Долгой дорогой

Семь лет назад, в теперь уже таком далеком девяносто седьмом, он был непозволительно молод и страстно влюблен; она была так же молода и любила его ничуть не меньше — или это ему так казалось... Ее звали Ира, и она была ослепительна. Рыжая, яркая, неугомонная и жизнерадостная, она была похожа на фейерверк — приехав в Питер из подмосковного Зарайска, девушка все время стремилась к чему-то новому и интересному, поддерживала все его начинания... Дима отлично помнил, в какой восторг она пришла, когда он сообщил ей о своем решении играть в рок-группе. Сама Ира могла одновременно увлекаться фотографией, танцами, альпинизмом, спелеологией и сплавами на байдарках, при этом подрабатывая официанткой в кафе в ночную смену и стоя за кассой на бензоколонке по выходным. Как у нее хватало времени на отношения с ним, Дима не представлял — но как-то хватало. Они были головокружительно счастливы друг с другом и даже планировали в скором времени расписаться — ждали только, пока их финансовая ситуация немного устаканится. А однажды Иру пригласили на свадьбу каких-то ее зарайских друзей. Конечно, она тут же сорвалась и поехала: на дворе стояло лето, у нее как раз был двухнедельный отпуск, и отказываться было бы глупо. Диме и в голову не пришло возражать, но сам он к ней присоединиться не смог — их с Лехой Горшеневым молоденькая группа "Кукрыниксы" только-только начинала набирать обороты, и работы было по горло. Как же он потом жалел, что не поехал... Через две недели Ира не вернулась. Дима прождал на вокзале весь вечер и всю ночь, сам не свой от волнения, но она так и не появилась. В девяносто седьмом году о мобильниках не было и речи, пейджера у Иры тоже не имелось, а попытки прозвониться по ее зарайскому домашнему номеру ни к чему не привели. Ситуация усугублялась еще и тем, что было непонятно: то ли лучше ждать, то ли ехать искать. Дима поднял на уши всех друзей и знакомых, написал заявление в милицию, сам ездил в Зарайск и соседнюю с ним Коломну, где проходила свадьба... Тогда Иру так и не нашли и вынесли вердикт: пропала без вести. Она объявилась сама, спустя полгода. К этому времени Дима, исчерпав все возможные способы найти любимую, впал в беспросветное отчаяние. Именно тогда он начал курить и впервые приналег на алкоголь — благо Лешка Ягода и остальные товарищи по группе не дали ему спиться. Они буквально пинками выгоняли друга на репетиции, всовывали ему в руки вместо бутылки его драгоценную гитару, ругались на него на чем свет стоит... И постепенно депрессия начала отступать. Но окончательно она сдалась в конце января, когда на пороге Диминой съемной квартиры внезапно возникла Ира — коротко стриженая, одетая в обдерганную осеннюю курточку, затрепанные легкие штаны и насквозь промокшие и заледеневшие кроссовки, но живая и вроде бы здоровая. Радости и гневу музыканта не было предела. Но в тот же день они сменились беспокойством, а потом и паникой. С Ирой явно было что-то не то: ее как подменили. Его девочка-фейерверк была вялой и апатичной, ничем не интересовалась, никак не объяснила свое исчезновение и не желала рассказывать, где была все это время. Вечером у нее поднялась температура, девушка начала бредить и затряслась в непонятного происхождения судорогах. Перепуганный Дима вызвал "Скорую" — и чуть сам не лишился сознания, когда пожилой врач, необлагосклонно воззрившись на молодого музыканта поверх очков, поинтересовался, давно ли его девушка принимает наркотики. Ира стала наркоманкой. Это заявление прозвучало как гром среди ясного неба. Товарищи Димы, которым он все рассказал на следующей же репетиции, были шокированы не меньше, чем он сам – все они знали жизнерадостную и спортивную Ирку и не могли даже представить себе такого поворота событий. Студию тут же заполнил недоумевающий гвалт, и один лишь Лешка, все понимающий Лешка не сказал ни слова — только опустил тяжелую руку на плечо друга. Ему не понаслышке была знакома та боль, которую испытываешь, когда близкий тебе человек принимается сам губить себя, постепенно превращаясь в животное. Следующий год стал для Димы настоящим адом. Ира кололась как проклятая, загибаясь от ломки, добывала дозы всеми правдами и неправдами, сбегала из лечебниц, в которые Гусев дважды ее отправлял, и один раз чуть не умерла от передозировки – откачали ее только чудом. Самым страшным было то, что Ира не хотела, чтобы ей помогали. Она не видела необходимости лечиться и не желала отказываться от своего нового увлечения — ей нравилась эйфория, которую давал героин, и девушка все глубже погружалась в пучину губительной зависимости, отдавшись ей со свойственным ей энтузиазмом. Она никогда ничего не делала наполовину. Диме удалось выяснить, кто первым подсадил ее на белый порошок. Им оказался Ирин друг детства, коломчанин Костя, в которого она когда-то была влюблена. К девяносто восьмому у него за плечами уже были несколько лет героиновой зависимости и отсидка в тюрьме за ограбление. Несмотря на вполне разумные возражения согруппников, музыкант тайком от Иры договорился о встрече с Костей. В качестве поддержки в Коломну с ним поехал, конечно же, Лешка, а заодно и внушительный Саня Леонтьев, он же Ренегат, который тогда еще не ушел в группу Горшка окончательно и оставался полноправным Кукрыниксом. Но поддержка не понадобилась: разговора с самим Костей так и не состоялось. К их приезду он уже вновь был за решеткой, на сей раз – за распространение наркотиков. Семья Кости — родители и старшая сестра, с которой Ира когда-то неплохо общалась — оказались гостеприимными и крайне набожными людьми. Выслушав Димин рассказ, они очень огорчились, искренне посочувствовали его ситуации, назвали уже известную ему лечебницу, пообещали молиться за Иру и посоветовали со смирением принимать посланные ему на долю испытания. Но больше они ничем помочь не могли. Сказать, что Гусев был вне себя, — значит ничего не сказать. Он не ушел в запой только потому, что сама мысль об опьянении и потере контроля над собой вызывала у него отвращение. Ягода как-то раз по пути с репетиции мрачно пошутил: мол, у моего брата и жена тоже наркоманка, а у твоей девушки вон ты есть — трезвенник, так что и шансов выбраться у нее больше... После этих слов вокалисту в горло, видимо, попал едкий сигаретный дым, так что когда Лешка надрывно закашлялся и поспешно вытер тыльной стороной ладони отчаянно заслезившиеся глаза, никто не придал этому особого значения. А Ира между тем все глубже увязала в героиновом болоте. Страшно было смотреть, как из полной жизненных сил красавицы она превращается в худую, бледную, болезненную пародию на себя прежнюю. Ее тусклый взгляд теперь зажигался только в предвкушении очередного укола – а потом лихорадочный огонь в зеленоватых глазах сменялся дурманной поволокой, и Ира вновь теряла интерес к окружающему миру… А когда ей не удавалось – Димиными ли стараниями или по иной причине – вовремя получить привычную дозу, хрупкая девушка превращалась в исчадие ада. Не раз гитарист приходил на репетиции с жуткими алыми царапинами на белесом от усталости лице и отмалчивался в ответ на все расспросы. В такие дни Лешка, их бессменный лидер, поймав на себе умоляющий взгляд друга, только вздыхал и устраивал группе самые выматывающие репетиции – и только это позволяло Диме хоть немного отвлечься от того кошмара, который творился у него дома. Так продолжалось примерно с год. Но в конце девяносто восьмого Дима пришел на репетицию пьяным вдрызг – или будет вернее сказать, приполз, потому что стоять на ногах он не мог. Добиться от него толку было невозможно, так что Леша попросту оборвал репетицию на середине и отбуксировал друга к себе, где и принялся приводить того в норму. Спустя несколько часов наконец выяснилось: Ира сбежала. Накануне, вернувшись домой, Дима обнаружил квартиру абсолютно пустой. Нет, мебель оставалась на месте – но не было ни денег, ни радиоприемника, ни других ценных вещей… Благо еще документы у него в этот день были с собой, а потому уцелели. И самое главное – не было Иры, которая на тот момент уже почти две недели сидела без героина. Дима понял все моментально. Его догадку подтвердила найденная на кухонном столе записка от его теперь уже бывшей девушки, в которой она просила не искать ее и больше не лезть в ее жизнь. Но этой жизни ей досталось не так уж и много. Несколько лет об Ире никто ничего не слышал, и только в двухтысячном с гитаристом связалась семья того самого Кости. Как и подозревали, ушла девушка именно к нему. Диме сообщили, что Ира скончалась от передозировки. Сердце не выдержало, искренне сокрушалась по телефону Костина мать. Такая была хорошая девочка… – Что ж вы сына своего не остановите? – горько поинтересовался Дима у пожилой женщины и повесил трубку. На похороны он не поехал. Но друзья, увидев его на студии на следующий день, поежились от тяжести его взгляда. Репетиция прошла необычно тихо и быстро. Когда все разошлись, Лешка обернулся к гитаристу, который так и не двинулся с места. – Не вини себя, Дим, – прозвучал его тихий баритон. И Дима сорвался. Он бил кулаками в стену, он пинал стоявший в студии диван и собственную гитару, он с искаженным от гнева лицом метался из угла в угол, спотыкаясь о провода, он выкрикивал нецензурные слова и рычал как дикий зверь, грозясь убить непонятно кого… Леше удалось обхватить его поперек туловища, и они вместе рухнули на пол, сбив микрофонную подставку. Дима бился в конвульсиях, удерживаемый крепкими руками друга, а его рык, постепенно стихая, переходил в тихие стоны. Музыкант отчаянно рыдал, выплескивая накопившиеся за год напряжение, отчаяние и боль, и Ягода, глядя на него, с трудом сдерживал собственные слезы. Говорят, мужчины не плачут? Брехня. Есть такие ситуации, в которых кто угодно имеет право плакать – будь то мужчина или женщина, взрослый или ребенок… – Это я виноват, – прошелестел Димин голос. Гитарист затих, скорчившись на полу у стены, и его плечи лишь слегка подрагивали, когда он говорил. – Чепуха, – покачал головой Леша. – Ты… – Ты не понимаешь. Если бы я тогда поехал с ней… – Ты вряд ли бы смог ей чем-то помочь. – Я не остановил ее… – А я разве остановил Миху? – в голосе Леши прозвучала горечь. – Я ничего не мог сделать тогда, как не могу и сейчас. Ты делал все, что было в твоих силах, но если человек не хочет помощи – то она бесполезна. Ты сам это знаешь, Дим. – Знаю. Все я, черт возьми, знаю. Только ее уже не вернуть. Ее уже давно было не вернуть, с того проклятого лета. Лучше бы она вообще не возвращалась, а я бы ничего, ничего бы об этом не знал. Пусть бы думал, что она пропала без вести, пусть бы она мне позвонила и сказала, что бросает меня – все было бы лучше, чем этот последний год… Лех, я же до сих пор люблю ее, понимаешь? Она не отпустит меня просто так. Моя черная невеста… Это было правдой. Несмотря на все пережитое, Дима так и не смог разлюбить свою девочку-фейерверк и смириться с ее смертью. Из прежде веселого и открытого парня он все больше превращался в замкнутого, сурового человека, не доверяющего никому, кроме нескольких близких друзей. Время шло, рана в душе затягивалась; с годами Димина мрачность стала менее острой, сглаженная наслоениями новых впечатлений. В репертуаре группы появилась песня с мрачным названием «Черная невеста», которую долго держали в резерве, прежде чем включить в состав альбома «Столкновение»… Казалось, вся боль окончательно и бесповоротно ушла в прошлое. Но Диме по-прежнему было трудно подпускать людей близко к себе. Все изменилось с появлением Вали. За те сутки, по чистой случайности проведенные с «Кукрыниксами» в апреле, она натолкнулась на высокую каменную стену, которую Дима годами выстраивал вокруг себя – и, сама вряд ли это осознавая, принялась эту стену разбирать. Да так успешно, что пару месяцев спустя гитарист уже не мог даже представить своей жизни без этой странной художницы, в чьих глазах он видел невероятное тепло и такую огромную любовь к жизни, что дух захватывало. Его товарищи по группе тоже замечали, что Дима последнее время более оживлен и мягок, чем обычно, хотя вряд ли догадывались, что причиной этому стала именно Валя. Ей было двадцать пять. Ира не дожила до этого возраста. Но Валя была другой. Без этого шального огонька в глазах, без рисковых затей и вечного поиска приключений. Натура более уравновешенная, более спокойная – и гораздо более цельная, как он теперь понимал. Дима провел рукой по лицу, прогоняя остатки неприятных воспоминаний. Больше он не позволит черной невесте омрачать его жизнь. Прошлое в прошлом. А ему пора начать заново.

***

*** Валя вошла в кухню, на ходу убирая телефон в карман спортивных штанов и перебрасывая длинные волосы за спину. Дима обернулся ей навстречу — и застыл, не в силах отвести взгляда от ее лица. В этот момент для него в целом мире не осталось ничего значимого, кроме той всепоглощающей любви, которую он испытывал к этой девушке, смотревшей на него сейчас с таким недоумением. – Что с тобой, Дим? — мягко прозвучал ее голос. Музыкант открыл было рот, но в горле вмиг пересохло, и он не смог выговорить ни слова. Как во сне, когда пытаешься закричать — и ничего не получается. Дима нервно сглотнул, продолжая как зачарованный глядеть на теперь уже встревоженную девушку, а та поспешно приблизилась и коснулась его плеча: – Эй, ты чего? Ты в порядке? – Валь... — голос предательски срывается. — Валюша... – Я здесь, Дим, я здесь. Ну, что случилось? — полные тревоги огромные серые глаза пытливо заглядывают ему в лицо. Такие теплые, такие родные. Такие необходимые. Самые любимые глаза на свете. И тогда последние сомнения отступают, и с дрогнувших губ хрипло срывается то единственное, что по-настоящему важно: – Я люблю тебя.