Увядшие маргаритки

Он управлял столицей достаточно долго, чтобы понять, как тяжело быть повелителем мира: на него возлагал надежды каждый слой населения — от бедняков с самых низов деревень до высокопоставленных пашей — он часто ощущал их оценивающий взгляд на себе за последние месяцы, и когда его отец вернулся, почувствовал, будто всеобщее внимание врезалось ему под кожу и там и осталось. Вопросы народа, нужды людей, казна, продовольствие, сохранение мира, молитвы — всё это легло на его плечи и, пусть и напряженный, он был рад этому. Не зря мать готовила его к этому с детства — теперь он может стать настоящим султаном. Мустафа стойко выдержал каждую проблему и каждую просьбу простого народа, но он бы и подумать не смог, что его ошарашит обычная девчонка из гарема его отца и повелителя. Маргарита с первого взгляда показалась ему наивным глупым ребенком, которого выдернули из тёплой семейной постели, или неразумным щенком, который тявкает на каждого чужестранца — русская так же огрызалась, дралась и грубила каждому, закрывая глаза на титул и положение. Сама же она сейчас была всего лишь служанкой-иноверкой — несвободной, но силы духа в ней было побольше, чем в некоторых знатных дочерях. С первого взгляда его привлекли только её неразумные выходки и острый язык, и ему это не понравилось: она была такой же, как Хюррем султан, а это отбивало любое желание видеть её хоть краешком глаза. Мустафа любил нежных, робких, благовоспитанных женщин, взгляд которых был мягкий и беззащитный, как у лесной лани, а не яростный и надменный, словно у дикой росомахи. Поэтому эта девушка и не вызывала у него влюбленности, и он сомневался, что когда-нибудь у него такие чувства к ней возникнут. Однако когда он заметил отчаяние, уродующее её лицо, словно лишний мазок на стене мечети, он пожалел её. Отчаянье портило её лучистые глаза, в которых отражались слёзы — он достаточно изучил её и понял, что это были слёзы злости, а не горя. Мустафе казалось, что её тоненькая фигура среди ночной синевы отпечаталась у него в голове и вызывала странные, непонятные эмоции. Со смерти Эфсун и ребёнка ему казалось, что он больше не сможет испытать каких-то сильных чувств. Даже красота наложниц не трогала его, а свои обязанности он выполнял по привычке, автоматически — его долг простирался на всю страну, на каждый аспект жизни, а страстный порыв любви разрушил бы всю его жизнь, тщательно выстроенную матерью с самого детства. Но несуразная девчонка смогла разбудить в нём любопытство и жалость. — Разве я просила об этом? — каждый раз, когда эта девчонка злилась, её лицо приобретало комичную хмурость, и шехзаде против воли сравнивал её с зайцем, которого он однажды поймал на охоте с отцом. Мустафа мог бы поспорить, что тот кролик с нервно дергающимися ушами был предком маргаритки в прошлой жизни. — Я обещал тебе помочь. Чем же ты недовольна? — бесстрастно ответил он, не отрываясь от доходовых бумаг, рассыпанных по столу. Работы было слишком много, чтобы отвлекаться на пустые разговоры. На его памяти очень мало женщин могло поддержать серьёзные темы, а стихосложение, песни и любовь в его голове точно не наблюдались в данный момент. — Так вы помочь? Затащить к себе в покои? — девушка фыркнула. Мустафа мельком на неё глянул: маргаритка так и не приобрела золотистый загар за время пребывания в гареме, поэтому алый румянец на белой коже смотрелся ярко, вызывающе, словно кусок дорогого китайского шелка. — Мне не нужна такая помощь. Мустафа тяжело вздохнул. Какая же она неблагодарная. — Так можешь вернуться обратно к султану. Ты ведь там сейчас должна быть. Девушка замолчала, и Мустафа тихо про себя посмеивался: наверняка она придумывает, что бы ещё высказать тоном избалованной девчонки. На его памяти это первая женщина, которая отказалась от хальфета, обычно девушки стремились попасть к повелителю мира, и не Мустафе осуждать правила, сложившиеся много столетий назад. — Или я могу приказать, и тебя выдадут замуж. Такой вариант устраивает? — Нет, — девушка побледнела. Удивительно, ведь всех девушек с младенчества готовят к замужеству. Неужели в её дикой стране ее учили чему-нибудь другому? — Я не хочу замуж и… не хочу к вашему отцу. Неуважительная фамильярность к повелителю саданула по ушам, но Мустафа промолчал. — Но ты должна. — Если бы была должна, то вы бы мне не помогли. Мустафа дёрнул уголком губ в улыбке. В дверь постучали, стражи тут же распахнули створки, и в комнату, низко склонив голову, вошли служанки с серебряными подносами. Запах еды тут же вскружил ему голову, и Мустафа вспомнил, что ел в последний раз вчера утром — бумаг было так много, что у него не было времени даже на лишний глоток воды (единственная его слабость — прогулка по саду, где на него и свалилась ходячая неприятность). Маргарита, завидев служанок, тут же метнулась ближе к его столу, и Мустафа удивлённо на неё посмотрел. Чего она боится? Разве она сама не служанка? — Боишься стать моей наложницей? — со смешком подначил он её, когда служанки, так и не подняв голову, вышли за дверь. Девушка тут же повернулась к нему, гневно краснея, но Мустафа увидел смущение в её робких, точно у кролика, глазах. — Нет, — гордо вздёрнула та подбородок. Мустафа хрипло рассмеялся и не удержался от небольшой шалости. Он поднялся на ноги, обошёл письменный стол и подошел ближе к девушке, насмешливо улыбаясь. Коснулся ладонью цветного локона и заправил за ухо, едва касаясь горячей кожи шеи. Потом сделал шаг ближе, с удовольствием наблюдая, как та алеет и вжимается поясницей в стол, чтобы не соприкасаться с ним. Маленькая злая маргаритка боится? Потом положил обе руки на стол, опираясь на него и опаляя дыханием щёку девушки. Улыбался, смотря в её серые, словно зимнее печальное небо, глаза, и старался отыскать там покорность. Девушка дрожала и часто дышала, страх и смущение горели на её лице, но покорности… её он так и не увидел в глубине чужеземных глаз. Это было… интригующе. — Какую цену я должна заплатить? — тихо шепнула она, не смотря ему в глаза. — За вашу помощь? — Поужинайте со мной, тогда и расскажу. — Я не голодна, — тонкие губы побледнели. Мустафа раздражённо поморщился. — Если уйдёшь прямо сейчас, никто не поверит, что ты провела ночь со мной, и снова вернёшься в гарем повелителя. Девушка замолчала, сосредоточенно это обдумывая. Мустафа мог поклясться, что сейчас она решает, легче ли поверить ему или обратиться к своей госпоже Хюррем султан и попросить помощи у неё. Госпожа уж точно не откажет ей, ревниво оберегая любимого, но не поскупится сотворить что-нибудь с девчонкой, чтобы никто не позарился на её красоту. Воспоминания о том, как страдала его матушка, до сих пор причиняют ему боль. Хюррем-султан сделает всё, поменяет рай и ад местами, лишь бы остаться на пьедестале. И маргаритка это знает, иначе бы не стояла тут, а уже давно бы была кормом рыб в заливе. — А вы не собираетесь… ? — недоуменно возвела глаза Маргарита. Мустафа рассмеялся. Аллах, он в её глазах насильник или разбойник? Неудивительно, что она шугается всех. — А ты хочешь? — лукавость выскользнула против воли. Он уже давно ни с кем так легко не разговаривал. Смерть Эфсун забрала у него радость и оставила пепел после себя. Девушка замолчала. Мустафа отошёл от неё и присел на бархатные подушки перед столиком с едой, заставленной ещё горячими блюдами. Маргарита, поколебавшись, присела напротив него, но на еду не посмотрела и ничего не съела. Мустафа отложил кусочек пахлавы, чувствуя, как её пронзительный взгляд мешает ему наслаждаться пищей. — Твоя обязанность заключается в том, чтобы ты мне помогала. Ты ведь служанка Хюррем-султан и слышишь больше, чем я, — белые кровавые руки, чёрные взлохмаченные волосы, отчаянные глаза. Не доверяйте Хюррем султан. Она хочет вас убить, — и я хочу, чтобы ты рассказывала мне всё, что услышишь. Маргарита шокировано выдохнула, расширяя глаза. Её рот приоткрылся, чтобы сказать что-нибудь, но тут же закрылся. — Хотите, чтобы я стала вашей шпионкой? — о, злость, так привычная ей, снова ядом сыплется с языка. Мустафа не стал увиливать. Он в детстве не любил врать, не начнёт и сейчас. — Да. — Из меня плохая шпионка. — Я уже говорил, что тебе нужно многому научиться, — Мустафа сжал пальцы, и сладость раскрошилась в его руках в пыль. — И у тебя нет выбора. Не думай, что ты делаешь что-то грешное, это ради благополучия… нашего народа. Маргарита насмешливо и горько фыркнула. Лицо её окрасилось презрением. — Получается, я променяла одну клетку на другую? — Твоя клетка всё ещё лучше сточной канавы, в которую бы тебя отправили. — А если меня поймают? Вас я упоминать не должна? Мустафа посмотрел ей в глаза и тепло ответил: — Я не дам тебя в обиду. Обещаю, что тебе ничего не грозит. Грусть отобразилась на её лице, делая её старше, опытнее, словно она уже пережила что-то ужасное, что сломало её. Мустафу на секунду пробрал стыд, что он заставляет слабую девушку шпионить за своей госпожой, но потом перед его глазами появилась мертвая Эфсун с его нерождённым ребенком, и все сожаления успокоились, словно море после шторма. Он должен отомстить за неё. — Могу я вам верить, шехзаде? Мустафа с улыбкой протянул ей кусочек инжира. Пальцы у девушки были холодные, когда она коснулась его ладони, но Мустафе понравился этот контраст. — Всем своим сердцем. Следующее время до заката они провели за неспешным разговором о её статусе (Мустафа очень удивился, что она знает итальянский, потому что считал её необразованной девчонкой). Он объяснил ей, что после праздника у султана осталась бы одна девушка, а другие бы вернулись обратно в главный зал гарема, и Рите просто нужно дождаться, когда закончится праздник, и выйти из покоев шехзаде и вернуться в зал. Мустафа уже убедился в том, что никто и словом не обмолвится о том, что она была здесь — для всех она была у султана, а потом приносила ему ужин. Мустафа бы мог назвать её своей наложницей, но тогда бы её повысили до статуса гёзде, и она бы больше не смогла бы прислуживать Хюррем султан, а это шехзаде было невыгодно. Её статус обычной султанской джарийе оберегал её, и, иншалла, Маргарита тоже это понимала. Уже после того, как он осадит Хюррем султан, он заберёт Маргариту в свой гарем в Манису, чтобы ей никто не навредил, но говорить это рабыне он пока не собирался. — Значит мне нужно стремиться добиться власти? Стать пейк при Хюррем султан? — её голос на итальянском приобретал особую красоту и мелодичность, и не нужно было понижать голос и скрываться, потому что никто из служанок не знал языка неверных. — Именно, я надеюсь, у тебя это получится. — Но я ведь служанка Джихангира, и получается, я больше не смогу с ним видеться, — расстроенно произнесла она, склоняя голову. Тёмные корни волос блестели чернотой, переходя в светлые полосы. Мустафа знал, что младший брат был привязан к своей служанке, и от этого ему было вдвойне дурнее. — Хюррем султан всегда рядом с Джихангиром, так что ты не покинешь его. В дверь резко постучали, и не успели они подняться, как в покои вошла его матушка Махидевран султан. Маргарита тут же подскочила на ноги и низко поклонилась. Мустафа неловко растянул губы в улыбке, надеясь, что его мать ничего не заподозрит. Сегодня она выглядела счастливой: красное царственное платье с вышивкой, золотые украшения с драгоценными камнями, светящиеся глаза, улыбка. Мустафа чувствовал, как успокаивается его сердце, когда он видит свою мать счастливой, а не грустной. — Мустафа, я помешала? — матушка окинула их вопросительным взглядом. — Конечно нет, рабыня принесла мне ужин и я попросил разделить его со мной. Чёрные брови матушки взлетели вверх, и она обратилась к Маргарите. — Ты можешь идти. — Да, госпожа, — Маргарита ещё раз поклонилась и выскользнула за дверь, как порыв весеннего ветра — быстро и резко. Мустафа надеялся, что она не натворит глупостей и будет вести себя умнее хотя бы ради своей безопасности. Фигура его матери излучала гнев, как только двери закрылись, и Мустафа столкнулся с грозовыми тучами в её тёмных глазах. Красивое лицо матери исказилось недовольством, которое обычно у неё появлялось, когда ему не удавалось оправдать её ожидания. Мустафа мысленно тяжело вздохнул и сложил руки за спиной. — Вы что-то хотели, матушка? — Что у тебя делала служанка Хюррем? А он наивно надеялся, что госпожа не знает служанок своей противницы. Как неосмотрительно с его стороны. — Как я уже и сказал, я просто попросил её разделить со мной трапезу, — ложь звучала тяжёлым камнем на языке, ворочалась, словно в грязи. Он ненавидел лгать. Махидевран султан даже не попыталась его выслушать. — Хюррем опять тебе угрожает? Теперь эта змея и до тебя хочет добраться, и поэтому подослала свою служанку? Первая её ничему не научила! — Мама, перестань! Махидевран тут же осеклась, вспоминая, как горевал сын после смерти ещё одной служанки Хюррем. Видит Всевышний, эта подлая гадюка приносит только раздор и страдания в её семью. И почему только Мустафа этого не замечает? — Эта девушка ни в чём не виновата, как не была виновата и Эфсун. — Потому что виновата Хюррем! Она её убила, мерзкая… Мустафа обнял матушку, чтобы та успокоилась, и ровным, не терпящим возражения тоном приказал: — Тебе не стоит волноваться по этому поводу. — Лучше бы тебе уже обзавестись наследником. Хафне сказала мне, что ты выбрал себе наложницу — Фатьму-хатун. Слова остались без ответа.

***

Мустафа появился на балконе по счастливой случайности именно в тот момент, когда Рустем пытался сбросить бессознательную Фирузе-хатун вниз, прямо на тёмную землю и светлую плитку площади. Он краем уха слышал от матери о том, что у отца появилась наложница, и особой важности этой новости не придавал, но видимо для Хюррем султан это был крах её величественной жизни. — Бросишь её, и я лично казню тебя, — его голос был тих, но Рустем услышал его, тут же оборачиваясь. Фирузе-хатун в длинном сиреневом платье напоминала мертвеца — белая и безжизненная с чёрными, как смоль, волосами. Мустафа сделал шаг ближе, и Рустем тут же наклонил девушку ближе к пропасти. Мустафе, сжимая кулаки от злости, пришлось остановиться. — Что ты с ней сделал? — Думаете, я убил её, шехзаде? Мустафа понял, как сошлись Хюррем и Рустем: они оба мнили о себе больше, чем являлись на самом деле. — Отпусти её. — Чтобы вы убили меня? Так или иначе, судьба у меня одна, поэтому я сделаю то, что должен. — Меня всегда удивляло то, как верно ты исполняешь приказы своей госпожи, — усмехнулся Мустафа, хотя внутри всё клокотало от злости, ему хотелось выхватить и спасти девушку, чтобы никто больше не умирал и никто не смотрел на него серыми глазами, полными невысказанной боли. — Но разве ты не служишь своему повелителю? Это его женщина. Рустем замер, и именно в этот момент Мустафа бросился к нему. Мужчина по инерции бросил Фирузе-хатун, и голова той бы столкнулась с холодным полом, если бы Мустафа не поймал её. Фигура в тёмном платье разделила их, и Мустафа ошеломлённо прижал к себе девушку. Как она здесь появилась? Подслушивала или уже обо всём знала, раз пришла сюда? — Не убивай её, — решительно прошипела Нигяр-калфа Рустему, хватая его за руку. Мустафа нахмурился: Нигяр сейчас так же подчинялась приказам Хюррем, так почему же вмешалась? Неужели в её войске разлад? Рустем возмутился, но Нигяр ещё твёрже и властнее сжала его руку. — Не убивай. Рустем вырвал руку из хватки, раздраженно глянул на Нигяр, поклонился принцу и ушёл. Мустафа с девушкой на руках не успел остановить его, но твёрдо решил, что как только доберётся до покоев Ибрагима, обо всём ему расскажет. Рустем метил на место в совете, и визирю там такие никчёмные люди не нужны. Нигяр-хатун повернулась к нему, со страхом взглянула на него и тут же поклонилась. — Простите, шехзаде, вышло недопонимание. Отдайте Фирузе-хатун мне, и я позабочусь о ней. Недопонимание — убийство?! «Я не доверяю людям Хюррем султан». — Ступай, Нигяр-калфа. Я сам отнесу девушку повелителю. — Шехзаде… — Ты сама сказала не убивать её. Он не позволит больше причинить вред своей семье.