Увядшие маргаритки

— Что же это такое! — простонала Рита, скривившись. Нутро словно обдало огнём и дышать с каждой секундой становилось всё сложнее и сложнее, гулко бьющееся сердце прошибла резкая боль, от которой она согнулась и осела на чистую постель. Глаза пришлось открыть, и перед ней предстал чёрный потолок её комнатушки с мерно качающейся лампадой. Новая волна боли скрутила её и, прикусывая язык, она подняла руку и слезящимися глазами посмотрела на татуировку. Росток маргаритки, до этого момента пышущий жизнью и здоровьем, начал увядать. Если бы Рита не смотрела на него каждый день, то и не заметила бы повисший лепесток, скрюченный и лишенный жизни, готовый вот-вот опасть — о чём и сообщала резкая, невыносимая, выворачивающая боль во всём теле. Рита не знала, почему татуировка начала портиться, но ничего хорошего это точно не несло. Спустя вечность боль прекратилась, как заканчивается ливень в грозу, и Рита пролежала на горячей простыне до рассвета, бессмысленно пялясь в потолок или узкое оконце, откуда едва заметно падали полоски света на ковёр. Эсма и Хария мирно спали на своих местах, и Рита, чтобы не разбудить их, аккуратно поднялась на дрожащих от лихорадки ногах и натянула сначала нижние юбки, а потом тяжёлое лиловое платье с вышивкой золотыми нитями. На причёску ушло не много времени, за время, проведённое в гареме, она мастерски научилась заплетать красивые косы или придавать волосам божественный вид. Потом умылась, подавляя желание утопиться в чаше с водой, и вышла из комнаты, направляясь на кухню. Время ещё было раннее, и Джихангир так рано не просыпался, поэтому она решила принести завтрак в покои Хюррем султан, у которой сегодня была назначена встреча с госпожой из города — по слухам, у гарема были проблемы с финансами, и султанша хотела взять в долг для нужд гарема. На кухне была жарко, душно и вкусно пахло, Хакер-ага насильно заставил её съесть сдобу с фруктами и карамелизованными ягодами, а потом нагруженную подносом с яствами отправил к госпоже Хюррем, не забывая пожаловаться на худобу служанки и Сюмбюля, который заставлял его работать на износ. Рита тихо посмеялась, обещая вечером помочь ему с заготовками, и ушла. В гареме уже царили шепотки, девушки поднимались на работу. Рита незаметно проскочила арку главного зала, янычар, охраняющих коридор и мышкой прошмыгнула в покои Хюррем султан. Однако на персидском ковре, на огромных пуховых подушках восседала не только госпожа, но и сам султан Османской империи, только что вернувшийся из великого похода, принёсшего стране величие, богатство и новых наложниц. Рита низко поклонилась, стараясь аккуратно поставить поднос с едой на столик и быстро её разложить. Мельком заметила статную фигуру Сулеймана, подозрительно похожего на свою киноадаптацию, и слегка раздражённое розоватое лицо Хюррем султан, с морем медных волос на плечах и нежным шёлком платья, облегающим фигуру. Пока Рита расставляла тарелки, султан и госпожа тихо и неспешно общались, но в словах Хюррем слышалась некая издевка и горечь, и Державина подумала, что это из-за Фирузе. Вопрос новой наложницы всё ещё занимал всё свободное время своенравной и горячей госпожи, и без сомнений, как только Сулейман появился в столице, Хюррем непременно высказала ему все свои претензии. «Еще бы это помогло!» — недовольно подумала Рита. — «Сёстры султана так и шепчутся от радости и прячут Фирузе, как зеницу ока». — Мы следуем традициям, Хюррем, — ласковым, но в то же время твёрдым голосом начал султан, — мать должна отправляться с шехзаде в санжак. Мехмеду пригодится твоя помощь. Хюррем султан жеманно отпила напиток из бокала. — Мехмед уже взрослый, мой повелитель, а я нужна здесь. Гарем требует постоянного внимания. Рита внимательно дослушала их спор про отказ султанши уезжать в санжак с сыном, и степенно удалилась с грязной посудой, размышляя о том, должна ли рассказать это шехзаде. Противный (справедливый) принц дал ей слишком тяжёлое и невыполнимое для её характера задание — шпионить за Хюррем и рассказывать ему всё, что она сочтет полезным. Но полезным для кого? Для Мустафы и его матери — старых врагов госпожи? Искать на неё компромат и ворошить грязное бельё — это не по части простой девчонки, у которой и подруг-то было немного. Рита тяжело вздохнула и натянула улыбку перед Шекер-агой, а потом отправилась вверх по лестницам к Джихангиру. Серьёзное лицо Мустафы вечной татуировкой въелось на сетчатке, а его голос постоянно напоминал о том, чтобы она искала информацию либо отправится на улицу или в покои султана. Ради своей безопасности, ей пришлось стать предательницей и крысой. К чему привела её жизнь? К вечному вранью и лжи? Притворству? Будто бы она не была сыта им по горло во время учёбы в универе. Джихангир сегодня чувствовал себя прекрасно — светился, словно летнее солнце — и учился греческому вместе с учителем. Рита с облегчённой улыбкой понаблюдала за ним некоторое время, а потом вернулась к себе комнату. Пока там была относительная тишина, Рита устало присела на кровать и обдумала своё положение. Половина гарема знает, что вечер она должна была провести у султана вместе с другими танцовщицами, однако её там не было, но никто об этом не знал, что странно — другие девушки уже должны были рассказать, однако каждая молчала, словно забыла о существовании Риты, как забываешь через несколько часов о плохом событии. Рита радовалась этому, но росток подозрения жил в ней: разве у шехзаде есть столько влияния в гареме, что он заткнул любительниц посплетничать? Вряд ли. Вторая причина напрямую связана с вышеперечисленным: Мустафа скоро уезжает в свои территории, а это значит, что уже на неделе ей придется в первый раз донести на свою госпожу. А потом писать ему письма или что-то в этом роде, или что там делают для конспирации. Третья проблема заключалась в скорой борьбе за власть, в которую Рита не хотела быть втянутой, прекрасно помнила, сколько было убито, заколото, отравлено в этих «играх богов». Да и плюс ко всему внезапно заболевшая татуировка. Не к добру это всё. Вытирая платком вспотевшее от духоты лицо, она вышла из своей комнаты и направилась проведать Джихангира, но встретила в его покоях не сонного мальчика восьми лет, а молодого худощавого мужчину в выходном платье серого цвета, скромно улыбающегося своему маленькому брату. Рита тут же присела в глубокий поклон перед первенцем Хюррем султан и осталась в таком положении до тех пор, пока размеренный голос шехзаде Мехмеда не велел ей подняться. — Ты играла сегодня с ним? — добродушно, но требовательно спросил Мехмед, взлохмачивая волосы Джихангира, отчего тот надулся и отвернулся от брата. Мужчина тихо рассмеялся, и Рита заметила, что он очень похож на султана Сулеймана спокойными и сдержанными чертами лица, которые не были характерны для Хюррем султан. Вот Мустафа взял и материнскую впечатляющую, как огранённый голубой сапфир, красоту и отцовскую стать. Харизму наглого шехзаде она чувствовала, даже когда его не было рядом. — Шехзаде Джихангир сегодня утром мучился от болей, — ровно ответила Рита, посматривая на мужчину исподлобья. — Лекарь заходил? — Нет, господин. — Не нужно лекаря! У меня ничего не болит! — тут же вскричал Джихангир, перебирая ножками в воздухе. Рита слегка улыбнулась, а шехзаде Мехмед растерянно посмотрел на брата, не зная, что делать в случае детских истерик. Насколько Рита знала, Мехмед был любимцем падишаха, поэтому часто проводил время в его компании, и младший Джихангир плохо его знал. Тот же Мустафа был ему приятнее и роднее, что не нравилось и Хюррем султан, и Махидевран султан. — Хочешь отправиться со мной на конную прогулку? День солнечный. Рита дёрнула уголком губ. За решётчатым окном светило тусклое солнце и ветер задувал прохладой, касаясь холодными губами её открытой кожи запястий. Не самая лучшая погода для больного ребенка. Но Джихангир с радостью согласился, неловко спрыгивая с кровати и направляясь к Рите. От безысходности ей удалось только вздохнуть и плотнее закутать мальчика, чтобы стамбульские предзимние ветра не унесли остатки здоровья мальчика. — Можешь остаться во дворце, Маргарита, — вдруг обратился к ней Мехмед, и Рита невольно подняла на него глаза от удивления. Она не знала, что он запомнил её имя, ведь они виделись от силы три раза, да и она была просто служанкой и нянькой его младшего брата. Светло-карие глаза смотрели прямо на неё равнодушным взглядом, и Державина отметила, что он выше своего брата Мустафы, и уж точно выше Баязида и Селима, которым едва исполнилось по четырнадцать-пятнадцать. — Моей сестре требовались помощницы по вышиванию. Слегка помедлив, Рита кивнула. Перспектива провести день в компании единственной дочери султана её не прельщала. Михримах султан ей не нравилась: слишком избалованная, слишком громкая, слишком поверхностная, идеальная принцесса, но ни на грамм не интересная личность, хотя Рита знала, что в будущем у той будет большой потенциал и она будет иметь большое влияние в гареме. Но пока девчонке только семнадцать, и единственное, что она делает — это разгуливает по гарему с важным видом и пишет письма днями и ночами. Рита старалась делать всё, чтобы не попасть к ней в служанки, но иногда её отправляли туда вместо Фирузе (реально, от неё одни проблемы — и Хюррем султан сошла с ума, и её дочери нужны новые служанки). — Ваши работы изумительны, госпожа, — благовоспитанно, с льстецой похвалила Нюрбахар-хатун, одна из наложниц шехзаде Мехмеда, другие девушки ей вторили, и Рита с безразличием повторила за ними, агрессивно тыкая иглой в сероватую ткань. Светлые бусины мелькали каплями слёз, но в красивый рисунок складываться не хотели, и Рита чувствовала свою ущербность. За три месяца она так и не научилась нормально вышивать, хотя дел у неё было не так много: она не могла, как в будущем (прошлом) сесть за учёбу или начать смотреть «Сверхестественное» и провести весь день в комнате. В шестнадцатом веке она в основном убиралась, следила за детьми или маялась от скуки, без конца жалея себя. Неудивительно, что шехзаде считает её ничтожной и избалованной девчонкой-рабыней. — Госпожа, правда ли это, шехзаде Мустафа покидает столицу? — спросила одна из девушек. Михримах султан недовольно взглянула на неё, но молчать не стала: никто в дворце не любил молчать, когда можно было посплетничать. Даже дочь султана, хотя каждая её клетка выражала «Не задирайся! Я здесь главная». — Верно, Мустафе пора вернуться в свой санджак, как и моему дорогому братцу Мехмеду. Девушки недовольно зароптали, но под вопросительным взглядом голубых глаз принцессы смолкли и опустили взгляд. Рита с любопытством следила за ними, не особо понимая, куда они ведут разговор. Что Мустафа уезжает, она узнала ещё от него, а Мехмед её не особо волновал. — И весь его гарем уезжает? — капризно протянула другая девушка, надув пухлые губы. Рита со злости воткнула иглу в ткань и сиреневый стежок получился неровным. «Мустафа сказал, что я теперь его шпионка и должна остаться во дворце. Но после вечера в его покоях я теперь часть его гарема, разве нет? Должна ли я уехать на юг после своей шпионской миссии?» — Конечно! А ты хочешь попасть в него, Махпикер-хатун? — насмешливо протянули другие девушки, и лёгкие смешки заполнили покои госпожи. Михримах не обращала на них внимания, сосредоточенная над вышивкой, но Рита знала, что она внимательно прислушивается и анализирует. При всём своём детском эгоизме, она была очень умна. — Что вы такое говорите! Я слышала, у него новая фаворитка. Недовольные фырканья раздались в спёртом воздухе. Рита больно уколола палец иголкой и тихо зашипела, подавляя порыв облизать подушечку пальца языком, чтобы уменьшить боль. — Фаворитки появляются и исчезают, как и меняются времена года. Сегодня у него в покоях Фатьма, а завтра буду я! — захихикали девушки. «Как же хорошо он устроился», — сварливо подумала Рита, — «можно выбрать любую! Каждая так и ждёт». — Разве Фатьма не носит под сердцем ребёнка? — робко и неуверенно спросила низенькая миловидная девушка на вид лет тринадцати. Девушки в гареме были разных возрастов, и Рита видела и ещё младше. В основном они учились и исполняли обязанности слуг, а с приходом пятнадцатилетия могли стать наложницами, если султану они, конечно, понравятся. — Что? — все разом зароптали. Рита замерла, чувствуя непонятный тяжёлый ком на сердце, который разом свалился на неё и прижал все пустяковые и насмешливые мысли по отношению к шехзаде. Рита сглотнула и уткнулась взглядом в вышивку; мысли покрылись тонкой корочкой измороси. — Кто вам такое сказал? — требовательно воскликнула Михримах султан, оглядывая девушек цепким и властным взором светлых глаз. Она резко опустила пальцы, и золотые нити и бусины упали на пол. Остальные тут же притихли, напуганные гневом госпожи. — Как вы можете такое говорить, бесстыдницы! До вступления на престол у шехзаде Мустафы не должно быть сыновей. Кто вам сказал такую глупость? Назовите её имя, и я лично накажу лгунью. Все молчали. Рита, предполагавшая, что такой слух могла распустить только Фатьма собственной персоной, перестала вслушиваться в разговор. Вместо этого она тщетно старалась отыскать в своей памяти недавние воспоминания о внешности Фатьмы. Лучилась ли она здоровьем? Пополнела? Округлился ли живот? Появилась ли гордая улыбка на устах? «Да когда он успел-то? Сколько бы я его не видела, он постоянно читал свои договоры или сражался на саблях». — Ну, чего молчите! За покрывательство накажу всех! К крысам в темницы захотелось? Девушки потупили взгляд, и вдруг одна из девушек итальянской внешности подняла голову и, смотря в упор на Риту, громко ответила: — Это Маргарита. Я слышала, как она говорила это. Рита медленно оторвалась от созерцания пола и подняла взгляд на девушку, скользнув взглядом по её тёмным волнистым волосам, загорелой коже и глубоким, словно адские расщелины, глазам. Уголок губ нервно дёрнулся, и Рита нахмурилась. Что она только что сказала? Она обвинила её? «ЧТО?» Михримах султан тут же обратила своё внимание на Риту, и дрожь прошлась по позвоночнику, и каждый рецептор обдало холодом. Все пары глаз теперь смотрели на неё, анализируя и внимательно разглядывая. Холодные пальцы нервно дёрнулись, а руку с татуировкой пронзила боль, но Рита не обратила на это должное внимание. Вместо этого она посылала лучи ненависти в сторону наглой лгуньи. «Ах ты мерзкая ст…» — Ты на самом деле наговорила на Фатьму-хатун, Маргарита? — К-конечно нет, госпожа. Это ошибка. Я даже не общалась с Фатьмой-хатун, — поспешно воскликнула Державина. Горло пересохло, а сердце заболело от волнения. Она быстро осмотрела сидящих рядом девушек, любопытно на неё поглядывающих, и не смогла сдержать ярко-алую красноту, пятнами проступившую на щеках. Ей срочно нужно было придумать оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Она ведь должна быть незаметной, чтобы выполнить приказ Мустафы, а излишнее внимание и подозрительность от людей гарема ей совсем ни к чему. Довольно глупо, что ей приходится оправдываться за то, что она не делала. Фатьма интересовала её столько же, сколько навозный жук в саду. — Мы должны тебе верить? — призадумалась Михримах султан, оглядывая её холодными светлыми глазами. — Вы вольны поступать так, как хотите, госпожа, — вежливо отозвалась она, прекрасно помня привычку вспыхивать и истерить дочери Хюррем, если ей хоть немного поперечить. «Боже, почему я должна склонять голову пред девчонкой семнадцати лет?» Гордость душила её в тугих оковах, и Рита с болью переступала через неё, каждый раз склоняя голову всё ниже и ниже. Это была цена её жизни, каждого её вдоха и куска пищи. — Да, ты права, не замечала в тебе излишней сообразительности, чтобы плести козни против Фатьмы-хатун, — задумчиво протянула Михримах (Рита сжала зубы), а потом ослепительно улыбнулась и весело, с насмешкой обратилась к другим девушкам, приглашая их продолжить вышивание. Рита до белых костяшек сжимала ткань и пяльцы и считала вдохи и выдохи, чтобы успокоиться. Эта мелкая пигалица унижает её. «Ну хотя бы всеобщее внимание от меня отлегло, и то плюс. Иначе пришлось бы следить за каждым своим шагом». «Будто бы ты то не делаешь каждую секунду», — недовольно шепнуло подсознание, но Рита приказала ему заткнуться, а рукам работать, и уже к концу их увлекательного вечера половина желтоватых маргариток украшала блестящую охрой ткань. Вопрос о шехзаде больше не поднимался, и Рита позволила себе расслабиться хотя бы на лишние полчаса. Метку на предплечье кольнуло болью.

***

Несмотря на бьющий в лицо снег, внутри она чувствовала себя самым счастливым человеком на земле. Ноги в тёплых ботинках были мокрыми и хлюпали от растаявшего снега, холод кусал лодыжки и голени, прикрытые только чёрными капроновыми колготками, русые волосы выбились из-под шапки и прилипли ко лбу, в длинном чёрном пуховике было невыносимо жарко, и Рита с трудом переставляла ноги на скользком льду. Маленькая ручонка сестры в тёплой варежке крепко схватила её озябшую ладонь, и Рита, смеясь, поддерживала её на заледеневшем тротуаре. Вокруг смеялись люди, звучали радостные поздравления, воздух пах снегом, морозным ветром, хвоей и едва уловимой сладостью — Маша съела свой новогодний подарок за один вечер, и на пухлых щеках до сих пор остались следы шоколада. Вдалеке прогремели фейерверки, и ярко-красные, зелёные, жёлтые букеты искр вспыхнули в небе, освещая праздничный город. Кто-то радостно крикнул, засмеялся, парочка людей закружились в импровизированном танце. У каждого сверкала на лицах улыбка, которую обычно не увидишь на серых улицах в будние дни. Рита с тоской ожидала наступления грязной весны — самого противного времени года в городах. — Еще даже нет двенадцати, а они уже начали! — укоризненно замотала головой мама, притопывая на месте от холода. Даже в новогоднюю ночь она решила не изменять себе и отказалась надевать тёплую шапку и шарф, и теперь её продувало всеми ветрами на городской площади. Рите в порыве заботы хотелось отдать свой огромный платок, но она помнила, что мама ни за что не оставит своего ребёнка без тёплой вещи, поэтому ей оставалось только тихо бормотать себе под нос. — Мам, можно я пойду на каток? — начала ныть Маша, морща курносый нос. Рита улыбнулась и очистила коньки от налипшего снега. — Но скоро полночь, неужели ты хочешь отпраздновать новый год без нас? — притворно ужаснулась мама, сокрушенно качая головой. В уголках её губ притаилась хитрая улыбка, а в руках мелькнули оранжевые мандарины. Рита с внезапным удивлением наблюдала за семьей, начиная понимать и принимать родительское поведение, их маленькие манипуляции, страхи и недостатки, которые до этого не замечала. Она никогда не верила, что в восемнадцать она начнет понимать этот мир и станет умнее, но вот она — первокурсница, недавно выпустившаяся из школы — наблюдает за мамой и сестрой, и полностью разделяет страх мамы за Машу: вдруг она потеряется в толпе по дороге к катку или что-нибудь с ней случится. Резкий запах мандарина приятно ударил в нос, Рита поднесла его к губам и с удовольствием запихала почти весь фрукт в рот, чувствуя спелую мякоть на языке. Пальцы были неприятно липкими и сладкими. На огромном панорамном экране площади началась речь, и все затаили дыхание, слушая повторяющиеся год из года слова. Рита перевела взгляд на огромную пушистую ёлку с редкими серебряными шарами и заметила у ледовых фигур знакомого парня — она видела его пару раз в коридорах университета и на редких совместных парах лингвистов и переводчиков. Рослая худощавая фигура, каштановые волосы, на концах завивающиеся в кудри, тонкие черты лица, она вдруг вспомнила, что глаза у него ярко-голубые, и он очень громко смеётся. Она смотрела на него тайком с дальних парт и всё мечтала подойти в перерыв между парами и познакомиться, но никак не находила в себе силы. Рита смущенно улыбнулась, наблюдая за ним новогодней ночью, но улыбка так же быстро увяла, как к нему подбежала ослепительно красивая девушка в зимнем пальто и обняла, быстро целуя в губы. Почувствовав горечь, она тут же отвернулась. — Никакой грусти в Новый год, Маргарита, — сказала ей мама, как-то слишком понимающе на неё посматривая. Рита кивнула и взяла маму за руку для поддержки. До боя курантов оставалась совсем ничего — всего лишь минута — и начнётся новый год, который, Рита надеялась, она проведёт лучше, чем этот. Сейчас она была потерянной первокурсницей лингвистического факультета с кучей ненужных предметов, усталостью в каждом уголке тела, сложными парами по английскому и нерешённым вопросом по дополнительному языку на втором курсе. Кафедра предлагала студентам немецкий, итальянский и китайский, но Рита так и не определилась. Хотела ли она разбираться в китайских тонах и учить иероглифы, если этот язык ей не нравился, но он был престижным? Нужен ли ей немецкий со строгими преподавателями? А итальянский? Как он ей пригодится в жизни? «Осталось проучиться ещё три года, Рита, — вздохнула она, — это ведь не так много. А потом жизнь наладится». — Сколько лепестков у розы? — раздался мужской статный голос около её уха, и Рита тут же вздрогнула, испуганно дёргаясь и обращая внимание на шехзаде Мустафу, внезапно оказавшегося слишком близко к ней. Воспоминание о прошлой жизни тут же потускнело, исчезло, как исчезают салюты в ночном небе. — Что? Мустафа улыбнулся, качая головой. Рита вдруг поняла, что, видимо, она так долго простояла с отсутствующим лицом и пустым взглядом, теряясь в своих воспоминаниях, что это заметил Мустафа, до этого не обращавший на неё внимание. — Впрочем, я тоже не знаю ответ на этот вопрос, — он задумчиво нахмурился, а потом поднялся из-за стола и подошел ближе к тюлевым занавескам, которые вели на балкон. Полоска закатного, рыжего, как кожура мандаринов, света упала ему на лицо, подсвечивая загорелую кожу цвета топлёного молочного шоколада. Чёрный разлёт бровей, лёгкая щетина, спокойная улыбка — Рита засмотрелась на него и с запозданием поняла, что он зовёт её на балкон — туда, где их никто не мог подслушать. Рита тяжело вздохнула, сразу вспоминая, зачем собственно она пришла к нему поздно ночью, и минуя проход, вышла на белокаменный балкон с видом на залив. Ночью ничего не было видно, даже огни домов казались тусклыми точками среди ночного моря тишины и спокойствия. Мустафа стоял к ней спиной, опираясь на парапет, и огонь факела дрожащей тенью отражал его фигуру. Рита подошла ближе, но вровень не встала — отчасти боялась, отчасти из-за придворного этикета. Как бы грустно не было это признавать, но она всё ещё жалкая рабыня. — Как ты провела время? — тихо спросил он. Рита не стала начинать ответ с вежливых и пустых слов, а сразу перешла к делу. — Я старалась приблизиться к ней, но сейчас у госпожи другие служанки. Пока интересующей вас информацией я не располагаю, шехзаде. Если позволите, мне нужно ещё время. Даже не видя его лица, она знала, что он поморщился. Время его нахождения подходило к концу и скоро намечалось отправление в санджак, а до этого Рита должна была принести ему компромат на Хюррем султан. Рита честно пыталась подслушать или вызузнать что-нибудь личное, но ей всё ещё не хватало навыка незаметности, кротости и интриги. Она была шумной, рассеянной, истеричной, а эти качества только вредили ей, и никак не помогали. Державина узнала только о недавнем споре между госпожой и Фирузе, но это Мустафе она уже рассказала. Рита не знала, как безумная договорённость двух влюблённых женщин поможет ему, но спрашивать не решалась. Мустафа и так был в последнее время в упадническом настроении после решения султана отправить его в другой, меньший по территориям санджак. Не для наследника. Рита слышала шепотки о том, что Сулейман больше располагает ко второму сыну — Мехмету, первенцу Хюррем, и Мустафу ей было жаль. Всё же он был хорошим и мудрым человеком и заслуживал трон. Не зря же сумасшедшая Валиде её сюда отправила, чтобы спасти её внука. — Я возвращаюсь к матери через две недели, маргаритка, и надеюсь, что к тому времени ты что-нибудь узнаешь. Усталость засквозила в его голосе. Наверняка ему была противна мысль заставлять девчонку исполнять грязную работу. — Позвольте встретиться с вами в ночь четверга, ваше высочество? К тому времени я узнаю детали секрета, который хранит госпожа. Недавно она надолго покинула дворец. — Ты так и не выучила правила гарема? В ночь четверга нельзя, — смех разлетелся по балкону, тихий, словно перезвон капель дождя, ударяющихся о водную гладь. Рита недоуменно нахмурилась, а потом ответ вспыхнул в её голове, словно неоновая рекламная вывеска. Точно. В ночь четверга султан и шехзаде встречаются со своими фаворитками. Рита слышала об этом в гареме, когда обсуждали священную ночь Сулеймана и Хюррем, или ругань девушек о том, кто же попадёт к шехзаде Мехмеду. Про Мустафу молчали, потому что не хотели связываться с буйным нравом Фатьмы. И как она могла забыть. У него же есть его фаворитка. — Я приду в другой день, — сухо ответила она. А потом не удержалась и спросила: — А какова причина моего поиска? Вы хотите уничтожить Хюррем султан? Тишина была ей ответом. Рита замерла, не склоняя голову и внимательно сверля затылок Мустафы тяжёлым взглядом. Она знала, что наступает на минное поле, но больше не могла молчать. Ей хотелось понять его причины и ход мыслей, потому что пока Мустафа был для неё закрытой книгой. И вряд ли она когда-нибудь поймёт его. — И как Сюмбюль-ага тебя не выгнал до сих пор?! — риторически удивился шехзаде, полуповорачиваясь к ней. Лицо у него было серьёзное и расстроенное, складка залегла на высоком лбу. — Я приношу ему угощения с кухни, а он разрешает мне один раз в день сказать что-нибудь плохое. Мустафа слабо улыбнулся. Рита откровенно врала, потому что даже с угощениями синий халат запрещал ей по-хамски вести себя и постоянно шпынял, но любившая ходить по лезвию ножа Рита не обращала на это внимание. Когда-нибудь она доиграется с судьбой и это будет её последний день на этом свете. Рита не знала, расстраивала её эта мысль или радовала. Мустафа отвернулся, сложив руки за спиной. Тишина успокоила гнев, запутанные чувства, резкие и необдуманные слова. Темнота скрыла их лица и эмоции. — Хюррем султан повинна в том, что умерла девушка, которую я любил.