Две звезды

Чемпионат едва-едва начался. Не лучшим образом, надо отметить. Разве иначе могло сложиться в России, которая огромная, как какой-то пиздец, шумная, странная? Неправильная до желтой изжоги. Здесь климат совсем не такой, непривычный. И эти бесконечные перелеты из города в город, и хуева туча часовых поясов. И мошки, полчища этих бестий кусачих, что вылезли будто прямо из ада. Хорошо, их сборную еще не забросили в Волгоград. Кейн писал, там прямо во время игры их почти до костей обглодали, вместе с формой буквально сожрали... В Казани, впрочем, не лучше. Они играют с французами через два дня, но эта страна настолько огромна, что приезжать куда-то стоит заранее. Акклиматизироваться, очухаться, хоть немного привыкнуть. Конечно же, лучшая гостиница города и лучший номер — звезде. Кондиционер тихонько гудит, овевает прохладой, позволяя не думать, что прямо сейчас он где-то в Африке на сафари, и там, прямо за дверью, наверное, рычат грозно львы и вытрясают пески Сахары из растрепанных грив. Эта страна полна парадоксов и каких-то подлых сюрпризов. Лионель убедился в этом с первого дня. С первого, мать его, матча. Просрать так бездарно Хорватии? Потом едва-едва пробиться в плей-офф и узнать, что Германия со свистом вылетает из турнира, что Криштиану мажет по воротам из матча в матч. Впрочем, Роналду, этот высокомерный засранец, — вообще отдельное дело. Потянется, стягивая футболку с плеч. Зависнет перед окном, прямо за которым — эта смазливая рожа. Граффити во всю стену. Что же, художник старался. А у администрации отеля охуенное чувство юмора, наверное, и ни грамма инстинкта самосохранения. Надо же, сука, такое, придумать. Номер для Месси с живописным видом на рожу Роналду. Дрочи — не хочу. Охуенно. Какая-то хуевина с тумбочки летит прямо в окно. Хорошо, что сегодня он мажет — попадает аккурат в подоконник. Разбитых стекол по всей комнате еще не хватало. Вот бы повеселилась местная пресса, которую потом растащил бы на цитаты и мемы весь мир. В ду́ше не продохнуть от плотных клубов пара, и он распахивает дверь, отворяет окно, чтобы снова увидеть... и чертыхнуться. Почувствовать, как тянет сладостью и предвкушением в животе, а в горле тут же собирается горький комок. Ненавижу. Ненавижу, не надо, пиздец, отвернись. Телефон на окне предсказуемо тренькнет, высвечивая номер, которого в справочнике нет и не будет. Который Месси мог бы набрать, даже не глядя. Который значит только одно: это не закончилось до сих пор. — Добрый вечер, — голос тихий, насмешливый, с тягучим португальским акцентом. На самом деле, сущий пацан без царя в голове, и не скажешь, что на два года старше, что ебучая звезда мирового футбола. Что, минимум, равен ему. В регалиях, званиях и прочей шелухе, что, наверное, что-то да значит. — Слышал, тебя заселили в номер с самым лучшим видом в Казани. Смеется, скотина. Ржет, не скрываясь. Подкалывает, дразнит и заводит. Знает, что получается с пол-оборота. Знает, что прямо сейчас Лионель, как бочка с порохом, лишь искра, и рванет. — Угу. Любуюсь твоей охуительной рожей. И кто успел растрепать? — Не знаю, наверное, видок у тебя был еще тот. Или ты кидался на персонал, как пещерный тролль? Соцсети, знаешь ли, просто бурлят. Говорят, местный мэр то ли в истерике, то ли с инфарктом. Месси прикроет глаза и несколько раз вдохнет глубоко прохладный воздух, что льется из окна благословеньем небес. Завтра будет утро и снова зной, как в пустыне, но прямо сейчас. Прямо сейчас... хорошо. Если бы только не желание разбить эту смазливую рожу, которую он наяву так долго не видел. Две недели в этой странной стране. Три матча в самых разных частях. Три матча, что, сука... не совпали ни разу. Не то, чтобы Лионель как-то сильно хотел... — Психуешь? — тихо и вкрадчиво, как осторожное касание ладони к щеке. Как на цыпочках тайком мимо спящей собаки. Как пальцы, что ведут по загривку, чтобы зарыться в волосы, сжать, оттянуть. — Мы в субботу снова играем. Але, придурок, я как бы в курсе. Ты вообще-то на поле выходишь сразу после меня. Только вот в Сочи, а не в Казани. Увы, блять. И если мы вырвем победу, и если вы повторите... Что же, это будет интересно, наверное — снова вот так, снова на поле. Снова в бой, до ненависти и сбитых коленей, и искр из глаз, а после трясти тебя в раздевалке, когда ни души не останется рядом, прикладывать со всей дури о стену, и... целовать. Нет, кусать. Так, чтобы кровь, чтобы больно, чтобы до стонов и губ соленых, как... как чертова соль. — Ты позвонил, чтобы рассказать то, о чем знает весь мир? — Я не видел тебя несколько месяцев, Лео... Так вот просто. Это беззащитное "Лео". Это прозвище, сука, которое не выдумал больше никто. Только этот смазливый ребенок возраста Иисуса Христа. Три буквы выдохом. Три буквы, что волосы на загривке — немедленно дыбом. Три буквы, и в раз тяжелеет в паху. Три буквы, и он собой не владеет. Я ненавижу. Я ненавижу все, что делаешь, КАК ты влияешь. Что́ заставляешь меня ощущать. Как сопливый подросток, у которого яйца от спермотоксикоза звенят, а голова пустая и ржавая, как старая консервная банка. — Я должен тебя пожалеть? — Не будь такой едкой сукой хотя бы сегодня. Через два часа, как стемнеет, приходи в тот парк, он почти на берегу их реки. Кажется, Волга. Черт, не так, я пришлю тебе геометку, — пауза, дыхание сбито. Как будто он трогает себя прямо сейчас, только слушая голос и представляя... Выдохнет рвано и неуверенно как-то, — придешь? Куда я, блять, денусь? Когда я мог не прийти, если ты звал? Это ведь ты. Сука, это ведь ты, Криштиану. Вот только какого хуя ты сейчас даже примерно не в Сочи? * * * Раскаты грома над парком. Если эти ночные грозы вдруг зачастят, а днем продолжится пекло, играть они будут, как в густой, перекипающей жиже. Бурлящей, втекающей в легкие вместо воздуха. ... да, а в голову — вместо мозгов, потому что, факт, размягчились. Все это таинственный русский климат, их дурная погода. Все это они. — Ты пришел, — фигура в черном с натянутым на голову капюшоном — и как он, Господь всемогущий, до сих пор не сварился? — шагнет из-за разлапистых елей, ухватит за руку цепко и потащит в самую чащу. Здесь и так темно, что нельзя разглядеть даже собственных рук. Темно, и комары попискивают над ухом тревожно. Не отстают, проклятые твари. — Знаешь, я ненавижу все это, — выдохнет чисто, уже стаскивая через голову толстовку, уже расстегивая черные джинсы, уже забираясь руками ему под футболку. — То, что происходит со мной, когда рядом. Когда ты просто смотришь. А если тебя вижу с другими... Он сбивается, не заканчивает ни одну из начатых фраз, он дергает его на себя, и оба почти валятся во влажную траву. Ловят спинами какой-то широкий, раскоряченный дуб. Как в старых сказках тех странных русских, что верят в леших, кощеев и превращающихся в царевен лягушек. — Лео... Лео, я пиздец как скучал. Лео, не молчи, ты не можешь. Не может, не может и слова проронить, признаться в постыдной слабости... снова. Не может сказать, что каждый матч Португалии смотрит, как безумный фанат, что стискивает кулаки и стену лупит, когда Роналду, придурок, бьет мимо. Не может. Ты — суперзвезда. И я тоже. Самые яркие на небосклоне эпохи. Мы рождены, чтобы быть по разные стороны баррикад. Чтобы до смерти выяснять, кто из нас лучше. Что́ я поделаю, Ронни, если давным-давно мы сошлись в схватке смертельной. Лед и пламя. Цюрих и мерзлый январь. Насмерть схлестнулись и после продолжили один на один, оставленные нашими командами, тренерами и друзьями. Я помню тот первый раз, как будто это было вчера. Я помню, что губы твои отдавали безумием и пряным страхом. Я помню, как ты стоял на коленях. Я помню, как опускался рядом с тобой. Я помню наши отражения в огромных, в пол, зеркалах. Я помню каждую мелочь... Я никогда не смогу от тебя отказаться. Я никогда не смогу принять это все до конца. Я никогда не прощу, что ты втянул меня в это. Ведь именно ты притянул, а лучше б ударил. Набросился, как маньяк, и выбора мне не оставил. И точно закоротило обоих. И не отпустило по сей день, до сих пор. — Какого черта ты делаешь здесь, если через два дня у тебя в Сочи плей-офф? — Я не мог ждать, когда мы встретимся в четвертьфинале. Лео, я без тебя, как лунатик. Я — это просто не я. Знать, что ты где-то рядом... — Две тысячи километров, хули. Сущие пустяки. — Я хочу тебя прямо сейчас. Я хочу, чтобы это было всегда и по правде. — Прекрати. Не надо, не делай этого, не обнажай то, что скрыто. Не называй вещи вслух, ни потом, ни сейчас. Сейчас, когда мы вдвоем в полной тьме, мы можем сделать вид, что это просто приснилось. Сейчас, когда мы в любой момент можем сдать немного назад. Как делали это сотни раз. Нет, не меньше. — Я ненавижу. Ненавижу так вот зависеть. Дуреть без тебя и считать недели, что перетекают в месяцы, годы. — Мы должны прекратить. — Не сейчас. Оба знают, что это тупик и ловушка. Оба знают, что надо что-то решать. У Роналду самолет через пару часов. И оба тренируются утром, и оба сделают все, чтобы вывести свои команды вперед. И оба знают, что опять спасуют друг перед другом. Не на поле, где борьба будет до последнего вздоха. Не на поле, а там, где отказывает рассудок, где ноги слабеют, где мозги стекают в штаны. Где так хорошо быть вдвоем. Охуенно. — Мы поругаемся потом, и потом все решим. Сейчас заткнись и иди ко мне ближе. Мне скоро уже улетать, а у тебя зачем-то словесный понос... Заткнет губами на полуслове, царапая чувствительную кожу щетиной. Он так часто называл его "Йети" и смеялся, что в горах их просто подстрелят, приняв из-за него за снежных людей. Роналду, он так красиво смеется... Он настолько красив, что просто тошнит. Мужик не должен быть таким совершенством. ... и я не могу тебя так хотеть... бесконечно, не могу вспоминать. — Лео... еще... И нет, слов больше не надо. Не сейчас, не сегодня и, может быть, не в этом году. Возможно, однажды... Просто он подумает после. Нет, не сейчас, когда целует так, что звенит в голове. Когда-нибудь после.