Пидоры в спорте, спорт во мне

      Иваизуми вошел в квартиру, все еще ощущая эмоциональный подъем и предвкушая скорую встречу с Ойкавой. Он безумно соскучился, но не жалел ни об одном дне, проведенном врозь. Ойкава коснулся своей мечты, добился желаемого, впервые выступил за сборную Японии на чемпионате мира. Иваизуми гордился им гораздо больше, чем если бы сам взял серебро на первом чемпионате. Ойкава, как никто другой, был достоин места в основе сборной. Не зря он, как проклятый, впахивал, доводя себя до физического истощения, а Иваизуми — до нервного срыва. Иваизуми чувствовал, как болезненно сжимается под ребрами. Его распирали эмоции. Он был счастлив за самого близкого и дорогого для него человека.       Ойкава сегодня играл как бог. Его подачи приводили в восторг публику, трибуны ревели. Пасы были точными, сбросы — неожиданными и результативными. Но все же этого не хватило для победы. Противник оказался сильнее и смог вырвать первое место.       Проигрывать финал было неприятно, особенно на родном стадионе, но игроки держались достойно. Японская сборная впервые за долгое время взяла призовое место. Карьера Ойкавы началась успешно. Иваизуми даже рад был, что они не взяли золото. Не потеряли мотивацию. Еще было к чему стремиться, куда расти. И каждый игрок сборной это знал, каждый готов был тренироваться еще больше, еще активнее, чтоб в новом сезоне победить.       В Токио Ойкава прилетел вчера, но домой не попал. Остался с командой тренироваться перед финальной игрой. Как же долго они не виделись, не касались друг друга, чтоб ощутить родное тепло, подпитать друг друга хоть мимолетной близостью. Иваизуми удалось вырваться лишь на одну игру, проходящую в Шанхае. Там сборная Японии выиграла путевку в финал. Иваизуми смог увидеться с Ойкавой после игры в общем коридоре. Им дали пару минут, которых было чертовски мало. Хотелось обнять, поделиться впечатлениями от игры, пригладить растрепанные волосы, похвалить за хорошую игру, но они не посмели даже коснуться друг друга. Стояли, как два идиота, и пожирали друг друга взглядами, говоря без слов. Ты замечательный. Спасибо, что приехал. Я тобой горжусь. Мне тебя не хватает.       Иваизуми тогда выдавил из себя только поздравление и хлопнул Ойкаву по плечу, в ответ получив сдавленное, сиплое «Спасибо». Они впервые были так долго порознь. Иваизуми был уверен, что Ойкаве так же хреново без него, но они оба молчали. Чтоб не расклеиться, чтоб продержаться.       Иваизуми не удивился, услышав, как в замке проворачивается ключ. Ойкава должен был быть на банкете, праздновать вместе с командой и тренерским составом. Он приглашал Иваизуми, но пришлось отказаться. Иваизуми бы не справился, он бы пожирал Ойкаву голодным взглядом и касался бы его, прилюдно трогал, не сумев удержаться. Ойкава, видимо, сбежал при первой же возможности, показавшись на глаза всем, кому надо. Выполнил программу минимум и сбежал домой, к Иваизуми.       Ухмыляясь, Иваизуми вышел в прихожую, смотря на скидывающего на пол спортивную сумку Ойкаву. Тот поднял горящий взгляд и широко улыбнулся.       — Я дома, Ива-чан.       — Добро пожаловать домой.       Ойкава все еще был разгоряченным после игры. Он буквально светился изнутри. Иваизуми ощутил прилив болезненной нежности, смотря на Ойкаву, который за задники стягивал с себя кроссовки, ни на миг не отводя взгляда. Такой красивый, такой замечательный. Родной. С раскрасневшимися щеками, растрепанными волосами и взглядом, переполненным чувствами. Стало тяжело дышать. Иваизуми подался вперед, навстречу кинувшемуся ему на шею Ойкаве. Жадно обняв, Иваизуми скомкал на чужой пояснице олимпийку японской сборной, лицом утыкаясь в горячую кожу шеи. Боги, как же он скучал.       — Я так скучал, Ива-чан.       Иваизуми улыбнулся, гладя Ойкаву по спине, ощущая, с какой силой его обнимают в ответ. Как же сейчас было хорошо. Иваизуми дышал с трудом, у него тянуло под ребрами, но это было неважно, когда Ойкава так сильно прижимался, потираясь щекой о плечо.       — Ива-чан, — Ойкава поцеловал его в щеку и, немного отклонившись, посмотрел в глаза и мягко поцеловал в губы.       Это Ойкава сделал зря. Теперь у Иваизуми не хватит сил отпустить. Ойкава устал после игры, он, скорее всего, хотел есть, принять горячую ванну и отдохнуть, но Иваизуми понимал, что не сможет выпустить из своих рук, так изголодался по Ойкаве.       Иваизуми перехватил инициативу в поцелуе, сминая податливые губы, напирая в горячей ласке, прикипая к Ойкаве всем своим существом. Он скользил ладонями по спине, прогибал Ойкаву к себе и настойчиво его целовал, языком надавливая на губы, размыкая их и толкаясь в горячий рот. Ойкава сдавленно простонал, цепляясь за его плечи, и ответил с не меньшей страстью, окончательно выбивая у Иваизуми почву из-под ног. Он дышать забывал, целуясь, как в последний раз, с трудом немного отлипая от Ойкавы и расстегивая на нем олимпийку. Хотелось содрать ее, отшвырнуть в сторону, чтоб скорее добраться до оголенной кожи, но Иваизуми, будто издеваясь над собой, осторожно, предельно медленно стянул ткань с широких плеч, оглаживая руки, избавляя их от рукавов. Ойкава в его объятиях всегда был послушным, позволял делать все, чего бы Иваизуми ни захотел. Сейчас Иваизуми хотел целоваться до умопомрачения и трогать. Гладить ладонями, скользить кончиками пальцев, сминать всей пятерней, слегка царапать короткими ногтями до мурашек, до легкой дрожи.       Не прерывая поцелуя, обласкивая мягкие губы Ойкавы, смотря на то, как он жмурится, Иваизуми положил ладони на еще сильнее раскрасневшееся лицо, гладя большими пальцами по скулам и целуя. В самый уголок губ, в кончик носа, касаясь подбородка, щеки, переносицы, виска, поворачивая голову Ойкавы так, чтоб было удобно коснуться каждой черточки идеально вылепленного лица. Ойкава жмурился, прерывисто дышал приоткрытым ртом и доверчиво подставлялся, опираясь на Иваизуми всем телом. Иваизуми снова завладел влажными губами, ощущая такую бурю эмоций, что стоит ее не удержать — и их смоет к чертовой матери. Шумно выдохнув носом, он обнял Ойкаву за поясницу и повел в спальню, так и не дав надышаться, целуя то голодно и страстно, то томительно-нежно, сходя с ума и лишая разума Ойкаву, который окольцевал руками его шею, одной ладонью зарывшись в жесткие волосы.       Иваизуми завалил Ойкаву на кровать и, прежде чем навалиться сверху, стянул с себя кофту, чтоб чувствовать ярче, чтоб быть ближе. Ойкава смотрел на него расфокусированным взглядом, порывался что-то сказать, но лишь протяжно выдохнул и развел ноги, когда Иваизуми опустился сверху. Они оба были возбуждены, завелись, как подростки, с одного поцелуя. Иваизуми мог поспорить, что завелся с одного взгляда, так истосковался, так жаждал хотя бы просто ощутить тепло Ойкавы. Как же они влипли друг в друга. Иваизуми знал, Ойкава такой же дурной, так же вмазался в него. И, блядь, как было классно знать это. Знать, что взаимно, а не в одни ворота, без возможности прикасаться, дышать Ойкавой, зацеловывать его. Иваизуми вздрогнул, почувствовав, как от одних только мыслей холод скользнул вдоль позвоночника. Нет, к черту. Ойкава рядом. Смотрит так влюбленно, поплывший совсем, такой же жадный до ласк и эмоций, которые они выжимают друг из друга. Иваизуми двинул бедрами, хрипло выдыхая в губы и целуя, сцеловывая чужое дыхание и тихие стоны. Целуя. Целуя. Целуя… Не желая отрываться, только держать Ойкаву под собой, раскрытого, жаждущего, горячего такого и нужного.       Легкие обожгло, Иваизуми отстранился, протяжно втягивая воздух и смотря на Ойкаву, снова ощущая то болезненное, что в груди, где-то под ребрами. Бьется слишком быстро, замирает иногда и снова до сладкой боли рвется, мечется, будто жаждет пробить клетку. Вырваться, рухнуть в чужие ладони, чтоб точно поняли, приняли и никогда не отпускали.       — Ива-чан, мне надо в…       Иваизуми не дал договорить, сгреб на затылке влажные пряди, дернул за них, запрокидывая голову и обнажая горло. Он губами накрыл тонкую кожу, вылизывая ее, прикусывая, всасывая и придавливая языком бьющуюся вену, чувствуя отклик. Считывая чужой, такой же сумасшедший пульс. Иваизуми прижался грудью к груди, прощупывая лихорадочный перестук, прижмуриваясь, давая себе несколько мгновений прочувствовать этот момент. Как же было хорошо.       Иваизуми резко отстранился, съезжая немного вниз и поддевая резинку спортивных штанов, снимая их с длинных ног. Он устроился на коленях между разведенных ног, избавляя Ойкаву от носков, гладя его по крепким икрам и бедрам. Взгляд зацепился за белый эластичный бинт, в груди кольнуло. Иваизуми аккуратно стянул наколенник, касаясь губами колена, гладя кожу кончиками пальцев. Как он был рад, что Ойкава мог играть. Что старая травма не поставила крест на карьере Ойкавы. Иваизуми не представлял Ойкаву вне волейбола. Ойкава жил игрой, гробил себя на площадке, не жалея, пытался преодолеть все свои слабости. И он справился, достиг тех высот, где мог раскрыться на максимум, использовать весь свой потенциал. Как же Иваизуми гордился Ойкавой. Как любил. Было страшно.       Иваизуми снова трепетно поцеловал колено, и Ойкава всхлипнул. Здоровый лось всхлипнул, вызывая слабую улыбку на губах Иваизуми. Видимо, Ойкаву так же захлестывало эмоциями, пробивало нежностью, с которой Иваизуми на него обрушился. Это было слишком. Для них обоих. Но оно было.       Погладив шелковистую кожу бедер, Иваизуми подался вперед, склоняясь над пахом и накрывая возбужденный член ртом через ткань белья. Ойкава дернулся под ним, приподнял зад, требуя большей ласки. Иваизуми вжал его бедра в кровать, потираясь щекой о член, чувствуя жар чужого возбуждения, пульсацию, откликающуюся в собственном паху. Он носом поддел ткань футболки, ведя вверх по торсу, целуя солоноватую кожу, жадно втягивая запах. Ойкава пах потрясающе. Ощущался запах пота, антиперспиранта, запах самого Ойкавы, к которому примешивался легкий флер победы. Иваизуми хотелось насытиться Ойкавой до краев, надышаться им, напиться его поцелуями, наслушаться его голоса, тихих вздохов и стонов. Насмотреться до рези в глазах, чтоб Ойкава отражался на сетчатке, чтоб остался за закрытыми веками.       Иваизуми стянул с Ойкавы футболку, опускаясь сверху, сразу же целуя, не в силах справиться с тягой, ненормальной, больной какой-то. Но их так тянуло друг к другу, что когда не вместе, то выкручивает, раздирает. Иваизуми в равной степени упивался этим и боялся. Нельзя было так, но иначе они не умели. Для них именно так было правильно.       Ойкава его обнимал с каким-то отчаянием, будто Иваизуми мог куда-то деться. Целовал в ответ с неприкрытой жадностью, ерзая на кровати, постанывая в поцелуй, давая понять, как ему хорошо, как он хотел этого, как скучал по ласке.       Иваизуми кайфовал. Ойкава был горячим, напряженным, слегка дрожал и сильно сжимал коленями его бедра. И как бы он ни стеснялся, как бы ни заморачивался подготовкой и прочими нюансами, Иваизуми знал, если захочет, то Ойкава не станет возражать. Сдастся, лишь бы угодить, лишь бы дать ему желаемое. Вставить хотелось до искр перед глазами, до натянутых звенящих нервов. Взять Ойкаву, перевернуть его на живот и хорошенько трахнуть, сначала пальцами, а потом сменить их членом. Но сегодня нужно было действовать мягче, не давить, не прогибать под свои «хочу». Он немного сбавил градус поцелуя и слегка отстранился, одной рукой опираясь на кровать. Вторую он просунул между телами и спустил с Ойкавы трусы, оглаживая крепкий стояк, размазывая по всей длине смазку. Ойкава хрипло дышал ему в рот, то сильнее разводил ноги, то снова стискивал его бедра, толкаясь в ласкающую ладонь. Иваизуми приспустил свои штаны с бельем, притираясь к Ойкаве, скользя своим членом по его, проезжаясь влажной головкой по напряженному прессу. Дрожью пробрало все тело. Сладостью отозвался низ живота. Иваизуми не целовал, он собирал губами стоны и дыхание, наслаждаясь тем, как Ойкава сжимает его ягодицы, как пытается прижать к себе, оставляя на коже следы от своих пальцев. Удовольствие прокатилось вдоль позвоночника к голове, обдало затылок жаром и стекло вниз, к паху. Иваизуми обхватил оба члена ладонью и сразу задал быстрый, рваный темп, понимая, что иначе рехнется, окончательно протечет крышей, если не кончит. Если не кончит Ойкава, мечущийся под ним. Такой нереально восхитительный, сексуальный, как сам дьявол, и с таким наивным, до краев заполненным любовью взглядом, что, сука, как битой по голове. Нельзя так смотреть, Ойкава. Иваизуми хмыкнул, смотря на чувственно стонущего Ойкаву, понимая, что ему можно все. Все и даже больше.       Тело полыхало адским пламенем. Хоть он и кончил, но не насытился Ойкавой. Хотелось еще большего контакта. Иваизуми жаждал разукрасить Ойкаву узорами своей страсти, пока можно, пока у Ойкавы недельный перерыв. Он с трудом выпрямился на руках, смотря на еще не до конца отошедшего от оргазма Ойкаву, который мягко улыбался. И как его такого не занежить? Как не любить-то, мать его, такого невозможного?       — Ойкава, иди в душ. У тебя есть пять минут, пока я не приду, чтоб вымыть тебя, — Иваизуми хрипел. Он не сорвал голос, болея за сборную, его переполняли чувства, застревающие в глотке.       Ойкава его понял, с глаз сразу же спала поволока, он коротко поцеловал в губы и легко выскользнул из-под Иваизуми, умчавшись в ванную. Хмыкнув, Иваизуми рухнул на кровать, лицом зарываясь в подушку, втягивая запах чужих волос. Он застонал, сжимая в руках простынь, так же пропахшую Ойкавой. Как он хотел к нему. Хотел его. Нельзя так любить. Порывисто встав с кровати, Иваизуми избавился от ненужной одежды и невольно улыбнулся. Он направился в ванную, где его уже ждал Ойкава, такой же жадный до близости, такой же ненормальный в своей влюбленности.