Золушка

      Часы на главной дворцовой башне пробили пять. Погасли звёзды, луна побледнела и скрылась за облаком, а небо посветлело. Стояла ленивая предрассветная тишина. Даже ночь утомилась и укладывалась спать.       И только злополучный оборванец, любитель шить при свечах, спать, похоже, не собирался. За время отсутствия Реборна один из заготовленных им отрезов ткани успел превратиться в модное и элегантное платье. Второе платье, почти готовое, лежало на коленях оборванца — он как раз заканчивал пришивать воротник. Впрочем, после того, что удалось узнать Реборну, называть его оборванцем и дальше было как-то неправильно.       Загадка обитателей дома Гокудера решалась очень просто. В ответ на кучу вопросов Реборна архивариус пошуршал своими бумажками, да и сообщил, что граф вместе с графиней, оказывается, давно мертвы. Дом же, земли и титул перешли к единственному сыну и наследнику графа Гокудере Хаято. Его юное сиятельство страдал от тяжёлого недуга, а потому вёл затворнический образ жизни и не показывался в свете уже много лет. Что же до загадочных прекрасных дам, то незадолго до своей смерти старый граф женился на вдовушке с двумя дочерьми, эмигрантке с юга. А после того, как она стала дважды вдовушкой, законный наследник милостиво позволил ей остаться жить в графском доме.       — Но ведь по закону ни вдова, ни её дочери не могут наследовать графу, не так ли? — уточнил Реборн.       — Всё так, господин крёстный, — кивнул архивариус. — Только родные дети графа и кровные родственники.       — Вот как… значит, приживанки… — пробормотал Реборн себе под нос.       Это объясняло, почему в списках благородных девиц королевства, изученных им вдоль и поперёк, очаровательные юные ангелы из дома Гокудера не числились. Не было в них по закону ничего благородного: ни происхождения, ни титула, ни приданого. Но это не объясняло, куда подевался мальчишка-граф и почему эти женщины устроились в его доме по-хозяйски.       А потом на Реборна снизошло озарение, и он понёсся обратно, чтобы увериться в своей догадке.       Озарение перекусило нить и, встряхнув готовое платье, разложило его на полу. С тихим стоном облегчения молодой человек распрямился и, нахмурившись, критически оглядел своё творение. Наконец, удовлетворённо кивнув сам себе, он бережно сложил платье и устроил рядом с уже готовым, и Реборн уже решил было, что сейчас он наконец-то задует свечи и отправится досыпать остаток ночи. Но нет: широко зевнув и потерев глаза, тот потянулся к последнему отрезу ткани. Ах да, подумал Реборн, всё верно: три женщины — три платья.       До него донёсся тихий усталый вздох. Юноша ссутулился над шитьём, склонив голову, будто молился. А потом вдруг встрепенулся и влепил самому себе пощёчину:       — Давай, Хаято, не спи.       И, заправив за уши выбившиеся из хвостика на затылке светло-пепельные графские пряди, принялся за последнее платье.       «Да ведь он графёныш», — присвистнул Реборн. На звук парень вскинул голову и на несколько секунд настороженно уставился в окно, и ему пришлось поглубже нырнуть в листву.       Время текло неспешной рекой, розовел краешек небосвода, а Реборн всё смотрел и смотрел, как поблёскивает иголка, то исчезая в ткани, то вновь появляясь в исколотых пальцах не-оборванца. Как бы ни трудно было это признать, а мальчишка сумел его заинтересовать и расположить к себе. Почему бы и нет, подумал Реборн, мысленно представив его рядом с Цуной. Трудолюбивый, умелый, усердный. С хорошей фантазией и вкусом, судя по прекрасным, не похожим одно на другое платьям. Непритязательный, раз разгуливает в обносках, — а значит, не будет тратить казну на излишества и роскошь. И на лицо вроде ничего, если отмыть хорошенько.       В голове Реборна начинал складываться не ахти какой, но всё же план. Конечно, можно было бы сделать всё проще — сказать Цунаёши напрямую: «Я обманул тебя с заклинанием, вот твоя идеальная пара, живите долго и счастливо». Вот только не работает так любовь, не рождается потому, что так надо. Нужны особые обстоятельства, особая встреча, некая искра — и множество других случайностей, которых не просчитать ни одному учёному или волшебнику. И нет такой магии на свете, что пробуждает её в людских сердцах. Потому что любовь — сама по себе магия.       Но всё же иногда её нужно… немного подтолкнуть.