Основная цель — выжить

Сегодня в реанимации было особенно тихо. Голос Стефона постепенно сходил на нет из-за непривычно громкого в холодных коридорах эха. Зашелестел халат Клары, беспрерывно дергающей узел на одежде, захлопнулась дверь где-то за углом… Софи слушала пересказ вполуха, механически проверяя куцый хвост под шапкой. Щёлкнула папка, неприятно скрипнули затянутые до локтя перчатки… Почему-то в их реанимации всё звучит до противного глухо. И шум их компании только выделял неправильную пустоту вокруг сильнее. — Готовы? — и её голос тоже глушила туго затянутая на лице маска. Кажется, сегодня все поддались атмосфере — вместо очередного, по-солдатски вышколенного ответа были только молчаливые кивки. Пусть пока выглядели все до делового привычно, без нервов и смятений. Перед открытием двери постоянно хотелось поправить маску. Ведь сколько не затягивай её до красных полос на коже, от запахов скрыться было невозможно. Каждый раз как удар по носу. Софи пропустила вдох и даже перешла на дыхание ртом, чтобы не задохнуться. Омерзительно сладкое зловоние, висящее в комнате стеной, запах болезни, запах гниения. С опытом она привыкла ко всему, что встречалось на поле боя, но всего этого было недостаточно перед обычным запахом инфекции, который каждый раз ощущался как в первый — до тошноты обволакивающе. Казалось, что с годами это разложение ощущалось только острее, пробиваясь даже во рту, раздутой кляксой растекаясь по языку и дальше царапая глотку. За спиной она услышала спёртые вдохи, кто-то коротко кашлянул. Опыт давал только одно преимущество — она держалась лучше. Стоило им перейти порог, как тут же ворвались и настоящие звуки — сдавленные, тихие стоны, неслышимое бормотание, редкий шелест резиновых трубок по коже. Нужную койку Софи заприметила сразу. Бледная, цианотичная кожа, покрытая холодным потом. На лице пациента маской застыло болезненное выражение, все, на что хватало сил — редкие повороты головы без чёткой цели. Ещё на входе в палату было слышно редкое, натужное дыхание, тяжелое как на вдохе, так и на выдохе. — Ильза. — Да, капитан, — мгновенно отозвались за спиной. — Пока ты не видела рану, но что ты уже видишь? Монотонный голос, без пауз на передышку, будто бы она читала прямо с лекции — Ильза всегда была хороша в теории, но до чего же не хватало живой практики в словах… Софи даже не требовалось смотреть на трудолюбивую студентку, ни уже тем более вслушиваться в ответ, но тихий, так старательно беспристрастный голос забивал назойливо вертящиеся в мыслях прогнозы, перебивающие друг друга с каждым новым симптомом. Её опыта как раз было достаточно для того, чтобы сразу не предполагать ничего хорошего. Софи присела на самый краешек кровати, и протянула обе руки к пациенту, расположив одну на лбу, а другую на шее, нащупывая плотный тяж. Оба её предположения подтвердились — даже пульс у сонной артерии пальпировался тяжело, вразнобой, без наполнения. Софи даже не стала проверять запястье. Лоб же горел, как раскалённая жаровня, и судя по последним осмотрам, лихорадка держалась уже достаточно долго и не сбивалась ничем. Она отняла руки и только тогда впервые почувствовала отклик — вслед за её пальцами на лице слабо потянулись, и именно в этот момент девушка почувствовала на себе взгляд. — Не убирай… Жарко… — донёсся умоляющий голос до Софи, и парень на больничной койке попытался перехватить её руку неловким движением. Хоть иногда постоянный холод ладоней приносил пользу. — Не стану, — ласково обратилась к нему девушка, легко пройдясь подушечками пальцев по зажмуренным глазам. Ответом ей стал лишь вздох облегчения и очередной мутнеющий взгляд. Шепотки за спиной неожиданно затихли. И Софи вряд ли послышался сдавленный, прерванный на середине вдох. — Нога болит… так чешется, — он с хныканьем провел рукой по воздуху, пытаясь показать где именно. Когда-то давно одной этой фразы было достаточно, чтобы Софи вздрогнула от холодных мурашек, но теперь она невозмутимо поскребла по простыне, так, чтобы пациент услышал. Ампутированные конечности всегда страшно зудят. — Всё прошло, больше не должно чесаться, — ответом на её размеренный голос стали только лихорадочные кивки. Софи аккуратно, стараясь ничего не задеть, приподняла простыню над раной. Она ещё по карте представляла, что там должно быть, но состояние всё равно удручало. Отстранённо она отметила торчащую из-за мягких тканей бедренную кость из-за гильотины, мышцы, больше напоминающие протухшее, синюшно-красное мясо не только своим видом, но и усилившимся зловонием, запёкшуюся, уже чернеющую кровь на ране. Дренажные трубки вставили во все возможные пространства, доводя их в том числе и по неглубокой ране, перекидывающейся на боковую поверхность бедра, но судя по набравшемуся плотному мешку у койки, отток так и не прекратился. Сам вид этой раны говорил, что ни один наркотик, вкатанный пациенту, не поможет — боль будет становиться только сильнее. Но ни колебания воздуха от заглядывающих через её плечо учеников, стремящихся увидеть как можно больше, ни даже движения ткани по коже не побеспокоили пациента ни разу — он, казалось, так никого рядом и не заметил, только заторможенно и тяжело махнул свободной от системы рукой в неизвестном направлении. Теперь в её голове всё свелось к одному прогнозу. — Марта… Это ведь ты? — слова тяжело давались ему, и приблизившись настолько близко, она могла слышать свист, с которым воздух покидал его лёгкие. — Я рядом, — Софи осторожно перехватила его кисть, которой парень так упорно пытался дотянуться до её лица, и сжала её в собственной ладони. Парень не заметил плотной поверхности перчаток, но она была уверена, что прикосновения он все ещё чувствовал. Имена всегда менялись, но её действия оставались теми же. — Марта — имя его сестры, — донесся глухой голос из-за спины. Это было неожиданно для всех, кроме самой Софи, которая сходу поняла, у кого сбилось дыхание немногим ранее. Они все были докторами, для которых такая ситуация постепенно становилась обыденностью. Для всех, кроме одного, самого молодого члена отряда. Взгляд Клары будто бы был приморожен к пациенту, но не к его ране, а к лицу. Безучастный, блуждающий по любой, мельчайшей мимике парня. Казалось, она и не поняла, что заговорила вслух, и что всё внимание в палате теперь приковано к ней Хватка на ладони Софи неожиданно стала крепче, и она вернулась обратно к пациенту, который все ещё никого не замечал и теперь с жаром пытался что-то сказать. — Нам не повезло… Но я служу с честью… Ты ведь гордишься? — Я всегда тобой гордилась. — Я скоро приеду домой, обещаю… папа будет рад… должен быть, Марта, помнишь то письмо? Он наконец написал… Пациент собрал все свои силы, даже привстал немного с кровати, заглатывая окончания, растягивая гласные, пока непослушные посиневшие губы тяжело двигались, почти доходя до шёпота. Помутившийся от боли взгляд прояснился, и Софи наконец увидела настоящую, искрящуюся ярко-голубую радужку с серыми прожилками внутри. И он наконец-то разглядел, кто перед ним находится. — Вы же доктор… Как я мог перепутать, Марта совсем другая… красивее… — теперь от прежнего пыла не осталось ни следа, слова окончательно ушли в неразличимый шёпот, а парень откинулся обратно на постель, разом истратив все, что осталось. — Знаю. — Я должен… должен, обещал ей… — хрип стал тяжелее из-за лихорадочного дыхания. Софи склонилась как можно ближе к его уху, жар обжёг щёку через плотную маску. — Ты обещал, и ты вернешься. Марта будет гордиться таким братом. Всё будет хорошо, — она последний раз огладила контур лица, — Теперь отдыхай. Тебе нужен хороший отдых перед поездкой домой. Последние слова он даже не услышал, беззвучно пытаясь сказать что-то ещё, вновь впадая в забытье и уже не чувствуя, как Софи отняла свои ладони и отвернулась от него. Пора возвращаться обратно к работе. — Клара, — приказной тон сработал моментально, и девушка растерянно вздрогнула, возвращаясь в реальность. Но она не смогла долго смотреть Софи в глаза, мгновенно тут же уводя взгляд в сторону и будто бы борясь с искушением вновь задержаться на пациенте. — Да, капитан, — и явно не из-за маски её голос звучал так пусто. — Что такое сепсис? Это был элементарный теоретический вопрос. На который Клара могла ответить без запинки и дословно, даже если бы её разбудили после суток. Если бы он не имел теперь человеческого воплощения, примера прямо перед глазами, лежащего на больничной койке и вспоминавшего о своей семье. Она вновь вздрогнула, посмотрев в ответ на Софи со смятением во взгляде и снова не задержавшись надолго. И было заметно за маской, как она несколько раз открыла рот для ответа, но так и не смогла вымолвить ни слова. Она была уверена, что с этим солдатом Клара была знакома лично. Не просто так же знала имя сестры. Но среди пациентов не бывает друзей. И этому надо было учиться сразу, насколько бы бесчеловечным подход полевого врача не казался. Пациент — лишь тело, которое надо привести в строй, а если не получается… то надо отпустить и идти дальше. Кем бы они и были. Жаль, что даже у опытных докторов не всегда получается, что говорить о девочке из мирной семьи, что попала в эту мясорубку меньше года назад. Это жестокие уроки. Но они должны быть пройдены. — Клара, я задала вопрос. Сепсис. Определение, — надавить ещё раз, сильнее, так, чтобы кисти девушки пробила мелкая дрожь. И прыгающий по комнате взгляд застыл бы на безвольном теле. Никто не вмешивался, только Ильза после второго вопроса вскинулась, чтобы тут же быть осаждённой одним угрожающим взглядом. Михаэль хмуро смотрел со стороны, но лезть не пытался. Только Стефон всё ещё безучастно рассматривал пациента, не отвлекаясь. Или скорее, хотел казаться таким, всё равно изредка бросая беспокойные взгляды в их сторону. — Я жду ответа, — одной фразы было достаточно, чтобы Клара громко сглотнула вязкую слюну. Но резким движением отвернулась от пациента, сжала подрагивающую ладонь в кулак и наконец-то смогла смотреть Софи в глаза больше одной секунды. — Простите, капитан, я вспоминала. Се… — голос сорвался, но она не остановилась, — сепсис — типовая патологическая реакция организма, характеризующаяся… Ясно и чётко, без увиливаний. Только на описании прогноза Клара, растеряв всю собранность в один миг, остановилась, но тут же заставила себя продолжить до самого конца, только позволив себе легко обкатать «летальный исход» на языке. Она должна быть спокойной, как и её сокомандники. Она не должна реагировать на обычную в госпитале ситуацию таким образом. Таким пациентам Клара уже не вела счёт, и всего пару дней назад через её руки прошло намного больше людей, и её обязанностям ничто не помешало. Поэтому она должна держать себя в руках… и не думать ни о чём… Только вся эта хлипкая стенка, которой Клара так упорно пыталась отгородиться, таяла в тот момент, как в памяти вновь всплывали слова дурака, что постоянно вспоминал свою драгоценную младшую сестру и к которой обязан был приехать уже героем. Помнится, её так раздражала заводимая раз за разом шарманка. Теперь уже почему-то не раздражало. Занятие шло дальше уже без заминок, и они смогли провести полный осмотр с изучением карты, вопросы сыпались всем. Только в самом конце пациент снова вернулся в сознание, и в очередной раз капитан успокаивала его, аккуратно сжимая безвольную кисть и ласково, по-матерински обещая, что всё будет хорошо. И если даже Клара понимала, насколько мало в этих словах правды, то уж тем более это знали и все остальные. Вскоре они вышли из палаты, и оставалось самое неприятное — вопросы, которые ни в коем случае не решаются при пациентах. А капитан резко отбросила в сторону всепрощающий образ святой будто бы щелчку, стоило только дверям палаты захлопнуться за ними. Вернувшись обратно к хирургу военного госпиталя, которого ничем нельзя было обеспокоить. Даже движения поменялись — гладкие и плавные сменила резкая и очерченная жестикуляция, пока она диктовала Стефону записку на пост. — Ввести максимальную дозу антибиотика в систему. Если через два часа лихорадка так и не спадёт, пусть убирают всё и переводят в одноместку. Нет ничего хуже, чем видеть своих товарищей, ребят, что пережили столкновение с титанами, медленно угасающими внутри безопасных стен. С опытом приходило понимание, что мгновенная, пусть и жестокая смерть от челюстей титана не бьёт по боевому духу выживших так, как это делает потеря всего человеческого от мучительной боли в родном штабе. Всё, что мог сделать госпиталь — убедиться, что никто ничего не увидит. Никому не надо было лишний раз объяснять, что означает перевод в одноместную палату. Гнетущая тишина не висела долго, Софи тут же продолжила: — И пусть готовят морфин, бумаги я выпишу после обхода. Свободен, — Стефон отсалютовал ей в ответ и отправился к посту. Пока Клара пыталась понять, а всегда ли капитан говорила настолько холодно? Её слова всегда были примером того, кто сможет продержаться в этом хаосе и не скатиться в алкоголизм спустя пару лет. Но впервые за этот год работы с ней вместе с обычным хладнокровием она услышала скользнувшее буквально на мгновение равнодушие. Или это просто для неё теперь вопрос становился слишком личным? Поэтому только она одна не могла прийти в себя, пока все остальные привычно рассматривали карту следующего пациента? Для доктора не должно быть ничего личного. Клара обязана этому научиться. И тёплое прикосновение Ильзы к плечу, из-за которого дрожь внутри унялась, теперь приносило только раздражение на собственную неопытность. Все равно не получалось сосредоточиться на мгновенно перелистываемых страницах, и взгляд Клары бездумно скользнул выше. К капитану, которая теперь брезгливо рассматривала ладонь и вертела кистью под светом. С таким отвращением она смотрела только на грязь на своём столе, и Клара была близка — на перчатке блеснуло буро-зеленое пятно, пока девушка скатывала что-то под пальцами. Михаэль заметил это быстрее и уже отошёл, чтобы помочь с развязыванием узлов, а она вновь уткнулась с носом в карту, поражённая собственным ходом мыслей и торопливо отгоняющая их как можно дальше. Капитан была идеальным доктором и не менее идеальным солдатом Разведки — всегда собранная и спокойная, готовая положить жизнь ради их цели, работающая намного больше всех членов своей команды вместе взятых не ради личного, а ради блага всего человечества. Поэтому скользнувший на мгновение, но неожиданно чётко прозвучавший в голове вопрос «а всегда ли капитан выглядела такой безразличной?» сразу же показался Кларе буквально… кощунственным. *** Ей нужно спрятаться. Хорошо спрятаться. Тогда ничего не случится и всё будет хорошо. Всегда было и сейчас тоже будет. Но почему же её дыхание настолько громкое?! Софи крепко зажала нос и рот рукой. Затягивающиеся мелкие ранки на пальцах болезненно натянулись, но она уже легко игнорировала мелкую боль. Комната, где Софи пряталась в этот раз, была слишком светлой. В щели у подпёртой двери она могла видеть солнечные блики, танцующие в лучах частички пыли. Окно находилось прямо напротив, и свет так и манил, возвращал бездумный взгляд обратно к двери, хотелось его коснуться, увидеть блеск лучей на коже… Но она гнала все эти мысли прочь и возвращалась обратно к истёртой коже старого дневника, легко рисуя на ней круги подушечками пальцев, по памяти проходясь по всем мелким шероховатости. Она могла бы ощупать каждую строчку и понять по толщине чернильного следа и неаккуратным кляксам, что именно там было записано. Могла бы посчитать очередную полосу на истертой обложке, с тупой горечью осознавая, что это ещё близко не последняя. Графит был мягким, металлическое перо же царапало. Это было просто. Софи готова была делать что угодно, лишь бы не обращать внимание на шаги, раздающиеся вокруг. И не думать о том, что их слишком много. Она слышала их постоянно, когда пряталась, когда спала, даже ночью, как сегодня, когда она продиралась сквозь лес и услышала за спиной нарастающую гремящую поступь. Где-то далеко, но слишком быстро. Пришлось продираться через кусты и бежать, бежать, бежать, не обращая внимания ни на множество царапин от ветвей, ни на тугую боль от потревоженного плеча после скатывания по размякшей земле. Главное, что она вышла к деревне и скрылась в первом же оставленном доме. Но не заметила, насколько в этой деревне много титанов. Она постоянно слышала одного, может двух. Но тут гул множился, дробился, из-за чего стены иногда со скрипом трещали по швам. Хотелось верить, что это её сердце, противная пульсация которого ощущалась и на пальцах, но острый слух ясно различал тяжёлые шаги вокруг, отзванивающие неясным гулом в голове. Они были странные. Они не уходили. Это было странно. Ей это не нравилось. «845 год — падение Марии…» Софи закрывалась от блеснувшего за дверью солнца текстом. Поможет только темнота. Только сжаться, стать как можно меньше, раствориться в воздухе, и не издавать ни звука. Ни шороха. Ни… Крик. Бесчеловечный вопль, пущенный во всю силу лёгких, последний, самый сильный. Мольбы о помощи, звучные, мощные, бьющие по всему телу хлесткими ударами. Совсем как в Шиганшине, одни крики вокруг… Кто в этот раз — женщина? Или ребенок? Нет. Софи снова зажала лицо ладонью, вгрызаясь в мягкую кожу до слез в крепко зажмуренных глазах. Шаги отдалились. А бессвязная мольба стала громче, страшнее. Проржавевший металл горел на языке. Она ещё могла слышать эхо последнего мига, когда с омерзительным бульканьем все звуки оборвались на звеневшем вдохе. Оно билось с неприятным хрустом, висело прямо перед глазами. Хватит. В этом нет смысла. «850 год — оборона Троста…» Текст плыл не хуже чернил на мокрой бумаге из-за режущей пелены перед глазами. Выступившие слёзы жгли до противного зуда. Плечо отозвалось резью из-за смены положения, из-за чего Софи чуть не охнула, но всё же удержала звук в себе. Шаги теперь приближались к ней. Ближе и ближе. Софи неосознанно сжалась. Уменьшиться, раствориться… Стены вновь заскрипели, она чувствовала, как земля дрожит под ногами. …дышать спокойно, дышать спокойно и бесшумно… Тишина стала оглушающей. Он остановился. Ей казалось, что зудящий взгляд прожигает ей спину, тянутся всё ближе руки… …это всё бред, она хорошо спряталась, ей никогда не найдут, надо сосредоточиться на чём-то другом… Она снова вернулась к записям, но не сразу заметила, что читать их стало тяжелее. Потому что вокруг внезапно стало темнее. Из-за двери больше не пробивалось солнце. Он. Встал. Прямо. Напротив. Неё. Паника душила, сердце трепыхалось, грозясь сломать рёбра, удары были слишком-слишком-слишком… Софи только зажала крепче рот, не давая вырваться ничему и не сдвигаясь с места. Все будет хорошо, если она хорошо спрячется. Титан просто остановился. Он пойдет дальше, если она… Мысль оборвалась грохотом, с которым огромная ладонь снесла половину дома. И сразу же обожгло глаза ярким светом. Встать! Бежать! Самосохранение сработало мгновенно, но протянутая к ней рука не дала ей ни шанса. И только навеки под веками было выжжена распахнутая пасть титана, в которую она теперь заглядывала, и за которой оставалась только пустота. Слюна неприятно обволокла лицо, она чувствовала кислое зловоние… Она не могла двигаться, конечности налились свинцом… Нет-нет-нет …огромные зубы смыкались прямо над шеей, красное заливало всё, красным был весь мир… Больно-умирать-больно-она-снова-горит-нет Нет! Софи со вскриком рухнула на пол, звонко ударяясь коленями о дерево. Мокрая простыня потянулась следом, стащенная с кровати. Даже когда она вцепилась в волосы и тащила до режущей боли, будто бы пытаясь разорвать собственную голову на части, она всё равно не могла прийти в себя. Посмотри в окно. Она резко покачала головой, пряча лицо в коленях. Пока она держит крики в себе, кусая губы до лопнувшей кожи, всё будет хорошо. Её никто не найдет. Тут никого нет, посмотри в окно. Титаны следят за ней, она это знает. Она слышит их, чувствует собственной шкурой шаги, взгляд, инстинкт убивать. Они ждут, ей больше не спрятаться… Ты сбежала оттуда, посмотри в окно! Голос рычал неприятным холодом в голове. Она сжала пальцы сильнее. Ей нельзя выходить, она никогда отсюда не сбежит, и так и будет скрываться по развалившимся углам… Посмотри-в-это-чёртово-окно-хватит-уже-никого-здесь-нет! Каменные вершины крепости тонули в ночных тенях. В свете луны можно было даже разглядеть размытые силуэты елей, что она рассматривала из окон медчасти ещё ранним утром. Неприятный блик от зеркала тут же кольнул глаза, когда Софи лихорадочно осматривала небольшую комнату. Зеркало… Точно, её зеркало, что подарила команда на офицерское звание. Это зеркало было в штабе, а не за Розой. Оно не могло появиться за Стенами. Тишина, не считая оглушительного стука сердца. Никого рядом. Измученная девушка откинула свалившуюся простыню в сторону и устало зарылась лицом в ладони. По ногам била мелкая, противная дрожь, из-за чего не получалось ровно встать, только и оставалось просидеть пока на полу, упираясь лопатками в жёсткое дерево кровати. И только тогда, окончательно вернувшись в реальность, Софи осознала дикую, пульсирующую боль в правом плече. Она скоро расстегнула тонкую рубашку, раскрывая плотный суппорт, под которым уже налился плотный отёк. Плечо как будто резали без анестезии, наживую, пальцы отказывались слушаться. Следовало заменить суппорт на бинты ещё вечером, как знала же. Расстегивание суппорта принесло только новый приступ, и она уже не смогла удержать стон, когда рука была освобождена от врезавшихся пуговиц. Но нужно было терпеть, щупать. И ни в коем случае не орать. Плечо сильно отекло, но головка кости была на своём месте, и ключицу ей не выбило в сторону. Одной проблемой меньше, оставалось только вытащить бинты, мастерски приладить тугую повязку одной рукой, затягивая все узлы зубами, и она наконец может вдохнуть спокойно, не морщась и вскрикивая от лишних движений в суставе. Софи аккуратно растирала сведённую ладонь, разгоняя пустые мурашки дальше, массировала задеревеневшие пальцы, чувствуя свои же прикосновения как через ватное одеяло. Рука горела уже третий день, неаккуратные движения били молнией, но так даже было лучше. Боль очень быстро прочищала мозги, окончательно освобождая её от оков кошмара. Сны, преследующие её ещё после марш-броска до Троста, сопровождали каждую её ночь уже пять лет. Три, иногда даже четыре часа забытья, и после она просыпалась в холодном поту, думая, что так и бродит где-то за Розой. Менялись сюжеты, обстоятельства, но сущность оставалась одной — кошмары не позволяли ей спать, превращаясь в подобные приступы, когда стресс переходил черту. Чем сильнее она уставала, тем меньше она спала — чертовы издевки собственного организма. Пустыня не снилась ей так часто, как эти долбанные титаны. Но она ведь жила когда-то, ещё в далёком прошлом, в таком темпе. Постоянно работала, крутилась как белка в колесе, и спала по паре часов в день. В этом не должно быть ничего сложного. Ничего сложного… Девушка тяжело вздохнула, и подняла влажную простыню. Беспорядок колол изнутри, разобранная кровать раздражала одним видом, так и манила лечь и забыться хотя бы до рассвета. Как же, уснёшь после такого всплеска адреналина. Душно, донельзя душно в закрытой комнате, но глухие завывания бьющегося в окно ветра не внушали ничего хорошего. Недавнюю прогулку с приводом и титанами под ливнем организм ей так и не простил, и только отступивший днём жар вновь напомнил о себе резью в глазах и горящими щеками. Голова трещала, грозившись лопнуть в тонких височных костях, болели выдираемые пару минут назад волосы. Один удар, и больше нечему будет так раскалываться, и кошмары тоже уйдут в никуда. Нет, это не дело. Софи привычно мотнула головой, отгоняя ненужное, и тут же пожалела об том: по черепу как будто прокатился чугун. Но всё равно надо чем-то заняться. Ни один вариант не прельщал: окно, рассеивающее тусклый свет луны оставшимися после того ливня разводами, пусть и привлекало к себе беспокойный взгляд, требуя немедленной тряпки, но энтузиазма не вызывало. Накопившаяся стопка писем, что пришли за пару дней её отсутствия, срочностью не отличались. А уж на недописанное исследование, с торчащими отовсюду новыми дополнениями, что требовалось разобрать, дописать и подготовить для Митры, и вовсе смотреть не хотелось. Надо чем-то заняться, Софи сходит с ума, когда остается без работы. Но всё, что она видела вокруг, вызывало резкое, нестерпимое неприятие, требующее вырваться отсюда, как можно быстрее и скорее захлопнуть дверь между её кошмарами и окружающим миром. Забыть о них, как она забывала обо всём, поворачивая ключ в старом ящик с потёртой временем тетрадью. Подальше от глаз, подальше от неё. Забыть и больше в эту душащую темноту не возвращаться. Блик от зеркала вновь ослепил, и Софи неожиданно поймала себя на том, что внимательно разглядывает своё лицо в отражении. Темнота скрадывала цвета и тени, от солнечного горящего блеска остался лишь блеклый холод мирно проплывающей вдалеке луны. Всё совершенно незнакомое и чуждое. Опять. Поймать взгляд из зазеркалья, и увидеть лишь причудливое стекло вместо искр в глазах, точно такое же, как это самое зеркало. Остальное неважно, только это гладкая, разлившаяся по всей радужке, прозрачная и совершенно пустая стеклянная мозаика на месте чего-то живого. Интересно, а какими были глаза у той Софи? Горели или же топили в глубоком омуте с раннего детства? Были холодным золотом или тёплым мёдом? Насколько она были похожа на это незнакомое отражение, что разглядывало её в ответ с той стороны? Были ли они вообще похожи? Софи провела пальцем по губе, и отражение повторило следом, размазывая выступившую на прокушенной губе кровь темным пятном дальше, с тонких губ на щёку. Зацепить самые уголки кончиками пальцев, потянуть их вверх, так как она это делала много лет назад, только теперь уже чтобы мышцы вспомнили, как именно она должна выглядеть. Но вместо изящной, располагающей улыбки выходила теперь лишь отчаянная гримаса, тупо моргающая ей в ответ, губа треснула вновь, кровь просочилась теперь на подбородок. Серые в темноте разводы на бледной щеке всё больше походили на трещины, прорезающие жалкое отражение насквозь. Зеркало заскрипело, когда Софи резким движением отвернула его от себя. Это провал. Полный. Надо прийти в себя, надо выйти отсюда. Как можно скорее. Не сразу она заметила небольшой мешочек, лежащий совсем рядом с чернильницей, только когда опёрлась рукой о стол и случайно попала прямо на него. Густо пахнущий мёдом с примесью ещё каких-то трав. На аккуратной бирке получилось с трудом разобрать выведенные собственной рукой «примулы» и «ромашки». Софи взвесила мешок в ладони. Увесистый, хватит на несколько порций, ещё и останется. Карманные часы показывали глубокую ночь. И это была неплохая идея на оставшееся время. Даже если его там сегодня не будет — напьётся успокоительным за нескольких человек, не помешает. Ей всё равно нужно наружу. Оставалось лишь умыться и привести солому на голове в порядок. Софи аккуратно провела ладонью по выбившимся из косы прядям — и тут же вздрогнула от новой рези в голове. Чтоб его.