Когда её не было

Люди пренебрегают немыслимым или забывают о нем; отталкиваясь от немыслимого, они мыслят дальше, они основывают свои мысли на этом немыслимом, и это для меня тоже немыслимо. А ведь они изобрели арифметику, геометрию, алгебру... Но алгебра тоже ведёт к бездне. Эжен Ионеско. "Одинокий"

- Солнце над Хокинсом! - кричит Макс, подпрыгивает и вовсю машет жёлтому тёплому шару в небе. Не то, чтобы кто-то на пустой свалке мог разделить с ней эту банальную радость, но так даже лучше. Она подставляет лицо лучам, не парясь мыслью, что так веснушек станет ещё больше. В конце концов - веснушки классные. Майк - настоящий Майк, а не этот, новый - всё время дразнил её, вскрикивал в ужасе "Ещё пять?! Это вторжение!". А она старалась не сиять от удовольствия, понимая, что он их тайком считает. Макс и сама-то их стала считать только поэтому. Чтоб удостовериться - Майк никогда не ошибается. Или не ошибался? Нет, только не в прошедшем времени. Ни за что. Ей вдруг становится неинтересно. Подумаешь, солнце. Она ежится, трёт замёрзшие плечи и ныряет обратно в автобус. Плюхается обратно на спальник и смотрит в проржавевшую крышу. Летом лучшего места для ночёвки не найти. Это зимой придется выкручиваться, но что там, осталась только одна зима. А потом: куда угодно. В Калифорнию она вряд ли вернётся, зато, может, рванет в Мэн, послушает леденящих кровь историй про местные достопримечательности. Ей всегда нравились страшилки, она могла бы стать журналистом и писать про всякие дома с привидениями или проклятые отели. Это Хокинс её испортил. Старый добрый напичканный ужасами Хокинс. Ох, гадкий город, поиграй да отдай, так, кажется? Поиграй да отдай. Сам знаешь, кого. Давай-давай, выворачивай карманы своих альтернативных реальностей, а то я ведь сама приду и заберу! Она так увлечена беседами со своим мысленным городом, что не замечает шаги снаружи. Когда в дверях показывается знакомая лохматая голова, Макс подпрыгивает и бьётся локтем о ржавый остов сиденья. До крови, вот мать. - Ну какого?! - Прости, если напугал. Он мнется на пороге, пока она рассматривает неровную и довольно глубокую царапину. Затем заходит и бесцеремонно присаживается рядом на корточки. - У меня с собой аптечка. - Охренеть теперь. - Почему ты меня так ненавидишь? В начале ведь... не так было. - Потому что из-за тебя пропал мой друг, дебил. - Но ведь ещё до этого. Макс не знает, что ему говорить. Он её пугает. Теперь, когда все знают, что он чужак, стало проще - можно не быть особо вежливой, не пытаться понять, не злиться и не надеяться на что-то. Просто отставить в сторону до поры до времени. Но как это сделать, если он ходит за тобой, как хвост? И откуда он знает, куда идти? Она не спрашивает, чем меньше с кем-то говоришь, тем дальше его можно отодвинуть. - Я просто хочу понять. Молчание. - Я что-то не так сделал? Молчание. - Конечно, сделал, ты дала понять, я не полный идиот. Но не специально, правда. Очень сложно, знаешь, сориентироваться в таких вещах, ну, что всё неправда. Можно пока скатать спальник, главное, не смотреть на чужака. И не коснуться случайно. Как с заразным. - Макс, я не прошу тебя... Быть кем-то другим. Просто говори со мной. - Зачем тебе аптечка? Никто не носит с собой такие штуки ни с чего. Если скажешь, что из-за меня - ударю. Он улыбается во всю пасть, такие белые-белые зубы. Точно она не заговорила, а вручила ему кейс с деньгами или мировую славу. - Это из-за меня. Лже-Майк открывает эту свою штуковину и протягивает ей перекись. Макс, поколебавшись, берёт. Она не из тех, само собой, кто уверен, что получит заражение крови от жалкой ранки или ещё чего. Но всё-таки. И вообще, перекись прикольно шипит. - Договаривай. Он ухмыляется. - Ну? - Да ничего такого. - Зачем тебе долбанная аптечка? - Правда, неважно. - Он заклеивает ссадину пластырем и чуть погодя говорит. - У меня есть к тебе просьба. Макс закатывает глаза. - Да знаю я! И всё-таки. Окажи услугу. Считай, всем нам. - Ну? - Покажи мне этот Хокинс. Иначе я очень скоро встряну, даже если буду сидеть взаперти. Мама... Ммм. Здешняя Карен уже чувствует, что что-то не так. - Да по тебе любой поймет, что ты - чужак. - Ага. Именно. Хочу хоть немного вписаться, даже если ненадолго. А то начнется ещё... Охота на ведьм. - Мы не в средневековье. - Макс. Она хмурится. - А что мне за это будет? - Большое пожалуйста? Макс вздыхает и откидывается назад на спальный мешок. Идиот сидит у неё в ногах, жалобный такой. Отсюда ей видно, что подбородок у него рассечен снизу. - Почему я, а не Уилл? - Не знаю. С ним сложнее. Он здесь вообще другой. Я, - он какое-то время молчит, - даже в глаза ему смотреть боюсь. Макс нечего на это возразить. Она, в общем, тоже немного боится. - Дастин? Лукас? - Ой, вот только не Лукас. Просто, блин, Макс, даже когда ты злая, мне с тобой проще. Ты всегда ты. - Я что, и там с тобой так? - Бывает, - чужой Майк смеётся. - А ты что? - Говорю же, привык. *** Она с ним всё-таки потащилась. Да просто потому что делать было нечего. Развлечение для бедных, и всего-то. Сначала в Лихолесье - просто потому что там всё началось. Не то, чтобы она была свидетелем, но байки друг другу они пересказывали про это дело столько раз, что Макс уже казалось - она сама там, в темноте, с фонариком, искала большеглазого мальчишку, пропавшего без вести. - Девочка с бритой головой? Ночью, в лесу? В грозу? Да я бы сбежал, как заяц. - Так то ты. - Капец, какой смелый этот ваш. - Да уж не трус в очочках. - Он тебе нравится что ли? - Да с чего ты взял вообще! - Не кричи. Так, опыт. Ты бы подумала. Вам не так уж плохо будет вместе. Весело. Странно. А уж в постели... - Заткнись! - На заднем сиденье тоже хорошо. На столе вообще шикарно. Но в лесу так себе, муравьи в штанах - не шутки. Эй, не дерись! Не надо было с ним идти. Он всё время над ней смеялся, подтрунивал, ну, хоть руки держал при себе. Макс ходила с ним, вся красная от возмущения, но почему-то не поворачивала обратно к автобусу. Двойник - тот ещё кретинище - был совсем не похож на Майка. Жизнерадостное трепло. Вообще ни грамма серьёзности. Он даже не хмурился, рот вечно разъезжался в улыбке, а чтобы Майк так много улыбался? Да куда там. А ему бы шло. Оказывается. И ещё это благоговение на лице, когда они зашли в музыкальный магазин. Он даже про Макс забыл, всё гладил маленькую черную гитару, с золотистыми колками (это слово она знала) и цыганским орнаментом вокруг дыры (слова для этой хрени она не знала). - Она же для детей. - И вообще классическая, да. Я знал, что нужна акустика, но эта девочка - она меня сразу поймала. Странная штука - любовь. Макс отступила, огляделась. Она даже не знала, что гитары бывают стольких цветов. Она бы выбрала ту большую, синюю-синюю, с более темным ободком по краям. А Майк продолжал: - Она была моей первой. Учиться было кошмарно сложно, такой короткий узкий гриф, и звук глухой, ну, глуше чем надо, но это был её особый тембр, её ни на что не похожий голос. Я и сейчас на ней играю, не всегда, от сцены зависит, но знаешь - такие вещи не заменить. - Как о девушке говоришь. - Я не могу о девушке, у меня была всего одна, а когда я рассказываю про неё, ты бесишься. Макс закрывает ему рот рукой. Рука подрагивает, потому что под ней губы. У Макс никого ещё не было. Но этот, под рукой, с ней, с Макс, уже спал. Трогал её. Знает про неё всякое. Ужасно. И надо не думать об этом, но как не думать, когда на каждом шагу носом тыкают? Он целует её ладонь. Она бьёт его по лицу. Выбегает на солнце, трясясь от ярости, впечатывает шаги в горячий асфальт. *** - Заберите его. - Максин, я на работе. - Вот я и обращаюсь к вам, как житель Хокинса. Меня преследует незнакомец. Лже-Майк отирается у фонарного столба, в стороне, смотрит виновато. Шеф трет подбородок. - Формально - он твой знакомый. И житель Хокинса. - Но вы-то знаете правду! - Тише. Тише. Док обещал быть к вечеру. Он заберет его, обследует. Но до тех пор мы за ним приглядываем, понимаешь? Так что хорошо, что он за тобой ходит, а не теряется. - Но! - Ты же хочешь вернуть Майка, он твой друг. Макс молчит и смотрит исподлобья. - Ну пусть не близкий. Хочешь его там оставить? - Нет. - Тогда потерпи до вечера! Я делаю всё, что могу, а ты не можешь даже несколько часов держать себя в руках? - Могу. Шеф достает бумажник и протягивает ей деньги. Макс непонимающе смотрит на них. - Сейчас ты мой младший помощник. Гражданский, временно исполняющий обязанности полицейского. Расходы, понятно, я беру на себя. Своди его куда-нибудь, отвлеки. И возьми с собой рацию, будешь докладывать. Полицейские рации гораздо меньше тех, с которыми носятся мальчишки. И вид у них не в пример серьезнее. Макс колеблется, но как тут отказать? Жаловаться на излишнее внимание со стороны двойника она не может. От стыда или каких-то ещё вещей - ей самой непонятно. Но ведь всего несколько часов, а желудок тянет уже от голода - и было бы правильно... Она берет деньги. И рацию тоже. Куда деваться. *** Макс замечает, что с ним что-то не так, только когда двойник падает на ступеньках молла. Получается так громко и неловко, что попробуй пропусти. - Извини, - говорит он, хромая к стене и открывая свою многострадальную аптечку. Вид у чемоданчика довольно помятый. Макс как-то вдруг понимает, что это не случайно. Он спотыкается весь день. В лесу запинался о корни, царапался о ветки - но то ведь в лесу. Хотя вот ещё на спуске в магазин, не навернулся, только потому что схватился за перила. В кафе бедром ударился о стол. Один раз? Больше? Она так упорно на него не смотрела, что проглядела все странности. У него разбит подбородок. Ноги в синяках. Руки... Сбитые какие-то. - Ты чего? - Говорит она, растеряв словарный запас. - Ммм? - Почему ты падаешь? - Неловкий, наверное. - Ты всегда такой? Он пожимает плечами, залепляет обработанные царапины большим куском пластыря. - Куда теперь пойдём? - Майк, ответь на вопрос. - Я не знаю, честно. Если подумать, я ещё в больнице падать начал, получается - сколько уже? Три дня? Наверно, последствия. Ты назвала меня по имени. - И что? - Мне нравится. Все эти "аптечка - для меня". Почему она не замечала? Ей становится неловко. - Подожди меня здесь. - А ты ещё назовёшь меня по имени? - Подожди здесь, Майк. - Хорошо. Отойдя на достаточное расстояние, с которого чужак был виден, но услышать не мог, она всё-таки передала Хопперу в рацию свои наблюдения. Но тот отмахнулся, мол, док посмотрит, это его дело. Чужак терпеливо ждал. Ладно, стоит довериться доку, кто она такая, в конце концов? Но неприятный осадок не желал уходить. Хотя она ведь сказала старшим. Они учтут. Ей только смотреть за ним надо, чтоб не свинтил никуда. Наручниками к батарее - и всем было бы проще. Но посвящать родителей Майка в историю было нельзя. Очень уж чета Уиллеров была... стереотипной, что ли. А где его ещё держать? Она тащит Майка в кино, потому что сил уже нет говорить, но в темноте он прижимается к ней плечом и локтем. На экране - возвращение грандиозной акулы. Вода, красная краска и зубы из пластика. - Ну всё им теперь, - ахает идиот и бьется о подлокотник. *** Док начинает вызывать у Макс подозрения, слишком милый. Не к добру. Хотя дело не в нем, пожалуй, а в Майке, с которым ей пришлось носиться целый день, как с тем глупым детским проектом, в котором ты носишь с собой яйцо, и его нельзя разбить, потому что он твой предполагаемый ребенок. Если бы Майк был яйцом, плохо бы ему пришлось. Ох. Его собираются увезти из города, потому что здешняя лаборатория уже никуда не годится, зачем завозить технику, если можно притащить к ней объект? - Возьмите меня с собой. Как помощника из гражданских. - Макс, игры закончились. Оставь этого придурка, зачем он тебе сдался, ты его ненавидишь - вот и всё, что говорит разум. А не работает. - С ним должен быть кто-то, это же лаборатория, Хоппер. Та Самая. Как мы кого-то вытащим, если даже не будем знать? - Я еду. Я за всем прослежу. Макс обнимает его, от чего Хоппер чуть не отшатывается, поднимая руки. - Пожалуйста. - Макс. Ловкость рук и никакого мошенничества. Она запрыгивает на заднее сиденье, защелкивая добытые наручники на себе и на стойке подголовника водительского сиденья. Ключ бросает себе в вырез. Кто, док или шеф, решат его оттуда доставать? - Я только посмотрю и обратно. У них мало времени. Они могут решить эту проблему, да, но она рассчитывает на неизвестный им всем обратный отсчёт, то, чего все боятся. И она выигрывает. Хоппер заталкивает Майка к ней, ну, двойника, само собой, и с грохотом захлопывает дверь. Потом садится за руль. Ей видно, какими взглядами они с доком обмениваются, но это всё неправда. Что бы там они не думали. Проклятый двойник сжимает её свободную руку - Макс вырывает ладонь. - Ничего такого. Просто не доверяю им. - Спасибо. Она фыркает. Сменяется за окном вид с домиков на лес, снова на лес, на кусты. Они не проезжают и десяти миль от Хокинса, когда Майк начинает странно дышать. - Тебя что, укачивает? Майк поворачивается к ней. Из носа у него начинает лить - сначала тонкий красный ручеек, а потом много, очень много, вся футболка в крови. - Шеф! Шеф, стой! Майк задыхается, глаза закатываются, начинаются судороги. Шеф резко тормозит. Макс пытается поймать заваливающегося вперед Майка одной рукой, но ничего не выходит - Хоппер! Сделай что-нибудь, Хоппер! Извернувшийся доктор пытается посчитать пульс, не может найти, затем начинает отстегивать ремень трясущимися пальцами. Макс тоже трясется, её руки испачканы, этот тип такой тяжелый, навалился на неё - и умирает. Да как он смеет умирать?! - Поворачивай назад! Давай же, ну! Там больница, там... всё! Мы не доедем до их чертовых приборов! Шеф выкручивает руль. Резко стемнело, и машина пробивает ровным светом фар дорогу сквозь мрак. Внезапно фары мигают. И снова. А потом всё быстрее. И отключаются.