Мечты

      За окном проносились деревья — дорога до Намимори изобиловала красивыми видами. Автобус тихо рокотал мотором, изредка слышались голоса пассажиров, однако ближе к концу пути почти все разговоры стихли. Кто-то спал, кто-то слушал музыку, но большинство сидело, уткнувшись носом в телефоны.       В моих наушниках гремел рок, та самая композиция, которой я так гордилась и благодаря которой нас заметили на прошлом школьном фестивале. Взгляд бездумно скользил над верхушками деревьев, там, где голубое небо в розовых и золотых разводах от заходящего солнца бороздили птицы и облака.       Намимори. Богом забытая дыра, если сравнивать с Токио, но, кажется, теперь моя жизнь будет связана с этим затхлым городишкой. Какая ирония, быть в шаге от того, чтобы стать профи и в одну минуту все потерять.       Моего плеча легко коснулись, заставляя повернуть голову. Пожилая женщина, ехавшая на соседнем месте, участливо протягивала мне платок и что-то говорила. Грохот в наушниках скрадывал ее голос, однако по жестам мне удалось понять, что у меня что-то не так с лицом. Рука машинально коснулась губ, кончики пальцев окрасились алым. Надо же, прокусила губу и не заметила. Не обращая больше внимания на заботливую женщину и игнорируя протянутый платок, я слизнула каплю крови с нижней губы и снова уставила в окно.       Подумать только, а все так хорошо начиналось. Мы с родителями жили в Токио. Я ходила в одну из лучших школ, какую только могли позволить себе мои отец и мать. Учеба не казалась чем-то непосильным, мне удавалось иметь неплохие баллы и при этом не погрязнуть в уроках, как некоторые ботаники. У меня были друзья, такие, о которых можно было только мечтать, с которыми можно и в огонь, и в воду. Они всецело разделяли мое хобби — музыку, и мы даже создали свою рок-группу…       Автобус мягко затормозил, вырвав меня из пучины воспоминаний. Конечная. Намимори. Как же ненавистно мне это название, но сейчас я бессильна что-либо предпринять. Дождавшись, пока пассажиры покинут свои места, я вышла на свежий воздух. В отсеке для багажа остался только мой чемодан. Всего один. Губы сами непроизвольно дернулись в горькой усмешке. Меня куда проще было представить с одной гитарой и без багажа вообще. Раньше. Целую вечность назад.       Наклонившись, я попыталась обхватить ручку и вытащить чемодан, однако пальцы были словно деревянные, то и дело соскальзывая с гладкого пластика, бессильные до омерзения. Несколько минут я молча боролась со своим телом, пока, наконец, терпение не лопнуло.       — Да чтоб тебя! — рявкнула я и от души пнула колесо автобуса, будто он был виноват в моей немощи. Полегчало, но ненадолго. Вышедший водитель своим участливым видом вернул настроение на отметку 100 метров ниже уровня земли.       — Вам помочь? — да чтоб ты подавился своей жалостью, сволочь.       Мой бешеный взгляд заставил мужчину отступить, видно его редко благодарили за помощь таким образом. Но мне было плевать на это. Не обращая внимания на его удивленное лицо, я рванула чемодан левой рукой, которая тоже пострадала, но не так сильно, как правая. Замок не выдержал, и мои вещи, заботливо уложенные матерью, брызнули в разные стороны, живописно украсив асфальтовую площадку.       — Как неловко получилось, — взрыв моего темперамента предотвратило появление бабушки.       Она постарела. За те семь лет, что я ее не видела, мать моего отца стала, кажется, ниже ростом, волосы поседели, а на лице появилась россыпь морщин. Однако взгляд ее был все такой же, как и раньше. Разве что сейчас в нем читалось чуть больше… жалости, заставившей мое сердце болезненно сжаться.       Извинившись перед оторопевшим водителем, бабушка помогла мне собрать вещи, справиться с замком, и мы отправились домой. По дороге обе молчали. Я напряженно ждала вопросов о том, что со мной случилось, однако ба оказалась мудрее моих родителей и друзей и ни о чем не спрашивала. Она жила на тихой улочке, вдали от городского шума, и мне, привыкшей к вечно живому Токио, казалось, что мы попали в какой-то параллельный мир. Постапокалиптический. Потому что за все время пути нам встретилось от силы пять человек.       Дыра. Так бы назвала это место Юми-тян — клавишница нашей группы. Хотя, почему нашей… Теперь уже их группы. Я потеряла право причислять себя к ним тогда, когда услышала неутешительные новости в больнице.       — Сузу, в Намимори отличные врачи. Бабушка знакома с доктором, который справлялся с очень сложными случаями, — говорил отец.       Ну конечно. Гениальный доктор в таком захолустье. В Токио не вылечили, а тут справятся. Уж лучше бы прямо сказали, что не хотят больше терпеть мою депрессию и мерзкий характер, потому отсылают с глаз долой. Осознание предательства родителей заставило все внутри вскипеть и первой рвануть в двери, не обращая внимания на то, что ба пытается представить меня доброжелательной до тошноты соседке.       — Твоя комната наверху, мой воробушек, — улыбнулась бабушка, заходя следом за мной и даже не пытаясь отчитать за мое недостойное поведение.       Сузумэ, Воробей. Дурацкое имя, которое я ненавижу и люблю одновременно, потому что его выбирал для меня дедушка, умерший за год до переезда бабушки в Намимори. Сейчас напоминание только разозлило еще больше. Ярость клокотала в груди так сильно, что слова вырывались прежде, чем я успела захлопнуть рот и прикусить язык.       — Не смей называть меня этим паршивым прозвищем!       Бабушка, протянувшая было ко мне руки, погрустнела, опуская старческие ладони. Я уже поняла, что посмела сказать. Щеки вспыхнули румянцем от стыда и злости на саму себя, но упрямство не позволило извиниться. Развернувшись, я опрометью рванула наверх, хлопнула дверью комнаты, упала на кровать, зарываясь лицом в подушку. До самого утра меня никто не беспокоил.       Ночь была бессонной. Соседи у бабушки оказались теми еще психами. Посреди ночи что-то так громыхнуло, что я свалилась с кровати, больно ударившись лбом о пол. Да чтоб им! Утром на месте ушиба красовался синяк, который бабушка попыталась заклеить пластырем. Пришлось рычать и отбиваться от подобного аксессуара. Позавтракав, мы направились в больницу. Я бы не пошла, веры в чудеса медицины не было, но ба оказалась на редкость настойчивой.       В приемной было почти пусто. Почти, за исключением высокого парня моего возраста, сидевшего перед дверью хирурга. Вид у него был безрадостный, впрочем, едва ли столь же безнадежный как у меня. Что у него там? Гипс? Счастливчик! Наше с ба появление он заметил не сразу, видимо думал о чем-то своем. Только когда бабушка присела рядом, он словно очнулся и удивленно нас оглядел. Я садиться не стала. Прошлась туда-сюда по гулкому больничному коридору, такому же безликому, как в любой больнице. Здесь, кажется, даже повороты такие же, как в нашей токийской больнице, где я едва не протоптала дорожку перед кабинетом доктора — так часто его посещала.       Парень вошел первым, уж не знаю, что у него там было, но кабинет он покинул в лучшем расположении духа, чем до того, как заходил. Может, это мой плачевный вид его так взбодрил? Всегда ведь легче становится, когда понимаешь, что есть кто-то, кому еще хуже, чем тебе.       Как и ожидалось, мне врач ничего нового не сказал. Да, сложный перелом, да, порванные сухожилия, да, требуется долгая реабилитация, да, возможно функции пальцев восстановятся не полностью. Раздражает. Я не дослушала и до середины, молча встав и покинув кабинет. Не хочу слышать это снова. Каждое слово, будто гвоздь, забиваемый в крышку твоего гроба.       У автомата с напитками было пусто. Я сунула монетку в прорезь, попыталась нажать нужную кнопку, но пальцы не слушались. Да чтоб их! Я ткнула снова, нажатие оказалось слишком невесомым, еще раз, предательский палец промазал и попал между кнопок, еще, еще, еще, я с таким остервенением колотила по автомату, что не заметила, как за моей спиной остановился тот парень с гипсом. Он некоторое время удивленно смотрел на мои попытки разнести чертову железку, потом аккуратно меня отстранил и, наклонившись, достал баночку с газировкой, которая уже давно выпала из автомата. Протянув мне напиток, он улыбнулся:       — Привет.       Несколько секунд я озадаченно смотрела на баночку в его руке. Щеки сначала побледнели от сдерживаемого гнева — он посмел меня отстранить! Потом покраснели от смущения — стояла и как последний бандит выбивала газировку из автомата, со стороны полный неадекват, наверное! Смущение и гнев в моем случае сочетание взрывоопасное, поэтому вместо ожидаемой благодарности парень получил злобный оскал.       — Что? Пожалел немощную, да? Подавись ты своей газировкой, придурок! — выплеснув на загипсованного хорошую порцию негатива, я развернулась и, забыв о том, что хотела пить, зашагала в сторону выхода.       Бабушка вышла спустя пару минут после меня. Ее попытка держаться бодро и непринужденно явно говорила о том, что ничего хорошего доктор ей не сказал. Вот вам и чудеса медицины в Намимори. Может теперь мне разрешат вернуться в Токио? Правда непонятно, зачем мне это теперь…       Я на мгновение прикрыла глаза, в которых застыли злые слезы. Ну почему все это свалилось на меня? Юки, Каору, Мики… они целы и невредимы. Нет, я не хочу сказать, что мне хотелось бы, чтобы они пострадали в той аварии… Или хочу? Мерзкий червячок в душе гадко захихикал. Ну да, я могу врать другим сколько угодно, но в душе много раз хотела, чтобы на моем месте оказался бы кто-то из них. Им ведь не так важно, они любят музыку как хобби, не более, а меня пригласили на прослушивание…       Дома я снова ушла наверх и не спускалась до самого вечера. Достав тренажер для пальцев, попыталась заниматься. Поврежденные конечности отзывались болью, слабостью и я почти не могла сжать в руках резиновое кольцо, предназначенное для упражнений. Зашвырнув снаряд в угол, снова упала лицом в подушку. Ненавижу!       Ужинали молча. Я сосредоточенно пыталась заново овладеть столовыми приборами, которые то и дело выскальзывали из пальцев. Месиво еды на столе и в тарелке злило. Я чувствовала себя беспомощным инвалидом. Бабушка тактично делала вид, что все нормально, и даже попыталась завести беседу.       — Сузу, я, конечно, немного поторопилась, но родители настаивали, чтобы ты не забрасывала учебу, поэтому завтра ты идешь в новую школу.       Я выронила палочки. Не знаю даже, от чего, то ли от сногсшибательной новости, то ли от очередного приступа слабости в пальцах. Что еще мне для полного счастья не хватает? Правильно, толпы добросердечных ровесников, которые пожалеют меня убогую и будут пытаться со мной подружиться, чтобы весело провести школьные годы! Аж тошнит от этой перспективы!       — Спасибо, — мрачно изрекла я, ощущая, как бурчит в полупустом желудке, и вышла из-за стола.       Старая схема — комната, кровать, подушка. Кажется, завтра мне потребуется большая порция сил, чтобы никого не убить и не вылететь их школы в первый же день. Хотя… может, это и не плохая идея.