Центурион Рима

Час пробьет - Время неумолимо: Мне на грудь упадет Небо Вечного Рима Путь готов. Я узнал его имя, Растворив свою кровь В небе Вечного Рима. (с) Лора Бочарова "Колизей"

— Господин, — чернокожая девочка ловко проскользнула между гостей и поклонилась Антонию, — Вас просит о встрече Стратор Регий. — Опять? — Антоний фыркнул, но кивнул девочке, — Пусть ждет меня на конюшне и не попадается на глаза гостям, Пятница. Антоний протянул ей яблоко. Девочка белозубо улыбнулась, схватила фрукт и немедленно сбежала. С тех пор, как отец умер, «Страторы Регии» стали посещать дом Старков с завидным постоянством. Абсолютное большинство хотели денег, но Антоний все равно встречался с каждым лично, где-то в глубине сердца тая надежду, что настоящий Стратор когда-нибудь действительно придет. Гай Севир Старк часто уезжал за пределы Рима, чтобы лично посмотреть, как хорошо придуманное им оружие служит легионерам. В один из таких разов, в северной кампании против варваров Дакии его окружили и захватили в плен, но доблестный центурион Стратор Регий Фортис с десятком лихих легионеров смог пробиться к нему и освободить. Конечно, по возвращении в Рим отец рассказывал эту историю на каждом подходящем пиру, восхваляя мужество юного центуриона «которому не было и семнадцати, когда он это сделал!», а после того, как Гай умер, в дом Старков потянулась бесконечная вереница «героев». Хорошо хоть, при отце был тогда Джарвис Прим, прошедший с ним через плен и хорошо запомнивший того центуриона. Обычно он помогал Антонию отделить зерна от плевел, но сегодня отсутствовал по важному поручению. Впрочем, Антоний так много наслушался за семь лет о мужестве и доблести, и невероятных добродетелях легендарного центуриона, что не сомневался, что и сам сможет с первого раза определить мошенника. На самом деле, Антоний ненавидел Стратора Регия Фортиса всей душой. Когда отец вернулся из дакийского похода, то их и без того натянутые отношения окончательно испортились. Гай ни разу не сказал вслух, что предпочел бы, чтобы его сыном был Стратор, но всегда подразумевал. Любая критика, любое недовольство, любой конфликт окрасился теперь явным сравнением, и в этом невидимом соревновании Антоний всегда проигрывал по всем статьям. Подспудно Антоний желал увидеть Стратора Регия своими глазами и просто убедиться, что тот обычный живой человек, а вовсе не идеальное совершенство, каким его описывал отец. «Он — воплощенные Центурион Рима», — сказал как-то Гай, после очередного скандала, — «Если нужно будет, он ляжет грудью на острые камни, чтобы его солдаты смогли пройти.» «А я построю мост», — зло подумал тогда Антоний, но ничего не сказал, потому что бессмысленно. Центурион Рима, ну надо же. Разозлившись, Антоний решил, что заставит неизвестного ждать до конца гуляний. Если тот самозванец, значит и поделом ему, а если действительно Стратор, то... Вымещать злость на ком-то из-за гнева на отца было глупо и недостойно, но крайне приятно, так что Антоний откинул мысли о просителе и занялся своими гостями. В связи с трауром он не имел права устраивать веселые праздники и пиры в своем доме, как и принимать участие в них, но совсем выпадать из общественной жизни было нельзя и Антоний, повинуясь общепринятому этикету, устроил череду поминок, приглашая в свой дом лучшие семьи Рима, друзей отца и его ближайших соратников. На первые поминки дом Старков посетил сам Император, в этот — шестой, — раз пришли легаты и трибуны. Легионы недавно закончили победоносный поход по Дакии и вернулись к границам Рима, где расположились на отдых. Но все знали, что мечам легионеров не долго ржаветь в ножнах — молодой Император захочет укрепить свой статус и скоро объявит очередной поход. И легионам понадобится лучшее оружие Империи, а его, в свою очередь, нужно искать в этом доме. Гай Севир был главным разработчиком и поставщиком имперской армии на протяжении тридцати долгих лет и все заинтересованные в войне лица хотели быть уверенными, что Антоний не станет разочарованием. Что же, как истечет траур, всех их ждет сюрприз. Может быть он и не мог предаваться пирам и разврату, в которых Антония не раз обвиняли как отец, так и Сенат, зато все это время он наконец-то мог посвящать своим разработкам, и кузницы, принадлежавшие дому Старков, трудились денно и нощно без перерыва. Была, правда, одна серьезная проблема. Эту проблему звали Эрбрус Уний Трист, и он как раз подошел к Антонию, чтобы выразить свои соболезнования. — Антоний, — Эрбус приветственно кивнул ему, не скрываясь рассматривая своего давнишнего любимого врага, — Сочувствую твоему горю. Сочувствие, правда, звучало искренним. Эрбрус тоже потерял обоих родителей одновременно, но давно, еще в детстве. Он надолго покинул Рим, переселившись в отдаленное поместье Униев на Сицилии, а вернулся десять лет назад и резво взялся за дела. Прошлый Император, как и нынешний, благоволил роду Униев, так что именно Эрбрус получил благословение Императора и Сената на разработку адамантиевых рудников в Африке, и теперь Антонию приходилось немыслимо изворачиваться, чтобы заключать с ним не совсем разорительные торговые договора. — Благодарю, Эрбрус. Ты, ныне, без своего раба? — Антоний вернул ему цепкий изучающий взгляд и пригубил вино. У Эрбруса была одна очевидная страсть — гладиаторы. Не удивительно, ведь род Униев занимался постановкой Игр и заведовал Колизеем, в том числе разрабатывая для боев оружие и технические новшества, на потеху плебсу, но у Эрбруса, среди прочего, всегда были любимчики, которых он без стеснения таскал всюду за собой, демонстрируя свою абсолютную власть над своими рабами. Уже два года у Эрбруса был один и то же фаворит — непобедимый Кларк из Британского Кента, черноволосый и синеглазый варвар с белоснежной кожей. Что же, было бы глупо не признать, что гладиатор и впрямь был хорош, и абсолютно, по собачьи предан своему господину. И он побеждал. О, Кларк держал чемпионский титул все эти два года, ни разу не проиграв. Он выдерживал весь гладиаторский сезон играючи и легко, словно и не должен был биться почти каждый день на протяжении девяти месяцев подряд. Часто его даже ранить не могли, зато он убивал непринужденно и просто, словно бы и не замечая. Дошло до того, что Император объявил его Абсолютным Чемпионом и запретил драться в обычных боях, повелев выступать лишь в финале и на показательных массовых побоищах. И конечно же Эрбрус повсюду водил его за собой, иногда на поводке, а чаще просто в ошейнике, напоминавшем о его рабском статусе, но в остальном же абсолютно свободным. И Кларк ни разу не попытался сбежать, по крайней мере если верить тем сведениям, что Антоний успел о нем собрать. А их, как он ни старался, было совсем мало. Кларка вроде как привезли из Британской Кампании, но кто и откуда и правда ли он из Британского Кента достоверных фактов не было. — Кларк отдыхает. Завтра открытие Игр, ему нужно набраться сил, — Эрбрус сухо улыбнулся. Уний не был патрицием. Его прадед пришел из Сицилии и по началу был простым кузнецом, но сумел добиться небывалых высот и огромных денег, которые вознесли этот род к вершинам римской элиты. И вот теперь он управлял рудниками, от которых зависели кузни самого Антония, держал у себя лучшего гладиатора всех времен, был другом молодого Императора и в целом ни в чем не знал ни отказа, ни нужды, и тем не менее лицо его все еще было мрачным и сосредоточенным. Это всегда и раздражало Антония, еще с самого детства, когда они учились в одной гимназии. — Я всегда думал, что отдыхает он вместе с тобой, — заметил Антоний, ядовито улыбнувшись. — Не вместе, но исключительно по моей воле. Заведи себе тоже и ты узнаешь, сколь интересно управлять их жизнью и смертью, — Эрбрус внимательно посмотрел Антонию в глаза. — Не люблю собак, мой дорогой Уний, — Антоний фыркнул, — А для остального у меня есть рабы. — Жаль. Если бы ты нашел для себя чемпиона, то финал Игр стал бы по настоящему захватывающим для меня. Потому как, Антоний, я бы поставил адамантиевый рудник в Египте против, ммм... Ну, скажем, против этого дома, — Эрбрус улыбнулся, что на его угрюмом квадратном лице выглядело очень непривычно. Антоний замер. Это было... Интересным предложением, хоть и выглядело откровенной ловушкой. — Но если я найду чемпиона и он просто не дойдет до финала, то нашей сделки не было? — сузив глаза уточнил Антоний. — Конечно. Она в силе только если будет схватка между моим чемпионом и твоим, но тот должен заслужить право битвы и дойти до финала, — кивнул Эрбрус с таким видом, словно поймал рыбку на крючок. А Антоний подумал о том, что родовая вилла Старков вполне стоит попытки получить адамантиевый рудник, тем более что другие дома в Риме у Антония тоже были, пусть и менее помпезные, а рудника не было ни одного. Да и если воин окажется не настолько хорош, ставки просто не сработают и до финала Антоний ничем не рискует. Конечно, у него давно был план, как именно свергнуть Уния с пьедестала, но никогда не помешает запасной вариант по достижению тех же целей. — Ммм, — Антоний все же сделал вид, что раздумывает, — Не знаю. Я ведь даже не увижу выступления моего бойца на Арене. Траур. — Твой траур кончится до финала, а ведь тебя интересует именно он, — Эрбрус кивнул ему, — Завтра начало Игр. Твой ответ. — Я согласен, — Антоний широко улыбнулся и протянул руку. Эрбрус крепко обхватил его чуть выше запястного браслета и сжал. Сделка состоялась. Когда гости разошлись, было уже три часа ночи и Антоний направился было в спальню, намереваясь прямо с утра лично отправиться на невольничий рынок и подыскать себе там крепкого германца, когда рядом появилась Пятница. — Господин, Стратор Регий по прежнему на конюшне. Прогнать его? — неугомонная девчонка рабыня широко зевнула, показывая, что пора бы уже решить этот вопрос и дать ей поспать. — Нет, — Антоний, в отличие от рабыни, спать не хотел, — Принеси туда хлеб и мясо и отправляйся спать. Я разберусь, что с ним делать. Пятница кивнула и убежала, сверкая голыми пятками, вызвав неуместную легкую улыбку. Вообще, их было три сестры-близняшки, которых он купил сразу после смерти родителей, заметив, что братья Джарвисы уже совсем постарели. Джарвисов тоже было трое, идентичных на вид, абсолютно преданных, невероятно умных. При Гае Севире, а позже и при Антонии постоянно находился хотя бы один из них, готовый услужить с сиюминутными запросами, в то время как второй брат занимался ведением всего обширного хозяйства Старков, а третий отдыхал. Такая схема позволяла рабам постоянно находиться при хозяине и при этом выполнять множество заданий, но никто не вечен. Джарвисов отец привез из северного похода, и вот они-то и правда были выходцами с Британских островов в отличие от загадочного Кларка. Пятницы же, все три, понравились Антонию с первого взгляда. Тройняшек никто не хотел брать, их продавали порознь, но девчонки цеплялись друг за дружку. Когда Антоний предложил им выкупить всех троих, маленькие черные рабыни не только его поняли, но и весело запрыгали на месте, громко лопоча, словно были обычными детьми без кандалов на ногах. После такого отказаться от них было уже невозможно, и Антоний привел тройняшек в дом, после чего выяснил, что в свои девять они владеют уже пятью разговорными языками, включая прекрасную латынь, умеют очень быстро бегать и в то же время передвигаться совершенно бесшумно, любят свежую капусту, а после того, как Антоний купил их втроем и не разлучил, обожают его. Девчонки, конечно, далеки еще были по своим навыкам до Джарвисов, но все впереди и Антоний ни капли не жалел о том, что купил их, а вот о том, что не велел выгнать попрошайку жалел очень даже. Ночь выдалась ощутимо прохладной и Антоний изрядно продрог в одной лишь тонкой тоге, пока пересекал двор до конюшни. В ней, кроме лошадей, никого не было, но тут мимо него прошмыгнула Пятница с подносом еды и, ловко взобравшись по лестнице, тихо позвала: — Центурион?.. Эй, центурион, пришел господин, спускайся. Сверху послышалось кряхтение и сиплый кашель, а потом с лестницы вслед за Пятницей спустился высокий мужчина в простой не новой одежде. Он был, честно признаться, хорош, даже несмотря на заспанный вид. Высокий, широкоплечий, ладно сложенный, белокожий. В светлых волосах застряла солома, на щеках проступила варварская поросль, которая его мужественному лицу, впрочем, шла. Сильные руки, покрытые шрамами, были привычны к труду, а осанка и повадка выдавали закоренелого воина. Пожалуй, этот человек и правда мог оказаться Стратором Регием, легендарным Центурионом Рима, хотя для полноты образа ему не хватало сияющих доспехов и шлема с сине-белым гребнем. Мужчина выпрямился перед Антонием, но улыбка на его лице вдруг сменилась искренним изумлением и он спросил самый неожиданный вопрос на свете: — Кто ты? — Прости? — Антоний так удивился, что даже забыл возмутиться такой наглости. — Кхм... Простите, — мужчина чуть смущенно потер шею, и от Антония не укрылось, как красиво напряглись мускулы на его руке, — Просто... Я думал, что увижу моего друга, патриция Гая Севира Старка, а вы не он. — Благодарение Юноне, не он, — подтвердил Антоний, вдруг развеселившись, — Мой отец последний человек, которым я хотел бы когда-нибудь стать. Но ты утверждаешь, что он был твоим другом? — Да, — мужчина нахмурился, в его глазах промелькнуло понимание и он спросил, — Вы Антоний, его сын? Патриций много рассказывал о вас. — Правда? А вот о тебе не упоминал ни разу, — заметил Антоний ядовито. Слишком много упоминаний о Гае в столь поздний час не вели к улучшению настроения. — Я Стратор Регий Фортис, центурион первой центурии в первой когорте второго легиона, — мужчина слегка поклонился Антонию, приложив кулак к груди. — Только второго легиона? — приподняв бровь, усмехнулся Антоний, — Значит, ты был не настолько идеальным воином, как утверждал мой отец. «Центурион» нахмурил лицо, враз сделавшись суровым. — Война закончилась раньше, — отметил он чуть суховато, — А потом новый Император издал свой акт, и... Я надеялся получить помощь своего друга, патриция. — Хмм? И чем же тебе помешал акт, направленный против неграждан, _центурион_? — удивился Антоний. — Тем, что он лишил возможности наследовать гражданство по матери, а значит те, чей отец неизвестен, лишились гражданства. А неграждане не могут служить в войсках Рима, — хмуро отозвался мужчина. Помолчал, буравя взглядом плотно утоптанный пол конюшни, вздохнул и сказал, — Моя мать... Так и не вышла замуж. Она была прачкой в Авентине и ее... Она всегда говорила, что мой отец сам Юпитер, — Стратор скривил губы в горькой усмешке, показывая, что сам в это никогда не верил, — Но я думаю, ее изнасиловали и она пыталась скрыть позор. Тем не менее, отца у меня так и не было, но по указу старого Императора все незаконнорожденные признавались детьми Императорского Венца, отсюда и Регий в моем имени. Но теперь новый акт лишил меня гражданства и службы и я... Я надеялся, что Гай Севир поможет мне. Глаза у него были и впрямь невозможные, ровно как описывал их отец — голубые и исполненные воли, но при этом кристально честные. Этот человек не мог лгать, просто не умел, и Антоний, который еще в начале встречи собирался выгнать его, как очередного попрошайку, именно сейчас окончательно поверил, что перед ним тот самый знаменитый центурион. — Мой отец умер полгода назад, — сказал он, отвечая Стратору столь же прямым взглядом, — Был отравлен на пиру, вместе с моей матерью. Боюсь, он тебе не сможет ничем помочь. Стратор сжал губы в одну линию, и на лице его разом отразились отчаяние и решимость. Он кивнул Антонию, как равному. — Благодарю, что уделил мне время, благородный Антоний, — сказал он, а потом повернулся к лестнице, — Я заберу свои вещи и уйду. — Стой, — Антоний нахмурился. Это было безумием, но неугомонный мозг подсказал выход, который мог быть полезен им обоим. Ненависть, которую он взращивал в себе годами, внезапно улеглась присмиревшей змеей в глубины сердца, слишком уж хорош был этот человек, к которому и впрямь невозможно было не проникнуться теплыми чувствами с первого взгляда, — Возможно, мы сможем помочь друг другу. Стань моим гладиатором, Стратор Регий Фортис. Я сделаю тебя чемпионом, ты выиграешь для меня Игры, и мы вместе добьемся, чтобы ты получил гражданство. — Все гладиаторы — рабы, — Стратор, уже поставивший ногу на перекладину лестницы, передумал и снова встал лицом к Антонию, еще более хмурый, чем раньше, — А я не собираюсь быть рабом. — Ты лишился гражданства и заработка, как и наверняка всех накоплений и дарованных земель, — заметил Антоний, — Любой работорговец может натравить на тебя десяток своих охранников, они повяжут тебя и ты станешь рабом, потому как за тобой не стоит ни денег, ни рода, а твои верные легионеры далеко. Считай, что ты уже раб, но даже если ты покинешь пределы Империи и ни разу не попадешься, то ты навсегда станешь изгнанником. Я же предлагаю тебе стать моим гладиатором. Я сделаю так, что ты будешь выступать против лучших воинов Арены, я обеспечу тебя самым качественным оружием и приведу к финалу. Ты выиграешь бои и получишь свободу и гражданство, конечно, если на захочешь отказаться от них ради продолжения карьеры, как действующий чемпион, — Антоний хмыкнул, внимательно наблюдая за взглядом Стратора. В его голубых глазах было сомнение, но слишком небольшое, и тогда Антоний выложил свой самый лучший козырь, — А еще я обелю имя твоей матери. — Что? — Этим изломом бровей можно было бы резать хлеб. — Юпитера не обещаю, хоть ты и впрямь хорош, — Антоний фыркнул, — Но какого-нибудь завалящего фавна в архивах я тебе раскопаю. А не его, так римского гражданина и удобоваримую историю, благодаря которой твоя мать окажется честной матроной. Думаю, ее это обрадует. — Она давно умерла, еще до того, как я вступил в легион, — тяжело вздохнул Стратор, но, как ни странно, именно этот аргумент убедил его. Он снова посмотрел Антонию в глаза, и медленно повторил, — Я стану твоим гладиатором. Принесу тебе победу и славу, завоюю титул и получу гражданство. А ты, благородный Антоний, очистишь имя моей матери и сделаешь так, чтобы все в районе Авентина будут знать, что она была честной женщиной. — Договорились, — Антоний кивнул. Стратор протянул ему руку и, повинуясь порыву, Антоний крепко сжал его твердое, горячее предплечье. И тут же разжал пальцы, потянулся к голове центуриона и вытащил из его волос сухой колосок, — Только сбрей эту вульгарную гадость со своего лица.