I heart you, i heart you not

      С того дня Эрик Харрис ко мне не подходил и вообще больше не замечал. Он здоровался с Диланом, когда видел нас вместе, но мне уделял внимание не больше, чем серой школьной стене в коридоре. Я страдала, видя его, но понимала, что для меня и вообще, для нас с Диланом, так будет только лучше. На работе в пиццерии, где мне все-таки сократили часы, чтобы я смогла успевать на автобус за город, Эрик вел себя так же — равнодушно. Он перестал обращаться ко мне вообще, старательно разделяя наши обязанности, чтобы мы пересекались как можно меньше. Я помогала ему, опуская голову вниз, когда доводилось проходить мимо него. И ближе, чем на пару метров вообще к нему не приближалась.       Полиция знала теперь мой временный адрес и телефон. Буквально через несколько дней миссис Клиболд сообщила о звонке из муниципалитета — город выделил средства на похороны, и я должна была начать заниматься этой неприятной и тяжелой процедурой оформления.       В тот же день я получила письмо от…своей матери. Сухим официальным тоном она уведомляла меня, что приезжает в город в день похорон и хотела бы, чтобы для нее и ее спутника (читай, трахаля) были забронированы два места в переднем ряду в церкви на отпевании. Смяв конверт в руке, я скрипнула зубами. Наглость всегда была особенной чертой этой женщины. Но я буду не я, если не поставлю ее на место. — Тебе нужна моя помощь? — со спины неслышно подошел Дилан, и его руки обвились вокруг меня. Прижавшись спиной к его плечу, я отрицательно помотала головой. Сама справлюсь, чего уж там. Сейчас Дилан активно готовился к экзаменам, и я очень не хотела вызвать на себя недовольство его мамы. Ничего страшного, поезжу на автобусе, в конце концов это даже было мне на руку — я могла побыть наедине со своими мыслями.       Наши отношения с Диланом стояли на одном месте, хотя я прекрасно ощущала, как сильно он хочет сдвинуть их с мертвой точки. Мы послушно не пересекали дозволенных нам границ, и его родители были несказанно рады нашей дисциплине, но Дилан начинал злиться. Я прекрасно знала, как сильно он хочет заглянуть ко мне на огонек после семейного отбоя — его глаза цеплялись за меня, когда я, пожелав спокойной ночи его семье, уходила в свою опочивальню. В них всегда застывало откровенное сожаление и отчаянная надежда, словно он ждал, что я подам некий знак, и он поймет, что я жду его. Но я не собиралась делать что-то подобное. Это было бы неправильно. Я вообще не должна была соглашаться на статус «официальной девушки Дилана», меня теперь мучила совесть, поэтому я держала парня на расстоянии, как могла. Пока он терпеливо ждал, но я ощущала, как воздух буквально электризуется, когда я и Дилан оставались одни в помещении.       И вот сейчас, когда он обнял меня, его ладонь скользнула чуть выше, словно невзначай коснувшись груди, обтянутой футболкой. Я тут же вывернулась и отошла на безопасное расстояние, стараясь не встречаться с Диланом взглядом. Услышав его тяжелый вздох, я все-таки взглянула на него и увидела, что парень виновато смотрит на меня. — Я гоню лошадей, да? — спросил он.       Честно, я не ожидала, что Дилан захочет поговорить о наших отношениях так открыто, и покраснела. Я снова ощутила себя виноватой, что доставляю ему такие неудобства, но решила быть честной. — Немного да, — хотя, конечно, это было вовсе не немного. Смущенная и красная, как помидор, сцепила ладони и опустила голову вниз. Ну как мне объяснить ему, что я не хочу нырять в его постель, пока не приду в себя и не почувствую, что готова? У меня уже был печальный опыт, который окончился падением и унижением, я не хотела больше переживать подобное. Не то, чтобы я не верила Дилану, но, честно, опасалась, что он утратит ко мне интерес, если я позволю ему со мной переспать. Я боялась этого, да. Поэтому мне хотелось быть уверенной и в себе, и в нем. — Прости, — повинился Дилан. — Наверное, я должен быть немного сдержаннее в проявлении своих чувств, но когда ты рядом со мной, я несколько теряю голову, — он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Да, такое объяснение звучало очень правдоподобно, ничего не скажешь, и, наверное, должно было мне льстить. Но я почему-то не ощущала ничего похожего. Однако хотела сделать Дилану приятное, поэтому подошла к нему и прижалась щекой к его плечу. — Надеюсь, когда это все закончится, я почувствую себя лучше и…смогу стать более расслабленной, — я искренне надеялась на это. Дилан оценил мой порыв, снова обняв меня. На сей раз его руки не опускались ниже плеч.       На церемонию прощания с моим отцом пришло достаточно много желающих. Городишко у нас был достаточно маленький, не провинциальный, конечно, но все же.       Стоя в черном платье рядом с постаментом, на котором покоился блестящий коричневый закрытый гроб, я ощущала, как по спине катятся крупные капли пота. Рядом со мной не было никого. Люди входили в церковь — кто-то рассаживался по местам, кто-то, кто знал меня хоть как-то, подходил, выражал бездушные слова соболезнования, равнодушно клал цветы у гроба отца и отходил прочь. Я ничего не отвечала, лишь нервно сглатывала неприятный комок, который мешал мне дышать, и кивала в ответ на слова.       Церковь постепенно заполнялась, и я была искренне удивлена этим. Не помню, чтобы у нашей семьи было столько знакомых. Дилан и его родители сидели в первом ряду — именно там хотела сидеть женщина, которая произвела меня на свет, но не пожелала растить и заботиться обо мне. Я не очень хорошо помнила ее лицо, все-таки прошло столько лет, и было выплакано столько слез. Да и внешность она могла сменить. В любом случае, пока ко мне никто не подходил и никак себя не проявлял.       Тут я увидела Эрика Харриса, который входил в сопровождении Тиффани, а так же Брукса Брауна. Эрик вел девушку за руку. Мое сердце предательски отреагировало на его появление усиленным стуком, а кровь отлила от и без того бледных щек. Эрик был облачен в белую рубашку, рукава которой были закатаны до локтей, и брюки. Пиджак он нес на одном пальце руки, перекинув его через плечо. Глаза парня оказались скрыты за черными стеклами, и я не понимала, куда он смотрит. Повернувшись вполоборота, он что-то сказал своей спутнице, перемещая ладонь на ее талию. Тиффани улыбнулась, а я отвернулась от них. Господи, зачем он здесь?.. Я попыталась скрыть отчаяние, отразившееся на лице, и перевела взгляд на Дилана. Он смотрел на меня и ободряюще улыбался. Горячая волна благодарности вновь захлестнула всю мою сущность с головой. Несмотря ни на какие трудности, я была рада, что он тут со мной и морально поддерживает меня.       Я посмотрела на часы — что ж, пора было начинать. Через полчаса нас уже ждали на кладбище. Я откашлялась, привлекая всеобщее внимание. Десятки глаз уставились на меня, и я похолодела от волнения. Никогда не выступая на публике ранее, я и подумать не могла, что мой дебют состоится при таких печальных обстоятельствах. Неловко одернув подол, я мышиным голосом завела: —  Здравствуйте, спасибо всем, кто пришел проводить моего отца в последний путь. Он был очень своеобразным человеком, который прожил трудную жизнь, наполненную горечью и лишениями, а так же он один воспитывал дочь, то есть меня, и… — Он был алкашом и свиньей! А еще хреново воспитывал дочь, раз не привил ей уважение к матери, которая просила заранее посадить ее в переднем ряду! — раздалось на всю церковь.       Я вздрогнула, по рядам сидящих прошел ропот. Все обернулись на голос — в конце, в самых дальних рядах, наиболее близко расположенных к выходу, стояла женщина в крикливом пестром платье и шляпке. Она была стройной, подтянутой, а выражение на ее ухоженном накрашенном лице было самым брезгливым. Здравствуй, мама, вот и ты… Сердце мое упало. Ванесса Остин, в девичестве Ванесса Эванс, все-таки посетила похороны бывшего мужа. И не смогла снести непослушания своего отвергнутого ребенка, эпатажно заявив об этом во всеуслышание.       На помощь мне пришел священник, отец Грегори. — Если вы хотите сказать пару слов о покойном, прошу вас подойти к гробу. Так же, хотелось бы напомнить, что о мертвых плохо не говорят, — зычным, хорошо натренированным на песнопениях и службах голосом проговорил святой отец. — Я все сказала, благодарю! — с крикливым достоинством маман опустила зад обратно на деревянную скамью, и я про себя пожелала, чтобы в него вонзилось как можно больше заноз, а то и какой-нибудь неожиданный гвоздь. — Продолжай, милое дитя, — священник подбадривающе тронул меня за плечо, но весь настрой был сбит враждебным появлением матери, поэтому я, сбивчиво что-то промямлив, уступила место следующему желающему сказать что-нибудь о покойном.       Мои щеки горели как никогда. Я хотела провалиться сквозь землю, прекрасно понимая, что теперь сплетен и перессудов не избежать. Никому и никогда не пожелаю оказаться на моем месте — я ощущала себя посмешищем. Комкая белый платок в потных холодных ладонях, я смотрела в пол. В глазах щипало так, что сильно хотелось их потереть, но казалось, что любое лишнее движение вновь привлечет ко мне чужие недобрые взгляды.       Наконец, положенные полчаса истекли. На кладбище было предложено отправиться всем желающим, и я искренне надеялась, что их будет совсем немного. Я медленно брела по направлению к катафалку, в котором стоял гроб, и понимала, что поеду там совершенно одна. Все остальные, включая моих дорогих Клиболдов, расселись по своим машинам. Когда я заняла место в катафалке, окна которого были задрапированы черными занавесками, мне стало очень страшно. Я поняла, что задохнусь здесь, и когда мы приедем на кладбище, вместо одного трупа тут будет уже два. Сжав кулаки до боли, я откинула голову назад и попыталась просто глубоко дышать, считая про себя до десяти. Но прежде чем катафалк тронулся, дверь открылась, и внутрь скользнул Эрик Харрис. — Поехали, шеф, — скомандовал он, а я удивленно на него уставилась. Ну и чего ты тут забыл, интересно? Где оставил свою курицу? — Привет, Клэр. Соболезную твоей утрате, — сказал Эрик, и его голос звучал глубоко и печально. Искренне. А может мне хотелось верить в это. Я не знаю. — Спасибо, — прошептала я, ощущая, что слезы, которые с трудом сдерживала всю церемонию прощания, все-таки высвободились и быстро побежали по щекам. — Знаешь, ты держалась очень круто, — продолжил говорить Эрик, подсаживаясь ближе и беря меня за руку. — Ты — стойкая. И ты все преодолеешь. Поняла?       Громко всхлипнув, я кивнула. Мне давно никто не говорил таких слов. И только сейчас, когда у моих ног стоял ужасный ящик со своим скорбным грузом, поняла, что происходит, и куда мы едем. Как бы там не складывались мои отношения с отцом, я была обязана ему хоть и подобием, но все-таки жизни. Я должна была проводить отца в последний путь с искренним чувством благодарности без серого налета лицемерия. И я действительно сейчас ощущала это чувство, поэтому слезы, бежавшие по щекам, были слезами моей личной скорби, моей трагедии, ведь сейчас я навсегда прощалась не только с почившим отцом, но и со своей прежней жизнью.       Эрик больше ничего не говорил. Он просто держал меня за руку, позволяя осмыслить и принять. И я была очень рада, что совершала весь этот ужасный путь на кладбище не одна.       Оставшаяся часть ритуала не заняла много времени. Гроб опустили в землю и закопали. Вскоре новоиспеченная могила покрылась обилием цветов. Я терпеливо ждала, когда все пройдут, вновь выразив мне соболезнования и пожелания поскорее оправиться. Дилан и Эрик, как два адъютанта, стояли по обе стороны от меня, молчаливо выражая свою поддержку.       Наконец, случилось то, чего я ждала со страхом. Ко мне направилась моя мать, рядом с которой вышагивал высокий, симпатичный молодой мужчина с легкой небритостью на мужественном лице. Его карие глаза цепким хищным взглядом скользнули по моей бледной физиономии, совершенно бесстыдным образом окинув затем тощую фигуру, на которой черное платье висело словно на вешалке. Меня передернуло от отвращения. Сложилось ощущение, словно меня потрогали во всех местах, будто я была кобылой на торжище. — Ты выросла, — вместо приветствия произнесла мать. Ее светлые, густо подведенные глаза, оценивающе вглядывались в меня. — Не сказать, что ты похорошела, но и дурнушкой тебя сложно назвать, — от этих слов я вспыхнула до самых ушей. Затем взгляд этой женщины переместился на мальчиков. Она кокетливо улыбнулась им обоим и игриво произнесла: — Могу я пообщаться наедине с Клэр?       Эрик и Дилан молчаливо откланялись.       И вот я осталась наедине с мамой и ее спутником. Чувствуя себя не в своей тарелке, я переминалась с ноги на ногу, не зная, что сказать. Вдруг она размахнулась и влепила мне знатную оплеуху, да так, что моя голова дернулась. Мужчина присвистнул и хохотнул: — Несса, давай легче, у нее же шея, как у цыпленка, того и гляди оторвется. — Это за то, что ослушалась мать! — прошипела мегера, а я охнула и схватилась за щеку, которая горела после удара. — Значит так, дорогая дочь, — последнее слово она произнесла очень брезгливо. — Меня уведомили о том, что пропитый бурдюк застраховал старую халупу и свою никчемную жизнь, а ты — получатель выплат. Только вот незадача — ты не можешь получить деньги до своего восемнадцатилетия без взрослого опекуна. Поздравляю, теперь я — твой опекун. Ты рада, что мама вернулась?