Obsession

Сентябрь наступил сразу же мокрым и безумно душным: комары плавно летали по кабинету, кусая одиннадцатиклассниц за ноги, обтянутые в капронки. Голоса учителей казались бормочущими и тихими, однако Руслан все равно продолжал все упорно записывать, следя за записями на доске. Скучно. Звонок разорвал возникнувшую на десять минут самостоятельной тишину, Усачев отложил ручку, перед этим подписав работу аккуратным почерком, приписав сверху одиннадцать и его новую литеру класса, а затем сдал работу учителю на стол. Кабинет опустел быстро — настолько быстро, что парень не заметил, как все девочки разбрелись на свои компании в классе, а парни сбежали от нудного физика в курилку. Руслан огляделся, осмотрев класс на наличие заинтересовавшей его личности. Рыжий паренёк, что максимально дружелюбно выдерживал любое общение со всеми одноклассниками, независимо от его уровня популярности в школе и узнаваемости. За него нужно было цепляться, чтобы быть поближе к новостям хотя бы ушами — принимать участие во всех «тусовках» и «движухах» он не собирался. Нужно поступать в вуз, а не тратить время на ересь. Руслан достал из сумки ланчбокс с наскоро сделанными бутербродами и термос.  — Привет, новенький, — задорно прозвучал голос новоиспеченного одноклассника. Парень поднял взгляд на него, тут же замечая свой бутерброд в его руке. Рыжий оказался тем ещё нахалом, но ради того, чтобы быть «на плаву» в новом учебном заведении можно было и пожертвовать такой вещью, как бутер.  — Хей, — улыбнулся Рус, стараясь не съёживаться в своём синем правильном пиджаке, контрастирующем с бордовой, совершенно нешкольной толстовкой одноклассника.  — Ничего, если я возьму один?  — Вообще, мне ещё на курсы идти после школы. Но бери, я не жадный. Собеседник виновато поджал губы, но колбасу все же откусил.  — Прости.  — Твоим «прости» не наешься. Язва вырвалась из горла быстрее, чем Руслан смог себя остановить, черт! Он всегда был тихим и спокойным, старался не выходить на конфликт, даже если, казалось бы, он стремительно назревал — дипломатия дана человечеству не просто так. В данном случае, он предпочёл смириться с участью полупустого урчащего желудка на дополнительных занятиях по профильной математике, ведь полезная дружба сама собой не завяжется. К тому же, Рус слишком брезговал, чтобы доедать откушенный бутерброд.  — Как тебя зовут? — прожевал слова одноклассник, плюхаясь на стул за партой впереди.  — Руслан, — Усачев педантично отпил чая из термоса, продолжая улыбаться максимально приветливо. Обычно в школах до этого инициатором знакомств был он сам, а не другие.  — Даня, — тот протянул жирную от колбасы руку для рукопожатия, но одиннадцатиклассник предпочёл воздержаться. Даня пожал плечами, мол, как хочешь. Признаться честно, Руслану никак не хочется.  — Ну, как тебе в нашем классе? —шутливо спросил рыжий — как же его волосы въедаются в глаза! — и почти доел положенный Усачеву бутерброд.  — Пойдет. Хотя нет, Руслану хотелось, чтобы Даня хоть на минуту прекратил чавкать.  — Тебя ещё не съели наши змеи?  — Что? — он поднял взгляд, сталкиваясь с задором в серых омутах. — Какие змеи?  — Да я про девчонок, — Даня звонко засмеялся, глядя на недоумение Усачева. А затем рассмеялся ещё громче, когда тот откусил от своего завтрака.  — Что смешного? — раздраженно фыркнул Усачев, поджимая пухлые губы, уже не выдерживая маски дружелюбия.  — У тебя сыр на губах. Он усмехнулся и вытер плавленый хохланд с пухлых, детских губ Руслана ладонью, совершенно не брезгуя. Наклонился вперёд какого-то черта, вытер и заглотил остатки своего бутерброда, несмотря на то, что там оставалась ещё половина. Сидел нагло, жевал с набитым ртом второй завтрак Руслана, жмурясь от наслаждения. Однако, Усачев был слишком смятен наглостью рыжего одноклассника — до пропавшего во рту у Дани перекуса перед курсами и дела-то нет.  — Поперечный! — позвал кто-то из-за дверного косяка, и он развернулся, повернувшись к однокласснику затылком. Руслан тихо проглотил свой кусок. Тянучее время загустилось ещё больше. План становления лучшим другом местного заводилы рушился на глазах.  — Меня зовут, — Даня встал с места, чуть не задев пенал на парте, обтряхивая руки и джинсы от крошек и жира. — А ты вытирать губы не забывай, а то придёт Давыдов и назовёт пидором. Он вышел из класса и вернулся за минуту до звонка, весь провонял сигаретами. Физик начал объяснять новую тему, а Усачев пытался переварить недавнее знакомство — бутерброд же переваривался куда быстрее в желудке. Шла вторая неделя учебы, впереди ещё девять месяцев подготовки. Поперечный со своими отвратительными манерами точно никак не помешает ему учиться, зато отлично сможет сбить со столь амбициозных целей поступить на бюджет. Руслан заинтересован его беспардонностью.

***

— Растяни меня, пожалуйста. Слова дались легко, однако Руслан поймал на себе удивленный взгляд Дани. Тот разминался перед сдачей нормативов самостоятельно, почти дотягиваясь ладонями до крашенного в синий старого деревянного пола спортзала. — Тебе не стоит такое говорить вблизи Хованского и Давыдова, — процедил с напряжением рыжий. Но не отказал. Он выпрямился, слегка улыбаясь, поправляя задравшуюся футболку. — Без проблем, — продолжил одноклассник, подходя со спины уже садящегося Усачева. Его ладони легли на спину, обтянутую серой тканью толстовки, сначала нажимая на лопатки легко, а после продолжая с большим нажимом. Он ожидал, видимо, что Рус ойкнет или зашипит от режущей боли в икрах, но тот продолжал поддаваться вперёд — растяжка у него была отменная. Тогда Поперечный надавил на одноклассника всем телом так, что чуткий нос Руслана учуял его запах пота; однако, не проронил ни слова. Отстранившись от него, рыжий недоумевающе усмехнулся: — Зачем тебя растягивать, если ты в отличной форме? — У меня всегда было лучше с растяжкой, чем с силой, — выдохнул тяжело Усачев, разминая спину. Зачем ему же просить потенциального лучшего друга растянуть его, когда это могли сделать более гибкие ребята в зале? — Просто мне показалось, что у тебя больше сил и ты сможешь мне помочь размяться, — вновь дружелюбная улыбка, выработанная годами; от искренней не отличить. Он исходил на лесть, зная, как прекрасно это действовало на людей: они поддавались внутренней неуверенности в себе, доверяли, раскрепощались, верили. — Ну, я не очень в этом хорош, — признался тот к удивлению продуманного Руслана, — но ты можешь все равно обращаться ко мне, если понадобится что-нибудь. Даня улыбнулся — искренне, внушающе доверие. Он не ловился на старые уловки Усачева, не вёлся на лесть, зато верил безнадежно и инфантильно. Это сбивало с толку, дружба не работала так в понятии Руса. Когда все сдали норматив, учителя растянули на всю ширину спортзала волейбольную сетку, предлагая ученикам поиграть до конца урока. Поперечный выбрал в свою команду Руслана. Очередная возможность стать ближе друг к другу. Кроме них на их стороне поля умел играть в волейбол всего один человек — три из шести, учитывая раззадоренных противников напороты, не шибко хорошая вероятность. Парень просто надеялся, что никто никого не подведёт и отдаст мяч им. Надеялся почем зря — Давыдов подавал безжалостно, отчего растерявшиеся одноклассницы беспомощно пропускали подачи, вздрагивая от каждого прилета мяча в их стороны. В прочем, Поперечный все равно не унывал, подбадривая команду — Усачев молчал, сдерживаясь чудом от вечно язвительного тона, прося быть «чуточку посмелее» в следующий раз. — Рус, — впервые сокращённо позвал его Даня, вытирая со лба соленые капли, встряхивая мокрые волосы. Тот обернулся по пути в раздевалку, чуть останавливаясь впереди рыжего. — М-м-м? — Хорошо играл. Приятное ноющее чувство расплылось в груди, хотя Усачев все равно его проигнорировал.

***

Бабье лето нагрянуло как всегда неожиданно — все только подоставали тёплые куртки, как жара решила вдарить напоследок. Впрочем, Усачев предпочитал холод. В отличие от Поперечного, пригласившего «засидевшегося дома» одноклассника погулять по городу и провести время вместе. И это была бы отличная возможность установить границы общения между ними — в последнее время Даня перебарщивал даже для «приветливого» Руса, общался чересчур часто, подсаживался на уроках и болтал на переменах чаще обычного — однако, вероятно, это подпортило их зарождающуюся дружбу. Не сказать, что Руслану это все противно, нет, на удивление даже приятно: приятно разговаривать на самые разные темы, обсуждать все подряд и наслаждаться этой странной химией между ними — Усачев обычно был молчалив и нелюдим, а тут рыжий с его любопытством и харизмой. Даня был слишком харизматичным, пожалуй, даже для самого Усачева. Они встретились неподалёку от школы, Руслан как раз подошёл в тот момент, когда рыжий тушил окурок носком старых найков. Он ожидал увидеть Поперечного любым: недовольным, развесёлым, как обычно, раздосадованным пятиминутным опозданием Усачева или даже грустившим по прошедшему лету. Любым, но явно не ухохатывающимся от шуток какого-то высокого парня рядом с ним. Рус нацепил привычную маску приветливости, хотя не ждал, что Данила позовёт его гулять в компании. Это был, как он позже узнал, лучший друг Поперечного, с которым он давно не виделся. — Это Миша, — представил одноклассник его, хлопая по плечу. — Он на сценариста пошёл, прикинь? Почему-то Усачев не удивлён — Миша производил впечатление слишком, нет, слишком творческого человека. Руслан не очень их понимал, ведь зачастую за этим творчеством стояла бесконечная упёртость, неуверенность и глупая мечтательность. Волосы студента растрёпанные: торчали во все стороны. Такое ощущение, что Миша причесывался раз в жизни. И тот на свой выпускной. — Будешь? — Миша протянул ему сигарету, глядя с каким-то взрослым снисхождением. Усачев нахмурился, отрицательно мотнув головой. — Ну, как хочешь. Мерзко. Он выше и худее в два раза — тощий, как скелет, но силёнок придерживать двери другу на входе в метро хватало: Даня как всегда заболтался о своих увлечениях, совершенно не следя за дорогой. Руслан следил за каждым движением Поперечного в обычной, внешкольной жизни. Он улыбался, оказывается, слегка щербато, но это видно только под лампами в вагоне, когда он держался за верхний поручень в толкучке. Он очень любил метро, это был его любимый общественный транспорт, несмотря на раздражающий гул и эхо. Он плыл веснушками, рыжил ресницами на солнце, что почему-то казалось Русу необычным и интересным. А затем он переводил взгляд на Мишу. Ни грамма раскосости, пуд угловатости и центнер неряшливости, якобы оправданный студенчеством. Хоть бы рубашку погладил свою клетчатую. Клетчатая рубашка, точно. Руслан глядел на него и видел клетку, в которой парень губил себя, закрываясь на засов с обратной стороны. Скверно. Усачеву противно от душности этого человека, от его попытки понравиться какому-то там однокласснику Данилы. Зачем кому-то нравиться, если ты боишься выйти за границы своего комфорта? Миша боялся сказать что-то не то, боялся и напрягался от каждого случайного толчка незнакомца. У Руса это вызывало раздражение — у Миши же неловкое поджимание тонких-тонких обкусанных на осеннем ветре губ. Ужасно. Вдруг Поперечный засмеялся заливисто: запрокинул голову назад, открыв вид на кадык и бледную шею, зажмурил глаза. Смеялся так громко, истерически, до слез — смеялся так искренне, что Руслан почувствовал зависть. Почему это он не мог так рассмешить рыжего? Почему Данила смеялся над такой идиотской шуткой Миши? Почему на его месте не Руслан? Разве он хуже? Отвратительно. Взгляд цеплялся за душного будущего сценариста и хохочущего Поперечного. Разве он не видит, что Миша за человек? Разве кого-то может не раздражать эта неловкость и угловатость? Это всего лишь взгляд со стороны, однако его уже воротило от студента. Ему не нужна его взрослая снисходительность, пусть подавится ей, как и этим табачным дымом прямо сейчас. Руслан не идиот, к счастью, его не возьмёшь наставлениями, он слишком хорошо знал, что хотел от жизни. Он — не потерянный подросток, ныкающийся под крыло кого постарше. Данила же такой только из-за проблем в семье — Данила сам рассказывал, как сбегал однажды из дома и не ночевал там три недели, а его родителям было наплевать. Поперечному, к слову, было наплевать вдвойне. Ему нужен кто-то такой, кто-то взрослый, заботящийся. Кто-то особенный, а не этот «художник» от слова «худо». Недооценённый гений, ищущий публику в старшеклассниках. Кто ещё будет его воспринимать всерьёз, как не они? Но не Рус, уж поверьте. — Дай затянуться, — попросил он у курящего у остановки Данилы. Тот не брезговал, отдав недоумевающе сигарету парню. Только вот дым застрял где-то в горле, заставляя Усачева едва ли не каркать, умудряясь вытирать выступившие слезы рукавом. А Даня почему-то засмеялся, опять запрокинув голову. Руслан смог рассмешить Поперечного? У него правда это получилось? Усачев ошарашенно уставился на рыжего, чувствуя наполняющее грудь чувство радости и эйфории. Смех Данилы великолепен, Руслан хочет слышать его как можно чаще. А ещё хочет заменить ему Мишу, потому что на его месте должен быть именно он.

***

Гул метро больше не раздражал — напротив, успокаивал, напоминая о Дане. Дни замелькали в календаре так быстро, что Усачев не успевал отрывать листы, собираясь утром, едва ли не выбегая из дома, захватив на одну порцию завтрака больше. Руслан действительно хотел стать лучшим другом, стать самым близким человеком ему, а желательно раз и навсегда заменить Мишу. Поперечный был рядом все чаще: прогулки после школы до курсов, совместные походы в кино, встречи на выходных и бесконечные разговоры о всякой ерунде. Руслан даже не заметил, как его «маска» дружелюбия исчезла в очередной беседе после уроков — Руслан поистине наслаждался обществом этого рыжего наглого одноклассника. Более того, он считал Поперечного своим другом — впервые вообще считал кого-то своим другом. Быть одному всегда было привычно, ведь никто не поможет тебе лучше, чем ты сам, верно? Надеяться на кого-то, доверять всего себя, держаться за человека... сложно и совершенно ненадёжно. Даже родители Руслана сплавили сына поскорее на съемную квартиру, присылали деньги на жизнь — и все. И никакой семьи, потому что у матери любовник — о котором Рус, конечно же, знал, но молчал, а отец давно женился на своей работе. Усачеву не оставалось ничего, кроме как быть самому по себе. Ни друзей, ни привязанностей, ни любви. Ни-че-го. Однако тут внезапно в жизнь одинокого отличника ворвался ураганом Поперечный, снося всё и вся, внёс столько эмоций, что тот потерялся не столько в жизни, сколько в собственных чувствах. Он был намерен стать лучшим другом Данилы, «излечить» его от снисходительного студента, казавшегося Руслану неподходящей компанией. Даня должен стать его лучшим другом, несмотря ни на что и ни на кого. Метро в самый час пик становилось невероятно душным, но Усачев наслаждался легким сквозняком из приоткрытой форточки вагона. За спиной — дребезжащий металл, вибрирующий, когда поезд набирал ход; впереди — Поперечный, загораживающий оранжевое заходящее солнце спиной. Он ищет песню в плей листе, скользя пальцем по экрану в поиске любимого трека. Руслан невольно залюбовался его скулами и плечами, заплывающими в золоте от солнечных лучей. И задумался о том, что Данила очень красивый, вообще-то. И что глаза, пускай и на разном уровне, на солнце казались такими прозрачными-прозрачными. И что смех его такой громкий — прекрасный. И как же хорошо, что он перестал сутулиться сейчас, ведь тогда Даня казался на сантиметр-два выше самого Руса. Солнце заливало глаза, пылинки блестели в воздухе под мерный гул — солнце плавилось в волосах Поперечного, а Усачев слишком задумался, глядя на них. Красиво; таких красивых людей он, наверное, никогда и нигде не встречал. Поезд резко затормозил, и Руслан рефлекторно зацепился за первое, что попалось ему под руку. Рука Данилы такая горячая из-за солнца, а кожа, покрытая отблескивающими белыми волосами, безумно мягкая для парня. Запястье жгло от прикосновения, прозрачные глаза смотрели внимательно. В животе что-то сделало кульбит, поднявшись вверх к грудной клетке, приятно запорхав в горле. Бабочки. Перед глазами запрыгали пятна от долгого взгляда на солнце, задвигались в каком-то балагане на мгновение, дезориентируя Усачева. — Извини, — сказал он тут же, убирая руку, как только поезд остановился на станции. Солнце смотрело удивлённо, улыбаясь уголком губ, но ничего не ответило на это — лишь включило любимую песню в наушниках, протягивая один однокласснику. Руслан больше не улыбается. Кажется, он его любит.

***

Ветер обдувал беседку, поднимал ввысь несобранные дворниками опавшие листья — ноябрь давал о себе знать. Скоро завоет зима со своими морозами, снегами и прочими декабрьскими прелестями. Сейчас воскресенье, последний день их каникул. Руслан сидел на лавочке, прижимаясь бедром к бедру Поперечного, смотрел на тлеющую в его пальцах сигарету — сам же курить не решался, любил наблюдать за тем, как это делал Данила. Они молчали после долгого разговора о родителях рыжего, молчали, потому что так было удобнее и приятнее, чем вновь поднимать тему семьи. Руслану и самому спокойнее. Хотя он довольно продрог — вечером всегда становилось куда холоднее, чем днём. Сейчас стрелки часов показывали одиннадцать вечера, а небо пестрило звёздами и полной, сырной луной. Ветер вновь подул, заставляя съёживаться от холода. Усачев застучал зубами, рвано выдыхая облачко пара ртом. Уже ниже нуля. — Замёрз? — спросил Даня, отвлекаясь от собственных мыслей, глядя на друга. Вновь внимательный взгляд. Чертовски замёрз, черт возьми. — Нет, — улыбнулся Руслан, однако, видимо, посиневшие губы его выдавали. — Мы можем пойти в подъезд, если хочешь. — Нет, не хочу. Не стоило портить такой момент, он же не дурак. Поперечный рядом, его бедро такое тёплое-тёплое, что уходить отсюда не хотелось от слова «совсем». Рыжий усмехнулся, откидываясь на спинку лавочки в беседке. Что-то там решил себе на уме — как и всегда, он ведь совсем не менялся — и снял с себя утеплённую серую толстовку. Усачев ошарашенно наблюдал, как тот без толики сомнения надел её поверх его бомбера, завязывая бантик на капюшоне потуже, чтобы Руслана не продуло. Беспардонно. Усачев растаял в улыбке от неё, кутаясь в рукава. — Ты же замерзнешь, — хрипло вырвалось из горла Усачева, на что Поперечный лишь усмехнулся в очередной раз. Пахло Даней. Руслан прикрыл глаза, теряясь в себе вновь и вновь, утыкаясь носом в ткань толстовки и вдыхая запах Данилы. Он же довольно сидел рядом, вновь закуривая. — Знаешь, мне недавно приснился странный сон. Странный, но крутой, — произнёс парень перед затяжкой. — И что же там было? Данила улыбнулся, повернувшись к Руслану всем телом. Его глаза горели в сумраке, блестя азартом. — Мы были типа киллерами: я был с большими такими пушками, а ты с клинками. Ты убил какую-то бабу, когда она полезла на меня с ножом. Усачев выглядывал из темного капюшона, не пропуская ни единого слова друга. — А потом? — А потом мама умоляла меня остановиться, ведь это неправильно. Говорила, что они с отцом любой ценой остановят нас, даже если им придётся убить тебя или меня. — Они против нашей дружбы сейчас? — сразу же смекнул Руслан, напрягаясь. Даня в легкой своей манере рассмеялся, махнув рукой. — Нет, им плевать на моих друзей, — а затем тихо добавил, — и меня, наверное, тоже. Руслан замолк, поджимая губы. Хотелось стать для Поперечного опорой, близким человеком. Хотелось обнять его всем телом, прижаться и не отпускать, чтобы никакие невзгоды не коснулись солнца. — Но знаешь, что я ей ответил? «Его убить могу только я. А меня убить может только он». — Ты правда так сказал ей? — Ага, круто звучит? Усачев не отводил глаз от Дани, улыбался, кивая головой. Круто. Даню убить может только Руслан, а Руслана может убить только Даня. Здорово. Великолепно. Чудесно, разве нет? Бабочки вновь порхали в животе, сердце ухало в горле, а восторг так и пёр из парня. Он же снился ему, значит, рыжий действительно думал о нем. Поперечный считал его особенным, если думал о нем в таком ключе — это не могло не радовать Руслана. Его убить может только Даня, да. Ему определенно нравится, как это звучит.