Тварь

— Не подходи, тварь, — рычит Мин на зверюгу, выставив вперед руки с вазой. Смешно, скорее хрупкий фарфор разобьется о каменный череп, чем хоть сколько-то навредит животному. Он внимательно наблюдает за притихшим зверем, что остался стоять на траве, не смея даже приблизиться к дому. Волк пригибается, прижимает к голове черные уши, и до Юнги доносится жалобный, разрывающий в клочья душу скулеж, от которого сводит что-то внутри. Мин знает, его муж не заслужил такого к себе отношения, и, возможно, этот брак — не самый ужасный, но он просто не может. Человеком Намджуна он терпит, и то с дальнего расстояния, а уж в волчьем обличье не пустит к себе и подавно. Ким продолжает скулить, но уже как-то отчаянно; чуть завалившись на одну сторону, подгибает лапу, на которой Юнги видит слипшуюся от крови шерсть. Картинка в голове выстраивается за пару секунд: волк набрался не наглости, подойдя к мужу в таком обличье, а отчаяния и желания ласки, чтобы снова биться в глухую стену под названием «Мин Юнги». Когда люди болеют, они хотят внимания и заботы. Раненый зверь почти не отличается, только чувствует себя еще более уязвленным. Юнги пробирает дрожь. Ваза почти выскальзывает из рук, приходится нелепо ее хватать и ставить на место, собирая мысли. Он все еще не желает иметь с этим ровно никакого дела, он не выбирал себе такую судьбу и жизнь в этом доме. Но Джун. Садясь на ступеньку лестницы, ведущей с террасы во двор, юноша отчаянно не верит себе, но хлопает по коленям, давая разрешение лечь. Волчьи глаза загораются сразу всем: неверием, страхом, надеждой и, в конце концов, счастьем. Зверь осторожно подходит, стараясь не ступать на болящую лапу, топчется на месте некоторое время, выбирая удобное положение; в этот момент Ким такой беспомощный и неловкий, что становится даже стыдно за «тварь». Вряд ли Юнги когда-нибудь извинится. — Спи, животное, — приговаривает он, осторожно почесывая густую мягкую шерсть меж чужих ушей.