Aeterna urbs

      Ленинград. Шёл 42-й год. Август. Город на невских берегах взят крепко в кольцо немецким легионом, образуя Уроборос. Здесь за круглым столом на горке людских черепов сидят и играют в карты четыре предвестника конца: Смерть, Голод, Война и Чума. Они образуют своей кровавой игрой, где ставки человеческие жизни подобно миллионам горящих свечей, настоящий апофеоз бессмысленного кровопролития ни в чём неповинных душ.       Две холодные зимы уже пройдены, когда было под минус сорок по Цельсию. Кровь стыла в сосудах, а дышать было больно. И только печка «Буржуйка» согревала душу, хоть и на пару минут, где готовился в ковшике клей с чьим-то кожаным ремнём на ужин при лампаде под ночное громыхание.       Страшный голод продолжал бушевать. Люди, как мертвецы на погост большою толпой стояли за кусочком хлеба, держа дрожащей худой рукой свой заветный талон.       Кто-то падал, идя по улице с ведром воды из Невы, и больше никогда не вставал. И только это тело подберёт грузовик словно заблудшего попутчика, и увезёт в ближайший крематорий, где бедолага, который навсегда отдался в лапы Морфею, почувствует последнее тепло, пока не станет черным пеплом.       Под городом рядом с пушками и укреплениями в окопах сидели фашисты. Объедались яствами, которые на столе ленинградцы видали только во сне, упивались водой и вином. И стреляли по городу из своих установок, внушая больший страх и отчаяния горожанам, а потом шутили, смеялись, словно малые дети играют в солдатиков. Только вот ставки повыше — людские жизни детей, женщин, стариков, которые скидывали с крыш в песок осколки горящих снарядов сквозь дожди, солнце, ветер и холод.       Вера в обнимку с надеждой с каждым днём угасали и медленно умирали в сердцах горожан. Страх и голод готовы были выпотрошить любого и свести с ума. Неужели это конец, и Ленинград падёт, станет призраком на карте истории? Неужели все жертвы бессмысленны? Вопросы рождались в душе у уставших людей от обстрелов и войны. Силы постепенно покидали под запах гари и дыма заводов, где сжигались тела. Чудес не бывает. Так думали многие. Пока не настало 9 августа в 42-м.       Распахнулись двери Ленинградской филармонии, те кто мог шли внутрь «ковчега» последний надежды. И вскоре заиграла Она. Симфония под номером семь Шостаковича, та самая, которая в будущем будет гордо нести название «Ленинградская».       Шостакович когда-то в 41-м в Ленинграде в доме на Каменноостровском проспекте начал писать эту нотную поэму. Что-то ему шептало нечеловеческим гласом, что он должен сотворить эту симфонию из четырёх частей под номером семь.       И даже, когда ему пришлось расстаться с Ленинградом, он в Москве, а затем в былом Куйбышево продолжал писать последнюю четвертую часть сутки и ночи напролёт, ведь город на Неве так просто не отпускает душу. Да и глас души Ленинграда продолжал велеть ему закончить сию работу.       И вот теперь наконец это музыкальная поэма дошла до домов града и разносилась через громкоговорители, по которым обычно отстукивал пульсом сердца метроном. Играют свои партии струнные, духовые, ударные, фортепьяно и две арфы. Оркестр стоит до конца. Возможно к финалу кто-то падёт, но не раньше как отыграют восемьдесят минут блестящей, полной надежды, мощи, заряда симфонии.       В глазах горожан загорелся огонь, сердце забилось сильнее, завёлся мотор. Нет, рано мы раскисли! И ещё не пришло то самое время, чтоб встретиться со старушкой-скелетом с косой да в чёрном плаще, чтоб всем нам дружно копать могилы! Мы не сдадимся, мы в грязь не падём! Не такое переживали, пробьёмся как танки через траншеи и сейчас!       Ноты симфонии дошли до немецких окопов и укреплений, только вот в их ушах играл настоящий реквием. Еда не лезла в горло, ком словно застрял, кого-то кровью стало рвать и кусками органов. Страх холодом обнял фашистское отродье, сковал руки и ноги цепями из ледяного металла, покрытого инеем. Сердце еле отбивало пульс. Пушки никак не хотели стрелять, да и не было смысла. Советским солдатам был отдан приказ давить батареи врагов как «Шквал», только б враги не прервали симфонию под номером семь.       Над городом на невских брегах вновь воспарил орёл, как знак будущей победы. И надежда с верою стали танцевать и воспевать, что нацистским псам не видать Ленинграда на блюде, словно голову Иоанна Крестителя.       Восемьдесят минут музыка подобно Прометею бродила по улицам Северной Венеции, а для врагов прогремела подобно стае стервятников, парящей над их головами.       Ленинградцы не посмеют сдаться, руки сжаты в кулак, победа и только она, как бы та не была далека. И в январе 43-м уже будет пробито кольцо, а в январе 44-м будет полностью уничтожен немецкий уроборос, так жадно сжимавший град стеной. И только тогда Северная Пальмира спокойно вздохнёт, да небо окропиться разноцветными огнями под Симфонию номер семь, гордо носящую название «Ленинградская».