну… Мне типа, жаль… Понимаешь, она сама… — Хорошего вам вечера, — отрезает он и обходит машину, с другой стороны. Скоро машина сдвигается с места и отъезжает, обдавая Аджая клубами дыма. Когда он поднимается обратно ко дворцу, на входе его встречал Пэйган, который дарит ему хитрую улыбку. Выглядит он лучше, чем, когда ушёл «пить лекарство» — чтобы это ни значило. — Одна выбыла. А мы продолжим. — Продолжим? — бровь Аджая поднялась вверх. — Я думал, что это было концом. — Каким ещё концом? Я только повеселел! Он приобнимает его за плечи и ведёт вглубь извилистых коридоров, приговаривая: — Аджай, я хочу сказать тебе сейчас только одно — не отчаивайся. Всё идёт, как следует. И можешь не сомневаться: когда все пытаются перетащить тебя на свою сторону, можешь знать точно — ты официально прибыл во дворец… Ночью Кират будто бы менялся: горы покрывались черным шелком, а лунный свет вуалью освещает лежащий на них снег. Они были прекрасны, и при этом смертельно опасны. Аджай долго смотрел на них несколько минут, стоя на балконе, пока холодный ветер обдувал его лицо. Ему даже удалось немного протрезветь за это время. Впрочем, ненадолго: вскоре на балкон заходит Пэйган и зовёт его вовнутрь, чтобы вернуть в блаженное состояние. Вечер плавно и незаметно перетек в ночь. — …Ты бы знал, как меня бесят ваши конфликты. На столе в переговорной — вино, коньяк, херес и ноги короля, который он благочестиво на них закинул. В комнате пахло морозом из-за того, что дверь балкона была открытой какое-то время. Ещё там пахло чем-то сладкими — скорее всего, это пахнул лак для волос, распыленный в воздухе во время укладки. В сочетании эти два фактора создавали довольно странные ощущения. Впрочем, стул, на котором он сидел, все ещё был удобным, и у стены рядом с ним стоял кофейный столик, благодаря которому, вопреки названию, было удобно тянутся не только за кофе, но и за выпивкой. Он проводил там не так много времени, но успел отметить, что здесь было на удивление тихо. Дворец в целом был некой тихой гаванью из-за толстых, каменных стен, но эта комната обладала чем-то особенным. Он думал об этом до того момента, пока Пэйган не опустился на стул слева от него. На нем не было пиджака и вид его был слегка потрёпанный — оно было понятно, они уже неплохо выпили. — Вернее то, что мне приходится выбирать между вами. Я просто хочу немного идиллии! Неужели это так много? «Если я буду слушать его жалобы ещё хотя бы пять минут, то сойду с ума», — думает Аджай. — Я имею ввиду, я же не истеричка? Если ты так считаешь, моргни три раза. Ты это специально сейчас сделал? Зараза… — Юма в любом случае никогда меня не примет. Она не считает меня частью «семьи». — О, ну, она сильно торопиться! Ничто так сильно вас с ней роднит, как страсть меня ранить. — Но… вообще, мы неплохо поговорили. Даже, вроде как, поняли друг друга. — С Юмой никогда не бывает всё просто. Даже думал о том, чтобы отстранить её от дел… Ты понимаешь. Но Юма это не просто работник — это семья. От семьи не избавляются, её только теряют. Аджай несколько секунд обдумывает, сказанное им. Он не часто был с ним согласен, но эта фраза чувствовалась… иначе, чем обычно. Ему не слишком хочется грустить этим вечером, так что он щурится и игриво спрашивает: — Вы с Амитой были бы лучшими друзьями. Он слегка прищуривается, озадаченно смотря на него. Аджай поясняет: — Амита не знала, как управится с Сабалом, но никогда не говорила о том, чтобы «спустить курок». Эта фраза видно заставила Пэйгана задуматься. Затаилась тишина, и Аджай также задумался над этим. Несмотря на запреты, которые Пэйган выставил, Армия и Гвардия никогда не переставали представлять угрозу. Вспомнить, сколько всего они сделали — все те шрамы на его теле, всё-таки, появились не из воздуха. — Я хотел кое о чём поговорить, кстати… — Вперёд, неси свою весть в народ, — тот не отрывал взгляд от льда, таявшего в хересе. — То, что ты сказал про мой шрам… Ты не прав. — А так бывает? — Представь себе, — Аджаю стоит многих сил, чтобы не начать его кривляться. — Матрика сказала, что он красивый. — Это… Служанка? — тот кивает. — Ох, я угадал. Даже неприятно как-то… — Она его видела, — выпалил он и, немного подумав, добавил. — Мы переспали. — Ах, — его брови поднялись на несколько дюймов, — как славно. Вы переспали, и она сказала, что твои шрамы красивые? — Да. В ответ тот лишь пожал плечами и отпил из стакана. — Она соврала. Аджай вздохнул и отвернулся. Пэйган посмотрел на него и развёл руками. — Ну извини, что я не могу делать тебе комплименты постоянно. Порой нужно здраво оценить ситуацию, и тогда приходится выключать режим моей безграничной лояльности к тебе. — Даже если так, они и не должны быть красивыми. — Тогда к чему твои претензии? — Это было единственная сторона, по которой ты их оценил. — …Ну-у-у, а ещё у тебя глубокий внутренний мир, — он в непонятках посмотрел на него. — Аджай, ты ведь знаешь, что прекрасен целиком и полностью, со всех углов и сторон. Тебе не нужно приписывать себе качества, которых у тебя нет. Среди них, кстати, желательно прибрать внутреннюю гомофобию. — Эти шрамы — часть истории. Они напоминают о том, кто ты есть. Этот я заработал, когда мы были в походе с Сабалом и он меня зашивал. Вот этот на макушке — я напился и упал на дорогу, где валялись мелкие камни. А этот с боёв с яком, куда меня кинули твои люди, между прочим. Пэйган полулёжа располагается в кресле, скрещивает руки на груди, одной подпирает подбородок. Он определённо не понимал, к чему клонил собеседник. — Матрика сама подсказала мне эту мысль. У меня нет к тебе претензий, как и у тебя ко мне — я просто говорю факты. Пэйган смотрит на него несколько секунд и начинает улыбаться. Привстаёт, хлопает в ладоши. — История? Тот кивает. — Знаешь, откуда у меня эта серьга? — он взмахивает рукой, привлекая внимание к уху. — Вернее, прокол. Получил его ещё во те времена, когда жил в Гонконге. Это была какая-то… вечеринка, может быть? Что-то такое. Я сидел в кресле, передо мной была гора бухла, а вокруг — очень много людей. И так сложилось, что какой-то урод притащил в помещение свою псину… Поджимает губы. — Это животное валялось где-то на полу, пока его собака бродила без присмотра, чтобы в итоге прибиться ко мне… Откуда мне было знать, что она была злющей, как тварь неземная? Какая же это была порода… Какая-нибудь небольшая, вроде спаниеля, но агрессивная, как чихуа-хуа… Но я ведь этого не знал, она даже не рычала на меня… Впрочем, может, я не услышал из-за громкой музыки? — …И? — Да-да, так вот: к тому моменту это животное не пнул и не облил алкоголем только охранник, и то — только потому, что он стоял снаружи. Мне стоило это понять раньше, но я был молод и, что сказать, немного твердолоб — я наклонился к ней, ибо хотел её погладить, понимаешь ли. Аджай вздрагивает и втягивает воздух через зубы. — Ага, я понял… — Да. Эта тварь гаркнула на меня, подпрыгнула и вгрызлась мне в ухо, притом задев шею. Вот это всё, — он водит пальцем вокруг уха, — было в небольшом беспорядке, пока меня не доставили в больницу. Отдам должное, это было не так легко: со всеми этими криками и капелькой массового насилия, которое началось после того, как я забрызгал кровью каких-то блядей на выходе… Но это в прошлом. Много времени заняло то, чтобы вернуть былую красоту, но именно прокол в ухе я решил не зашивать и просто вставил себе серьгу. Может, это и выглядит по-подростковому, но стоит узнать, что это значит по-правде, всё становится на свои места. Его собеседник несколько секунд обдумывает услышанную историю. Он действительно смотрел на него немного по-другому. Мин понимал — Аджай был из тех геев, которые свято верили, что серьга в ухе обозначала только одно, и не пытался заглядывать глубже. — Итак, мистер Умник, подскажите: собака вгрызлась мне в ухо. Что это обо мне говорит, м? — О том, что у тебя есть комплексы, частью которых я быть не хочу, — ответил Аджай и отвернулся. — Но ты же хотел услышать историю. Ты так их любишь. Порой я думаю, что только мои рассказы удержали тебя в этой стране. В конце концов, они составляют семьдесят пять процентов моего очарования… — А ещё она может говорить о том, что твоё отвращение к собакам не взялось из ниоткуда. Это неплохо объясняет твоё отношение к ним, — ему на ум вновь пришла погибшая Эсмэйл. — Не каждый может пережить такое, если честно. После того, как он произнёс это, Пэйган внезапно и сам задумался над тем, о чём рассказал. Когда он вспоминал об этой истории до этого, она казалась ему очень глупой и не стоящей внимания — просто ещё один рассказ о его приключениях по молодости. Он действительно приводил её в пример того, почему он не любит собак, но никогда бы не подумал, что это может быть предметом гордости. Изъяны не могут быть ничем хорошим — ведь это проявление слабости. Слабость естественна, она открыта и понятна. Потому он её и не любил. Пока Пэйган раздумывает о своём, Аджай переводит на него взгляд, щурится и произносит, пытаясь не улыбаться: — А что насчёт того, о чём Юма говорила? — Ты про что? — Про «Попрыгунчика». У тебя ведь… остался шрам, так? — Естественно, — фыркает он. Ему не нравится, к чему тот ведёт. — Уродливый? — Очень. — Покажешь? — С какой радости? Он уродливый. Зачем тебе это? — Пожалуйста. — Нет. Аджай продолжал смотреть ему просто в глаза, и в конце концов тот размяк, как сухарь, который кинул в суп. — Если тебе так сильно хочется, я могу показать то, как его получил — запись того эфира. Но на большее не рассчитывай. — Да. Пожалуйста, — Аджай активно закивал. Услышав просьбу, Пэйган улыбнулся, встал и отошёл. Вернулся он уже с ноутбуком. Запись была не долгой, всего на десять минут и без звука, но Аджай смотрел её с таким интересом, будто показывали многосерийный блокбастер. Кадр охватывал трибуну, на которой стоял Пэйган. Рядом стояли солдаты и мужчина, который что-то показывал ему на листах бумаги. Через пару минут мужчина отошёл, а сзади к Пэйгану подошла служанка, чтобы поправить ему воротник и пиджак. Затем она тоже отошла и Мин ещё минуту что-то благоговейно вещал, пока резко не сдвинулся, будто его кто-то толкнул. Его рот открылся, искаженный в шоке, сделал пару ломанных шагов в сторону, чуть не подрыгивая на одной ноге, а затем окончательно утратил равновесие и его поймали солдаты. Тогда же он пропал из кадра. — Вообще-то, я требовал у обезьян из Министерства гармонии уничтожить эту запись. Но тогда эти ублюдки были куда разнузданнее, и пару экземпляров сохранилось… В отличии от их семей. — С какой позиции она стреляла? — Аджай не отрывал взгляда от записи. — Откуда мне знать? Всё, что я знаю, это то, что она умудрилась попасть мне в ногу через небольшую форточку. Мы вообще находились в полуподвальном помещении, а она стреляла где-то… наверное, через здание от того места, где мы снимали. — А… а как? — Ей просто повезло. — Ну слушай… я бы так не смог. — Никто не смог — ни до, ни после. Это и называется удача, понимаешь? Мин старался не обращать внимание на то, как у Аджая блестели глаза. Это вызывало в нём странные чувства. — Ладно, хватит, — он встал с места и закрыл ноутбук. — Ты хотел услышать историю? Вот, прошу. — Ага, — Гейл задумчиво кивнул, думая о чём-то своём. — Я делюсь с тобой всем, даже самым сокровенным и стыдным. Цени это. — Спасибо. — …Как настоящий друг. В отличии от твоих «типа» друзей. Аджай вздыхает. — Ага, ты мой лучший друг. — Во-о-от. — Покажешь шрам? — Аджай. Пэйган закатывает глаза, тот хмыкает. Стоило попытки. Мин вскидывает руки вверх, словно вопрошая богов: — Почему тебя так интересует эта тема? — Это ведь полноценное покушение, которое, отчасти, удалось, а я впервые слышу об этом всём. Ничего этого не знал… Это так… необычно. Интересно. — Об этом я тебе и говорил недавно! — тот мгновенно вскипает. — Ты ничего не знаешь о своих знакомых, а потом удивляешься таким мелочам, которые знают абсолютно все. Именно поэтому ты встреваешь во весь этот пиздец, и потом бегаешь от культистов, еретиков, предателей и даже от Пути. Вы же со своим Сабалом лучшие друзья на свете, «братья», блять, не знаю, так почему он тебе ничерта не рассказывает? Ты вообще знаешь, кто он, откуда, где он вырос, кто его родня? Хоть что-то знаешь? Тирада заставила Аджая задуматься. На самом деле, он не то чтобы был неправ, но признавать это, — и обсуждать, — не хотелось. Он ответил: — Он рассказывал, что вырос в храме. — Всё? На этом конец биографии? — С ним жестоко обращались. — Почему? В ответ он лишь пожимает плечами. — Не говорил. Я не спрашивал. — Почему? Не интересно? — Не знаю, просто к слову не приходилось. Сабал, он… — он прошелся пальцами по столу, пытаясь собрать мысли до кучи, — очень закрытый человек. Амита тоже. При этом у них это как-то по-разному выстроено: Амита скрытная, потому что не понимает людей и из-за этого боится их, а Сабал… ну, он определенно их понимает. — Может, потому и боится? Аджай бросил взгляд на Пэйгана и слегка поёжился. Он верил, что Пэйган не может знать про них ничего существенного, но ему откровенно не хотелось в этом переубеждаться. Даже если у него действительно было что-то «нарыто». — Я не лезу в такие дела. Мама тоже была скрытной. Не понимал, почему она не отвечает на некоторые мои вопросы… Сейчас уже яснее. Уверен, у них есть свои причины мне недоговаривать. Пэйган наклоняется и опирается руками о спинку стула, смотря прямо на Аджай. С его груди спадает вздох, и, после короткой паузы, он спрашивает: — Обижался на неё? — Злился, — он говорит это слегка печально. — А потом перестал. Нужно было работать, выслуживаться у копов… Копить на лечение… Так далее. Жизнь не оставляла времени на такие вещи, как обида. Пэйган присаживается на стол рядом и треплет его плечу. — Я знаю, о чём ты думаешь. Я бы тоже злился на неё, будь я в твоей шкуре — когда тебя ставят в позицию несведущего, а затем вокруг оказываются все эти люди, что называют тебя мессией и чего-то требуют… Это не твоя вина. Ничего из этого не твоя вина. Аджай задумчиво поворачивается к нему. — А чья? — А мы не в курсе? — В курсе, но… это не помогает. Может, это что-то американское во мне сидит, но у меня есть острое ощущение, что кто-то ведь должен понести наказание. Мама ушла. Отец давно мёртв. В живых только ты и я. — Хочешь, чтобы я понёс наказание? Он смотрит какое-то время, затем опускает взгляд. В этот момент он чувствует себя, словно сломанная зажигалка, в которой не зажигается искра. — Нет. Но ощущение не проходит, — ему не нравилась эта некомфортная неразбериха, что царила в нём с момента, как он пришёл сюда. — Я согласен, что мало знаю о тех, с кем вожусь. Я просто никогда не видел в этом угрозы. Ничего не происходило, никаких предательств… Если человек мне о чём-то не говорит, то значит, что это не моё дело. Я не лезу, куда не просят. Аджай косится на него. — Если не хочешь мне показывать свои шрамы, то не нужно, — он разводит руками. — Я просто… думал, что ты разрешишь. Ты много чего мне разрешаешь. Пэйган внимательно смотрит ему в глаза, — будто пытается рассмотреть там что-то, вроде совести, — прищуривается и произносит: — Ты специально на меня давишь, верно? — Верно, — мгновенно отвечает тот. — Зараза… — король вздыхает. — Ну как я могу тебе отказать, когда ты делаешь такое лицо? Гейл наклоняется к нему и произносит: — Покажи мне. Я хочу его увидеть. Незамысловатый план срабатывает: внезапные откровения расчувствовали непреклонного короля, заставив его приподнять свой подтянутый королевский зад, поставить правую ногу на стул и во всей красоте продемонстрировать ссохшийся рубец, что находился внизу голени, чуть выше кости. — Какие впечатления? — Словно детсадовец нарисовал солнце, а потом попытался стереть, — ответил Аджай. В обычной ситуации он бы мог придумать что-то поумнее, чтобы не обидеть его, но вряд ли Пэйган поверил бы ему. Этот вид вызывал в Аджае странные чувства. Он много раз видел шрамы за все время своей наёмнической деятельности, и даже мог определить, как они были получены. Но видеть их на Пэйгане… Непривычно, как минимум. Он ведь называл его «метросексуальной принцессой» — но здесь, сейчас, перед ним был человек, который что-то пережил, у которого была своя история. Это было странно. — Я же говорил, уродливое, — отметил Пэйган. — По-хорошему, мне бы стоило отрубить ей голову за то, что она со мной сделала. Аджай посмотрел на него исподлобья и тот замурчал: — Да не буду я этого делать. Она ведь тебе дорога, в какой-то мере. — Ты хотел её убить? — Не-е-ет. Де Плёр хотел. — Мы оба знаем, что это бред. Убить жену и детей своего же подчинённого, которому обещал их спасти? В чём выгода? — Может, он уже тогда понимал, что Неру нежилец. Буду честен — я не верил в это до последней минуты. Видимо, где-то он знал тебя лучше, чем я. Он ничего на это не отвечает и вместо этого опустил взгляд, только чтобы заметить нечто странное на голени Мина — из-под задранной им штанины было видно начало некого рисунка, татуировки. Аджай хмурится и самовольно пытается приподнять брюки, чтобы разглядеть её получше, но Пэйган убирает его руки и спрашивает: — Что ты делаешь? Я сказал «смотреть», а не «трогать». — У тебя есть тату? — Ох, — он догадывается. — Вот, что ты заметил. Да, у есть парочка. Эта самая большая — она тянется от спины до голени, нога. — Ну так покажи, — он снова тянет руку, но тот лишь хлопает по ней и отходит. — С тебя на сегодня хватит. Не хватало ещё за один вечер стянуть меня и пиджак, и штаны. Хотя это не было бы самым необычным, что я делал «подшофе». С этим отказом Аджай вполне себе мог примирится, хотя небольшое разочарование всё-таки присутствовало. — Знаешь, это даже хорошо, что я показал тебе это убожество — теперь, если тебя снова озадачит мой двойник, ты сможешь легко отличить его не только по ноге, но и по тату. Ми их двойникам не рисуем. — Обнадеживающе, — ответил Аджай. — В следующий раз, как наткнусь на трупы, похожие на тебя, попробую снять с них штаны. Правда, вряд ли Сабалу это понравится. Пэйган тихо смеется в ответ. «С другой стороны, Сабалу вообще ничего из этого не понравился. Ничего из того, что я сейчас делаю». Грустная мысль тут же перебивается другой. «Стоп, но если так подумать — это я что, сейчас занимаюсь разведкой?» — осознание этого немного развлекает его. — «Я уже получил немного информации, про Пола, про Даршита…» — Что с твоим лицом? Аджай мотает головой и возвращается в реальность. — Я задумался над тем, что сказал бы Сабал, будь он здесь. Бровь Пэйгана приподнимается. — Я бы хотел увидеть, как его самодовольную бунтарскую рожу втаптывают в грязь. — Он всегда такой сдержанный и строгий, только со мной может расслабится. Он доверяет мне, как никому другому, а я поступаю… Вот так, — на него снова наседают тяжелые мысли. — Помню, Уткарш был таким же. — О-о-о, я понимаю. Ты выбрал этого урода потому, что тебе таки нравился Сабал? — Я бы так не сказал. Сабал в первую очередь мой друг — ему я мог довериться всегда, как и он мне. Я не думал, что когда-то смогу ему соврать… Не при таких обстоятельствах. Он немного молчит перед тем, как добавить: — Перед тем, как попытаться меня убить, Неру говорил о том, что я и сам предатель. Потому, что вожусь с тобой. И я подумал… Если Неру, который не был близок мне по духу, отреагировал так… Что сделает Сабал? Пэйган тяжко вздыхает. Не хватало ещё испортить такой хороший вечер в упоминания двух главных проблем в их жизнях — по мнению Пэйгана, естественно. Он присаживается рядом и хлопает его по плечу: — Мне стоило догадаться, что думать тебе неполезно. И даже опасно. Ей, — он пихает его плечом. — Не думай о них. Особенно об этом сраном предателе… Тебе улучшит настроение, если я расскажу, что как-то раз я заставил его жену плакать? — Нет, не улучшит, — тот огрызается, что только сильнее веселит Пэйгана. — Ты поймёшь шутку. Когда-нибудь. — Ладно они. Что насчёт тебя? Я постоянно вытирал об тебя ноги в прошлом. Ты терпел это только из-за мамы? — У меня свои причины, солнце. Они не ограничиваются уважением к госпоже Гейл. — Ты не уважаешь даже Юму и хотел от неё избавится. Ты хотел когда-нибудь избавится и от меня? Это заставляет его слегка задуматься. Скорее для того, чтобы умнее подобрать слова, учитывая то, что он уже был основательно напившийся: — Сложно сказать. Я часто хочу «почистить» ряды, но не всегда довожу это до конца. Так что «хотел» и «хотел» — немного разные термины. В твоем случае… даже не знаю. Ты вечно застреваешь где-то между ними. — Хотел, но не собирался. — Вроде того. По той же причине меня так озадачила твоя истерика за ужином. Непокорный бесстрашный Аджай Гейл, которому не страшен ни я, ни Кират, ни даже чёртовы Гималаи — почему ты так испугался моего наезда? — …Сейчас у тебя слишком много власти над той территорией, на которой я нахожусь. — Но ведь я хотел передать её тебе. Несколько секунд они смотрят друг на друга, пока Аджай не отодвигается. — Не хотел. Для этого тебе пришлось бы умереть. Или уехать. Пэйган впервые молчит потому что думает, что это немного слишком. — Я лишь полагал, что ты не дашь себя в обиду… — Более того, я не удержу власть. Не умею и не хочу. Её бы захватила Юма. Потому… — не хочет говорить про то что сказала Амита. — У тебя её слишком много, и я не знаю, когда ты решишь обернуть её против меня. Как было с Неру. «Власть? Этот сын собаки не имел власти поменять белье больше раза в неделю». На этой мысли Пэйган достаёт из кармана портсигар и произносит: — Мы с тобой неискренни по отношению друг к другу. Но у меня есть то, что разбавит напряжение… Он достаёт оттуда самокрутку и захлопывает его. — …На самом деле, ты даже, не представляешь, какую власть имеешь над всеми, кто тебя окружает. В один день ты это поймёшь… Он передаёт ему её и заканчивает: — …И увидишь, что эта твоя сторона тоже может быть красивой. На этой фразе он поджигает самокрутку и улыбается. Аджай косится на неё и спрашивает: — А как же ты? — Я буду твоим «трезвым водителем». Этим вечером я, в следующий — ты. Ночь шла размеренно. Её холод не добирался до глубин дворца, в которых они засели: Аджай лежал в теплой комнате, на мягких подушках, затягиваясь и постепенно погружаясь в омут трипа. — Попробуй, тебе понравится. Я многое готов допустить, но везде есть предел и я предельно аккуратен с тем, что попадает мне в рот. Помимо того, если принимать побольше, можно чуть ли не углубится в себя. Здесь это называют «путешествовать в Шангри-Ла». Никуда не спеши и наслаждайся. Пэйган ложиться рядом и потягивается. — Не хочешь послушать ещё историй? — Хочу, — отвечает Аджай, выдыхая дым. Ощущения водопадом прокатываются по телу, искусно играя на нервах, как на изысканных инструментах. Сначала он ощущает всё так, словно его тело постепенно немеет, а затем его будто обдаёт волной из разнообразных ощущений. Голос Пэйгана слышится где-то на периферии, вплетаясь в белый шум. Перед его глазами тьма испаряется. Вместо неё он видит свет, чей источник не видно. Он немного щиплет глаза, заставляя Аджай закрыть лицо рукой. Неприятные ощущения комбинируются, он напрягается ещё сильнее, но это до момента, как он чувствует удары по спине: легкие удары ладонями по всей поверхности спины. Они вымазывали его в красном порошке и раздражали мышцы. Так шло до момента, как в ушах не раздался легкий звон колокольчиков. Пэйган не лукавил — этот опыт действительно напоминал ему первые погружения в Шангри-Ла. Он давно не посещал его и уже успел подзабыть, как оно выглядело. Но это погружение не помогло — он был в немного… другом месте. Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим на дороге. Это была вытоптанная тропа, ведущая в рощу, окутанную туманом. Несмотря на туман, в небе ярко светит солнце, освещая путь, скрытый за облачками из паров. — Что это? Я помню это место другим… — произносит Аджай. По мере того, как он следует дороге, туман рассеиваются, позволяя ему пройти дальше. — Это не похоже на Шангри-Ла. В один момент он проходит мимо платформы, на которой располагается гигантская статуя Пэйгана — вся из золота, разумеется. — О, да ладно, — он не удостаивает статую взглядом и проходит мимо, не задерживая взгляд. Пройдя так ещё какое-то время, он внезапно начинает слышать голоса. Он прислушивается, старается различить их, в конце концов находя их источник на конце тропы. Его выводит в широкую беседку, высеченную из дерева. В ней, под навесом, располагается стол, а за ним сидит некая женщина. Всматриваясь, он понимает, что это была его мать — Ишвари. Увидев её, он замирает на месте. Он тянется к горлу чувствуя, что ему спирает воздух. — Мам? Это ты? — произносит он самими губами. Она поворачивает к нему голову и махает рукой. Она улыбается. Выглядит хорошо, моложе, чем он её помнил, но все также красиво. «Он её помнит. Так мило, что даже не тошно», — думает Аджай. Подходя к столу, он обращает внимание на девочку, сидящую напротив неё. Он её не помнил. Всё, что она делала — улыбалась и смеялась. — Она когда-то перестаёт смеяться? — он хмыкает. — Он не знает, что она могла бы сказать. Она ушла до того, как произнесла своё первое слово. Улыбка слезает с его лица. Значит, вот что это за место — это место и есть Пэйган. Он садится рядом с Ишвари, рассматривает её. Она лишь загадочно смотрит куда-то в сторону и улыбается. Смотря на неё вблизи, он замечает, что что-то было в ней… необычно. Не так, как он привык. — Ты выглядишь… немного по-другому, — на это она лишь издаёт короткий смешок. — О чём ты говоришь? — её чёрные глаза устремляются на него. — Мне и не нужно выглядеть, как она. Моя функция не в этом. Лакшмана стучит ладонями по столу. Видимо, её очень радует сказанное Ишвари. — Если ты — не она, то что ты? — У нас много назначений. Зависит от состояния этого места: маниакальная фаза, депрессивная… Я могу поставить его на пьедестал и могу скинуть с него. Я могу выбить из него всё дерьмо и затем утешать часами. Я могу всё. Скажи мне, дорогуша, что я? — она дарит ему лёгкую улыбку, в ответ на которую он мрачно произносит: — Дьявол. — Я предпочитаю выражение «ангел с трудным характером». Но это тоже не самая чёткая дефиниция… Он настороженно выпрямляется, ощетиниваясь. — Ты не моя мама. Это не твоё лицо. Сними… — он машет рукой перед лицом существа, сидящего перед ним, — убери его. — Почему я должен это делать? Ты ведь этого не делаешь. Она язвительно хихикает, закидывая ноги на стол. — Если ты хочешь увидеть лицо противника, следует быть откровенным хотя бы с самим собой. Пэйган не слушает ни других, не себя, а когда частички критики таки просачиваются в это проклятое место, оно начинает сходить с ума. До него внезапно доходит всё, что он сделал, и что сделали с ним — он не любит такое и никогда не проститься с этим. А я не люблю его. Так мы и живём: как и любая другая парочка — в нас нет ничего оригинального. Мы комбинация из усилий каждого человека, которого когда-либо встречали. Услышав это, он вспоминает мост. Варшакот. Пола. Золотые руки. Он вспоминает то, как с ним говорил доселе незнакомый ему человек — он сам. — …Ты внутренний голос, — отвечает он. Существо кивает. — Мой был не таким мудаком, — Аджай фыркает. — Ты и сам не выглядишь, как мудак. А мой, о-о-о… как он любит на меня жаловаться. Называет меня «Тираном»… Солнце, ты и сам тиранишь меня, удерживая в этой набитой дерьмом голове, — оно шипит, подобно змее, выражая всю степень неудовольствия. — Всё, чего я хочу — это покоя. Разве по мне не видно? Оно вздыхает, а затем лениво поворачивает голову к Аджаю и спрашивает: — А кто ты? Этот вопрос сбивает Аджая с толку. — Ты… Ты меня не узнаешь? — Не пойми неправильно — я редко встречаю здесь кого-либо нового… Имею ввиду, вообще никогда не встречал, помимо той женщины, — он поправляет пышную шевелюру, — что прибыла сюда один раз, много лет назад… Оставив здесь вот это, — Лакшмана смеется ещё сильнее. — Она отобрала у меня связь с Пэйганом, а я отобрал у неё лицо. Так он слушается меня куда лучше, знаешь ли… Учитывая это, он очень мало кого впускает к себе в голову. Но тебя я не видел даже вне её — кто ты такой, чтобы тебя узнавать? Он проходится руками по лице и затем смотрит на пальцы — на нём был красный порошок. Он активно трёт лицо ладонями, пытаясь стереть его с себя, но ничего не выходит. — Мы все носим маски, чтобы скрыть, кто мы есть. Или забыть об этом. — Как с Вайшнави? — Как с тобой. Я не Ишвари, но дам тебе совет, который ей следовало дать — кем бы ты ни был, не вылезай из своей раковины. Носи маску дальше. Кто знает — может, однажды она станет твоим лицом. А что уже за лицом не смотрит никто. Оно загадочно смотрит на него несколько секунд, пока резко не хватает за шею почерневшей рукой. Аджай дёргается, сопротивляется несколько мгновений, и из его горла вырывается отчаянный крик. — …А потом я, ха, вскрыл ему шею. Этому мудаку… Я не собирался делать это так скоро — он сам меня на это спровоцировал. Что я с этим поделаю? Ему не стоило создавать себе врагов в своей же семье. Пэйган умиротворённо вздыхает, наблюдая за тем, как спокойно Аджай лежит рядом. Он выглядел спящим — не шевелился, не разговаривал, только дышал. Эта травка действовала на всех по-разному, но Мин не сомневался, что сейчас Аджай видел что-то поинтереснее всего, что было весь день до этого. Это было хорошо — пусть отдохнёт. На этом моменте Пэйган приподнимается и пытается поправить подушку, на которой лежит Аджай. Этот вид напоминает ему о том, как однажды он укладывал Лакшману. Как его собственный отец до этого поправлял ему подушку перед сном. Это было не частой практикой, но он всё равно запомнил это — одно из немногих приятных воспоминаний из детства. Сейчас он и не знал, что об этом думать. — Хорошие моменты. Имею ввиду, их было очень немного, но они всё равно были. Я бы не сказал, что не ценю того, что он так или иначе для меня сделал… Его заботы одновременно было меньше, чем мне хотелось бы, и больше, чем мне реально было нужно — если в последнем мы говорим о деньгах. Может, если бы у меня была такая мать, какая была у тебя, я бы вырос не таким мудаком. Те власть и деньги, что были у меня, намного больше понадобились такому хорошему парню, как ты, Аджай. Но ты… не даешь мне передать их тебе. Не испугайся я тогда, Кират бы уже был в твоих руках… Но это ничего, мы поработаем над этим. Я не дам этой стране пережевать тебя и выплюнуть. Тебе просто… надо перестать быть таким похожим на своего отца. Как и мне на моего. На этом моменте он улыбается, внимательно рассматривая лицо Аджая. — Но в тот день, во время расправы над де Плёром, ты выглядел действительно изумительно. Не как твой отец, а как… Мужчина. Он берёт его голову в свои руки и слегка приподнимает её. — …Мужчина, которого я никогда до этого не видел на твоём месте. Он держит его так какое-то время, рассматривая и думая о чём-то своём, пока из носа Аджая не стекает каплям крови. — О… о, ты не спишь. Мать твою, да ты вообще не спишь. Этот вид приводит Мина в чувства. — Эх, молодёжь, — разочарованно произносит он, поднимаясь с места. — С вами и не развлечёшься… Два пальца проскальзывают во внутренние карманы пиджака, чтобы вытащить платок, которым он вытирает кровь. — М-м-м… а ведь я только хотел дойти до жалоб на учителей. Что ж, приятель, твоё «путешествие» окончено. Раздаётся стук и дверь открывается. В комнату заходит Матрика, держа на руках деревянный поднос, на котором несколько пару стаканов с каким-то содержимым и льдом. — Вы просили ещё виски с содовой, я… — заметив побледневшего Аджая она чуть не выронила поднос из рук. — Ох ты ж блять. Она ставит поднос на стол и подскакивает к нему, начинает щупать его лицо и проверять зрачки. Пэйган деловито прошёлся к ней, уже слегка пошатываясь. — Протри ему носик от крови, вот тут. — Естественно, само собой, — отвечает она, пытаясь не обращать внимание на пьяный бред. — Что он курил? — Киратские травы. Тяжелая вещь — для него, может быть, слишком тяжелая… — он открывает сигаретницу и хмыкает. — Надо же, одна осталась. Видимо, на чёрный день. — Передозировка может привести к коме. — С ним всё будет в порядке, он уже принимал эту чертовщину, и не один раз! Это не передоз — просто бэдтрип. Дай ему охладится, и он придёт в себя. Она косится на него и тот закатывает глаза. — Мне казалось, вы переживаете за него. — Я не переживаю, когда это не необходимо! А ещё возможно я немного перепил успокоительного… — Подскажите пожалуйста, сколько он выкурил? — Я дал ему половину косяка. Может, это было слишком для его нежной души — не знаю… — Пульс повышенный, но в пределах нормы, — она вытирает ему пот со лба. — Температура тоже повышенная… Она поджимает губы и встаёт с места. — Нужно позвать Гэри, — она подскакивает к двери. — Мне нужно… — Нет, — он хватает её за руку и возвращает на прежнее место, — не нужно звать Гэри. Если первым, что увидит Аджай после пробуждения, будет Гэри, он просто обделается. Да и ты, если честно, выглядишь так себе. — Что делать в таком случае? Как привести его в чувства? Мин пожимает плечами. — Попробуй промыть ему башку холодной водой. Предложение пусть и казалось странным, на самом деле помогло: Аджая перетащили в ванную в его спальне и промыли ему голову холодной водой, после чего он зашевелился, но всё ещё не слишком ориентировался в пространстве. После этого ему протёрли голову полотенцем, что расстроило пьяного Пэйгана: — О-о-ох, прическа… — он помотал головой. — Я жертва в этих отношениях. После этого его перенесли на кровать, где уложили отдыхать. Там он даже смог произнести несколько слов: — Я… Где… — Ты до-о-ома, — произнёс Пэйган, стоявший рядом и наблюдавший за пробуждением гостя. — Что ты видел? Сражался с синими гоблинами на просторах заброшенных буддийских храмов? — Что? Пэйган хмыкнул, наклонился и поправил ему одеяло. — Ладно, завтра расскажешь. Отдыхай. После этого он потрепал его волосы, — о чём тут же пожалел, ведь самолично приложил руку к убийству шикарной шевелюры, — и покинул его, оставив на дежурстве служанку. После этого шум во дворце стих, и он полностью погрузился в сон. Свет погас, коридоры и комнаты обняла тишина, разбавляемая редкими огласками шепота из комнат для прислуги. Аджай также постепенно погружался в сон — его резко вырвали из трипа, из-за чего он все еще не слишком соображал, что происходит, но с утра должен был ощутить облегчение. Единственное, что он всё ещё слышал и мог разобрать, был тихий смех, чей источник он так и не обнаружил.