I believe in the hero

      Когда Хэнку сказали, что его вместе с ещё парочкой копов направят в благотворительных целях в детский приют — рассказать о работе полицейских, — ему захотелось разругаться прямо в кабинете капитана. Черт, нет, у него только месяц назад родился сын, он не был готов к такому.       Как будто это кого-то интересовало…       И вот, он на пороге данного заведения, а в голове мысль о том, что Коул сейчас дома, в своей колыбельке, и это всё к нему не относится. И хоть Андерсон в свои годы немало повидал мертвых людей, сейчас ему было больно при виде живых. Да, накормлены, одеты, да только нервные все и во взгляде недоверие, под стать диким волчатам. Будто бы к ним не с подарками приехали, а наоборот, украсть что-то хотят. Так что речь про работу в полиции Детройта была встречена напряженным молчанием, хотя к концу им всё же задали пару неуверенных вопросов. После у них было полчаса на общение.       Вниманием детей полностью завладел новичок Лин, чей отец был китайцем. Хэнк оставил его на растерзание малышне, — хотя они вроде как подростки, — и пошел подпирать стенку. Смотреть на этих детей, понимая, что у каждого могла быть нормальная семья, если б не миллион случайных обстоятельств, было физически невыносимо. Хэнк почувствовал, что его слегка трясет, будто от бешеного биения сердца, и постарался не обращать на это внимание, как и на мысленное сопоставление этих детей и Коула. Такие мысли ни к чему хорошему не приведут, Андерсон только изведет себя из-за них. Он мог просто прикрыть глаза, вспомнить Коула, поклясться, что его мальчик никогда не окажется в этом месте, представить, как вернется домой и обнимет сына…       Тут Хэнк заметил, что в комнате не все дети участвовали в закидывании полицейского вопросами. Один мальчик, лет тринадцати, одетый в рубашку с бабочкой да бриджи на подтяжках, сидел на полу возле столика, прислонившись к стенке, и смотрел на какой-то мелкий предмет, осторожно перебрасывая его из одной руки в другую. Такое равнодушное отношение к полицейским заинтересовало Андерсона, и он подошел к нему.       — Эй, пацан, ты чего один сидишь?       При звуках его голоса мальчик вздрогнул и выронил из рук монетку, — вот что это за предмет! — с которой играл. Это показалось Хэнку странным — он не старался идти тихо, ребенок должен был услышать приближение другого человека. Андерсон присел, поднял монетку и медленно передал её ребенку на открытой ладони.       — Возьми, ты уронил, — сказал он, и ребенок нерешительно, будто боялся чего-то, забрал её и снова стал перекатывать в своих тонких пальцах. При этом он смотрел за спину Андерсона, что напрягало полицейского, заставляя улыбку на лице мужчины стать нервной. — Не хочешь пойти к остальным?       Ноль реакции.       — Хочешь, я тебе что-нибудь расскажу о работе в полиции? — спросил он, вспомнив о цели их визита, а в ответ получил всё тот же пристальный взгляд в пустоту и ноль эмоций на бледном, полном родинок лице. Тут в памяти Хэнка всплыли слова о том, что в приюте могут быть не вполне здоровые дети. Что-то внутри Андерсона болезненно заныло.       Можно бесконечно долго рассуждать о проблемных детях, да о том, как правильно с ними общаться, а вот столкнуться в реальности с таким внезапным словесным барьером — это совсем другое дело. Хэнк решил, что не стоит беспокоить ребенка, и лучше оставить его в покое, избежать этого неловкого молчания и будто бы стыда внутри… А потом внезапно подумал: что, если Коул тоже будет отличаться от сверстников? Разве он его будет меньше любить? Разве этот мальчик не заслуживает хоть немного внимания, как и другие дети? Он представил на месте этого ребенка сына, и ему стало дурно.       Нельзя молодым отцам ходить в детские приюты, ох нельзя…       — Ну, не хочешь говорить, так слушай, — быстро сказал он, будто секундное промедление позволило бы ему отказаться от идеи, — и сел рядом с мальчиком, схватив со стола ручку и листок. — Полицейские ведь, по сути, те же супергерои, даром что плащи не носят. Ты ж наверняка любишь всех этих героев из комиксов, верно? — спросил он. Взгляд карих глаз был прикован к бумаге, на которой Хэнк неумело рисовал человека, а пальцы начали подрагивать. Андерсон отчего-то решил, что это хороший знак. — Настоящий полицейский, он же что должен делать? Делать мир лучше. Что б не было убийств, воровства, изнасил… хотя стоп, рано тебе об этом. Мы же справедливость ходячая, разве нет? Вот так, рисуем ему фуражку, форму, — сразу сделаем нашего героя капитаном, а? — и кулак вверх. Очень геройская поза, верно?       Хэнк отдал кривой рисунок ребенку, и тот принял его быстрым цепким движением. Мальчик долго вглядывался в рисунок, а потом посмотрел на мужчину, хотя его взгляд и бегал по лицу Хэнка, не задерживаясь на определенной точке и не касаясь глаз. Он будто бы что-то хотел сказать, но передумал. Вместо этого он взял ручку и неровным почерком написал вопрос сбоку от копа-героя.        «Вы герой?»       Андерсон улыбнулся, хотя это получилось с трудом и выглядело натянуто.       — Возможно, пацан, возможно…       Тут его позвали — пора было уходить. Он потрепал ребенка по голове, — тот вздрогнул от этого движения и прижал к груди рисунок, — и пошел к товарищам.       Хэнку хотелось одного: прийти домой, прижать Коула к груди и долго-долго не отпускать, обещая всегда быть рядом. 9 лет спустя.       Судьба иногда бывает слишком жестока к тем, кто ей не понравился, и вот уже три года Хэнк живет с единственным вопросом: «вот блядь за что?»        Когда-то давно Хэнк вычитал фразу, на которую тогда не обратил внимание: «Есть такой закон, согласно которому родители не должны хоронить своих детей. Кто-то должен бы следить за его исполнением…»*. Спустя годы он понял её горький смысл. Что ж, кто бы не следил за этим, справляется он очень хуево, и миру на этот закон вообще насрать. Захотел отнять у него ребенка — отнял, блядь, поздравляю, прекрасно. Только Хэнку казалось, что в маленький гроб поместили его, что это его положили в свежевырытую могилку и закидали землей, будто стараясь скорее скрыть от неба и самой жизни. Андерсон не помнит, как провел после этого… неделю? Месяц? Когда он вообще в первый раз вышел после похорон на работу? Он не помнил. Не помнил так же и то, как коллеги постепенно перестали пытаться вернуть его в рабочий ритм, смирились с тем, что человек потерял всякий стимул что-то делать. Так и вошло в привычку топить жизнь-существование в алкоголе, теша себя одной мыслью — всё это можно прекратить в любой момент, лишь одним выстрелом. Но по какой-то неясной причине Хэнк продолжал существовать, будто бы сам делая ставки, сколько ещё продержится.       В один момент его привычный ритм нарушила новость — в отделение прибыл стажер. Да и назначили его Андерсону. Хэнк уже собрался ругаться, но тут Джеффри с довольной садистской улыбкой заявил, что это дело решенное, тем более, что будущий стажер сам попросил сделать Хэнка его куратором. От такого заявления Андерсон знатно охуел. Его разыгрывают, что ли? Что бы кто-то хотел в кураторы старого алкаша? Или он думает, что раз Андерсону плевать на работу, то его практика пройдет тихо-мирно в офисе? Если это так, тот его ждет облом и всевозможные помойки Детройта, уж это Хэнк сможет устроить.       Когда в их офис вошел аккуратно одетый молодой человек, Андерсон усмехнулся. Зеленый новичок с наивным взглядом на мир, сразу видно. Вот весело будет, когда он первый труп увидит да проблюется от запаха, ммм. Тем временем стажер внимательно осмотрел рабочие места полицейских и, увидев лейтенанта, пошел прямо к нему. Ровным быстрым шагом, хоть разметки делай и сравнивай потом. Он подошел к нему и протянул руку.       — Лейтенант Андерсон, приятно познакомиться, я ваш стажер, Коннор, очень рад, — произнес парень на одном дыхании, четко выделяя каждое слово, хотя Хэнку показалось, что фразы должны стоять в другом порядке. Коннор смотрел собеседнику прямо в глаза, что давалось ему с видимым усилием. Андерсон изучающе осмотрел его. Под этим взглядом стажер занервничал, у него аж пальцы затряслись.       — И на кой черт я тебе сдался, Коннор? — прямо спросил Хэнк вместо «здрасьте-очень-приятно», жестом предлагая стажеру занять соседний стол. Коннор проигнорировал это, продолжая стоять с вытянутой рукой. Тут Хэнку показалось, что где-то он его уже видел, но память упорно не хотела давать подсказку, где именно.       — Вы, наверное, уже не помните меня, — произнес он с какой-то неживой, рваной улыбкой. Выглядело это удручающе. Андерсону захотелось огреть его чем-то, чтобы он перестал так издеваться над своей мимикой.       — Не помню. На кой черт тебе работа в полиции? — спросил он.       — Я хочу стать героем, — ответил Коннор. Хэнк сначала подумал, что ему послышалось или это шутка такая. Стать героем? А не пора ли перестать читать комиксы в его-то возрасте? Сейчас бы взять да и послать его куда подальше, попросить поменять куратора у этого сумасшедшего, а после напиться… Но Коннор смотрел на него совершенно серьезно, аж желание смеяться пропадало, — теперь уже не в глаза лейтенанта, и Хэнк точно этот взгляд где-то видел. Казалось, ещё совсем чуть-чуть, вот-вот он вспомнит, но ответ будто бы убегал от него, прячась на задворках сознания, насмехаясь над стариком. Ну, приехали, теперь уже его собственная память посылает. Замечательно, блядь.       — Да где ж я тебя видел? — воскликнул он, не желая больше теряться в догадках. Коннор приподнял уголки губ. Это движение давалось ему с трудом, и Андерсон запоздало подумал, что что-то с парнем не так, а потом тот вытащил из внутреннего кармана пиджака и положил перед лейтенантом помятый рисунок. У Хэнка в голове словно взорвалась бомба. Он вспомнил.       Тот убогий детский приют, и того пацана, который скрутился у стеночки, и его растерянный чуть смущенный бред о героях, и этот кривой рисунок, который теперь казался Хэнку ещё хуже. И та же надпись, которая будто бы смеялась из прошлого.       «Вы герой?»       — Так ты тот пацан! — удивленно воскликнул Хэнк, замечая всё те же родинки на повзрослевшем бледном лице. Коннор, не прекращая вымучено улыбаться, кивнул.       — Теперь я тоже буду героем, лейтенант. Я тоже.       Андерсону ничего не оставалось, как растерянно кивнуть и попросить парня сесть за стол напротив. Только не говорите, что он из-за того случая в полицию подался… Ему вообще стоило разорвать этот рисунок и забыть всё, что Хэнк ему наговорил о справедливости и героях. Но Коннор не выкинул смешного нарисованного героя, а, — вот смех-то!, — носит его с собой, и помнит слова Хэнка. И это неожиданно приятно польстило ему, заставив ухмыльнуться.       И правда, стажировка парня, учитывая все обстоятельства, обещает быть интересной, вполне, вполне… Героем он решил стать, а? Нет, за этим недоразумением действительно стоит понаблюдать. А застрелиться он ещё всегда успеет…