Основная цель — выжить

Ханна знала, что такое потерять всё. Она надеялась и верила, что больше никогда не придётся сбегать как можно дальше от разрушений и смерти. Что больше никогда не надо будет выстраивать жизнь с нуля. Что жизнь в Шиганшине, как можно дальше от правительства, окажется мирной и спокойной. Но теперь Стены окончательно перестали быть защитой от врагов извне, став только клеткой, где люди в итоге перегрызут друг друга. Оказывается, тяжелее всего было убегать в неизвестность впервые, теперь же всё казалось омерзительно привычным и знакомым, без истерик и слёз. В этот раз было куда проще — руководство Троста всеми ногами и руками вцепилось в опытную травницу, даже предоставило ей пару комнат, лишь бы она лечила всех, кто к ней обратится. Ханна знала, что такое начинать заново. Но теперь куда сильнее её беспокоила Софи — слишком безмолвными были терпение и спокойствие обычно активной девушки. Страшно было вспоминать то, как она выглядела, когда её привели к Ханне — болезненно-бледная, с резко осунувшимся лицом, с кровоподтёками, синяками и множеством порезов по всему телу, с грязными лоскутами ткани, едва фиксировавшими тяжёлую травму плеча. Словно изломанная кукла. О, Ханна могла бы сказать, что Софи легко отделалась, если бы не осознавала, что подобное просто так не обходится. И она не ошиблась — то, как девушка сжалась в комок у самой стены комнаты, стоило ей только прийти в себя, зажимала плотно уши и прикусывала бледные губы до крови поверх прежних ран, мелко дрожа с зажмуренными глазами, говорило о многом. Как невозмутимая в любой ситуации Софи кричала и вырывалась, не понимая даже, где и с кем находится, как рыдала навзрыд, умоляя о прощении и из последних сил цепляясь за Ханну ослабевшими руками, было ещё более страшным дополнением. Но девушка пыталась. Пыталась вернуть нужную подвижность правой руке, параллельно осваивая левую, пыталась работать с пациентами, пусть и не рисковала делать всё, что легко могла раньше. Софи превосходно делала вид, что выбросила из жизни всё, что связано с теми двумя неделями за Розой, и оказывала какую-то странную поддержку запуганным и отчаявшимся после падения Марии пациентам, мягко улыбаясь, как обычно. Ведь всё в порядке. Всё нормально. Пока Ханна внезапно не заметила через неделю углубившиеся тёмные круги под глазами и то, как каждую свободную секунду девушка проваливается в сон. Но Софи лишь отделалась туманными фразами, что просыпается рано, чтобы не терять время на упражнениях для рук, и просто не привыкла к такому режиму. Слишком складно и ровно, наверное, тогда травница впервые заметила, насколько фальшивыми и вымученными могут быть улыбки девушки, неестественным росчерком выделяясь на усталом лице. И она так бы и не сказала ничего, если бы Ханна не стала свидетелем происходящего случайно, внезапно очнувшись посреди ночи. Сначала она услышала непонятный шум и тяжёлое рваное дыхание, буквально на грани слышимости, а после заметила странное движение в углу комнаты. Но всё равно травница не ожидала после того, как зажжёт свечу, увидеть дрожащую Софи, забившуюся в тот самый угол и плотно зажимающую ладонями рот, практически прикусывая пальцы, чтобы не издать шума. И только в широко распахнутых глазах отражался животный ужас, и никакой тени узнавания, когда она посмотрела на Ханну. Травница даже не смогла пошевелиться в первые секунды, только липкий страх холодом прошёлся по спине, когда она увидела пугающие блики звериной желтизны глаз, что смотрели сквозь неё. После этого девушка не стала отпираться и рассказала всё, стоило ей только подавить приступ, той же ночью. О своих кошмарах с самого первого дня в Тросте, о том, как каждую ночь вскакивает с постели, стоит только уснуть, потому что ей вновь и вновь, постоянно кажется, что титаны где-то близко, что ей мерещатся их шаги во сне, их взгляды, их протянутые руки… Что она не может даже кричать, потому что нельзя издавать ни звука, и даже после приступа не может уснуть, потому что видит эти кошмары снова, снова и снова, каждый раз, как закрывает глаза. И занимается чем угодно до рассвета, а потом целый день, чтобы невероятно устать, но даже это ей уже не помогает… Ханна тогда безмолвно слушала свою воспитанницу, не прерывая и давая спокойно выговориться. Не было ни истерики, ни чего-либо другого, только опущенные поблекшие глаза и тихий, безжизненный, просто усталый голос. Лишь нервные движения рук выдавали её настоящие эмоции: стыд Софи за собственную слабость, которая вскрылась таким образом. За шесть лет Ханна не могла не заметить, как Софи боится чужой заботы, боится оказаться слабой, боится положиться хоть на кого-то, скрывая это за непробиваемой наглостью и ранней самостоятельностью. Как взваливает на себя все свои проблемы и страхи, не позволяя никому подступиться и узнать о них, даже когда не выдерживает их веса. И Ханна до сих пор так и не смогла понять, почему даже после потери воспоминаний это недоверие преследует девушку, став намного хуже и сильнее с годами. Но она могла вспомнить себя в юности, когда было страшно положиться хоть на кого-то, а со всех сторон не ожидалось ничего хорошего, только предательство. Несложно было догадаться, что этот стыд, из-за которого девушка не могла посмотреть травнице в глаза, вполне может стать последней каплей, которая доломает Софи окончательно. Поэтому нужно было принять правильное решение. Довольно тяжёлое, но самое правильное — позволить Софи самой справляться с этими кошмарами и искать выход, вмешиваясь, только когда девушка попросит об этом. И, скрепя сердце, Ханне пришлось выбрать именно этот вариант. Так и прошло время до августа, когда Софи доводила себя до изнеможения в работе и восстановлении прежних навыков, а после сквозь чуткий сон женщина слышала тихие шаги и еле слышный скрип дверей, когда девушка уходила на ночь из дома, лишь бы не беспокоить Ханну, помощь которой свелась только к подсовыванию успокаивающих отваров. Софи справлялась, не показывая никакой усталости, но всё равно с каждым днём мрачнела сильнее и сильнее. Даже то, что связки правой руки не восстановятся до конца и для мелкой работы или усилий придётся использовать левую, не обеспокоило её настолько сильно, как нечто тяжёлое на уме, о чём она не хотела задумываться. Хотя Ханна уже догадалась, с чем это связано. Ведь сложно было не заметить, как буквально за пару дней до этого в городе Софи долго и задумчиво разглядывала солдата, проводящего набор в Кадетский корпус. Уже давно приняв окончательное решение.

***

Бесконечные чернильные строчки ложились теперь ровными рядами, лишь изредка среди острых букв можно было заметить чересчур резкие линии, буквально выцарапанные на шероховатой бумаге тетради. Софи посмотрела на тонкое металлическое перо, заметив, что снова сжимает его слишком сильно, и тяжело вздохнула. На развитие левой руки она тратила всё свободное время, поэтому почерк уже был довольно сносным и быстрым, но разве этого достаточно? Ей всё ещё было страшно брать инструменты в руки, настолько неповоротливыми и странными казались все движения. Но о правой руке можно было забыть — любое резкое движение, любое усилие становилось последним, после нужен был только отдых, и хорошо, если плечо при этом не выбивало из сустава. Теперь, когда девушка с маниакальным рвением зашивала любые старые тряпки, было видно, что лучше окончательно стать левшой. Во всём. Хотя Софи стоило бы радоваться, что правая рука вообще двигается. Иначе всё, об искусстве хирурга она могла бы забыть окончательно. Со стуком распахнулись деревянные тяжёлые ставни, и в комнате потянуло холодной сыростью, а нос защекотал лёгкий запах озона, что бывает только после прошедшей грозы. Сама гроза была далеко, Софи слышала только приглушённый рокот грома и лёгкий перестук капель, но судя по серым облакам, низко нависшим над крышами домов, непогода скоро достигнет Троста. Девушка с наслаждением вдохнула тянущийся с улицы холодный воздух, чувствуя как влага оседает на лице мелкими каплями. В августе дожди бывают редко, а Софи они слишком нравились, чтобы пропускать их просто так. Практически всю войну она провела в пустыне, где пыль постоянно забивалась в глаза и лёгкие, где солнце всегда жгло в зените, а любая морось казалась благодатью, пусть вся пыль и превращалась в ненавистную ей грязь. Только дождь давал понять, что она не застряла в одном и том же затянувшемся солнечном дне войны. Война… Софи оставила очередную чернильную царапину в тетради из-за дрогнувшей руки, но даже не обратила на это внимания. Все её мысли были сосредоточены на одном вопросе, решение которого она откладывала уже долгое время. Нет. Решение она уже приняла. И оно ей очень не нравилось. Теперь Софи была готова поверить в то, что весь её опыт из прошлой жизни сменился на безрассудность подростка, потому что иначе, чем подростковой дуростью, она этот выбор объяснить не могла. Сунуться в самое пекло, туда, где уже однажды умерла, и ради чего? Ради смутного чувства удовлетворения? Да она ведь с самого начала, ещё шесть лет назад, не собиралась туда лезть! Но что-то внутри давило, требовало, буквально тянуло туда, выворачивая всю сущность Софи наизнанку, когда она пыталась хотя бы представить иной вариант. И не только иррациональные чувства, даже логические доводы говорили в пользу этого выбора. И что было ещё важнее — деньги. Ханна пахала как ненормальная, не успевая принимать пациентов, которых с каждым днём становилось всё больше и больше. Даже помощи Софи было недостаточно для того, чтобы покрыть все расходы, хотя бы лекарства. И как бы травница не пыталась скрывать, Софи видела, как с каждым днём та устаёт всё сильнее, превращаясь буквально в потускневшую тень себя прежней, как постоянно зарывается в счётные бумаги, пытаясь свести хоть что-то. Трост не был готов платить им столько, сколько нужно. Как не могли платить и беженцы, которые в один миг оказались без денег. И Софи не могла позволить, чтобы в ситуации, когда едва сводятся концы с концами для одного человека, она стала обузой. Им нужны деньги. Очень нужны. О медицинском сообществе можно забыть — выскочек там не любят и попросту затравят. Даже в госпиталь в Шиганшине её не приняли врачом, несмотря на все старания учителя и её статус юного гения. Поэтому вряд ли её возьмут в медицинскую службу просто так, но если она пройдёт именно как полевой врач… Ей, как минимум, должны хорошо платить, по крайней мере об этом так долго вещал солдат на площади пару дней назад. И тогда Софи сможет помочь Ханне. Хотя бы деньгами, чтобы освободить её от бремени содержания психически нестабильной ученицы. А со своими кошмарами и хроническим недостатком сна она справится. И окончательно освоит левую руку. У неё есть на это три года. Слишком много доводов за. Не было иных вариантов. Приговор принят и обжалованию не подлежит. Далёкий стук капель внезапно превратился в шквальный ливень прямо под окнами, что вместе с холодным пробирающим до костей ветром ворвался в комнату. Пусть Софи и любила дождь, но не настолько, чтобы убирать комнату после. Пришлось потрудиться, чтобы закрыть всё (Софи вновь чуть не вывихнула плечо, когда от внезапного порыва тяжёлая ставня ударила её по руке), но вскоре девушка устроилась на полу и опять взяла старую тетрадку, в которой всё ещё неосознанно что-то писала. Звон дождя по металлическим стокам стал внезапно приглушился, сменившись плотной тишиной дома. Ханна ушла в город ещё ранним утром и не стала будить Софи, которая буквально отключилась незадолго до рассвета, но даже безумная усталость не помогла — она всё равно вскочила в ужасе через пару часов, вновь увидев ту картину, что преследовала её с самого побега. Торчащий над головой остов второго этажа, а за ним разваливающаяся стена дома, что ещё немного и похоронила бы её в прямо тут… Балка с яркими красными брызгами на ней, запёкшиеся кровавые разводы, под которыми не видно дороги, только ровная цепочка шагов выделяется в тусклом свете луны… Тёмные безмолвные тени, возвышающиеся над домами, только и ждущие первых лучей солнца. И чёрная комната, где не видно ничего, лишь слышны тяжёлые шаги, что становятся всё громче и громче — ближе к её укрытию… Сейчас Софи хотела только одного — на секунду закрыть глаза, но каждый раз холод, ползущий от самого сердца, не давал ей это сделать. Ведь если она уснёт, вновь увидит тот же кошмар, вновь проснётся в холодном поту, ещё более уставшей. Она даже специально переселилась в комнату с большим окном, и всё равно не могла хотя бы просто повернуться туда во время приступа — слишком боялась увидеть огромные стеклянные глаза, наблюдающие за ней. В университете она спала по три часа в день из-за постоянной работы. Хотя тогда сны так не выматывали, чтобы можно было жалеть о том, что вообще уснула. Нет, всё же отрабатывать письмо — плохая идея. Слишком монотонно. Софи отложила наконец тетрадь, на которой уже рисовала обычные круги, просто ведя пустое перо без чернил по бумаге. Взгляд неожиданно наткнулся на тускло блестевшие в неярком свете ножницы, что девушка затачивала сегодня утром, лишь бы заняться хоть каким-то делом. Да, вот что ей стоило бы сделать. Зеркало, которое даже стараниями Софи не приобрело идеального блеска, давало весьма мутное отражение, но и этого было достаточно, чтобы увидеть глубокие круги под красными от усталости и недосыпа глазами. Но хорошо, что она не похожа на человека, что на месте готов упасть в обморок, хотя и на свои почти шестнадцать лет она точно не тянула. Слишком резкими стали линии лица, даже обычная улыбка выходила чересчур жалкой. Надо будет ей обязательно над этим поработать. Плотная коса на плече расплеталась легко, без каких-либо колтунов и узлов, лишь мягкие пряди длиной до лопаток проходили между пальцами. Софи редко распускала волосы, обычно по крайней мере подбирая их лентой, но выглядели они красиво. Светло-русые, иногда с золотым отливом, который всё равно умудрялся давать холодный оттенок при всей яркости цвета, довольно тяжёлые из-за своего объёма. Они часто мешали в работе, но всё равно у Софи не поднималась на них рука, как и в прошлой жизни, когда она до последнего носила длину ниже лопаток. Ей было тяжело вспомнить хотя бы примерный оттенок волос, но один момент врезался в память ярко и чётко. День, когда Софи отправилась в госпиталь. Когда в холодном, продуваемом из всех тоннелей бункере, имея на руках лишь треснувшее на множество осколков небольшое зеркало и затупившиеся ножницы, она наконец отрезала волосы. Начиная заново и понимая, что пути назад больше нет. И отпуская все свои прежние желания и страх вместе с падающими на каменные полы тонкими прядями. Всё снова было знакомо. Но теперь рука застыла на полпути, держа раскрытые ножницы над волосами, там, где достаточно было одного движения. Ей не хотелось прощаться. Ей не хотелось отпускать те шесть лет безбрежного мира, собственную семью, которую она не желала обретать, но потеряла так глупо. Ощущение детства, проживаемого заново, только теперь правильно, без прежних кошмаров. Всего лишь тихие леса Шиганшины, напоминавшие прошлое и кардинально отличавшиеся от него, и дом, где её приняли как родную. Дали ей шанс. Хотелось расплакаться, но все слёзы ушли, ещё когда она добралась до Троста. Когда она молила о прощении у тех, перед кем слишком виновата. Но теперь… теперь с этим пора закончить. И отпустить окончательно. Вдох. Выдох. Легкую дрожь в руке можно перебороть. Достаточно одного движения… И тихий стук в открытую дверь. Не оборачиваясь, в отражении зеркала Софи видит Ханну, которая судя по завившимся, потемневшим волосам всё-таки попала под дождь. Но та даже не переодевается, лишь снимает промокший плащ и подходит к девушке, становясь за спиной. И всё, что видит Софи в её глазах — понимание. — Софи, позволь, я помогу тебе. Спокойная просьба, но всё внутри девушки сопротивлялось ей, и она практически открыла рот, чтобы отказать, пока внезапно не всплыли в памяти слова учителя. О том, что не стоит постоянно отказываться от искренней заботы. Тогда Софи впервые поняла, что есть кто-то, кто просто хочет помочь ей, но себя перебороть не удалось. Вряд ли когда-нибудь удастся, но сейчас… сейчас Софи просто без слов вложила ножницы в руку Ханны и наблюдала за тем, как та садится за спиной, перед тем как сделать первое движение. Щелчок. И большая часть пряди оседает на полу. Ещё раз — их больше. — Когда? — Софи не ожидала услышать от Ханны вопрос, пока та поправляла её волосы. Ещё меньше она ожидала, что в вопросе не будет даже намёка на осуждение, лишь отстранённый холод, который был куда неприятнее. — Завтра на рассвете. Конечно же, Ханна догадалась. Но Софи чувствовала противную и непонятную тяжесть на душе, за то, что не открылась сама. Пусть травница и делала вид, что ей всё равно. — Сегодня я встретила в городе господина Арлерта. С ним был его внук, а ещё и Эрен с Микасой… — Ханна не смогла договорить, почувствовав, как резко прервалось размеренное дыхание девушки, а в распахнутых глазах впервые за долгое время зажглась яркая искра. Эрен. Микаса. Армин. Пусть она знала, что всё закончится хорошо, где-то в глубине души Софи до безумия боялась, что из-за неё дети могли не успеть эвакуироваться, но теперь они в Тросте, они живы! Хотелось сейчас же выбежать под холодный дождь, отыскать их, хотя бы просто увидеть издалека, чтобы убедиться, что они целы, в порядке… Нельзя. Она уже решила, что нельзя. Слишком сильно она повлияет на детей, особенно своим уходом в Кадетское училище… Возможно, если Софи сумела что-то изменить в Эрене, он уже не стремился так в Разведку, хотя девушка понимала, что это маловероятно. Но если они узнают, что она поступает на службу… Софи похолодела от того, что может своими же руками загнать их к титанам. Если дети пойдут туда сами, значит, девушка ничего не смогла изменить. Но больше она вмешиваться в их судьбы не станет. Хватит. Достаточно. Да, Софи обещала Карле… но так будет лучше. Это верное решение, пусть и самое болезненное. Единственная искра, даже не успев разгореться, утонула в блёклой пустоте глаз девушки. Напряжённые плечи Софи опустились вместе со спокойным отрешённым выдохом, словно она уже была готова к чему-то неизбежному. — Пожалуйста, Ханна… не говори им, что я жива, — впервые за весь разговор она отвела взгляд от зеркала, чувствуя, что не хочет видеть реакцию травницы. Было стыдно, страшно просить об этом Ханну, которая теперь могла потребовать все причины. Она и так слишком беспокоилась о Софи, и меньше всего ей хотелось нагружать её новыми проблемами. — Хорошо, — Софи сначала была уверена, что ей послышалось из-за мерного стука ножниц, но нет — Ханна не сказала больше ни слова, всё так же поглощённая аккуратным подрезанием волос. И последний щелчок — последняя прядь падает на пол. Лишь в голове наступает странная лёгкость, а шею слегка морозит с непривычки. И только в мутном зеркале отражается молодая девушка, практически подросток, с аккуратно обрезанными чуть ниже подбородка русыми волосами, которые заботливо поправляет после стрижки женщина за её спиной. Вот и всё. Хотя нет, кое-что ей ещё нужно было сделать. — Ханна, я… — травница уже поднялась с места и хотела отойти, чтобы почистить ножницы, но девушка вскочила быстрее и вцепилась в рукав её рубашки, который, впрочем, тут же отпустила. Софи нужно было сказать всё. Пусть они с Ханной всегда были не более, чем учителем и учеником, но… Но… Не получалось подобрать слов. И даже тут ей на помощь Ханна пришла сама, сначала посмотрев с понимающей усмешкой, а потом, сжав плечо девушки ладонью, сказала: — Я доверяю твоим суждениям, Софи. Я никогда не хотела, чтобы ты стала солдатом, но всегда поддержу тебя, если ты выбрала этот путь. Ты слишком быстро выросла, девочка, — нарастающий треск в голосе быстро сменился угрозой. — Но ты должна о себе позаботиться и не доводить до полуобморочного состояния. И не забывать о письмах, иначе у тебя будут серьёзные проблемы… Договорить Ханна не успела — пусть у них с Софи была приличная разница в росте, это нисколько не помешало ей стиснуть травницу в крепких душащих объятьях, тихо посмеиваясь. — Спасибо, Ханна. Спасибо тебе за всё. И только треск свечей и далёкий шум дождя нарушали хрупкую тишину, когда Ханна обняла Софи в ответ, смаргивая непрошенные слёзы. Вот теперь точно всё.

***

— Людей в этом наборе очень мало… — мужчина не договорил, лишь удручённо вздохнул в конце, вновь рассматривая выстроившихся новобранцев. Даже жаркий зной августа, когда от земли уже поднимался горячий пар, не мог помешать первому построению на плацу, долгому и беспощадному отсеиванию самых слабых. Абсолютно разные люди, от невозмутимо спокойных до трясущихся от нервного напряжения, молодые юноши и девушки, которых роднило лишь одно — перекрещённые мечи Кадетского корпуса на форме и прижатые к груди руки, открывающие сердце в готовности отдать жизнь за человечество. Правда, сейчас невозможно было не заметить, насколько мало тут стояло людей. — Неудивительно, после всего, что случилось… — старший собеседник вновь посмотрел на неутешительное количество рекрутов. — Люди всё ещё слишком напуганы потерей Марии. Возможно, понадобится ещё пара лет, прежде чем всё вернётся на круги своя. — Возможно… — мужчина лишь тихо согласился со словами инструктора, чувствуя, как жара постепенно его одолевает. У него была возможность уйти в тень из-под палящего солнца, но наблюдать за работой нового командующего Кадетского училища, бывшего командира Разведки, было интересней. Казалось, только этого мужчину не волновали ни жар, ни зной, он активно проходил мимо всех новобранцев, зорко выглядывая самых слабых или самонадеянных. — Твоё имя, насекомое! — даже издалека было слышно зычный резкий голос командира, настолько сильно он бил по ушам. Но куда страшнее было, когда он резко переходил на спокойный, даже немного вкрадчивый тембр, чтобы громко потом унизить, смешать с грязью, фактически уничтожить всё самоуважение новобранца. Некоторым даже досталось физически — лоб у командующего был чугунный. Солдат не должен иметь никакой индивидуальности. Он должен лишь эффективно выполнять приказы. И вот очередная жертва Шадиса — следующей в шеренге стояла совсем молодая девушка, бледная и хилая, вряд ли способная оказать кому-то серьёзное сопротивление, не то что выходить на бой с титанами. И молодой инструктор был уверен, что этим же вечером она отправится на поля, разрыдавшись во время экзекуции командира. Но Шадис только остановился перед ней, не сказав ни слова. Немигающий, пробирающий до костей взгляд командира, которого было достаточно, чтобы ввергнуть слабого в ужас… И, к удивлению инструктора, никакой реакции со стороны девушки, ни малейшей дрожи, ни попытки отвести глаза, потупиться, наоборот — ясный взгляд без доли страха. Долгие секунды молчания, и командир резко отошёл к другому новобранцу, так и не устроив публичную экзекуцию. — И всё-таки, некоторых командир пропускает. Почему? — даже стойкая жара отошла на второй план, настолько неожиданной и непонятной была эта «пощада». Старший инструктор лишь усмехнулся, но всё же дал своему молодому партнёру важный совет: — Посмотри внимательнее в её глаза. Вот чего он не заметил сначала. Самое главное в этой слабенькой девушке — её безразлично пустой, направленный куда-то вперёд взгляд, дополняющий даже не спокойствие, а абсолютное равнодушие ко всему происходящему вокруг. Вот теперь стойко ощущался металлический стержень где-то глубоко внутри, в её идеально ровной осанке и отсутствии какой-либо усталости от долгого нахождения в страшнейшем зное. - Не всем нужно такое посвящение. Вероятнее всего, девушка своими глазами видела, на что способны титаны. Да, старший инструктор всё-таки был прав — на таких командир уже не подействует, они и так понимают, что от них требуется. Внезапно девушка подняла взгляд на огороженную площадку, где всё это время стояли оба инструктора. Стоило только столкнуться с чистым янтарным льдом в глазах, почувствовать уже на себе то самое спокойствие… Девушка смотрела на них ровно мгновение, но даже этого хватило, чтобы по загривку пробежал лёгкий холод. Да, такой точно самое место в высших чинах Военной полиции. Либо даже в Разведке.

***

— И я выиграла! Ура! — девушка в пустом пространстве победно вскинула руки. От резкого движения плотная копна чёрных волос, кое-как перевязанная лентой, хлестнула девочку, сидящую рядом. Но той было совсем не до этого, всё её внимание занимал лишь далёкий кусочек жаркого дня, где стояла девушка в военной форме с прижатой к сердцу рукой, что, казалось, смотрит прямо на неё, хотя это было невозможно. — Итак, ты была уверена, что Софи не сунется к солдатам, но я оказалась права! Как всегда, впрочем, — девочка в ответ на это лишь тихо фыркнула, но не стала ничего говорить. Куда сильнее её интересовала другая вещь. — Почему? Она же сама говорила, что не хочет иметь никаких дел с солдатами! Всё лежало буквально на поверхности, но девушка понимала, почему ребёнку так сложно понять — полное, пусть и неудавшееся, промывание мозгов, отсутствие какого-либо нормального общения с другими людьми... Да и в чём-то она всё ещё была совсем ребёнком, поэтому непонимание чужих поступков было объяснимо. Но она выглядела так мило, пока задумчиво хмурилась и дулась, что отвечать сразу девушка ей не стала. Только когда убедилась, что девочка не может дойти до этой мысли сама. — Такие, как Софи, не умеют сидеть в стороне, когда могут всё изменить. Достаточно было одного напоминания о том, что такое война и смерть, как чувство долга сразу толкнёт её в самую гущу событий. А собственные страхи только быстрее погонят туда. У неё не было ни шанса после всего случившегося. — Но… долг? Софи же мало волнуют другие люди, разве нет? — девочка вновь нахмурилась, на миг засомневавшись. — Верно, кроме разве что нескольких исключений. Но только долг не перед другими людьми. А перед собой, — кажется, эти слова привели девочку в ещё большее замешательство, она даже полностью повернулась к девушке, буквально на миг остановившись, прежде чем посмотреть ей в глаза. Лучше, чем раньше, но всё ещё недостаточно. — Собой? Это глупости какие-то… Ай! — договорить она не успела, сразу же заработав воспитательный щелбан от невозмутимой девушки. И яркие зелёные искры в её глазах ничего хорошего не обещали. — Ты сначала поживи с моё, а потом в моих словах сомневайся. Да. Спустя столько лет она постоянно забывала, что рядом с ней не обычный человек, как Ханна или Фарлан, а богиня, владеющая всем этим миром. В том числе и ею, и сейчас она зависит только от её желаний и прихотей. Хотя, даже богиня лучше, чем те чудовища, что были раньше. Мысли вновь вернулись к застывшей картине прямо перед ней, будто можно было протянуть руку и почувствовать на себе жар солнца, стоящего в зените, даже услышать запах раскалённой сухой земли… Но девочка лишь смотрела в отстранённо-холодные глаза взрослой Софи, вновь чувствуя её взгляд на себе. — А… Софи… она… она вспомнит? — вопрос дался тяжело из-за внезапно ставшей вязкой слюны и нервной дрожи в голосе. Было страшно даже думать об этом, просто вспоминать далёкие образы прошлого, и она точно никому бы не пожелала такого. Никогда. Богиня, кажется, даже не обратила внимания на мелко трясущиеся руки девочки и то, как она нервно начала тереть старый шрам на правом запястье. — Ну… если бы она держалась как можно дальше от титанов, то ей бы ничего не грозило. Но постоянный контакт с титанами будет вызывать больше воспоминаний, всё зависит от триггера, которым может стать даже твой давний знакомый… В какой-то момент Софи вспомнит. Никак иначе. Иногда девочку пугало то, с каким равнодушием демиург говорила такие страшные вещи. С каким спокойствием она наблюдала за людскими трагедиями, не испытывая ничего, кроме интереса. Даже сейчас, зная, что предстоит пройти Софи, она говорила легко и безмятежно, разглядывая ту самую застывшую перед ними фигуру без какого-либо сострадания. И даже когда девочка не могла просто поднять на неё глаза, она всё равно ощущала пробирающий до костей нечеловеческий взгляд, в глубине которого всегда витало нечто пугающее. — Зато она сможет себя контролировать и не попадёт в ловушку по своему незнанию… Софи сама приняла это решение. Я не имею права вмешиваться. Потому что иначе история станет неинтересной. Но что она может сделать? Она не может пойти против демиурга. Хотя богине ведь тоже её жалко, хоть немного… Вдруг она разрешит помочь взрослой Софи? Внезапно ладонь девушки опустилась прямо на голову девочки, окончательно растрепав непослушные русые пряди. Ребёнок от неожиданности только резко отшатнулся, спасая волосы. — А я предлагаю новое пари! Так как Софи окончательно не решила, куда она пойдет после Кадетского корпуса, перед ней встанет выбор: Военная Полиция, Гарнизон или Разведка. Думаю, Гарнизон можно сразу исключить, зато вот между Полицией и Разведкой… Выбор уже сложнее. Что думаешь? Я ставлю на Разведку! И будто снова вернулась вместо страшной богини милая и добрая старшая сестра, готовая терпеливо сносить все глупости и капризы младшей, проводить с ней время и постоянно учить чему-то новому… Ещё при жизни девочка усвоила, что если условия изменить не получается, то нужно их принять. Поэтому сейчас она только отвернулась и недовольно сложила руки на груди: — Это уже слишком просто и неинтересно! — Что, златоглазка, не нравится? Тогда новый спор найдём, — богиня вновь задорно улыбнулась и тут же резко подскочила на месте: — Я чуть не забыла! Ты помнишь, какое сегодня число? — Тут нет времени, — она точно не вспомнит, какой должен быть сегодня день у живых. Богиня только устало закатила глаза. — Я догадывалась. Хорошо, сама скажу, — девушка только присела рядом так, чтобы лица оказались на одном уровне. — С днём рождения, Софи! Конечно. Двадцать шестое августа. День, когда она впервые встретила Ханну и который считался днём рождения Софии Манн, ведь настоящего она сама не знала. Маленькой Софи, погибшей после падения с обрыва, уже который раз исполнялось всего лишь десять лет. Но зато другой сегодня исполнилось шестнадцать, и с этого дня всё начиналось заново. Внезапно внимание Софи привлекла картинка, сменившаяся на вечер того же дня, когда её повзрослевшая копия сидела в едва освещённой тусклым светом столовой и тихо переговаривалась с кем-то, иногда легко улыбаясь. Они не были знакомы. Они были абсолютно разные. Но именно чужачка из другого мира теперь дала ей шанс на будущее. Хоть кто-то же должен её поздравить? — Да, верно. С днём рождения меня. Она обязательно поможет ей. Только бы взрослая Софи выжила. И не сошла с ума, узнав всё.