***
— Кажется, я говорил тебе, — говорит Джей сквозь зубы, — подождать. — Кажется, я говорил тебе не делать короткую стрижку, — отвечает он, широко ухмыляясь, — но, как это бывает в жизни, видимо, никто не получает того, что хочет. Чем больше он смотрит на эту версию Стар Лабс, тем меньше ей впечатлён. Судя по всему, его двойник, кроме того, что был серийным убийцей и слишком одержимым фанатом, не особо верил в уборку или хотя бы немного эстетичную архитектуру. Место — полный бардак, тусклое и спрятанное глубоко под землёй так, что практически кричит о своих коварных замыслах. Скудный персонал — разномастная коллекция шестерых плюс Джей, — выглядят усталыми и вымотанными в этом паршивом освещении. Они на грани трагедии, и даже не старой-доброй в духе Шекспира. Но, опять же, едва ли он сам делает ситуацию лучше, при его схожести с предположительно очаровательным сумасшедшим. И его неспособностью вот уже несколько секунд оторвать взгляд от Барри, который стоит, прислонившись к стене, и настороженно смотрит в ответ. — Джей, — Циско, или как там зовут парня с довольно впечатляющей копной волос, первым нарушает тишину, — ты его знаешь? — Эм, — Джей виновато краснеет. Бросает на него последний взгляд — очаровательно — прежде чем повернуться обратно к собравшейся толпе. — Да, знаю. Разрешите представить вам Обратного Флэша моей вселенной, доктора… — Гаррисона Уэллса, — перебивает его Кейтлин, медик этой команды. Посылает ему куда более впечатляющий взгляд. Вот она выглядит вполне устрашающей. Он бы даже начал питать к ней симпатию, если бы не беспокоился из-за того, насколько больно она может ему сделать, используя свои медицинские познания. — Вот только его настоящее имя Эобард Тоун, и он убийца-психопат из будущего. Почему ты ничего не сказал нам, Джей? — Я… — Думаю, как раз из-за вашей реакции, — он не без удовольствия берет разговор в свои руки, выдав свою самую яркую улыбку, пока каждая пара глаз в этой комнате смотрит на него со злостью. — Вам не стоит винить Джея, он всего лишь пытался уберечь вас от нервного срыва, а не скрывал мои коварные замыслы, тайно планируя привести вас к неизбежной гибели, уверяю. — Уж простите, но я не убеждён, — отрезает Джо, вероятно, самый раздражающе разумный человек в этой комнате после Джея, и смотрит на него, как будто явно хочет вытащить свою полицейскую пушку и сделать пару выстрелов. — Я имею в виду, вы появляетесь здесь и выглядите точно так же, как человек, убивший многих дорогих нам людей. Вы ведёте себя точно так же, как он, открываете рот и звучите так же, как он, вы… — Совсем не такой же, как он, — тихо перебивает Барри, всё ещё стоящий у стены, — если приглядеться внимательнее. — Нет, не такой, — соглашается он в наступившей тишине. Все переключили своё внимание на Барри — Джей и Циско выглядят сбитыми с толку, Джо и Кейтлин — обеспокоенно, старый профессор заинтересованно, а девушка, которая пока ничего не говорила — так же оцепенело, как с момента его появления. — Я слышал рассказы о моём двойнике, и, несмотря на определённые схожести, могу с уверенностью заявить, что мы очень разные люди. Я здесь не для того, чтобы разрушить ваши жизни своими бесполезными навязчивыми идеями, я прибыл помочь. — Помочь? — пожилой профессор — Мартин Штайн, по-видимому, успешный человек в этой вселенной, в отличие от его, — разворачивается к нему со вскинутой бровью и с выраженем вежливой недоверчивости на лице. — Вы поймёте, если мы в этом сомневаемся. — Джей рассказал вам про Зума, — отвечает он взвешенно, не удержавшись, чтобы посмотреть мимо них, туда, где стоит Барри, всё ещё решительно его избегающий. — Зум… это монстр, способный на гораздо более страшные вещи, чем те, которыми я мог бы угрожать. Я здесь, чтобы помочь остановить его, чтобы обезопасить обе вселенные. И вновь тишина. Длинная пауза, которая повисает в воздухе. — Тогда докажите это, — бесстрастная тихая девушка, Айрис, наконец подаёт голос. И смотрит на него с зажигающимся в глазах интересом.***
— Что ж, — говорит он со всей неискренностью, которой может, — это мило. — Это место, где мы держали тебя в прошлый раз, — насмешливо усмехается Циско с таким драматичным тоном, что он бы даже проникся к парню, если бы не вся эта ерунда с не совсем легальным тюремным заключением. — Ну, помнишь, после того как ты пытался убить нас всех? Наша самая надёжная, самая неудобная камера. — Я не помню, как я пытался убить вас всех, потому что это был не я, — возражает он спокойно и улыбается так вежливо, как может. Пока что ему стоит воздержаться от острот и издевательств. Как бы ему ни нравилось забавляться с людьми, главное сейчас — помешать Зуму жестоко расправиться с ещё одним Барри Алленом. — Полагаю, я не смогу провибрировать сквозь неё? — Она защищена от вибраций, — подтверждает Циско так самодовольно, что это почти согревает его холодное сердце. — Или использовать спидфорс, чтобы разнести это место? — «почти» — ключевое слово. У него очень холодное и очень маленькое сердце, так что довольно сложно хотя бы приблизиться к тому, чтобы растопить его. Единственный человек, которому это удалось… Впрочем, лучше не думать о нём сейчас, пока он пытается изображать из себя хорошего парня. — Или создать звуковую волну, которая бы разрушила замки на дверях? Или устроить взрыв и вырваться из него, как возрождённый феникс? — …Ха, — произносит Циско, в этот раз менее уверенно, и наклоняет голову. — А ты всё это можешь? — И не только, — подтверждает он, еле удержавшись от озорного подмигивания. Он не злодей этой истории. Он ещё не совсем уверен, кто он, но ему не стоит надолго оставаться эдаким Ганнибалом Лектером за стеклом. — Я могу написать список, пока сижу здесь, если тебе это поможет? — Если ты хочешь, чтобы мы когда-нибудь начали тебе доверять, то напишешь, — откликается внезапный голос из тени, и на свет выходит Барри — нарочно избегающий его взгляда, выглядящий таким бледным сквозь стекло, что желание защитить ударяет его словно кулаком под дых, — и останешься там, куда мы тебя отправили, пока я… пока мы не изменим решение. Циско, можно тебя на минуту? Он настолько ослеплён его неожиданным появлением, внезапным желанием обнять Барри и успокоить, что всё, на что он способен — это молча кивнуть. Следить, как Барри берёт удивлённого Циско за руку и уводит из поля зрения. Смотреть в пустоту несколько долгих моментов, наедине только с собственным отражением… И, вздохнув, опуститься на пол, скрестив ноги и закрыв глаза. Он может размышлять и здесь. Всё равно больше ничего не остаётся.***
В отсутствие какого-либо отвлечения — по крайней мере, такого, которое не приведёт к тому, что его запрут здесь навечно, — он медитирует. Позволяет миру вокруг него, холодному полу и стеклянной стене, узкому окну в некрасивый коридор, просто исчезнуть. Это ничего не значит. Он позволяет себе перестать думать о мелочах. Кипящей внутри ярости, беспомощном жалком страхе, бурлящем сверху, желании просто прорваться сквозь стены этой картонной тюрьмы и убежать прочь, пока он не перестанет чувствовать кинжал в своём сердце. Это ничего не значит. Он игнорирует свои чувства, мир вокруг него и его обитателей. Игнорирует приглушённый крик, который слышен снаружи, Джо, достающего пистолет, и неохотно останавливающего его Циско. Он игнорирует резкий стук каблуков и ощущение, что на него с осуждением уставилась пара глаз. Он игнорирует даже чьё-то присутствие, которое появляется позже них, что-то маленькое и грустное, опустившееся вниз по другую сторону от стекла, чтобы наблюдать за ним. Это ничего не значит. Единственного, кто когда-либо что-то значил, он нашёл жестоко убитым в своей постели месяцы назад.***
Когда он открывает глаза, вероятно, несколько часов спустя, судя по тому, что свет в коридоре погас, по другую сторону стекла сидит молчаливая девушка. Он не вздрагивает — слишком опытен для чего-то настолько прозаичного, — но позволяет себе уставиться на неё на несколько мгновений. Отодвигается чуть дальше, пока их не разделяет нечто большее, чем просто стекло. — Доброе утро. Вы, должно быть, мой инквизитор? Девушка почти улыбается, на секунду изгибает губы, но это почти сразу исчезает. Спустя несколько часов после того, как он впервые увидел выражение её лица, он замечает, что это не столько оцепенение, сколько горе — оно отражается в линиях вокруг её рта, тщательно скрытых синяках под глазами и взгляде, как будто она плакала неделями и всё ещё не видит этому конца. Ему стоило узнать это выражение, он видит его в зеркале каждый день уже месяцы. — Никто не знает, что я здесь. Они слишком заняты спорами, чтобы обращать внимание на камеры. — Хм, — говорит он задумчиво, наклонив голову. Продолжая изучать эту грустную девушку, которая всё больше и больше напоминает ему его самого. — Спорами обо мне? Или Джеевой нездоровой одержимости горячей водой? — О вас, — подтверждает девушка и снова почти что улыбается. Ещё ближе к настоящей улыбке, даже если немного. В его состоянии ему этого хватит. — Вы, ваша альтернативная версия, успели ранить здесь почти всех. Некоторые из нас… некоторые из них не в восторге от идеи держать вас рядом, чтобы вы снова могли это сделать. — Не могу их винить, пожалуй, — говорит он, замечая, как она в лёгком удивлении распахивает глаза. — Как вас зовут, загадочная незнакомка, которая здесь не для того, чтобы допрашивать меня? — Айрис, — отвечает девушка внезапно для неё самой. — Айрис Уэст. — Меня зовут Эобард Тоун, рад знакомству, — говорит он честно и снова наблюдает, как она удивляется. Дело не в том, что она плохо скрывает свой шок — просто у него много опыта. Когда проводишь большую часть времени среди отлично маскирующихся людей, невольно учишься распознавать такие вещи. — Полагаю, моя параллельная версия сделала больно и вам, Айрис Уэст? — Да, — выдаёт она. Смотрит на него с секунду, с сжатыми зубами и такой откровенной печалью в глазах, что на это было бы трудно смотреть, если бы у него не было столько практики за последние месяцы. — Мой жених, Эдди, погиб, пытаясь вас остановить. Погиб из-за вас, прежде чем я могла хотя бы попрощаться с ним. Он колеблется, возможно, впервые в жизни. Смотрит прямо в отражение её горя, отражение свинцово тяжёлой ноши, которая устроилась у него самого на душе, как постоянный спутник… — Мне жаль. Она вздрагивает, и её замешательство заметно без всякого опыта. Смотрит на него, как будто он её шокировал, оголённый провод, задевший открытую рану. — Я думал, эта версия меня была неразумной, — продолжает он деликатно, прекрасно понимая, что принижает своё презрительное отношение к его двойнику, если уж на то пошло, — но сейчас я понимаю, что он был абсолютным монстром. Вот так лишить человека того, кто был ему дорог, без всякой задней мысли… Я могу лишь извиниться, от всего моего сердца. Долгая пауза. Она смотрит на него со всей её душой перед ним, открытой и разорванной, и это до ужаса знакомо. — Вы звучите как тот, кто знает, каково это. — Возможно, так и есть, — он пожимает плечами, пытаясь небрежно улыбнуться. Это крошечная улыбка, и он чувствует, как будто губы жжёт кислотой каждую секунду, но ему кажется, что Айрис Уэст и её печаль стоят хотя бы усилия, — а возможно, и нет. Это едва ли имеет отношение к тому, что вам пришлось пережить, мисс Уэст. — Вы тоже кого-то потеряли, — упрямо продолжает Айрис, как будто она его не слышала, как будто она медленно складывает вместе части какой-то болезненной головоломки, — жестоко, внезапно. Вы потеряли кого-то, кто был вам дорог, настолько дорог, что это почти причиняло боль… Кого-то вроде Барри из вашей вселенной, его альтернативной версии, о которой Джей отказывается нам рассказывать. На секунду он полностью ошеломлён. Он отворачивается, от неё и камер. Пытается справиться со своими эмоциями, уставившись на стеклянные стены камеры. — Вы уверены, что не собираетесь меня допрашивать? — Моя работа — журналистские расследования, так что моя зарплата зависит от того, как хорошо я выясняю вещи, — он видит краткую вспышку триумфальной усмешки в её выражении, но она тут же сменяется куда более знакомой мрачностью. — Это кое-что меняет. — Не особенно, — возражает он, развернувшись к ней, уже овладевший своими эмоциями. Во всяком случае, овладевший насколько мог, учитывая, что она не единственная, кому только что разбередили открытую рану. — Вы можете ошибаться, я могу лгать, это может оказаться всего лишь частью моего злодейского плана, чтобы завоевать ваше доверие, а потом уничтожить эту довольно пыльную версию Стар Лабс прямо у вас на глазах. — Можете ли? — прямо спрашивает Айрис, пригвоздив его к месту взглядом, так, что ему сложно оставаться саркастичным. — Потому что я скорбела достаточно, мистер Тоун, и я узнаю это чувство в ваших глазах. Его сложно скрыть, когда того, кого ты любил, отняли у тебя даже без возможности попрощаться. Он пристально смотрит на неё. Умудряется не рассыпаться на части, почти. — Как ни странно, хуже всего не тогда, когда я помню, что его нет, — мягко говорит Айрис, прислонившись к двери и прижав ладонь к стеклу, пока он пытается не терять контроль, — а когда я забываю. Я переворачиваюсь в постели с утра, дотягиваюсь до его части кровати, жду, что сейчас он повернётся и улыбнется мне, как он всегда делает… Он пытается не терять — Не терять — Да к чёрту его контроль. Он придвигается ближе, кладёт руку на стекло напротив её руки и глубоко рвано вздыхает: — Но он не улыбнётся, потому что его больше нет. Его улыбки нет, постель пуста, ты совсем один и он никогда не вернётся. Никогда не вернётся, не важно, как сильно ты этого хочешь. Как сильно ты надеешься. Как далеко и быстро ты — я бегу. — Его нет, — говорит Айрис и тихо шмыгает. — И никогда не будет, — откликается он. Горло жжёт, и он смотрит на огни за её спиной, пока слёзы в его глазах не превращаются в маленькие уколы. Как и все последние месяцы. — Это кое-что меняет, — повторяет Айрис, когда они оба выматываются до какого-то подобия спокойствия. На этот раз он ей не возражает.